Текст книги "В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази»"

*балаган приехал*

Прибытие своего посланца оказалось для султана Исмаила полной неожиданностью. Он в это время выезжал на белой верблюдице проехаться по медине и отправиться в свою загородную резиденцию у скалистых гор, но жизнь внесла свою приятную поправку: на площадь выехал караван и остановился в ожидании. Омар Мейяд распорядился Варлафу отвести алжирских всадников на конюшню и только после этого выехал навстречу своему султану, восседавшему на белой верблюдице в сопровождении небольшой свиты.

Омар Мейяд подъехав первым, слез с коня и склонился в нижайшем поклоне у ног верблюдицы.

– Рад снова видеть вас, мой повелитель.

– Почему так долго? – мягко спросил султан – Я ждал еще две недели назад. Надо сказать ты впустую обрадовал меня, когда пустым пришел твой корабль.

Султан слез и поднял Омар Мейяда на ноги.

– Мой султан, я больше всего боялся огорчить Вас. На пути туда за мною погнался пиратский корабль, но тщетно. После я получил весточку: это был английский шакал Вильям Дампьер, имя которого по-шакальи знаменито. Он клялся мне что на обратном пути меня не упустит. Я решил действовать лучше наверняка…

– Ты правильно поступил… Ты привез ее? – спросил султан Исмаил его тихим голосом, чем заволновал, но придворные чувства взяли в нем верх над всякими другими и он даже слегка испугавшись ответил.

– Да, светлейший. Но она больна после дороги и поэтому я не стал определять ее сразу в гарем. Я распорядился отвезти ее в мой дом, подальше от вашего. Потому что надо ваc сразу предупредить мне стало известно о ней столько такого, что такой подарочек может обернуться… большими неприятностями. Причём это реально с ней сразу как потянулось, так и не отстало. Что делают с людьми деньги. И можно поверить действительно большие деньги. И много там всего прочего со всеми радостями европейского мира с ними связанного. Одно из них так и прицепилось вместе с ней супротив даже моей воле и что оно нахрюкотало, всё время что оно ехало с нами, так безостановочно ему было что о ней рассказывать. Причём чем дальше, тем больше от его рассказов уши вянули. Да вы, мой Повелитель и сами сможете вскоре на это полюбоваться. Оно обещалось никуда от неё! И она тоже, надо вам поведать мой Султан, девочка сумасшедшая, ожидать от неё можно чего угодно! И зубки ещё как может применить.

– Позаботься о ней, я потом скажу тебе что делать дальше. – произнес султан Исмаил, ничего не заподозрив, и с удовольствием переводя внимание на стоявший в ожидании караван повозок и груженных верблюдов, желал узнать… что привезли? Он даже свиту свою оставил жестом руки стоять на месте, чтобы без лишних глаз предастся своему интересу.

Первое что увидел Омар Мейяд повернувшись поразило его и во взгляд и в слух… впереди всего бегал этот дурной рыжий конь, а за ним бегали его неудачливые конюхи, которые впрочем бегали и от него когда конская морда удачно поддела одного из них высоко под зад и прокатила. Султан весело расхохотался устремляясь туда… Омар Мейяд получил новый удар увидев… грязная разбитая повозка стояла самой первой из всех, являясь причиной того почему этот критиннейший конь не хотел отсюда уходить… Конечно же эти скоты получив отбои тут же бросили повозку…

…Что бы вырвать свои вожжи, за которые все же схватили, а заодно и разогнать приставал Фарлэп, как только могут самые дурные лошаки – начал прыгать вверх с тугими конскими данными, взмыл стоймя высоко, создав зрелище действительно необычайное, что захватило воображение султана.

– Ты привез как раз то что я хотел! Сейчас я объезжу его враз!

Султан Исмаил кинулся к ретивцу, объезжать была его страсть! Запрыгнув с разбегу сначала почувствовал внимание к себе как к какой-то не надобности пренебрежительной, как кони зубами чешут зудящие места, повернув голову, так и его старались ухватить за край одежды и скинуть как что-то не нужное. Затем видя тщетность своих усилий Фарлэп запрыгал на месте, сильно подкидывая назад. Видя тщетность и этих усилий конь стал надолго вставать почти в отвесное положение и даже подпрыгивать стараясь стряхнуть, седока держащегося в обхвате за шею. И это не была необузданная дичь, но культурная расчётливая наученность поставления в неловкое положение.

