Текст книги "В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази»"

Несмотря на то что предстать ему предстояло в столь жалком виде он склонялся в пользу момента, а не образа, желая совершить подходящие действия, ведь девушки – они для того чтобы прощать. Все же протерев и загладив аккуратно волосы на голове, стал взбегать по крутым палочным лесенкам по которым еще лилось и капало, скорее хватать момент!

Она надевала на себя верхнюю часть мундира и Григорий уловив ситуацию выскочил быстренько из под двери показаться что она с ним сделала..

– Нет, нет! Ты не мужчина, а женщина! – вскричал он сквозь ее визг и немного пробежав, перед ней полезши за свой отлепленный борт, достал картинно – как от сердца оторвал какую-то смоченную тряпку, при дальнейшей разворотке ее, оказавшейся прекрасным платьицем, цена которому – заставить Риту замолчать и неотрывно воззриться на пожеланное.

– Скидавай портки, мода сменилась! – махнул он ей снимать с себя то, что она надела на себя сверху и сидела в этом натянув как можно ниже, закрываясь – сейчас он наденет на нее такую красотищу!

Рита звонко закричала уходить! – что значило оставить ей вещицу надеть самой, а ему не мешать, в этом звонком крике не оставляя ни капельку надежды на то что он может остаться.

– Ладно-ладно. Ухожу-ухожу. Слушаться такой красотки так здорово, что просто нельзя не послушаться!

Он встряхнул один раз в сторону, достаточный для того что бы тончайший шелк оказался совершенно сухим и подкинул его над ней вверх. Платье медленно переливаясь опустилось на нее.

– Я приду на тебя посмотреть! – и еще схватив офицерские штаны, без которых ей будет неповадно таскать мундир был с ними таков.

Встретился внизу с прибежавшим на крик Степаном.

– Чего?

– Ничего? Иди, все нормально будет! Ты что баб не знаешь что ли?

Отправив защитничка подальше, он решил и свои перышки почистить, точно таким же способом встряхивания, чтобы не чувствовать себя промоклым. Покончив с обтиранием он вновь явился к ней наверх.

Рита одетая в приятное платьице задумчиво стояла обращенной в проем, прислонившись к краю стены. На него она не оборачивалась сколько он к ней не подходил. Ноги опять промокли, хлюпая по мокрому. На постели застеленной красным /одеялом/ по белому, всем чистым привезенным им, заботливо подушечным распугивателем блох, несмотря на шёлковость, которую те терпеть не могли.

Подходя к ее Величеству-Задумчивости сзади, со спины, он ни за что бы не решился прервать ее столь грубо как обнять по незнакомому. Это шло бы вразрез с ее ситуацией. Его тоже понесло на возвышенное. И вообще ему даже не хотелось разговаривать на этом диком языке.

– Парле ву Франсе? – Ах какая жалость, она оказывается да: жё парл франсе.

То есть вся жалость состояла в том что он не парл, а то что она говорила по французски ей же плюс… потом будет, на сей час от всего французского он будет стараться так же изысканно выговаривать смягченно Р… Но нужно было как-то заканчивать эту тему переходить на арабский. А то она еще могла оказаться знать какой-нибудь язык.

– Пардон мадэмюазель. Сэ домажь (жаль). Но я наверное не смогу выразить на этом языке то что хочу вам сказать. Прошу выслушать меня на этом языке, еще и потому что я хочу заполнить этот вечер песнями моей родины, а они у меня переложены только на арабский.

Рита смеялась тому как он увиливает, стараясь не глядеть на нее. А Григорий как раз наоборот старался зайти ей наперед взглянуть в лицо и себя показать, становясь для этого на самый край, чем заставляя бояться за него.

И он не выдержал ее милого обличья, острых черточек на лице и того что чувствовалась в ней хорошая девчонка, съехал сразу на дело, пойдя – откровенней нельзя:

– Ой ты такая красивая, загляденье… А сколько тебе лет?…Восемнадцать где-то? Ты не замужем?

– Нет.

