Текст книги "Его истинная. Наследие"

12

– Алиса…

Один выдох, и я упала на колени. По его тону я поняла все. Жизнь решила добить. Это было не обо мне, впервые за долгое время. Если Зул не спросил, где я и что со мной, значит… время пришло для нового самоубийственного рывка.

– Еду, – прохрипела и оглянулась на гостиницу.

Я была не в состоянии идти за грань, хотя… а когда бы я была готова? Запрыгнув в такси, рванулась по указанному Магистром адресу, а сама уже будто чувствовала раззявленную пасть пустоты по ту сторону. Ее затхлое дыхание заменило воздух, ликующее хрипение пульсировало в ушах, а от холода леденели пальцы. Снова. Каждый раз, как последний.

Сотрудники института регулярно боролись с прорывами границы, но иногда их затягивало за грань, откуда вырвать могла только я. Горевич вызывал восхищение тем, как боролся за каждого, но иногда казалось, что он приносит меня в жертву ради других. И что нянчится со мной только из-за моей ценности.

Я следила остекленевшим взглядом за пробегающими мимо домами – они единственные давали опору, все остальное – машины, люди – смешивались в одну массу, с готовностью тая вместе с реальностью. Старалась не думать вообще, лишь бы добраться и не взвыть раньше времени. И вздрогнула от вибрации мобильного, вынудившего сначала сделать позабытый вдох, потом снова задохнуться.

Звонили с неизвестного, но не нужно было гадать, чтобы понять – кто звонит. Долго, настойчиво… Я могла поклясться, что слышала рычание тигра, его рев и хрип, будто он был внутри. А потом все резко стихло, и мобильник тоже.

Такси остановилось на задворках у какого-то разрушенного ангара. Ноги утонули в грязном снегу, холодный ветер продрал насквозь, будто я была голой. Автомобиль «потусторонников» был брошен на обочине, рядом – остановившаяся юзом машина Емели. Позади послышался хруст снега – уезжало такси, и я осталась в оглушающей тишине. Пульс стучал в висках, тело будто налили свинцом, каждый шаг давался все тяжелее, и явственно ощущалось, будто меня тянут назад.

Но стоило заглянуть за угол ангара, на меня налетел Магистр:

– Карельская, – процедил сквозь зубы, хватая меня за руку. – Наконец! Ты ела?

– Нет.

– Тогда будешь пить, – мотнул раздраженно головой, утаскивая за собой в темноту.

Но непроглядной она была недолго. Вскоре я различила проблески светоотражающих полосок на одежде «потусторонников». Не «Горсвет», конечно, но маскировались мы под те же коммунальные службы.

– Кровь! – гаркнул Горевич на подлете. Полы его плаща взвились перед глазами, когда он меня выпустил и ускорил шаг, чтобы встретить уже с герметичной бутылкой.

– Кто? – потребовала я, чтобы хоть как-то взбодриться и настроиться на боевой лад. Лишь бы не стошнило.

– Костя, – раздался дрожащий женский голос из-за спины.

– Константин Вячеславович?! – я опустила бутылку, так и не донеся ее до рта.

– Зул Вальдемарович, – послышался голос Емели, – вот, из машины.

И он протянул Магистру часы. Старомодные, наручные, на стертом кожаном ремешке.

Я зажмурилась и глотнула из бутылки. Вытащу. Константина нельзя не вытащить, у меня даже потеплело в груди… или это кровь взыграла чужая.

– Больше пей, – холодно приказал Зул.

– Что случилось? – я задержала дыхание и сделала еще один глоток. Горько-соленая густая жидкость опаляла горло, будто я глушила чистый спирт.

– Тебе лучше не знать, – и отвел глаза.

«Дети», – внутренности скрутило узлом и меня едва не вывернуло. Зул подхватил меня под живот:

– Дыши, Алиса, дыши…

«И ведь не вытащить их, не вернуть», – на глаза навернулись слезы.

– Карельская! – гаркнул Зул, – Соберись, мать твою! Их не вернуть! А Костю – нужно!