Глядя с высока в низ, от волнения зрение исказилось в сторону уменьшения видимого… отчего стоявший внизу Омар Мейяд показался вовсе далеким, и вмиг захватился дух, заставивший еще раз захохотать при спадении передних ног вниз. Фарлэп еще недолго побрыкался и успокоился словно бы смирившись, но оставаясь себе на уме. Однако это позволило Омару Мейяду воздать придворную лесть наездническим качествам султана.

– Мой повелитель, Вы укротили убийственного коня. Такие с седла в бою сбрасывают. Только вы могли это сделать. Кони как и женщины чувствуют великих мира сего.

– Прекрасный скакун, прыгает как тушканчик! Он мой?

– Он ваш, мой султан. Никому другому он бы просто не смог принадлежать. Я дарю его Вам.

– Это мой конь!! – закричал Амендралехо высунувшись из-за покрывала повозки – Кого?! Дарить не свое?!

Случилось то что предвидел, всем нутром не желая того испугавшийся Омар Мейяд.

Оковы на руках Амендралехо не были видны и поэтому ситуация воспринялась султаном Исмаилом крайне серьезно, он недовольно взглянул на Омар Мейяда. Если бы того ударили обухом по голове, то привели бы в чувство. Наибольшую неловкость от выкрика почувствовал он и совершенно поник духом, глядя только вдаль и проклиная все на свете. Он даже не смог собраться силами объяснить положение вещей. Амендралехо же чтобы доказать принадлежность коня себе, позвал его к себе после чего ретивец понесся ему радостно навстречу не обращая совершенно никакого внимания на то кто на нем сидел и на все его понукания остановиться. Султан слегка поднял свою честь тем, что спрыгнул заблаговременно до того как Фарлэп подскочил к своему любимому хозяину и стал ластиться мордой под его руку, стараясь ухватить зубами.

Омар Мейяд наговоривший слишком много и очень непотребное собравшись с силами подошел к пологу и оттянул так что бы все содержимое повозки предстало перед глазами султана воочию…

Оно и предстало перед его глазами с самой поразительной силой, какой только может предстать доселе невиданное. Омар Мейяд только взглянув с вниманием: почему узников в повозке оказалось всего трое не смог уже оторваться от них взглядом, так как и трое, сидя вряд, в самой непринужденной позе представлялись со своими мутновато-блесткими глазами кошмарно. Султан Исмаил затаив дыхание смотрел на выпуклые глазницы, отбрасываемый свет от которых нехорошо теребил его зрачки и старался понять отчего у них так? … У среднего кругломордого все было нормально, у крайних же владельца коня и узколицого в тюрбанчике набекрень до крайности странно… Испытуемые взглядом сами начали объяснять:

– Мы вас просим обратить свое пристальное внимание на наше бедственное положение. Вот что он сделал с нашими глазами – показал крайний в тюрбанчике, – Набил и вот какие они стали! А посмотрите на человека! – обратилось внимание на доселе спокойно сидевшего Бабрака заволновавшегося после, и поднявшего руку с оковой как лапу. – Он хоть и молчит, а перенес неимоверные страдания куда больше наших! У него ва-вачка вот, вот ва-вачка и вот! Да на человеке живого места нет! – зашелестел тот воркующим голоском.

Омар Мейяд взглянул случайно выше и увидел четвертого – недостававшего Куасси-Ба, попервой показавшегося сбежавшим, …который стыдясь показаться на глаза султану взобрался под самый навес и не казал лица, вися на вытянутых руках и ногах… Бабрак для полной дурости заплакал, как плачут наиболее неподходящие к этому дородные мужчины, чтобы это понравилось султану… Омар Мейяд решил представление балагана прекратить:

– Не удивляйтесь ничему, мой султан, они уже все свое сказали, раньше, когда попались на месте преступления. Угнали её в ураган с вот такими глазами и если бы не ровная пустынь и превосходство конского бега, то сейчас бы не их, ни княжны. Сейчас им остается что есть силы разыгрывать представления. Мне о них, кроме того что они государственные преступники – сказать больше нечего, – и он отпустил занавес, закрывший выступавших, однако тут же этот занавес был с резкостью раскрыт, с возмущенным воркованьем:

– Мы требуем вашего Высочайшего суда!

Не выдержал и Амендралехо:

– Прикажите преступнику занять надлежащее место у ног закона. А раз уж вы представляете собою закон – то у вашей ноги!

