Текст книги "В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази»"

У всех выше перечисленных действительно случались подобные оказии, а у самого верхнего и вообще оказия получилась, с настоящей с головы спала вся маска вместе с рогами, открыв на обозрение незадачливую свою рожу типичного подонка, усилившую это впечатление бритоголовостью.

– Вы узнаете сучонка? – спросил султана Омар Мейяд.

– Да уж некуда от этого деваться.

– Уверяю вас вы узнаете кто на самом деле заказывает и игру. Они все собрались здесь, или неподалеку.

– Нет, такого охренения мне еще не доводилось видеть даже от врагов в бою. Они вообще что-ли всякий страх потеряли? – с витиеватым прононсом в голосе, делающим речь пикантной, удивлялся султан.

Меж тем вместе с пояснительными словами Степана бременские музыканты потерпев полный провал разбежались под градом насмешек как обыкновенные звери за сцену.

Бей Хусейнид не дрогнув ни единой стрункой выражения лица, когда увидел как подставился его паренек, подставляя весь их промысел, стал на чем свет стоит ругать про себя этого оболтуса Григория. Непонятны было зачем вообще нужна была его посольская затея – только светиться, а тут еще с представлением, да еще и таким. Он очень негодовал на то что Григорий устроил, ему казалось это провалом, когда как Григорий несмотря на оказию убивал своих зайцев, за которыми можно гоняться одновременно. Ему нужен был успех, хотя бы сценический.

Оказывается с представлением было все еще не все, оно продолжилось с той наглостью, какой только могут продолжать неудачливые артисты. Григорий что бы поправить положение непринужденно подозвал к себе Снежану пальцем. Та с радостью бросив султана подошла к нему и была уведена за сцену, выучить роль.

Виды города Бремена были затянуты занавесью леса и высыпавшие на поляну перед ним разбойники с самым похожим разбойником Степаном, накинувшим на себя ветхий плащ сели кучей и пропели знаменитую разбойничью песню: по краю ходим мы – родному, и смолкли услышав, что идет и поет несчастный трубадур, песню печали и любви по принцессе, выждали когда тот выйдет из-за угла и накинулись на него, свалив на площадку и усевшись на него. Запели другую песню.

Омар Мейяд и в особенности султан, шокированные наглостью с которой у них увели девушку, хотели знать от своего сановника что это за тип из себя представляет российский посол, есть ли о нем какие сведения?

– Светлейший мой султан, если вы помните я не хотел его впускать. Сейчас я не хотел говорить, но мне ничего другого не остается. Тот кого вы видели и в правду русский, но бандит побольше тех, кого вам представляют на сцене…

– … Уваля! Уваля!

Завтра грабим короля!

Завтра дальняя дорога

Выпадает королю

У него деньжонок много

А я денежки люблю

– Это мне предположили тот самый прохвост, который у индийцев сокровища забрал и от всех сумел с ним уйти. Но не понятно как между ними сейчас отношения обстоят. Надо думать сокровища попали обратно к хозяевам.

– Молодец, этот пострел – везде поспел. А сейчас ему что нужно?

– Я думаю повыступать захотелось.

– Ничего, он довыступается, у меня он будет прыгать. Потом приведешь его ко мне отдельно. Но смотри – они закон гостеприимства к чести своей не нарушали и ты за мой счет не смеешь этого делать.

– Не извольте беспокоиться, мой султан – шептал ему сановник, – они нарушат закон, им созданы для этого все условия. Они скинут с себя личины гостей, так же легко как переодевают сейчас костюмы.

Однако Омар Мейяд чувствовал, что все то что он говорил султану до этого ныне передавалось неожиданно ушедшей девушкой, и это его злило, как маленькая оплошность, могущая сорвать все большое.

Он точно не помнил, что он при ней говорил, но ему казалось, что она слышала как он прежде говорил о раскинутых сетях и его сейчас крайне бесила непринужденная манера действий своих врагов с девкой поставивших его в настолько глупое положение, что оказывалось он же сам и выболтал им о своих замыслах.

Необходимо было сделать так что бы не допустить распространения известия. За русскими нужно было следить так же назойливо и по-наглому, как они себя вели, только так с ними можно было совладать. Омар Мейяд распорядился стоявшему за ним подчиненному.