– Верну, – выдавила хрипло, облизав пряные губы. – Обещаю.

Сделала вдох, закрыла глаза и… шагнула в пустоту.

В ушах тут же зазвенело, снова едва не стошнило, и я упала на колени.

Самое сложное – сделать первый вдох. Казалось, что вместо воздуха втягиваешь мутную воду, и она, обжигая, рывками проталкивается в легкие. Кровь, которой напоил Магистр, давала энергию и служила моим суррогатным якорем. Да, я была примитивным «ходоком». Трусливым, ненадежным, и слабым. Но за гранью все средства хороши – лишь бы вернуться. И грань, казалось, меня жалела. Волосы разметало порывом, и я сделала вдох, закашлялась и захрипела.

– Баю-баюшки, баю… – не слыша голоса, прошептала, – сидит котик на краю, лижет мордочку свою, тешит деточку мою…

Молитвы бывают разные. Меня всегда успокаивала мамина колыбельная…

Открыв глаза, вздохнула глубже. Легкие болели все меньше, а сердце колотилось так громко, что, казалось, только его и слышно. Я плавно выпрямилась:

– …Баю-баюшки-баю, живёт оборотень с краю, он не беден, не богат, у него много волчат, – губы дрожали, но я упрямо цеплялась за любимую песенку. – У него много волчат, все по лавочкам сидят. Все по лавочкам сидят, кашку масляну едят, кашка масленая, ложка крашеная. Ложка гнётся, нос трясётся, сердце радуется…

В лицо пахнуло тленом и сыростью, сердце споткнулось.

– …Радуется… – повторила упрямо. – Константин Вячеславович! Костя! – Я сжала надетые на запястье часы, чувствуя их пульсацию. – Константин!

Туман, показалось, поредел, но здесь это действительно только казалось. Грань – удивительное место – она подавляла, высасывала силы, затягивала и нехотя отдавала полученное. Но меня не оставляло чувство, что это место – всего лишь иллюзия, принимающая тот облик, который ждешь. Что могло быть страшнее для ребенка, чем темный, туманный лес? Сколько раз я плутала по подобному в Карелии! Бежишь со всех ног домой, лишь бы не стемнело! И здесь – то же лес? Я опустила глаза – ворохи прелой затхлой листвы встопорщились под носками сапог.

Мимо мелькнула плотная тень, и в груди щедро всплеснул адреналин.

– Костя! – прохрипела я, хватаясь за горло. Дрожь била все сильнее, времени оставалось мало.

– Аня…

– Константин!

И только тут до меня дошло, что я – не Аня. Я попятилась, задыхаясь от страха.

– Аня…

Меня дернуло, взметнулся порыв ветра. Туман вдруг уплотнился, являя мой детский кошмар – лицо с клыками и желтыми волчьими глазами. Тварь взметнула ко мне когтистые лапы, но меня кто-то сильно дернул назад.

– Алиса! – узнала я голос Константина Вячеславовича. – Бегом!

За спиной раздался жуткий вой, тяжелые лапы ударили в спину, и я пихнула Костю из последних сил… а сама почувствовала, как меня хватают за волосы.

«Все», – мелькнуло в голове.

Таким, как я – живым – тут не место, но это легко исправить. У моего личного кошмара цель простая – оставить меня здесь. Я видела его второй раз в жизни и, кажется, последний.

Все хуже соображая, чувствовала, как когти на моем горле впиваются в кожу, как кошмар принюхивается, тычась холодным носом мне в затылок:

– Аня… – прошептал он вдруг почти человеческим голосом растерянно и как-то отчаянно.

«Я не Аня!» – хотела выкрикнуть, но не смогла. Все, что оставалось – рывком втягивать жижу в легкие и пытаться прожить еще один вдох… и еще… Рвануться не было сил, я вдруг поняла – это конец. От когтей в тело тек холод, оно немело, будто меня погружали в жидкий лед.