Затеянное судилище начало нервировать Омара Мейяда, тем более что его начали оскорблять и сущий хлюпик на вид подонок-подонком, противлялся ему на силу: он резко дернул руку с пологом закрыть, а Малик потянул обратно. Омар Мейяд угрожающе положил руку на рукоять сабли, и подонок струхнув спрятался за спинами сидевших.

– Пусть он не трогает его, он психический! – указали на Малика и тот согласно кивая головой подтвердил:

– Да, я есть! Довели.

Амендралехо отвернувшись к Фарлэпу с хлопаньем ладони по кулаку скомандовал: – «бух». В те же мгновения ничего не подозревавший Омар Мейяд справившийся хоть с одним и уже отпустивший руку с рукояти, был схвачен зубами протянутой конской морды за материю халата на спине и отшвырнут назад, бухнувшись прямо к ногам султана.

Начиналось твориться опять что-то невообразимое, щуплый паренек высунулся из-за спин и нанес новое оскорбление:

– Там твое и место! Сидеть там!

Повернувшийся к пареньку Бабрак, чтобы хоть как-то унять побесившуюся детину приложил пятерню ему в харю и ткнул так чтобы он оказался подальше и пониже.

– О! Светлейший властелин, затмивший собою солнце и эту… – начал свою обвинительную речь Амендралехо и запнулся, пощелкав изысканно пальцами Омару Мейяду – подскажи-ка. – А, луну!

– Наглец! – оценил султан, – Но продолжай, я разберусь с тобой.

– Светлейший надо вам сказать он уже порядком затаскал нас по судам государей! Это не первый раз. Прошлый раз я с ним судился у алжирского правителя. Ну, он понимаете рассудил вничью – тонкая государственная дипломатия. Решил вничью. Так ему все невдомек, вот к вам притащил. Осудите его как он того заслуживает.

Султан Исмаил с интересом повернулся к Омару Мейяду.

– Это правда он говорит, вы судились у самого дея Баба Али?

Внимание привлек на себя подонок, высунувшись из-за спущенного края полога.

– Это правда! Видите он ничего против сказать не может!

– Да тебя там не было! Сиди молчи! – рявкнул Бабрак и пятерней в мордашку смыл его с лязгом цеповным из видимости, в дальний угол, прикрытый пологом.

– Что все это значит? – недоумевал султан поворачиваясь к Омару Мейяду. Тот объяснился.

– У дея мы оказались совершенно случайно.

– Ложь! – вскричал Амендралехо разгневанно, – Он побежал к нему жаловаться и нам пришлось судиться!

– …Вот это вот, – указал оправдывающийся на Амендралехо, – Посмотрите на типичное порождение ада в человеческой плоти, как с самой Европы эта напасть на нас напала, так до сих пор не могу от нее отделаться, хоть что делай! Четыре или вернее даже пять раз я его ловил – ни отстает ни на шаг!

– Что ему нужно? – спросил удивленный султан.

– Он хочет… – и тут речь его пресеклась, попав в неудобное положение, когда приходилось говорить единственное что можно сказать по стилю речи, да только это слово было уже однажды сказано и до сих вызывало неприятное содрогание с воспоминанием, и он все-таки сказал. – хочет… выкрасть одну известную нам синьору.

– Это ты крадешь!! Мне же нужно вернуть ее туда откуда ты ее выкрал! И коня заодно! … Иди сюда Фарлэпчик, ну теперь-то ты мой, никому тебя не отдам.

Старая рана раскравянилась по новой.

Султан Исмаил взглянул на Омара Мейяда, замыслив потом обговорить, не здесь. Здесь же Бабрак подумав по резкому скрытному взгляду султана Марокко, что задета его тайна, только горестно посетовал: – обхватив голову руками: мама зачем ты меня родила? Амендралехо не унимался поддавая в том же духе:

– Если вы не верите мне – это все вам теперь подтвердят – хоть в Тунисе, хоть в Алжире!

Побледневший султан испуганно взглянул на своего сановника, который так его… раскрыл перед всеми – в голове не умещалось.

– Это так? … Вы говорили о ней у дея? – гневно раздражаясь спрашивал султан у онемевшего сановника, как услышал воркующий голос подонка, который так же ему был крайне интересен.

– Так, так! Говорили, только дей не стал вмешиваться в чужие тайны, как Али-Баба раздал по сорок разбойников и сказал разъезжаться в разные стороны!

– Да ты не знаешь! – отпихнул его как обычно рукой в харю Бабрак, и затем от того можно было услышать череду ойкающих звуков.