– А парня тебе нужно удалого богатого? Я такой, я бы с радостью..! Я положил бы к твоим ногам всю Европу, – присев повел рукой над пропастью словно звезды и были огнями Европы, – …И Францию, Париж – самый центр. Все будет наше!…Иди за меня, давай, не пожалеешь, ведь ты замуж хочешь? Где ты еще такого парня найдешь? – Давай девка, соглашайся!…?

– …Речист ты больно, как я погляжу!

– Ты на сердце мое погляди.

– Ты продолжаешь скакать галопом по европам.

– Таков уж я. Я и тебя загоню ты посмотришь как это здорово, да если ты хочешь знать мы уже через миг можем оказаться женаты цыганской свадьбой, стоит нам только разбить глиняную кружку – и все!.. А если не можешь решиться, так я хошь покажу как у нас девок уламывают. Рита тебе нужно только про себя согласиться, а потом все как по маслу пойдет, целая жизнь, – неожиданно прильнул к ней Григорий и насильно прижав, дернул в сторону постели, бывшей тут же рядом.

Но она уже неожиданно для него совсем встав на ноги со всей что ни есть силы отдернулась от него очень обидно, грубо по отношению к его чувствам, оттолкнув его от себя.

– А ну пошел от меня!…Убери-и руки!! – Протянул! Вовсе ненавистнически отпугнула она его! Полезешь! – пеняй на себя, я или брату скажу… или выброшусь вниз, так и знай! Не подходи ко мне! – ранила она его все больше и больше, сама не зная почему, или не замечая как жестоко это делает… Заметив же по его растерянному, чуть не плачущему состоянию пожалела, все-таки парень на такое ради нее пошел! И смягчаясь, отвернувшись, стараясь хоть как-то загладить непонятно что охватившее ее с тем что она действительно чувствовала может выпрыгнуть, она самообидчиво проговорила:

– Ты не смотри что я из гарема.

– Нет, Рита, Нет!…Ну как тебе высказать это?…Лежишь ты мне на сердце и все. Больно мне было слушать что ты мне сказала. Пожалуйста, Рита, будь благоразумной, выкинь ты из головы все эти девичьи штучки, – встал он на колени перегораживая так дорогу, когда она хотела уже пойти от таких разговоров, – то есть наоборот, возьми. Ты посмотри какая мы будем пара. Рита! Помилуй меня! У меня времени только одна ночь остается. Потом чует мое сердце не получится у нас ничего…

Григорий с удовольствием легко расплакался перед ее дивными большими глазами, излучавшими во взгляде что-то женское. И это были слезы сильного необыкновенного своей белобрысостью парня, льнувшего к слабому на благосклонность.

Рита знала вкус страсти и силу сближения, которое оно давало. Ей еще юной душе, незамаранной невзгодами, захотелось настоящего чистого чувства и понимая еще лучше его самого что у них с ним это могло прийти всеми внутренними чувствами возблагодарила его за это и пожелала ему успеха.

– Ой, расплакался как маленький ребеночек, ну иди сюда я тебя ублажу.

Она смеясь, как это было хорошо, приняла под грудь его еще мокрую голову и окрутив руками приложила лицо, на миг подумав о чем-то таком вечном…

Он встал и она уже оказалась под ним висящей у него на шее обнятой и страстно поцелованной… потом еще раз и еще с лобызаниями! Наконец оторвавшись как для одышки чувствуя его горячее дыхание овевая слабым своим пожелала:

– Хочу свадьбы и песен!

Он счастливый, на миг не поверив услышанному побежал за гитарой и глиняной кружкой, и пускай у него это окажется поветрием, свадьба действительно цыганской, а жених – ночным женихом – все равно это здорово, как он говорит и даже жаль если не будет иметь продолжения.

Он был одна нога здесь другая там и опять здесь. Они оба взялись за кружку, он сделал что-то из ритуального выпив содержимого, дав водки и ей, она не смотрела смеясь в сторону и грохнула кружку вместе с ним.

– Все, мы муж и жена, и я имею на тебя все права мужа. Ура-а!