– Мама… – прошептала, чувствуя, как из глаз брызнул расплавленный воск и застыл на щеках. Я закрыла глаза… и больше не вдохнула…

…Только вдруг через сомкнутые веки нестерпимо ударило светом, послышался такой отчаянный рев, что зверь, удерживающий меня, дрогнул и выпустил. Грань будто вдохнула и разочарованно выдохнула меня в реальный мир. Грудную клетку едва не разорвало от того, с какой силой в легкие ворвался кислород вместе с морозным воздухом.

– Алиса!

До боли знакомый голос прорвался будто издалека, и я оказалась в тисках его обладателя. Обессиленная, не могла пошевелить даже пальцем, только дышать и слушать.

– Гербер! – взревел рядом Зул.

Тиски сжались сильней.

– Пошел к черту! – голос Алекса мешался с рыком. – Не получишь ее больше!

– Спокойно!

– Я спокоен. И спокойно тебя уведомляю, что только через мой труп ты ее еще втянешь в подобное.

Он прижал мое безвольно тело к груди и куда-то понес. По лицу запрыгали солнечные лучи, из глаз побежали уже настоящие слезы, потому что не могла зажмуриться. Я чувствовала, как тяжело дышит Алекс, как дрожат его руки. Запах снега и его кожи показался концентратом жизни и глупой детской радости. Он меня вытащил! Он! Я, кажется, даже едва заметно дернулась. Послышался щелчок, солнце перестало терзать мои глаза, хлопнула дверь, и машина тронулась с места.

Горячие пальцы коснулись глаз, вытирая слезы, убрали налипшие волосы со лба. Я чувствовала, он вглядывается в мое лицо. В его руках снова было спокойно и надежно. Тело не повиновалось, а сознание под мерную тряску уплывало в темноту…

* * *

Первое, что услышала – совсем рядом зашипел и недовольно заворчал Воля.

– Иди, ешь, – последовал холодный приказ, и кот затих, а вскоре послышался характерный хруст.

Я вздохнула глубже, пытаясь хоть что-то понять, и тут же почувствовала, как меня перехватили под попу рукой, устраивая удобнее. Я, кажется, висела на Алексе в одних трусах, положив голову на его плечо. Руки и ноги безвольно болтались, зато ощущение его горячего тела стремительно возвращало способность слышать и чувствовать.

– Что… ты… сделал с Волей? – прошептала одними губами.

– Это все, что тебя беспокоит? – недовольно рыкнул он и чем-то раздраженно брякнул.

– Сколько прошло… времени?

– Сутки.

Я услышала, как совсем рядом что-то зашипело, будто он… готовил?

– Что… ты… делаешь?

– Яичницу жарю.

На какое-то мгновение меня разобрали сомнения, а точно ли я вернулась из-за грани.

– А заказать еду… не бывает?

– Хочу подпалить твою сонную задницу, может, очнешься.

У него заурчало в животе, и я слабо прыснула.

– Мог бы просто погрызть…

– Не помогает, – усмехнулся он.

– Неужели?

Чувствовала себя совсем не так, как обычно. Раньше мне требовалась неделя, чтобы вернуться в мир, начать чувствовать, видеть, слышать, испытывать голод… А теперь обоняние дразнили простые, но такие умопомрачительные запахи яичницы и копченого сала, что и у меня солидарно заурчало в животе.

Я открыла глаза и сфокусировалась на нитях перламутровых бусин, свисавших с люстры. Они болтались почти перед носом, хотя раньше приходилось задирать голову, чтобы рассмотреть их хитросплетения.

– Зачем ты меня таскаешь на руках? – я слабо обхватила его плечи и со стоном подтянула ноги, скрещивая их на его бедрах.

Он долго не отвечал, делая вид, что занят, и вообще готовить одной рукой очень неудобно.

– Ты обещала перегрызть себе вены.

Я вздохнула, но промолчала. Что тут скажешь? Если бы он перешагнул через мои угрозы вчера – перегрызла бы, не задумываясь. Но теперь умирать не хотелось. Все познается в сравнении. Интересно, Алекс понял, что сделал для меня?

– Как себя чувствуешь?

– Не очень…

– Ну, тогда порку отложим.

