Текст книги "В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази»"

*шершелляфам*

Просып с долгим и приятным отхождением ото сна в утро именинного дня, представлялся султану особенно блаженным. Он не мог понять что с ним происходит, но то что с ним началось вчера вечером, какое-то внутреннее внеземное блаженство, самое настоящее наркотическое состояние, кое услаждало его и поныне, отчего все вокруг ему и представлялось и ощущалось как-то необыкновенно прекрасно, совсем в ином свете. Соприкосновение его нагого тела с мягкостью одеяла и простыни доставляло нечто новое чем раньше, более что ли прочувственное.

О, в чувствах он был сейчас силен как ни в чем другом, наркотическое состояние давало ему совсем иное ощущение «сопевшей» под боком Лейлы. Возможно это был знак свыше и именно с ней была связана ниспосланная нега. Ее нужно было сделать первой женой уже за одно то, какое райское блаженство было с ней в прошедшую ночь. Это были невыразимо наиблаженнейшие наслаждения по чистоте и силе, превышавшие девственные наслаждения юнца во много крат, это он помнил по себе и той самой первой девочки-страсти, которую ему дали в жены как взрослому.

Но что это было в самом деле? Уж не влюбился ли он неосознанно? – То были высокие чувства, которые никогда не ощутить в обычном состоянии, но сие самочувствие было совершенно иного рода. Это был иной плен, что-то от рая, привнесенного в обычную жизнь – как подарок свыше, за что султан Исмаил мысленно поблагодарил Всевышнего, благостно ощущая свою избранность на этом свете. Его именины, его власть государя, теперь представлялись ему в благостном свете данного свыше и могущего быть забранным, отчего он желал себя чувствовать послушным ягненком, которому еще чем-то нужно доказать полную свою подчиненность и благолепие.

Настроение султана Исмаила пребывало в полном благодушии и он с благодарностью поглядел на высыпавшееся рядом с ним, ниже и впритирку к его боку черноволосую девушку, в волосы которой он запустил свои пальцы… Она начала пробуждаться и поэтому ворочаться, ища удобства в положении своей головы.

Однако было уже много времени, так можно было опоздать встретить ожидаемых гостей, пришлось позвонить в колокольчик разъяснить по этому поводу.

Неожиданно из-за белых дверей и угла появился Омар эль Мейяд собственной персоной.

– Вы уже прибыли, мой друг? …Выполнив множество наших поручений…

Сановник осекся отвечать, да и сам султан обратил все свое внимание на пробудившуюся девицу и с места ввысь, приникшую продолжать ночные забавы, накрывшись для этого с головой, точнее подлезши под тонкое одеяло, отчего все метания того что она делала, были видны и зримо ощутимы.

– В-уа-уай! – визгнул шелудиво передернувшись Омар эль Мейяд, не могший спокойно смотреть на такое, может почему и считавшийся у султана большим знатоком по женскому делу????

– А-а! Вот главное поручение, которое ты безукоризненно выполняешь. У тебя есть вкус, сметка, глаз, верная рука и удача в женщинах… Вот за что я тебя ценю, вот за что я тебя уважаю. Твои женщины тебя из любой оплошности выручат… Сейчас…

Прошло некоторое время, после которого султан закрутившись в одеяло встал, оставив возлежавшую с ним, распластавшуюся раскрытой, и пошел под ее взглядом.

– Ты больше не собираешься что ли доставить мне приятное? – томно протянула она ему.

Удивленный сутью высказанного султан Исмаил возведя брови, остановившись, обернулся, поглядев на нее такую, и многозначительно взглянул на Омара Мейяда, на что тот закивал головой:

– А я давно об этом догадывался, не они для нас, а мы для них оказывается… Этот свет так и устроен, что все для них, а от них что, всего-то только это, да и то наполовину. Это вам сейчас предстоит идти заниматься государственными делами, а ей – заниматься собой, что бы потом ей занимались.