Рита смеясь, так и не глядя на него присела на самый край, премило выставив в сторону ножки в черных сапожках, шедших так же хорошо под платье как и под гусарский мундир. Она тогда еще скача по городу гордо сцепила с себя вздернутую бороду и женщиной с грудью переплетенной гусарскими полосками смело ехала, заставляя мусульман обалдевать.

Григорий присел на свой край и взял по струнам.

На Дону на Доне

Гужевали кони

Девица в полоне

Красоты своей

Вольная казачка

И над речкой плачет

Видно не иначе

Любит казака

Тихие слезы

Тихому Дону

Доля казачья

Доля лихая

Воды донские

Стали б солены

Если б на месте

Хоть век постояли

……………………..

Рита глядела на Григория который продолжал петь ей, а она не слушала чувствуя как каждая частичка ее тела воспламеняется от него начинаемым любиться ею за то что он такой славный и желаемый – ночной.

……………………..

В табуне хороши кони

И лошадки хороши – жарки

Под копытами земля стонет

Истоптали все ее – жалко

Не успели подковать люди

Без подков оно куда лучше

Перемелется мука будет

Да муки нам не возите больше!

Ай-яй! Скачи скачи

Ай-яй! Скачи скачи

Я уздцы зубами выгрыз

И табунщика с себя сбросил

И увел коней домой в степи

Хоть в степях и холодна осень

Ай-яй! Скачи скачи

………………………

Пылая она смотрела на него сидя с протянутыми к нему ногами в коротенькой юбочке завернувшейся у самого изначала. Только тут Григорий заметил что запелся, она протягивала к нему руки, чтобы он взял ее себе в то что она хотела и ждала от него.

Он отложив гитару, вернув осторожно ноги из-за края сюда, видя ее блестящие словно опоенные глаза, осторожно приблизился к ней сбоку, беря руками под коленки и сгибы рук боясь уронить, поднял на себя и пронес, уронив в мягко постеленное им. Она обвивая его шею руками наклоняла голову к себе и в страстном порыве подняла на себе платье! Он ослаб в этот момент отказавшись пытаться снять с себя камзол только высвободился ниже, тоже в порыве страсти разделываясь с этим до самых ног, уже лежа головой по уши уйдя в нее. Налез, долго блуждал по ней пробуя ее в общем, почувствовал что был укрыт накинутой ее рукой одеялом и крепко приникнув, когда она стала удобной, слился с ней такой сладкой во всем, что он совсем совсем скоро не выдержал этого. У них началось, между ними пошло все подряд без разбору как одно слитное целое. Они упивались друг другом один другую щадя во всем, а другая стараясь усладить как можно больше и сильнее. Это любовь может рождать такие соития или такие соития рождают любовь?

Уездив бедного парня его лошадка как она шептала ему из песни захотела вскочить побежать и выпрыгнуть в бездну и воспарить над ней ввысь в небеса, чтобы ее любимый полетел вслед за ней и они чтобы вместе держась рука об руку превратились в созвездие. Но что-то остановило ее в самый последний момент от этого. И она как очнувшись удивилась тому что чуть не натворила от счастья.

Она стояла голая и наслаждалась прохладой чтобы снова вернуться к любви своей, с новой силой окунуться, а стоявший внизу Степан полуночник тоже слушавший знакомые песни и глазом не моргнув смотря на бесстыжую проворчал под нос:

– Голые бабы они все дуры, чего на такой холод выставилась? – видно задал он ей там жару с прикуренкой, что ей любой холод как после баньки нипочем.

И последнее что Степан оттуда услышал не считая бабьих визгов:

– Терпи казак – атаманом будешь!

* * *

Григорий проснулся свешиваясь лицом за край постели, глядя за карниз проема, открывавшего панораму выси над пропастью, но в тот же миг как он открыл глаза – почувствовал стесненность за собой от которой и пробудился…

– Оба, четко! Смотри он с ней спал так и оставив в ней свой…

Встревожено обернувшись назад Григорий увидел под приподнятой дверью две дефективно подбитые рожи недоразвитых, гогочущих над тем что представилось их глазам на постели.