– Ты так великодушен!

Я беззастенчиво сжимала пальцы на его упругих мышцах, все глубже вдыхая запахи – его и еды, и чувствовала умиротворение. А еще – возрастающее желание. Ноги сами сжали его бедра сильнее, грудь болезненно напряглась, твердея вершинками, и теперь каждое движение мужчины отзывалось внизу живота сладким спазмом.

– Алиса, – усмехнулся Алекс настороженно, – я не железный…

– А так и не скажешь, – уперлась влажным лбом ему в ключицу и облизала пересохшие губы. – Отнеси меня в кровать, обещаю ничего не грызть.

Он напряженно вздохнул, но просьбу выполнил. Постель была разобрана и пахла им, красноречиво ябедничая, где мы с ним провели эти сутки.

– С чего ты взял, что я очнусь? – растеклась я по подушкам, наконец, встречаясь с ним взглядом.

– Зул висел у меня на трубке до утра.

Он очень устал. Радужки светились красно-желтым, чуть ли не сливаясь с воспаленными белками, меж бровей залегла глубокая морщина. Боюсь представить, как досталось Зулу за эту ночь.

– Со мной всегда так, – я обняла себя руками, прикрывая грудь.

Он посмотрел на меня так, что я поняла – следующего раза может и не быть. По независящим от меня причинам. Потом молча встал и вышел.

За окном уже темнело. Не успела я натянуть одеяло, Алекс вернулся с подносом.

– Двигайся, – проворчал беззлобно. Я не смогла сдержать улыбку, подтягивая к себе коленки. – Весело тебе? – хмуро глянул на меня.

– Немного, – пожала плечами, улыбаясь шире. – Правящий у меня тут, – обвела глазами маленькую комнатку, – готовит яичницу.

– Ешь, – усмехнулся Алекс, устраиваясь рядом.

– А какао ты мне сделаешь?

– Уже сделал, – процедил он, кивая на перевернутую миску, под которой не заметила чашку.

– Откуда?

– Зул сказал.

– Спасибо, – подтянула к себе тарелку и вонзила вилку в особенно аппетитный кусочек сала. – Умираю…

– Я заметил, – прожег он меня злым взглядом.

– С голоду!

– А вот это незаметно! – рявкнул он, и я послушно закинула сало в рот.

Пока сосредоточенно жевала, в комнату проскользнул Воля и, злобно сверкая глазами, запрыгнул на кровать. Но дальше спинки не двинулся. Занял наблюдательную позицию, удобную, чтобы изображать несломленного духом хозяина территории и, в случае чего, быстренько сбежать. Я добросовестно съела все, едва не мурча от удовольствия. Это была самая вкусная яичница в моей жизни.

В новой жизни.

То, что все изменится, было понятно без слов. Алексу не просто так удалось меня вытащить из-за грани. Его метка стала маячком, его желание сделать меня своей сработало лучше, чем все мои ухищрения и опыт. Как мне когда-то этого хотелось! Только это значило, что он меня не отпустит, не оставит выбора.

– Давай что-нибудь посмотрим? – потянулась я к какао. – А в шкафчике есть печеньки, притащишь?

Как много всего было в его взгляде!

– И что будем смотреть? – Он принес свой рабочий планшет и початую пачку печенья.

– Ты что любишь? – я погрузила печенье в чашку, вздыхая.

Шерхан, какао с печеньем и кино казались тяжелейшим последствием прогулки за грань и самым лучшим побочным эффектом, который стоило закрепить.

– Я не помню, Алиса…

Наши взгляды встретились поверх чашки. Алекс внимательно смотрел на меня, а я таяла подобно печенью в какао.

– Ну, комедия, мистика… – прервалась на то, чтобы с урчанием вцепиться в размокший бочок лакомства, – ужасы? Драма?

– Может, драма, – нахмурился он. – Но лучше, наверное, фантастика.

– Отлично!

– Поговорить не хочешь? – прищурился он.