Меж тем сцена была давно уже развернута и сидевшие за окном экипажа король-отец и девушка-принцесса с прекрасной золотой коронкой, элегантно сидевшей у нее на прическе пели:

– … Моя курочка.

Посмотри как исхудала фигурочка

Скушай доченька яйцо-заграничное

Или может обратимся к врачу?

– Ни! че – го! Я! Ни хо – чу!!!

…Вспылила выведенная из себя принцесса, резко хлопнув затворкой так, что король он же бывший баран, не успел убрать пальца и по-настоящему:

– Аааа!!… Ааааа!! – А! Тут запела стража

Ох рано – встает охрана!…

Если видишь воробей!

– взять его на мушку

Если муха, муху бей!…

На Григория со Степаном, бывших снова в своих мундирах и разыгрывавших из себя стражников, налетели марабуты и окрутили веревками.

Почувствовав веревку на шее и вместе с тем всю неловкость своего положения посла, он понял что заигрался, действительно не нужно было «ломать комедию», как его уговаривали, он же еще и сам в нее полез. Своим представлением он думал внести хоть немного просвещения в эту отсталую страну, что бы узнали что есть такие бременские музыканты, подарить султану целый театр – но вместо лучше – получалось как хуже.

Плененная принцесса пропела высочайшую поэзию – его собственную:

Эй ты любимый

Иди-ка сюда

Эй ты любимый

Иди-ка сюда.

Переворачивается задом наперед сцена и плененные принцесса и трубадур сидят обнявшись вместе, а налетающие на них друзья трубадура освобождают их из плена… У султана, аж рот открылся, но дыхание тем не менее свело, и сам он очумел, так его женщин еще не лапали. Мало того что допустили непозволительное святотатство допустили – женщину играть в сценах, еще и использовали… Она с ним (трубадуром) сидела в обнимочку, и ее голые ноги были вытянуты в сторону вместе с его ногами. Но всеобщее настроение было похлопать.

Снежана вернулась обратно к султану, встав на прежнее место около него, а Омар Мейяд желая еще развлечь государя и оправдать возможные будущие свои неудачи, или безрезультатность спросил девушку:

– Вы все разболтали ему, что я здесь говорил?

Девица величаво поведя на него глазами, так напыщенно на него взглянула, и перевела глаза на султана Исмаила:

– У него что не все дома?

Получив унижение и с ней, Омар Мейяд вынужден был вскоре после этого удалиться, представить турецкое посольство. После церемоний с ним султан призвал гостей посмотреть что покажет он от себя? Площадка с ним была перенесена и поставлена обращенной на бассейн. На образовавшееся таким образом место между краем бассейна и султанским окружением было допущено крайне ограниченное количество избранных гостей, куда влез и Григорий. Из-за них и из-за колонн остальным гостям было плохо видно, что могло происходить в бассейне, но все увидели поднявшийся фонтан впереди и плавальщиц, выстроившихся перед кромкой воды.

Заиграла музыка, вместе с ударными звуками, повлекшими за собой резкие позовые движения купальщиц, началось их одновременное схождение в воду. После первой ступеньки они резко завернулись на зрителей и пошли на два шага вниз, но потом на один поднялись, всевозможно крутясь и выделывая плавные движения руками под музыку. Наконец они все же ушли под воду и выплыли одновременно, высоко поднявшись и держась над водой обнаженными влагой телами. Они и вовсе отринули назад, плывя на спине всей наготой тела, которую только подкрашивал прозрачный шелк, оставаясь наверху.

Увлеченно засмотревшийся Григорий, не видя ничего вокруг другого, не стесняясь высунулся вперед всех и давай вылупленно смотреть. Конечно он не то хотел получше рассмотреть как у них получается сойтись и составить цветок, то восходящий пестиком то расходящийся лепестками на воде… Как давно он Григорий этого не имел, ему так скорее захотелось чего-то с этим связанного, что ему скорее захотелось того, о чем он вспомнил. Нужно было потихоньку выбираться с передка и насмешливых взглядов, в том числе и султана. И он потихоньку отступил, все еще наблюдая как у плавальщиц снялись с тел шелковые одеяния и под водой водились разноцветными хвостами, затем отпущенные, плавно расходящиеся опустились на плиточное дно бассейна.