– Пусть так, но лучше я все-таки останусь при своем, чем поменяюсь на это. Это мне как-то понятней.

– Ваше и мое нежелание ни о чем не говорит, мы можем не знать, вот то что она бы ни за что не согласилась сменяться призванием на высочайший государственный пост – вот это да!

– Будем и мы стремиться жить как живут женщины. Сегодня никаких государственных дел, сегодня я именинник.

– Но простите меня, вы не собираетесь принимать посольства?

– Ах, да, я понял тебя, быть на нашей половине значит следовать тому, что тобой же создано, то чему женщины по слабости своей просто предаются, в чем и заключается их сила и гармония. Не так ли, мой друг?

– Все так, мой султан.

Омар Мейяд заслышал торжественную музыку и обратил на них внимание султана, попрося подойти к окнам взглянуть на придворцовую площадь и ворота, кои не очень хорошо, но были видны в общих чертах. И то что обои там увидели было до неприятности знакомо по старым впечатлениям. Индийская процессия, которую в пестроте нельзя было спутать ни с какой другой, резко бросалась в глаза.

– Это вы мне привели их и смеете еще хвалиться что выполнили мои же поручения? Я вам это поручал?

Опешивший от такого нового злоключения Омар Мейяд понижал всю тонкость своей вины, но вынужден был грубо оправдываться:

– Я просто не ожидал такой наглости. Но это и хорошо что они сами лезут к нам, пусть лучше будут на виду, так легче с ними будет разочтись.

– А позвольте вас спросить? … – кто это они и кто это мы, и в чем они собственно виноваты, за что бы я должен по-вашему был с ними расквитаться? Обрисуйте ситуацию, мне непонятно почему в эти дела вы впутали меня – видя посольства пришедшие к нему, так словно бы они только за тем и пришли что бы требовать с него покраденное, почему и входили в ворота одно за другим, тем самым смущая.

– Мой султан, – запинаясь и не находя, что бы сказать, у Омара Мейяда вышло следующее, как само собой разумеющееся: – раз уж девушки у вас, то и соответственно требования будут предъявлены вам, а не мне, потому что я становлюсь как будто даже не причем… Так вот, извините …, или давайте девушек мне.

Султан Исмаил задумчиво подумал над тем что услышал, и продолжительно рассмеялся.

– Значит вы уже как будто стали здесь не при чем, а я оказывается влип?!

– Я этого ни в коем случае не говорил, мой султан, получается..

– Получается только что я во всем виноват! И то что они испортят мне праздник, они мне уже испортили! – это будет мне по заслугам, как так и надо! Вы снова подвели меня на положение когда всякая мелюзга имеет ко мне законные претензии и будет сметь поэтому портить мне настроение!

– Мой султан, прошу Вас взглянуть на эти вещи со своего высока, будьте выше всевозможных придирок. Вы великий человек и в конце концов все что бы вокруг вас не происходило не может ничего иного вам доставить, кроме как развлечение.

– Да, с тобой не соскучишься – ты не дашь.

– Взгляните по другому, прошу вас, если вы сами себе настроение не испортите никто другой вам не сможет! Смотрите что будет, как на забаву. В конце концов это даже прекрасно, что они сами залезли. Их остается только схватить.

– Нужно только прежде дождаться от них того, за что бы их следовало схватить, если после конечно это будет иметь хоть какое-то значение?

– По большому счету они уже виноваты только за то что смеют докучать вам и там что-то интриговать. Ведь будь это ваши подданные, их бы можно было уже хватать за десятую часть того, что они уже сделали, или сделали их знакомые, с которыми они стоят на одной ножке.

– Но именно потому что они не наши верноподданные, приходиться смотреть все что они будут разыгрывать, пока не выкинут чего-нибудь такого, за что бы их следовало наказать.

– О-о! Это ваше великодушие.

– И закон гостеприимства, мой друг. Покуда они сами же его не нарушат, я бессилен что-либо поделать.