– Нет, – мотнула решительно головой. – Мы снова поругаемся, испортим друг другу настроение, а дать тебе сдачи я не могу – сильная слабость. – Он скептически вздернул бровь. – Давай возьмем перерыв до завтра и просто посмотрим кино?

– У меня есть условие, – то, как Алекс умел довольно улыбаться всего лишь взглядом, казалось невероятно притягательным. И опасным. – Я хочу держать тебя в руках.

Я не возражала. Мне и самой хотелось. Стоило прикрыть глаза, и меня начинало потряхивать от пережитого. Грань снова сверкала желтыми глазами, шелестела глухим «Аня…» В руках Алекса все стихало. Стоило прижаться к нему, становилось тепло и спокойно.

– Спасибо.

Он запустил пальцы мне в волосы и поцеловал макушку, а я услышала, как в его груди сбилось с ритма сердце.

– Ты меня напугала так, как еще никто и никогда в жизни, – хрипло выдохнул.

– Это моя работа, – пожала плечами. – В смысле, ходить… туда.

И тут же спохватилась, что не в курсе, спасся ли Константин! Подскочила в руках Алекса, но голова тут же закружилась, и я рухнула обратно.

– Что случилось? – зло рыкнул он.

– Не знаю, спасла ли Костю…

– Он в порядке, Зул попросил тебе передать, – недовольно проворчал Алекс, прижимая к себе надежнее.

– Хорошо, – растеклась я окончательно. – А что еще Зул говорил?

– Он много всего мне наговорил за ночь, – зло усмехнулся Алекс. – Ты собиралась сегодня кино смотреть!

– Да, прости, запускай! И подай еще печеньку…

Наверное, никто из нас так и не смотрел толком кино. Куда какому-то кино до нашей реальной жизни? Пока я пыталась понять, как мне реагировать на завтрашний день и о чем говорить с мужчиной, с которым у меня уже было все и ничего, дыхание Алекса становилось все спокойней и глубже. Повернув голову, я обнаружила, что он спит. Приподнявшись на локте, устроилась удобнее и с опаской взглянула в его лицо. Даже спящий он будоражил нервы и сбивал дыхание. Морщинка меж бровей никуда не делась – он продолжал хмуриться и оставался напряженным.

Красивый… А еще жесткий и жестокий, опасный, бескомпромиссный, властный…

Я шумно выдохнула, закатив глаза, и Алекс нахмурился сильнее. Полежав немного, я осторожно выползла из его рук. Когда остановила кино и понесла посуду на кухню, кот увязался следом, намереваясь высказать мне все, что накипело.

– Тс, Волкодлак! – рявкнула шепотом, видя, как кот уже набрал воздуха в легкие. Полное имя всегда сбивало его с толку, и я этим пользовалась. – Сегодня я тебе сочувствовать не буду. Брысь! Достали вы все, обо мне бы кто подумал!

В углу в коридоре обнаружился незнакомый черный чемодан, а на тумбочке лежал мой клатч. Не иначе как сам леший дернул, но что-то меня насторожило. Я кинулась за телефоном, и тот завибрировал прямо в руках. Глянув на имя звонившего, я сглотнула и поднесла аппарат к уху:

– Привет, пап…

– Аля, я в аэропорту, – прорычал он, а я сползла по стеночке до самого пола, – скоро буду!

– В каком аэропорту? – в горле резко пересохло, и я оглянулась на спальню.

– В Бесовце!

– Пап, мы спасали Константина Валерьевича, – скороговоркой затараторила, – я только отоспалась!

– Ни ты, ни Зул не отвечаете вторые сутки!

– Прости-прости! – застонала, зажмурившись.

– Я слышал тебя вчера вечером, Алиса, – чеканил он жестко, – день думал, что схожу с ума, Маша убеждала, что я просто скучаю, но когда ты не взяла трубку, а потом и Зул…

Только я могла его так расшатывать, отрывая от мамы. Ни Маша, ни Вова не доставляли ему таких душевных терзаний.

– Пап, все хорошо, прости, ты же знаешь, мне тяжело дается… иногда. Но это редко бывает! Вчера просто был тяжелый день!