Видя сумятицу, которую произвели на русского гостя водяные искусницы, поймав взгляд его султан торжествующе усмехнулся. Григорий согласно кивнул ему головой; да, это было не то что его театр.

В дверях появлялись новые гости из числа знатных или высокопоставленных марокканцев, были посланцы от алжирского дея, которые официально не могли представлять из себя послов другой страны, но в сущности являлись таковыми.

В зале царило праздничное оживление. Голландский посол со своими эстетическими чувствами быстро пресытился зрелищем и вот его уже можно было видеть в зале, он отошел первым. Заметив это один из находящихся в зале, улучив момент незаметно подошел к нему сбоку.

– Пардон сеньор, вы говорите на языке искусства и науки? Вопрос несколько озадачил посла, какой это мог быть язык, французский, немецкий? Он взглянул на загадочно вопрошавшего, пройдясь взглядом только в лицо и не могучи рассмотреть того полностью.

– Извините какой язык вы имеете в виду и с кем имею честь разговаривать?

– Я имею в виду конечно же итальянский язык болонского и катанского университетов, – торжественно ответствовал Ласаро, как ученый.

– Ах итальянский, Он же еще и язык музыки. По какому делу могу быть вам полезен? – спросил голландец переходя на итальянский.

– Говорить по итальянски – это уже было значительно лучше, их не могли подслушать, да и сам посол, зная лишний язык, подавал надежды оказаться просвещенным! И понять всю важность его предложения.

– Я вижу вы достойно отнесетесь к моему предложению, на вас можно надежно положиться. Видите ли мне как ученому невозможно более здесь оставаться. Эта страна совсем не соответствует роду моей деятельности, в ней не возможно развиваться как ученому без общения с другими учеными. Я чувствую что чахну здесь. Мне нужно искать для моей деятельности новое место. Не могла бы Голландия оказать мне необходимый прием? Вы бы сделали очень большое и доброе дело для своей родины – потому что наука всегда шла только на пользу. Посодействуйте в этом.

Речи ученого заставили посла заниматься лихорадочным поиском и подбором вариантов, как между тем услышал:

– … Жду посыльных от вас с предложениями в своем научном кабинете, – добавил сеньор Ласаро напоследок, и не желая затягивать конспиративную встречу, не прощаясь отошел, дабы не вызывать подозрений.

Посол только после того как нагнавший на него столько серьезности сеньор отошел, сумел удостовериться как действительно ему должно быть тошно быть ученым в этой варварской обстановке, на него по-видимому насильно напялили халат, пошитый звездами, и кометами, и точно такой же шутовской конусообразный колпак и заставляли в нем ходить, так понимая «род его деятельности». Костюм звездочета делал из всякого астронома – идиота.

В зале царило оживление. Григорию было легко, как ему казалось, незаметно выбираться к выходу, куда Степан откомандовал театралам оттащить сцену и схорониться за дверьми. Прошло уже довольно долгое время, часа два после начала церемоний, можно было и выйти – не все же время околачиваться на одном месте, под предлогом проведать своих. Но он с содроганием почувствовал как его схватили за руку!…

Он встревожено стал оборачивать голову и чуть не сплюнул во всем своем обличии, увидев что его приостановил какой-то маскарадный фигляр.

– Тьфу ты напугал как черт, что прицепился?

– Мне нужно говорить с месье послом, или кем-нибудь представляющим российское посольство.

– Ну, я сойду и за того и за другого, чего тебе нужно?

– Я знаю о вашей России как о молодой восходящей стране.

– Ну да! Правильно знаешь!

– В подростковое время стране как и человеку, как необходимое нужны знания. Я в себе несу огромное количество этих необходимых знаний, ибо я ученый, – распалялся перед Григорием шут гороховый не иначе по его представлению, от которого и отвалить нельзя было, чтобы не вызывать подозрений своей спешкой – Вам нужны ученые!

– Нужны. А что ты умеешь?

– Я – астроном.

– Звезды считать и гадать на них? Нашими бездельниками они все уже пересчитаны и гаданиям никто не верит.