Омар Мейяд никогда бы не подумавший, что обстоятельства дела могли принять подобный оборот, с усилием воли вышел из онемения, принявшись успокаивать:

– Это не так, мой султан. Никто ни о чем конкретно не говорил, да и не мог говорить. Разговор велся просто о женщине, Типичный случай, каких тысячи…

…Султан Исмаил заметил что в то время, как Омар Мейяд с одной стороны объяснял одно, с другой к нему, или вдобавок к словам сановника, тянулась конская морда и самым обыкновенным образом по-ишачьи иа-кала. Заподозрив что он начинает сходить с ума, Омар Мейяд, поглощенный утешениями, как будто ничего рядом не замечал, султан Исмаил еще увидел что внутри повозки откуда ни возьмись как с неба свалился на сидящих четвертый – длинный негр развалившийся поперек всех и ржавший… не над кем-нибудь, а над ним, показывая свои выпуклые жуткие глаза…

Это был тот предел, который взбесил! Выхватив саблю и взмахнув ею первым делом унял дурного коня, который трусливо уметнулся в сторону и спрятался аж за конями упряжки, учёно боясь палки как собака. Внутри повозки галдеть и смеяться сразу перестали, отчего и гнев султана прошел, заменяясь на одно разрешающее все и вся чувство. Это чувство верно и вовремя уловил Омар Мейяд, подступивший горячно убеждать государя в своем: что сидевшие перед ним, в одном из которых, узнавался Куасси-Ба, в еще узнававшейся гвардейской форме – это все выкидыши ада… Подумав не принимает ли он его за идиота, смог понять своего сановника, человек так намучался с ними за все время, живописуя что и по воде за ним яко Христос ходил, и с ураганом откуда ни возьмись занеслись и… из-за другого края повозки над задним колесом вытянутая конская морда усиленно ржала Омару Мейяду в ответ, стараясь перержать его доводы, и совсем откуда-то рядом разносились знакомые иакающие звуки, хотя никто из узников вроде не ишачил. Ему снова стало невыносимо и неприятно, отсюда нужно было уходить и уводить Омара Мейяда, приставшего к подонковатому парнишке с порченным взглядом просить его показать свои певческие дарования.

– Спой светик, не стыдись.

Подонок Малик был всем подонкам подонок – круглый, и в отношении себя то же. Вот что он пропел:

– Могилы выроем мы враз!

Покойников съедим сейчас!

– Сжечь эту нечисть! – как осенило султана Исмаила. И довольный решением он пошел к следующим повозкам, чувствуя обретенную тишь и успокоение.

Бабрак взмахом руки всадил подонку сильную затрещину и в эти последние минуты своей жизни принялся вымещать на нем всю горечь потери такой своей жизни, прижав его голову коленом и принявшись отвешивать удары оттянутыми пальцами. Затем подумав, ухватил его головенку в обе руки и высунул за край полога в сторону уходившего султана. Шепотом заставил кричать о прощении.

– Шалтан! – получилось протяжно загнусавить из под толстых пальцев, – Э! Шалтан!…

Второй раз и вовсе вышло назвать султана шайтаном, по крайней мере тот так услышал на что обернулся, увидев мерзкую мордочку с жуткими пестрящими глазницами. Его же еще так и обзывали! Подходить туда ему очень не хотелось. Омар Мейяд отдал приказание двум преклоненным головами погонщикам, прежде сидевшим впереди на облучке, бежать за хворостом и углем.

Отдав распоряжение он обернулся взглянуть в глаза врага, каково в них? – Ничего особенно заметного в них не отразилось, вспомнившись о их нечеловеческости выпуклой. Тогда Омар Мейяд попытался вызвать желаемое, чувствуя свое окончательное торжество.

– Вы, пропели свою песенку, конница Хусейница мне больше не страшна, а балаган ваш сейчас погорит вместе с вами!

– Убирайся грязная падаль, не портий зрение! Не омрачай собой последние высокотрагические минуты жизни. Ну, дурак пошел отсюда!

Последнее оскорбление поразило Омар Мейяда не в бровь, а в глаз. Этого он уже не мог стерпеть. Легкая сабля как перышко взвилось в его руках, но это было последнее оскорбление и если бы он его сейчас убил, это было бы просто подарком – спасенье от смерти в языках огненного пламени… И собственноручное убийство могло бы навредить мнению о нем при султане… Омар Мейяд отложил торжество на позднее и молча ушел, его дожидался султан.