– Хиии-ии!! – возопил Григорий – они лежали голые и беззащитные перед пробравшимися уже до сюда марокканцами. Вскочив над постелью Григорий схватился за пистолет в одежде и направил на тех двух типов. Над ним только и видел что хлопнула закрывшаяся дверь.

Вскочив на ноги и в штаны с боязнью за Риту, тоже проснувшуюся и еще ничего не ведая потягивающуюся во всей красе своего сочного нагого тела, побежал к двери открывать.

– А ну всем вниз! – закричал он наводя дуло пистолета на находившихся там, и испугав побежал за ними придерживая одной рукой пояс штанов.

На самом нижнем этаже непрошеных чужаков скопилось за делом особенно много и Григорию снова пришлось кричать пронзительно и пугающе как только он мог.

– Все пошли вон отсюда! Считаю до трех – стреляю дробью!

Всех как ветром снесло… с бочонков, похожих на пороховые, что по мнению Григория и явилось причиной его успеха, ведь эти же…… – тупые как бревна, им что не скажешь, хоть это трижды им на пользу пойдет, все равно свое будут, и сейчас стреляться бы с ними. Ведь им же так просто ничего не доходит, кроме как с боем. Ведь всегда же найдется один дурак изо всех остальных. Который не поверит, решит удостовериться – и пальнул бы в его голую грудь – чего проще? Но слава Богу ума ни у кого не хватило.

Все еще сильно встревоженный Григорий осторожно подбежав босиком закрыл за ними распинанную Степаном дверь – насколько после этого ее можно было закрыть, и переводя дух, представляя в какую беду он чуть не попал, да и все еще висел на волоске от нее, взбудоражено бросился к рычагам. Передернув одни из них в положение спуска принялся усиленно вертеть рычагом цепной катушки.

Служивые, на которых Григорий напрасно думал как на баранов, и не думали стрелять не только по причине состояния «на пороховой бочке», даже бочках, и по совсем другой причине, коя выяснилась потом, вследствие которой они были настроены весьма миролюбиво, выражавшееся насмешливостью и даже хотя бы тем что чуть за ними захлопнулась дверь, они тут же и остановились, все-таки они сюда по делу своему пришли… Но тут сверху они обратили внимание над их головами загремела опускающаяся задвижка – панцирь Драконовой башни, а низ начал уходить из-под ног у тех кто стоял в проходе за дверью и рядом с проходом снаружи, там где косые стены кончались у основания. Пришлось сбегать и отпрыгивать, так как подъемный мостик стал подниматься закрывая собой расщелину прохода. И еще им нужно было отбежать на всякий случай, так как сверху видно посыпались большие камни, видно крепежные, устрашающе откатывавшиеся по отвесной и косой стене отпрыгивая от земли.

Но и это было еще не все, а как оказалось только цветочное начало. Когда они уже думали этим и кончилось можно было кричать. На них с самого верха башни описав дугу шваркнулся вдризьг разбившись о камни – первая ягодка, вышвырнутая Григорием. Он вел себя как ошалелый и не довольствовавшись тем что они от него побежали, желая держаться подальше, он еще же и выстрелил по скинутой подожжёной куче пороха. Взрыв поднялся у них за спинами.

Этого Григорию было все еще мало. Он положил на метательную доску устройства, установленного Розмадором на крыше второй бочонок из вытащенных, взятых снизу Степаном из заначки наверное, вместе с водкой. Зарядив пистолет по новой и заведя механизм он как одержимый уничтожить эту толпу запустил устройство в действие, метко подстрелив летевшее на дальнем расстоянии.

Второй мощный взрыв бухнул у несчастных марокканцев над головами, не смотря на то что они столько уже отбежали! Зашибленные, оглушенные, сбитые порывом они обезумили от столь тяжелой бомбежки и как перепуганные куры гримасничая, снова пустились бежать от этой проклятой башни с поверхности горы на большую дорогу.