– Молодой человек, вы не понимаете о чем речь. Астрономия – серьезнейшая наука, таких как я по всему свету раз два и обчелся, по пальцам одной руки пересчитать нас можно. Вы сослужили бы своей стране добрую службу, если бы осведомили свое начальство о желании крупного ученого перенести свою научную деятельность в вашу страну.

– Хорошо я сообщу своему начальству о вашем желании – уверил того Григорий собираясь идти, что даже рассмешил сеньора Ласаро, понявшего что от него отговариваются, и посему решившийся пойти на унизительное малое, чтобы только больше не чувствовать себя как чужим со своими, еще даже не разобранными ящиками. Ему подходило что угодно, лишь бы погрузиться вместе с ними на верный своз отсюда, только бы не быть больше здесь, а хотя бы в Европе, откуда можно будет добраться до желанных берегов Сицилии. Он и оправдание своему уезду нашел: его выкрали сарацины, прознавшие о его ученых достижениях.

– Месье! По молодости и легкомысленности вы можете забыть. Давайте будем действовать наверняка. Возьмите меня хотя бы как артиста в ваш театр.

– Хорошо, возьму. Мне нужно только переговорить об этом с артистами, – поспешно оторвался от него Григорий, видя что в большие двери, высыпало испанское посольство. Он юркнул в малые.

Выдержав некоторое время, за ним пошел соглядатай, но двери ему не открылись. Заволновавшись, тот устремился было к большим дверям, но там ему пришлось с трудом пробираться из-за спины объявляющего, и через бок крайнего стоявшего, почти в прислонении к косяку.

Выбравшись наконец в коридор на всем обозримом просторе не обнаружил того кого хотел. Только рядом заметил второго такого же и подскочил к нему:

– Где твой молодой начальник?

– Туда пошел, – неопределенно махнул Степан ему рукой дальше, желая отвязаться.

– Куда туда? – вцепился живчик.

– Ну, туда!! – наорал на него Степан, показывая в присяде с задером полы на заду, – сратъ пошел в уборную.

Соглядатайчик побежал искать, а театралы чуть только он исчез схватили сцену и скрылись в одном из ближайших коридорчиков.

Театральные актеры несли сцену около гаремного корпуса, как она вдруг сильно полегчала, с нее из-за щита антуража выскочила укутанная в темное женская фигура, и встала так, словно бы ее нагнали и она вынуждена была остановиться, опасаясь за что-либо.

Но затем она обошла сзади и стала обгонять по внешнему краю сцены, так что когда все движение вышло за угол ее не было ли видно страже?… Стоявшей у входа в самом углу сходившихся двух лучей здания над разбитым в этом же углу квадратом сада и цветника.

Шедший позади Степан, увидев стражников будто бы сильно обрадовался им по причине с кем выпить. Он приостановил театралов, взял со сцены бутыль с водкой и стаканами, и оставив стоять, пошел выпить со стражей.

– Куда нам дальше идти-то? – развякались они

Пока нужно было чтобы они еще постояли, подействовали на внимание стражников, пораздражали

Марокканцы видя с чем к ним подходят наотрез отказались, отрицая подобный подход помахиванием рук:

– Нет, нет иди, уходи отсюда. С нехорошим пришел. Чего у гарема нужно делать?

– Мужики давайте выпьем. Артисты не пьют, нельзя им говорят, вы хоть мне составьте компанию. Это хорошая водка прошибает так, что на ногах не устоите.

– Уходи нам на карауле стоять надо, нельзя посторонних сюда допускать.

– Да вы гляньте…

Степан налил себе в стакан до краев и стал осушать его большими сильными глотками. После, допив-таки чуть не отбросил стакан, сильно крякнув. Глаза его налились красным, он зашатался, но на ногах удержался-таки. Гнать его отсюда уже было бесполезно, Степан надежно прислонился к стене…

В стороне от отвлеченных стражников по другому краю здания малозаметно прошла мощная такая, гаремная ханум, и не вызвав пристального внимания зашла за их спины, скрывшись за дверьми.

Что было делать дальше? – Григорий лихорадочно соображал влезать в каждую комнату поочередно или сделать как-нибудь лучше? Конечно же нужно было идти к знакомому евнуху на этаж. И он продолжая по привычке семенить, подражая женской походке, взошел на третий этаж.