Для Амендралехо настало ответственное время между жизнью и смертью, когда гарью смерти уже запахло, а жизнь заставляла думать, изыскивать, мысленно применять. У него было прежде надумано много самого разного, нужно было еще над этим размыслить, прокрутить, а в представление шла только она, как бы горько было покинуть ее, оставив в этом ненавистном мире.

– Ничего, – обнадежил он приунывших дружков, – Спасение будет!

Султан Исмаил находился у повозки с книгами, картинами и разными приборами. Книги были про самые различные виды охоты с отличными гравюрами и охотничьими рассказами, такие какие и хотел он. Придя в восторг от просматривания он не стал тратить много времени, всему свое время, перейдя на осмотр подзорных приборов необыкновенной величины. Над ними заправлял немолодой европеец, сидевший тут же в повозке и привезенный так же в ценном качестве – ученого по звездам. В сем ученом можно было без труда определить астронома Ласаро, какими путями попавшего в караван – ведомо только ему.

По-европейски слабо поклонившись, Ласаро сразу перешел показывать высокогосударственному неучу некоторые таинства знаний. Прежде всего было указано на глазок большого подзорного прибора, стоявшего на ножках, и султан как дитя наклонился посмотреть в него… Потом посмотрел на ученого с недоумением зачем этому звездочету нужно было смотреть в пустую трубу, ведь тоже самое можно было видеть простым глазом? … Очевидно это был ученый астролог чтобы заострить внимание на каком-то участке неба и имел такой прибор – догадался султан Исмаил и велел Омару Мейяду спросить Ласаро насколько тот считает себя сильным в астрологии. – Оказалось тот вообще не хочет знать что такое астрология и считает ее ерундой.

– Что?! Астрология ерунда?! – недовольно вспылил спрашивавший, свято веривший в расположения звезд для своей судьбы, – Что за еще раз комедиант?

Далее шли коленопреклоненные купцы, на руках протягивавшие предлагаемый товар, стараясь к себе привлечь взгляд проходящего неподалеку султана, но преуспеть в этом удалось самому инициативному – самому дурному, выступившему на ногах перед всеми наперед, протягивать продаваемую бирюльку – не помехой ему и языковое непонимание: – «Ца – ца!»

Видя что не заинтересовались, сунул руку в держимый мешочек и желая поразить – резким движением вынул новую штучку на показ. Видя что и тут проходят совсем не заинтересовавшись и этим, решил пояснить что это такое, засвистев вдогонку уходящим и крикнув: «Ду – ду!»

– Что у Вас все смешное какое-то? Просто поразительно как вы умудрились набрать такой балаган? – посмеивался султан вместе со своим сановником, как вдруг через смех почувствовал недовольный ропот обойденных купцов, приехавших зря.

Гневно обернувшись взглянуть назад, тут же получил дурноватого купца во внимание, только завидевшего что султан еще смотрит на него тотчас заработал молоточком-визжалкой. Под это раздражающее звучанье, как под аккомпанемент заставив вздрогнуть Омара Мейяда в раздавшийся мощный пропев Амендралехо, картинно протягивавшего к уходившим руку:

– Эй! Вурдалаки пожалейте пацана!

…И высунулся сам пацан, прогнусавив в припеве:

– Иначе мне настанет здесь хана!

Со стороны воспетых в песне раздалось огрызание:

– Е… ные идиоты, да скоро же их сожгут?! – и один спросил другого:

– Где ты уродов таких цепанул? Я просто удивляюсь всему твоему каравану.

Бабрак вцепившись пальцами в волосы Малика затянул его голову обратно, затем повернувшись напряженно к Амендралехо:

– Ладно, это все конечно смешно. Но что нам делать? – Когда нас жарить начнут?

– А мы уедем отсюда, – осененно порешил Амендралехо, и действительно, возчики ведь убежали, оставив место свободным. Свита по причине духовенства, весьма бы постеснявшая государя перед деликатными вещицами, которые были привозимы в таком приезде, была оставлена далече.