– Алиса, хватит!

Я слышала, как он тяжело дышит. Знала, что мама тянет обратно, ведь он ей ничего не сказал, чтобы она не сходила вместе с ним с ума от тревоги. Но ему нельзя ее бросать.

– Возвращайся. – Мама перевесила. – Я устал сходить с ума от страха за тебя.

– Я тоже устала, пап… – выдохнула искренне, тяжело дыша. – Как раз думала вернуться.

– Когда?

– У нас тут с Зулом делегация, будем открывать филиал Института в… Европе. Как только решится все, я примчусь. Обещаю.

Он тяжело вздохнул в трубку:

– Что было вчера? – спросил вдруг. – Что случилось?

Застал меня врасплох.

– Пап… я встретила кое-кого…

Он молчал, а я будто видела его на расстоянии вытянутой руки: в костюме с иголочки, а взгляд такой, что, казалось, заморозит на месте. Он всегда был таким среди людей, и только с мамой менялся. Вспоминал, как улыбаться, расслаблялся…

– И? – не выдержал он.

– Непросто все, пап, как и у тебя…

– Все так серьезно?

Он имел право уточнить. Ни для кого не было секретом, что я умею влипать в истории.

– Похоже, но я… немного боюсь, – выкрутила я индикатор правды на минимум. – Мне нужно разобраться.

– Кто он, Алиса? – его голос стал жестче и настороженней.

– Дай время.

– Откуда?

– Он без стаи, пап, не дави! – у меня все же был его характер.

– Истинный? – смягчился он еле ощутимо, но все же.

– Я вед, меня можно… присвоить, ты же знаешь.

– Он присвоил?

– Нет. Мы… разбираемся, – врала я… себе. И ему.

– Подожди, – усмехнулся он. – Что значит «разбираемся»? Он тебе нравится или мне все же вылетать?

– Нравится! – а вот теперь возмутилась честно, даже слегка обалдела. Подумать, что сижу в паре шагов от Алекса и легко могу разбудить зверя даже шепотом, я не успела – он уже неизвестно сколько времени стоял в коридоре, опершись на стенку, и смотрел на меня так, что я съежилась. – Пап, он подслушивает…

– Скажи, что подслушивать нехорошо.

– Он никого не слушает, – я подняла глаза на Алекса, и тот вопросительно вздернул брови. – Чем-то тебя напоминает.

– Так, может, мне вернуться за мамой и все же нагрянуть к тебе? Познакомишь…

Лицо Алекса не выражало ровным счетом ничего, но почему-то казалось, пространство между нами зазвенело от напряжения.

– Я подумаю, ладно? Дашь мне время?

– Хорошо, – наконец, нехотя согласился он, и я прикрыла глаза от облегчения. – Отдыхай.

– Маму обними, – улыбнулась я.

– Обязательно.

– Пока.

– Пока.

Я опустила трубку, но подняться так и не смогла – ноги тряслись, переживания давались еще с трудом, а их источник, так уж случилось, не иссякал.

– Значит, нравлюсь, – сухо констатировал Алекс и шагнул ко мне. – Ну, хоть какое-то облегчение, Алиса Мирославовна. – Мне показалось, или впервые мое отчество он произнес без неприязни? Подхватил меня на руки и понес в спальню: – Ты все сделала? Попила, поболтала, в туалет не нужно?

– Да. Нет.

– Можно тебя попросить? – уложил обратно в кровать и залез следом. – Пообещай никуда не уходить, пока я не проснусь. Ты делаешь меня дерганым…

– Это невроз.

– Это плохо скажется на моем и без того мерзком характере, а у нас с тобой завтра тяжелый день.

– Обещаю.

Он развернул меня к себе спиной и крепко прижал.

– Мне нравится, что ты ходишь по квартире топлес, – шумно выдохнул, накрывая грудь ладонью.

– Спокойной ночи, Алекс, – промямлила сонно, игнорируя реакцию тела – обойдется, похотливая кошка! Кажется, я едва заметно выгнулась в его руках, но тут же уснула.