– Они его обязательно нарушат, они за этим и прибыли к вам. Будьте покойны, я их накрою сразу, чуть только они задумают, я уже догадываюсь что, по их прежним повадкам.

– Дай им простор действий, создай впечатление вседозволенности.

– Все схвачено, мой султан – уверил Омар Мейяд.

– Что еще? Какие услуги, иль поручения ты мне еще выполнил, о которых мне обязательно нужно знать? – на полном серьезе спросил его султан, так что Омар Мейяд даже невыдержанно рассмеялся и к вящему своему неудовольствию вспомнил: что действительно была еще одна…

– Мой султан, еще вам не лишнее было бы знать что к вам пожаловал младший из: Хусейнидов Бабангида эль-Меджез.

– Что он из себя представляет? Это не правитель ли острова Галит?

– Он самый. На моем пути он мне уже встречался в качестве очень близкого друга Европейца.

– Ах вот оно что? значит Европеец где-то поблизости и заслал его за второй Клеопатрой. Они сплотились! … И надо сказать мы зажаты, куда нам женщин девать?

– Не извольте беспокоиться: и Нифертити, и Клеопатру я рассадил по приманкам, а они у меня сидят на ловца. Вас же я прошу быть гневным, когда вас посмеют попросить по этому вопросу. Они рассчитывают на то что вы будете отказываться, они сделали ставку на совсем другое!

– Интересно, интересно. Посвятишь ты меня в свои таинства расставленных сетей?

– Может лучше будет если вам будут только констатировать? Я потому не хочу рассказывать – меня здесь не было и многое я могу не знать, а об ином ошибаться. Могу лишь повторно вас заверить – все схвачено.

– Иди! – продолжая пребывать все в том же наркотическом состоянии и чувствуя благость ко всему, и особенно к нему, проговорил султан, будучи ему даже за что-то благодарен. – Встреть, прими гостей, я буду их принимать в бассейновом зале.

В просторном бассейновом зале, куда сам длинный прямоугольный бассейн, открытый небу заходил только краешком под потолок вовнутрь зала, султан Исмаил принимал утреннее омовение.

Пока никого в зале за исключением челяди, принимавшей участие в утреннем моционе не было, но чувствовалось в соседнем коридоре ждут разрешения быть принятыми. Однако султан нисколько не торопился, заставляя ждать по той простой причине, что не был еще готов. Он и нисколько не торопился, даже наоборот медлил, наслаждаясь прохладой, которую приняла вода за ночь и нежился при этом в лучах солнца.

Но вот он решил выйти из воды, поднимаясь по беломраморным ступеням на край пола, бывшего почти вровень с кромкой воды. Там он принял обтирания и одеяние. Ему внесли целую площадку, имитирующую султанский трон и расположение вокруг, куда он сел и дал знак ввести свитских, обычно одних и тех же лиц. Но сейчас на его удивление вошло их вдесятеро больше обычного, ныне положенного столько по церемониалу. Вошли музыканты, вошли его черные гвардейцы, как положено раскланявшись и встав в два ряда один другого по росту выше. Прошмыгнули танцовщицы.

Но разрешать впускать гостей было еще рано, он не покушал. Нужно было обязательно устроить себе хоть легкий завтрак, потому что предстояли длинные долгие церемонии, которые не очень-то было приятно проводить на голодный желудок, необходимо было подкрепиться.

Посему утренняя трапеза много времени не заняла, потому как состояла она всего из двадцати блюд, поочередно попробованных им понемножку. Когда из коридора вошел Омар Мейяд султан бросил кушать, махнул рукой впускать.