Дотянувшись до длинного шеста с коротенькой плеточкой на конце, Амендралехо вынул его из гнезда и мигом устроившись как можно поудобней ближе, насколько ему позволяли цепи, понукнул упряжку заворачиваться в сторону, куда ушли султан с сановником. Рядом никого не было и пока не были слышны крики, повозка развернулась и погнала вдоль каравана, быстро проскочив повозку с Ласаро и купцов, стремительно приближаясь к месту, где стояли Султан Исмаил и Омар Мейяд. Их занимала редкостная вещица скрипка самого Страдивари и музыкальный инструмент клавесин, на котором играл в данное время государь отчего ими была замечена несущаяся повозка с узниками перед самым проездом… Они онемели – оба, от лихости и наглости с какой это свершалось и неожиданности, проявившейся в полном бездеятельном замешательстве их перед лицом опасности. Взгляд Амендралехо сначала скрестился со взглядом султана Исмаила, но ничего не имея к этому человеку перевел взгляд на Омара Мейяда, с новой досадой глядевшего на творимое. А так как в руках Амендралехо был только шест которым он мог достать врага, приноровившись, он нанес кончиком шеста с ходу удар ниже пояса – за все хорошее… старое! Обернувшись назад и удовлетворившись тем что Омар Мейяд загнувшись опустился на колени с тяжкими стонами, поглядел еще назад на Фарлэпа одержимо: бежавшего за повозкой. Его надоумило ему: – «Фук»!

Не добегая до султана конь вытягивая голову заржал, вытянув во всю длину свой язык, а затем встав напротив него на дыбы, еще и подпрыгнул задними ногами, сделав настолько неприлично выразительный жест: вот как они его сделали, что чести султана было нанесено страшнейшее оскорбление – и все это видели… Нужно было немедленно покарать преступников – немедленно, без разбору человек это или животное, только этим еще можно было как-то затушевать тяжесть оскорбления. Они далеко не уедут! Нужно было только послать за ними в погоню. Вот только кого? – рядом никого подходящего не оказалось, приходилось идти высматривать. Пойдя, султал Исмаил запнулся о лежащего со стонами Омар Мейяда, и запнувшись, чуть не упав – пнул его со злости за все хорошее.

– Ты все привез какое-то смешное! Весь караван смешной.

На случившееся из-за ряда повозок выбежал Варлаф, первый подходящий, кто подвернулся под руку, но тот вместо того что бы слушать распоряжения упал покорнейше вниз, оборвав тем самым то, что ему начал уже говорить султан. Пнув Варлафа – вставать накричал на него, хотя точно не помнил, сказал ли главное, и возможно за угнавшими так и не была отряжена погоня, что как-то само-собой разумеющееся подходило к той дурацкой ситуации с подбегавшими с дровами и углем, от чего всего он, султан уходил, снова попавшись на глаза ретивому купцу.

Снова заиграл визжальный молоточек, напоминая что алжирцам опять нужно было сбираться в дорогу – в погоню.

…Стремительно угнавшаяся повозка с узниками и конем вдогонку, проскочив мимо остатка каравана неожиданно внеслась под свод ворот Баб-Агебнау, так что стоявшая к ней спиной стража еле успела отскочить с дороги, так ничего и не поняв из случившегося…?? Кроме стражи у ворот кучкой стояла какая-то заморская делегация, разодетая необычно пестро. С главой этой делегации молодым принцем в роскошном убранном драгоценными каменьями тюрбане, Амендралехо встретился глазами, запечатлел в памяти так словно бы предчувствуя что ему с ним предстоит встретиться в будущем.

Проехав Амендралехо закрыл полог что бы снаружи не было видно тех кто находиться внутри. Подлезший наперед Куасси-Ба сломал переднюю стенку выходящую на место погонщика, и стал указывать куда нужно править чтобы верным наикратчайшим путем не застряв в толчее или теснине выскочить из города. Прекрасно зная город, Куасси-Ба выбрал южные ворота за которыми сходились и расходились тридцать дорог, рассчитывая затеряться среди них… Он развязал замеченные поводья протянувшиеся лентами к упряжкам и стал править сам. Амендралехо почувствовавший было «городскую усталость» разбираться во всем сложном хитросплетении улочек арабского города, с удовольствием протянул шест для понуканий Куасси-Ба, отваливаясь в лежачее положение. Он свое дело сделал, все остальное целиком и полностью же возлагалось на негра-гвардейца.

Переводя дух Амендралехо взглянув назад, увидев Бабрака, который как еще не пришел в себя, еще не веря что они вырвались держал Малика обвив шею рукой подмышкой, словно боясь что подонок может вывалиться наружу, застряв у них под колесами. Но реалии происходящего постепенно приходили сами собой через проломанное оконце, откуда виделась задняя сторона кирпичного купольно-арочного павильона… Амендралехо по настоящему успокоился почувствовав прежнее давно забытое ощущение души, после стольких томительных дней, когда повозка покатилась по безлюдным загородным дорогам.