Григорию нужно было еще добавить чтоб не повадно было еще сюда возвращаться. Он сбежал вниз еще за одним бочонком своим беспокойством заставляя поторапливаться и Риту, сидевшую в бочке глядя на него. В другое бы время он не оставил ее без внимания, но у него было в руках бочонок и не было времени, он завернул наверх.

Там, на крыше. Слыша отдаленно знакомые крики огляделся.

Кричал со стороны пропасти находясь на самом дне с конями Степан, протягивая руку.

– Брось буянить, слезай вниз!

– Какого черта ты там и допустил их прямо до нас! Дурья твоя голова!

– Все путем…

Григорий со злости швырнул в его сторону держанный бочонок, посмотрев как он разобьется?

Спустившись вниз он застал Риту /как та могла быстро успеть!?/ уже одетой и стоящей у самого края прислонившись.

– Отойди оттуда, я плохой сон видел! – подбежал он к ней и мягко отправил на середину залы. До чего же женщины любят изменения в одежде!

– Теперь она сварьировала следующим образом: сапоги штаны, платье поверх как видно не собираясь надевать камзол, чтобы остаться щеголять в женской одежде.

– А ну, надень! – скомандовал он ей указывая на оставленное.

– Не-ет. Давай я лучше подол заправлю?…..

– Одень весь срам просвечивает – прикрой.

Удовлетворившись тем что она послушалась, он присел на край постели натягивать на себя сапоги и прочее.

Они почему-то побежали вниз, может быть потому что был такой настрой души, ведь новый день вместе и столько еще вместе им быть впереди!…Григорий не стал открывать проход, решив воспользоваться подземной пещерой, продолбленной из подвала, чтобы не показываться снаружи, подставляться и самому, и ее под шальные пули какого-нибудь убожества.

Решетка оказалась открытой, они пошли по темноте, рискуя подставится под лезвие какого-нибудь ходячего во мгле кошмара.

Но они выбрались на свет, на спусковую тропу и Григорий подбегая вместе с гонимой за руку Ритой к Степану сидящему верхом, ожидавших с конями перед ручьем, закричал:

– Ты что сукин сын нас отдал?! Нас чуть голенькими не взяли!

– Если б им надо было – взяли, а то ведь не взяли ж! Давай пошевеливайся, торопись, а то ведь они вернутся припомнят за то что ты им устроил. Язык чесать потом будешь.

Пылая недовольством Григорий посадился на своего коня и дождавшись, когда сядет Рита, тронул. Снова езда! Хоть и славно было вновь ощущать как снова порхает под тобой конь по камням, но не сходила прежняя раздраженность, правда несколько поколебленная спокойными словами Степана и некоторыми вспомненными подробностями.

Когда они отъехали достаточно, чтобы не чувствовать над собой нависание Драконовой башни, Григорий снова вцепился в Степана:

– Ну дак, что борода ты в свое оправдание скажешь?

– А и нечего мне оправдываться! Что оправдываться за то что набрехал басурманам так, что они побоялись наверх соваться?!

– Как же побоялись, они к нам чуть не в постель залезли!

– Дрыхнуть поменьше надо, я на вас их нарочно должен был напускать чтобы вы проснулись.

– Должен даже!…Эх, шляпа ты с перьями!..

Григорий говорил по-арабски, чтобы смешить Риту и не казаться чужим по языку, русский производил на людей странное ошеломляющее действо.

– …А хоть ты и так, хоть бы и шляпа, что я тогда спать не должен? – говорил Степан возмущаясь своей родной речью, – И то я заснул только под утро… Только глаза закрыл, и открыть не успел, как меня схватили. Так отбрехался же и за себя и за вас, сказали посланцы, везем депешу ихнему султану. И они незнающими оказались, их дело маленькое было взорвать только этот чертов дом со всеми чертями и дело с концом. Они, видел пороху сколько бочонков навозили?

Григория предпоследние слова заставили насторожиться, ему смутно вспомнился сон, из которого ему сейчас смутно приходили явления, значение которых он только чувствовал, но не понимал.