Широчайшие высокие стрельчатые двери были торжественно растворены дворцовой стражей и первым – голландское посольство с новым послом, недавно прибывшим в страну, было объявлено и введено. Началась обычная в таких случаях церемония представления нового посла со всеми раскланиваниями и речами… За дверьми же в коридоре произошло замешательство, вызванное растерянностью. Когда голландцы стояли у самых дверей и беседовали с шейхом Омаром эль Мейядом, а аж три посольства были вместе еще, не возникало никаких осложнений, каждый стоял чувствуя официальную торжественность обстановки, стараясь не смотреть друг на друга, мысленно приготавливаясь к важному предстоящему. Но как только в коридоре рассеялось от людей встал немой вопрос кому первому идти – тунисцам или индийцам, и не пустить ли вперед португальцев, что бы не выставляться, то был на данный момент важный стратегический вопрос.

Однако он решился сам собой, когда в дверях появился приглашающий, и бей Хусейнид прежде чем войти, поклонился Омару эль Мейяду, как знакомому, получив в ответ такой же поклон – ох уж эта восточная почтительность, стошнило Григория, сейчас радостно раскланиваются, потом будут готовы глотки друг другу поперерезатъ.

Тунисская делегация проследовала в широкий дверной проем, пройдя от него уже не так далеко, слишком много места заняла голландская делегация. Григорий выглядывая из-за края дверного косяка, хмыкнув себе под нос: «м-да, ситуация», видя отчасти окружение султана сдрейфил, спасовал. Показал глазами принцу Раджкоту идти следующим – среди своих в окружении, ему во сто крат будет легче появиться, зачем он только вообще затеял это посольство? – и тут же сам и вспомнил: что как посла, его в случае провала может быть бить меньше будут.

Новая заминка – принц Раджкот был очень смущен встречей с этим человеком, который его еще и представлять собирается, но тем не менее он со своим десятком свитских приблизился к выходу, заняв место тунисцев. Остальным трем десяткам индусов, разодетых так же богато и пестро чтобы походить на свиту, надлежало остаться и постепенно разойтись сначала по дворцу, а затем и по касбе.

Но пока не закончился весь церемониал, было еще рано об этом думать. Хусейнид раскланявшись изливал султану поток лестных речей по поводу именин государя и похваляясь вспоминал что имел большую радость принимать у себя его посланца с друзьями…

– С какими еще друзьями?? – удивились обои: и султан, и шейх, переглянувшись недоуменно. Омар эль Мейяд, чувствуя необходимость уточнить вынужден был нарушая этикет спросить отнекивающеся: с какими это друзьями будучи вынужден? Когда же узнал что у него оказывается есть друг Европеец, чувствуя подвох и всю тонкость того, как его лягнули, улыбаясь, поспешил заверить в обратном:

– Наоборот мне показалось он ваш друг. Вы так тепло с ним беседовали.

– Всякий гость мой друг, и я нашел его интересным собеседником. Но признаться больше всего мне показалось что этот сеньор ваш друг, вы и приехали с ним вместе, и за столом довольно приятно по беседовали…

Омару Мейяду стало темно… вокруг. Оценивший султан Исмаил усмехнувшись, не давая сановнику начать отнекиваться сказал – Все люди должны быть на земле друзьями, а врагов не стать. Хусейнид уже не обращая на Омар Мейяда никакого внимания, тут же подхватил слова султана, поймав его на благой мысли и развивая продолжение в нужную сторону в виде проповеди капал на согласную душу:

– Я так живу и поступаю и всех этому вокруг учу, ибо только вызывая радость и стараясь не вызывать в себе недовольство, даже сильно провинившимся, только тогда само течение жизни и чтобы в ней не случалось, приобретет ответную радость.

– Далеко ходить не будем, что бы показать сие на примере: выбирал я вам подарок. Много было красавиц, но я отобрал ту, которая узнав что я собираюсь дарить султану Марокко, аж завизжала от восторга, что даже запрыгала совсем как девочка на обеих ножках.