По коридору этого этажа евнух уже шел, зная что кто-то пристает к страже. Заметив что на этаж зашла какая-то блудница, а «ходить» он строго воспрещал, евнух бросился к ней, желая поддать провинившейся по мягкому месту, но подскочив с руганьем, он осекся, когда был схвачен за грудки и тряхнут, прижат к самой стене с горлом. Сильная рука блудницы показала опешившему евнуху и напористый нрав под паранджой. Знакомый мужской голос пригрозил:

– Пикнешь, размажу по стенке.

В то же время к испуганному и возбужденному таким грубым обращением евнуху вторая волосатая рука из под полы паранджи приставила остро отточенный нож, до смерти перепугав бедного.

– Где девушки? – тихо спросил его Григорий угрожая ножом.

– Одна там, на втором этаже, пятая дверь слева.

– Ты же говорил обе они в пристройке?

– Да, верно говорил, но одну перевели сюда, на второй этаж, пятая дверь слева, – чеканил перепуганный евнух.

– Какую? – спросил Григорий, размышляя над тем, какую именно ему придется брать и как поступить в этих непредвиденных обстоятельствах?

– Вторую, смугленькую.

Великолепно, ему доставалась индианочка, но как было быть со второй, не разорваться же ему на двоих, и евнуха куда девать? Его еще нужно было использовать:

– Вот что, слуга двух господ, ты сейчас пойдешь со мной достанешь мне индианку.

– Не, могу я, ради всего священного, не могу я! – взмолился евнух сложив молитвенно руки, – свинину буду кушать, только оставьте меня в покое, украдите ее без меня, пожалейте сорок моих маленьких детишек, давайте разойдемся вы меня не знали – я вас.

Григорию пришло в голову… и он сказал совсем не то что следовало бы, понимающе посмеиваясь и похлопывая ладонью по жирной отвисшей щеке:

– Молодец себя больше всего не забываешь. Ладно, так уж, так и быть, иди беги сообщи нашим у ворот, что сейчас полезут брать. Можно уже начинать оцеплять. Понял?

– Я все понял, хорошо господин.

– А я за тебя замолвлю словечко перед шейхом, пожалею.

– Умоляю вас об этом и все мои жены и дети умоляют.

– Я иду им навстречу, а не тебе жирный баран. Беги исполняй, то что я тебе сказал, да не беги постой, а иди, спокойно иди, иначе если ты выбежишь из дверей, стоящий там кавалер притворяющийся пьяным… (Иван на спор опрокидывал уже третий стакан и держался на ногах не хуже остальных!) … может не понять и понервничать, ухлопает вас всех вместе с караулом дробью, одним разом.

– А дробь не простая напитана ядом, так что смотри, спокойно выйди и пройди вправо. И потом не вздумай бежать куда попало, иначе тебя сразу пристрелят. Спокойно пройди около здания и так далее следуй. Усек?

– Все усек, век не забуду, ну я иду?

Отпущенный евнух уже было пошел, но тут его так дернуло сзади и схватило прижало к стенке еще сильней, чем прежде, и нож был приставлен еще более угрожающе близко, что и испугало намного больше прежнего.

– Я тебя прирежу, мне больше ничего не остается. А ну, говори почему не хочешь идти к индианке, что там такое? Лучше по-человечески скажи ничтожество недоразвитое, или я вот этим ножичком одним ударом душу из тебя выковыряю. Евнух простучал зубами слово: засада.

– Где засада, в какой комнате, той?

Не в той, но в следующей, засел целый отряд и естественно вел наблюдение через глазки – вот все что удалось дознаться из последующего допроса. Что было делать потом? Григорий пихнул евнуха взашей, и еще же добавил пинка, чуть не заставив его запахаться. Пошел за ним следом не иначе как семеня, по другому не давали обкрученные ноги.

В подъезде на площадке второго этажа, они разошлись. Григорий осторожно выглянул за дверь в коридор… Вошел, пойдя неслышно по левой стороне… Все так и есть, пятая дверь была по-арабски оставлена незакрытой. Надо заметить двери в гареме закрывались снаружи.

Бесшумно подойдя к шестой двери от прислушался, и ничего не услышав, осмотрелся вокруг. На скорость тут ничего не взять – нужно было брать на хитрость, он перевязал задвижку шелковым шнурком и заклинил лезвием ножа. После этого Григорий в том, чем он был посмотревшись: ладно ли он смотрится и приаккуратившись, отошел назад и быстро зашел за дверь!