В общем отогнав от себя весь этот ночной вздор он просто мысленно поблагодарил приставленную к нему когорту ангелов, что ничего плохого не случилось, а могло, ведь он учудил, спать на том же ложе что и Розмадор!…только одеяло взять с собой забыл. И Степан тоже на эту тему завелся:

– Как вы там только выдержали целую ночь в этом псятнике? Только блох кормить да мандавошечек. Нахватали мандавошек-то?

Григорий глядел назад на милую Риту скачущую с прилежной женской аккуратностью и так же поглядывавшую на него, он просто глядел на нее любовался и переусердствовал в том что он называется чуть не долюбовался, когда же конь недовольно заржал за невнимательность, упираясь остановившись перед обрывом – что заметил как взведенный – Степан.

– Топ! Тоо-оп! – рванувшись к нему перегораживая путь, – Куда дура лезешь?! Совсем бельма потерял!? Только на нее пялить?! На голову мою ваша любовь, – проворчал он отходчиво, хватая узды коня Григория и привязывая к хвосту своего коня, на что Григорий смотрел свысока иронически:

– Так нам вдвоем далеко не уехать.

– А далеко и не надо! Второй день уже едем.

Они разговаривали на разных языках. Хорошо еще он Риту оставил, может как более сознательную и с ней можно было продолжать переглядываться. Она так мило на него смотрела из под треуголки. Его сердце и все его нутро не выдержало и Степан тронув, коней сплюнул назад. Григорий оставив своего коня подбегал к Рите, сесть вместе с ней.

Не успели они на минутку отъехать и с влюбленными ездоками еще что-то случиться, как послышался раскатистый грохот.

– Драконову башню рванули, – решил Степан, – Только я не думаю что бы она могла хотя бы даже растрескаться от того пороха что они натаскали. Взрыватели хреновые.

Григорий крепко прижимал к себе Риту говорил ей на ушко:

– От султана мы ушли, от погони мы ушли, от взрывателей ушли, а от всех врагов мы и подавно уйдем! – рассмешил ее целуя.

Степан подслушавший о чем они там воркуют насторожился:

– Вы оставьте эти разговорчики в сторону! Смотреть в оба! Вот расскажут взрыватели эти каких они посланцев к султану видели и будет Вам еще столько врагов, только и отпустят что на небо! Говорил я не надо спать в башне, в леску чем хуже бы было? Нет со звездопадом обязательно нужно было. Сейчас вся дорога о нас знать будет.

– Ну что, что ты стонешь!? Мы дорогу только в одном месте переедем. И то в помеченном, там где нас будут ждать!

– И это же про мазар ли заикнуться хочешь?

– Так уж получается, все дороги ведут через мазар.

– Ты что парубок? – Немножко е…! – обозначающее это, самопроизвольно стрясшееся с умом.

– Да все я понимаю! Но никакого пути через дорогу нет, все пути только через него идут.

Это же тебе горы не что-нибудь, тут выбирать не приходится. Сопи себе молча в две дырочки и едь / Григорию нужно еще было сокровища свои открыть – он хотел успеть сделать все не смотря на то что чувствовал обстановка обостряется, но был Гриша парень хоть куда и туда он и сюда/.

Через какое-то время, которое счастливым замечать не дано они въехали в лощину меж гор, с которой можно было наблюдать сам мазар. Знаком беды купол не был отмечен, так же как не был убран знак отбоя, значит их там даже могли ожидать.

Всем сразу туда лезть было опасно, кто знает еще что там будет? Степан не слова ни говоря вызвался поехать проверить.

Григорий такая шельма везде беду сыщет, уж больно ему не хотелось девье горе увидеть, лучше погибнуть самому.

Но все обошлось. Степан благополучно съехал вниз, проехался по дороге, заехал в мазар, без чего на свою голову нельзя было объезжать сие место. Было тихо и чем только плохо, что не оказалось поджидающего, но это и понятно было. Все кому надо было давно уже сбежал. Ворота мазара плотно были закрыты, там все как надо было чувствовались сменные кони. Наверное и поджидающий там был, только спал.

Еще раз позвав Степан залез в широкую расщелину угла, разбитую разрывом, так что в нее пожалуй и коня ввести можно было.