Стоявшая у столика Рита испуганно обернулась, слегка вскрикнув:

– Не пугайся меня – поспешила успокоить «вошедшая» тонким елейным голоском,

– Давай знакомиться, как тебя звать?

– Рита, – ответила та.

– А я – Григория. Посмотри на меня…

Григория, стараясь не показывать рук наружу подняла покров паранджи и оказалась… молодцем усиленно принявшимся мимикой и всеразличными гримасами успокаивать ее, что бы она не испугалась и это не вызвало подозрений со стороны. Она не испугалась, но очень удивилась.

– Я красивая?

– Ты красивая Григория – согласно его киваниям уступчиво ответила Рита, поддаваясь игре смысла, которой она не понимала.

– И ты красивая, давай будем вместе дружить и любить друг друга.

– Давай, – смущенно ответила другая.

Тогда «Григория» осторожно подошла к Рите и набросив на ее голову край своей паранджи приблизилась лицом к лицу… За стеной послышалось навалились смотреть во все глаза и щели, а Григория обнимая и прижимая к себе Риту, и впрямь целуя, что бы было похоже прошептал:

– На нас смотрят из-за стенки, делай все что я тебе скажу. Сейчас мы отойдем в угол переоденемся, на остальное не обращай внимания, – резко ущипнул ее он заставив надрывно вскрикнуть. Она в ответ дала ему ножкой куда следует за такую всамделишность.

– Что тебе нужно от меня, кто ты такой?

– Я тебя спасу, я от твоего брата.

После этих слов Григорий решил что ему за это полагается больше, и уже полез ниже задирать и раздевать. Рита же помня что за ними следят, отнеслась как могла спокойнее внешне к подобной естественности, но в то же время с прикрытой внутренней борьбой.

– Сейчас врежу по кое-чему, – шепнула она ему на ухо.

Со стороны же обе девушки одна из которых старалась заголить другую смотрелись захватывающе, сидевшие в засаде один другого отталкивали, чтобы в свою очередь поглядеть на них.

– Рита пойдем спрячемся, а то нас могут увидеть, – предложила «Григория» фальшиво-елейным голоском продолжить это и потащила как-будто обессилевшую одно время Риту, когда первая вынуждена была ту пронести на руках, но весь основной путь она, хоть и не ловко, но проделала сама. Они забрались в гардероб, который Григорий заранее приметил. Оставив дверцу чуть приоткрытой, для того что бы внутри было видно, он стал проворно скидывать себя всю одежду в том числе и ту, которую нужно было на себе оставить. Рита в крайнем смущении отвернула лицо. Раздевшийся Григорий повернул ее тонкое личико пальцами за уста и прошептал, приблизившись не к ушку, а к губам

– Раздевайся… и стони.

Рита отвернулась и стала медленно стягивать с себя свое платье. Взбеленившийся тихо Григорий от той медленности, с какой она это делала, одним махом содрал ее тряпки с нее вниз и прижав ко всему своему телу стал с яростью затискивать в разных местах, чтобы она не молчала.

– Стони, я же не могу так, как ты можешь!

Рита от боли вынуждена была отстонать свое, пока он не напялил на ее узкое голое тельце верхнюю часть мундира раздувшегося на ней особенно по бокам в достаточную комплекцию. Одернув полу до самого низа он не выдержал, заодно схватился и вообще весь навалился. Рита врезала ему своим мягким локтем и вырвалась от поцелуя.

– Будешь так лезть позову на помощь – обернувшись указала она ему пальцем и отвернулась чтобы не видеть его, с удовольствием стоящего перед ней таким.

– Трали-вали нужно было действительно отставить – опомнился Григорий, нужно было сначала эту птичку вызволить, а потом уже потеребить ей перышки. Он выглянул осторожно наружу не произошло ли изменений извне и быстренько стал натягивать на себя пышный шелковый мундир, яркий и привлекательный даже в сумраке.

Рита позывно стонала и его сердце вновь не выдержало, когда он наклонился натягивать ей штаны.

Он поддал ей куда следует, а она вырвала у него из рук то, что он держал. Сапоги были так же подделкой настоящих Сапогов, но будучи шелковыми они смотрелись изящно. К достоинству их нужно еще добавить мягкую подошву.

Они оделись, Григорий покопавшись развязал ей треугольную шляпу, в которую забрал весь ее волос и низко нахлобучил. Потом нацепил ей бородку и хлопнул ее по плечу – настоящий офицер, только еще амуницию: пояс со шпагой нужно было нацепить. Нацепил он и сам. Как было дальше выбираться, чтобы наделать при этом меньше шуму и успеть подальше. За нужным в карман не полез:

– Ой, Рита я забыла, а пришла к тебе по совсем другому делу, – зачастил Григорий. За стеной послышались приглушенные прысканья.

– По-какому?

– Евнух сказал мне взять кого-нибудь в напарницы и сидеть ждать в своей комнате. Пошли скорее, к нам два русских офицера должны придти … (шепнул) скажи: что прямо так, мы же голые.

– Что прямо так и пойдем, мы же голые!

– А пошли в самом деле прямо так, что стесняться, ты думаешь эти офицеры будут с нами долго разговаривать? Не-е! У них только за три часа заплачено. Они вообще разговаривать не будут, русские ведь. Еще и по зубам дадут за то что не поймут по-нашему. Уж лучше будет если будет понятней. Скорее забирай свои вещички, нет времени, мы и так наверное пропустили их!

– Как, хорошо что в этом же гардеробе оказались пододеяльники, к тому же и темные…

– … Залазь в пододеяльник и пробеги в нем если стесняешься. Тут недалеко совсем, дверь почти рядом.

Они вышли из гардероба как привидения, и стараясь не сохранять своих внутренних контуров подошли к двери, которую открыл Григорий, выпуская ее с шепотом: «молнией».

– Ну вот видишь все, ничего страшного не случилось, голосил Григорий в пустое напротив, когда Рита на бегу вылезая из пододеяльника, откидывая от себя его по-девичьи грациозно, выставляя ноги в сапожках, уже добежала бесшумно до двери, оглядываясь за ним назад, подергивая и его побежать за ней. Григорий проделал то же что и она в два раза быстрее, только вместо того что бы выкидывать пододеяльник еще же и ее подхватил, что бы не оставлять следов. Подбежав к ней, ожидавшей за лестницею, не знавшей без него ничего что нужно делать, получила от него кулаком в необидное место. Пока он ее спасал, Рита позволяла ему вольности, тем более что он оправдывал их ее ошибками. Ей нужно было не стоять, а спускаться вниз.

Позади как-будто все еще ничего не поняли, они быстренько сбежали по лестнице вниз. Степан стоял казалось в дымину пьян, но и стражники видно было попробовали. Степан однако ж обратил ясное внимание, несмотря на то что почти пустая бутылка – была его заслуга. Стражники чуть не одурели, когда увидели вышедших из гарема двух офицеров; уж на что им наказали, пожелающих пройти тем или иным способом, пропустить, но чтобы уже выпустить, незамеченно как попавших в гарем, может по случаю их попойки с этим офицером, которого им надоело уже гнать – это было уже слишком всяких наказов. Они панически бросились исполнять свои служебные обязанности, желая чтобы посторонние поскорее убрались отсюда подальше.

На них и не обращали уже внимания. Григорий сказал Степану короткое: «идем», а театралам походя бросил совет: рассосаться равномерно по индийским и тунисским посольствам, или еще как бежать.

За углом они все втроем кинулись наутек. За другим углом индус поджидавший их с подведенными конями вручил поводья. Григорий наказал ему передать своим что он не может ехать к условленному месту, это может навести на тартаны. Объяснил почему он только с одной. И все… Все-таки он отрывался!

Конная троица на прекраснейших конях, быстрых как ветер, упорхнула в нужном направлении, по которому они скоро и беспрепятственно пробрались к стене и держась по ней вблизи, чтобы не быть замеченными воротной стражей задолго, выскочили прямо на нее.

Счастливый Григорий – все-таки он взял свое, выхватив из кармана кошелек, и высоко подкинул, рассыпая:

– Нате-ка повеселитесь!

И еще отъехав крикнул своим спутникам

– Ну а теперь – галопом по европам!