Не спеша звать молодых.. что еще местность скажет? Степан еще полазил внутри мазара посмотрел коньков, наверх же лезть не стал, потому как не знал как?

И он забылся и молодые были только через пол-часа, счастливые и радостные, какими он их встретил выглянув в расщелину.

– Ну чего так быстро, еще дольше нужно было!

А вообще-то им спешить было некуда особо. По уговоренности они в любое возможное время должны были подъехать в условленный отрезок побережья, где бы курсировавшее судно подобрало.

Степан вылез наружу, а Григорий наоборот вошел и Риту за собой завел, не давая вернуться туда же Степану, придерживая его рукой в грудь из петлиц мундира, уже расхлябанно распущенные в тон текущей жизни и своего настоящего.

– Ты не заходил бы сюда пока, иди посмотри хорошенько вокруг.

– О-о! Ну вы что сюда заниматься приехали или ехать, думать нужно?…Только пять минут даю, – заглянув вовнутрь согласился Степан как с чем-то неизбежным. Потому что это и часами длиться могло «как зачнешь так и оторваться ни в какую невозможно, ты хоть колом в нее бей. А не дает ни в какую!»….

Рита стеснительно отнесшаяся к тому что за рассказами о своих геройствах в мазаре он как оказалось завел ее делать это и неловко себя почувствовав при заглянувшем чужом человеке, ударила своего рукой по плечу.

– Я не буду!

– Стоя будем. —прислонился он к ней и прижимал к стене, – да не стесняйся ты, он свой мужик. Он таких как ты столько уже поимел… Их всех не сосчитать… Давай и ты моя хорошенькая славненькая девчоночка одна заменишь мне их всех и за это-то я тебя и люблю за то что ты именно такая и не какая ни другая – чего этого стыдиться? – лепетал он ей всякую любовную чушь напополам с наивной белебердой. А она же находясь в его руках раздевавших ее и припертая им к стенке снисходила до того чтобы разбираться в том что он наплел и отвечать:

– Я с тобой уже всякий стыд потеряла.

Как ни неудобно гусарская одежда для того чтобы раздевать из нее гусарку, но ко всему пришел конец и он начал давать ей в стояк так что аж кони заторочили на них глаза, а сидевший в углу скелет, представлялся счастливо сидевшим скалившим зубы на все, он-то отмучился от всего этого трудного бренного. Ей было нисколько не стыдно за свою невыдержанность, она находилась в сильно охвативших ее руках любимого и получала сильно снизу. Взмыленная под конец так что великолепный цветной мундир увы сшитый из тончайшего индийского шелка не рассчитанный на подобные бои взмок и слипся с телом и на нем и на ней, да так что потерял всякий цвет и защитные свойства, превратившись в ничто, исчезнув, оставив бы носителей сего в конфузе в любое другое время и место, но не сейчас когда она встала и принялась возблагодаривать его за удовольствия, немножко при этом просыхая.

Однако Степан отпустивший им значительно больше пяти минут и даже получаса, смотря по спокойным окрестностям, вдруг спохватился, не смотря на это – все вместе они застряли и проторчали с мазаром больше часа. Сбывались его худшие предположения – если дело пойдет так и дальше – не вмешайся он.

Степан пойдя к расщелине, возле которой они раньше слышно было это и делали, думал раскричать их остановиться и если это не поможет силой разнять, вытолкать наружу, погнать в дорогу; но куда там ему было и самому удержаться, когда он заглянул за край стены чтобы не подлить еще больше масла в огонь, увидев что с ними творилось:

– О-оо! О!О!О!О! Огонь-девка!

И смалодушничав Степан дождался… Он преспокойно сидел обопершись на стену, дожидаясь когда там кончится, как вдруг увидел вдали на дороге то, что заставило его подскочить. Обронив шапку! На дороге со стороны Марракуша он увидел с перепугу сначала всадников, потом всадника. И его острое чутье подсказало в нем своего, так как по бокам рыжевато красного коня свешивалось тело женщины.

– Смотри-ка Григорий, – позвал он его, – Не наш ли черный едет? Гляди еще кого прихватил с собой?

Григорий сушился, главным образом предоставляя время и возможность Рите, в которой души не чаял и потворствовал всем ее прихотям. Сам же он проводя новое и новое время в мазаре получал все большую эйфорию от этого места. С беспечностью молодого человека что-то заставляло его тянуть время и когда он услышал что говорил Степан, он понял что толпа находившаяся при нем ангелов нашептала ему не торопиться не зря.

Он вышел встретить Куасси-Ба, узнать как там обстоят дела? – но увидев смачно шлепнул себя по ноге:

– Ты только посмотри на него! Он и с ней и с конем! Это ж надо ж так уметь! Ура! Ура-а-а!

Амендралехо опасавшийся предстоящего сближения с мазаром издали завидев своих друзей облегченно вздохнул и подогнал измученного Фарлэпа проделать этот последний путь еще быстрей. Взяв не в объезд по дорожке с большой дороги, прямо, заставив Фарлэпа штурмовать крутой склон Амендралехо перескочив через все преграды остановился прямо перед ожидавшими его и слез оставив перекинутую через спину коня Мальвази слазить самой… она была как обмякшая, кажучись смертельно уставшей и он с петлей на шее производил еще более ужасающее впечатление:

– Что случилось? – испуганно спросил Григорий.

– Как ты меня подвел, если б ты знал.

– А что вы не встретили ибна?

– Ладно. Ничего не думай, это судьбой так положено было, я предчувствовал.

– А что у тебя веревка на шее тебя чуть не заарканили?

– Меня чуть не повесили, – снимая так и составленную и позабытую от напряжения петлю откинул от себя.

– А что у тебя глаза такие круглые?

– А что у тебя, да что у тебя! – перебил Григория Степан. – человек не куда нибудь под платье, а смерти в глаза смотрел!

– Я удивляюсь как я не заикаюсь еще от этих мавров. Как я вырывался от этих оцеплений за городом… это было что-то сумасшедшее. Там их сотнями была напичкана вся земля. Я просто – своим глазам не верю – отовсюду наскакивали, как из-под земли вырастали. Да разъезды кругом, их еще хуже чем отряды объезжать было. Да к горам прижали, кольцами оцепляли. А их кругом там море было, сзади оставишь, спереди уже поджидают, один раз только овраг помог, отрезал от целой аравы. Фарлэп здорово его перемахнул. И ведь не стреляли. А так во всем только конь мой… мне на него молиться надо до конца жизни! В два в три раза быстрее ихнего шел. Но и кони их – дрянь. И сами они унылые. Все уже было окружили, я погнал навстречу одному отряду, за мной на сближение всем скопом понеслись с другого края, оставили прореху, я тут же свернул обошел их. Это было что-то невообразимое! С таким же успехом можно на Тубкаль бочку закатывать! Да, если посольства пройдут, то только благодаря тому что я столько отвлек на себя! – задыхаясь выговаривал он все.

Рита вскричала от радости взглянув и увидев свою подругу. Она радостно бросилась к ней и обняла прижав к себе. Поникнутость Мальвази она заметила сразу поддавшись порыву, да и сильно растормошив ее Рита сочла ее состояние за пережитые ужасы, по-женски понимая больше чувством, чем конкретным осмыслением. Это Григорию нужно было знать, что да как там все произошло?

– Нет никакого времени рассказывать, – остановил его внимание Амендралехо. – Сейчас через пятнадцать минут здесь уже могут быть!

– Да, давайте по коням! – засуетился Степан исчезнув в расщелине, выведя затем оттуда пару коней и принеся затем ведро воды для Фарлэпа как попросил Амендралехо.

Мальвази очень плохо держалась в седле с желанием взглянув на свое прежнее место на коне Амендралехо была подвязана поясом для большей верности. Геройскому коню дали немножко воды только промочить горло. Остальное в ведре Амендралехо повез держа в руке, поощрив хорошим словом Григория:

– Ну, а ты как смог? – ума не приложу. Поздравляю.