Султан Исмаил представив невыдержанную радость по своему поводу сам чуть не выдержал заметно подернувшись. Хусейнид продолжал:

– Сейчас я вам покажу свою Белоснежку и я думаю вы сами убедитесь что дарить подобное, это значит отрывать от сердца. Но вместо сожаления, помня как она радостно запрыгала и я в душе прыгал, и вез ее вам в подарок с преогромнейшей радостью. Я желаю этой девочке успеха в жизни, о котором она видно мечтала и вручаю ее вам.

К султану Исмаилу вывели вперед из скопища тунисцев женскую фигурку, полностью с лицом убранную в типичную темную одежду и представив перед ним открыли лицо и ниже. То что он увидел – тому поразился… белокурая, нежнокожая, блистательная европейка без надобности быть особенно красивой, будучи поразительно белой, вдобавок этому своей хладной, свежей северной обаятельностью, смелостью, написанной ее деланно гордыми своенравными чертами лица. Интересность и иной ум, проявлялись в ее глазах явно, и вдобавок к бесстыдно большому разрезу на грудях – все это сильно захватывало впечатление. Смотря как завороженный, султан Исмаил бесстыдное нашел умопомрачительным и желая ее, то ли показаться перед всеми своим, то ли будучи слишком сильно увлечен, не думая о стеснении, ведь это еще только подарок, а не жена, он указал раскрыть ее полностью и европейка предстала перед всеми во всем великолепии своей стройной женственной фигуры в изысканнейшем облачении легкого чернокожанного платьица, блесткого и с фривольной коротенькой юбочкой, оканчивающейся намного выше голых коленей.

Вздох изумления немо пронесшийся над присутствующими был звездным мигом красавицы, на голые ноги которой сбежались смотреть даже из коридора. Стоявшие у бассейна купальщицы в красном и синем шелковом, расстроились в кучу, одна выглядывая за другую и раскрывая секрет прозрачного налета на ногах – шелковые чулки, а так же разглядывая невиданное из европейской моды кожаное изделие.

– Как звать этот бриллиантик в кожаном футляре? – спросил султан.

– Снежана. Она полька и знает арабский, – ответил Хусейнид.

– Ты знаешь арабский? Подойди-ка сюда, прелестное дитя – спросил ее султан, протягивая на нее руку.

Девушка смело направилась к нему и подойдя ошеломительно близко, дала обвить свой стан рукой. В свою очередь и она совершила неслыханную дерзость обвив своей рукой его по плечам и шее. Взглянув в залу сама не своя от свершенного смелого поступка, желая найти одобрение улыбнулась всем, находя таковое, хотя в этом мире ей необходимо бы было искать таковое прежде всего у него – светское мнение на востоке совсем не так как на западе, зависит от монарха. Но она еще была слишком молода, нова и не знала.

Омар Мейяд видя всю ослепительность подарка, чувствовал себя побитым, его злейшие враги делали успех, задабривая султана наперед, и делали это весьма успешно, чтобы это не могло сказаться на дальнейшем. Однако вместе с этим сановник смекнул что эта девушка должна была сыграть какую-то роль, большую чем, он сам определил как подбрюшную. Дальнейшее покажет.

Тем временем когда менее ценные подарки складывались на площадку, отведенную около места, где сидел султан, он несколько смущаясь прилюдно фривольничать с женщиной подтолкнул ее под кожу юбки занять место среди подарков, что она незамедлительно проделала, очень премило усевшись на длинный эфес меча, стоявшего в серебряном ведре, придерживаясь рукой за другой край эфеса, оперевшись на одну ножку другую закидывал на нее. Вот это был подарок, все на нее смотрели, восхищаясь игрой лица, гримасничавшего одними вытянутыми губками. Тут уже стесняться кого-либо и чего-либо было нечего, когда и так все понятно с ней было, султан подозвал ее снова к себе, опять так же…

Султан Исмаил поймал взгляд Омара Мейяда, как будто не желавшего идти оповещать об индийцах, надеясь что это сделают другие, что стало бы выглядеть по меньшей мере подозрительно и еще не выполнило бы политику по обескураживанию врага, чем принц Раджкот был действительно очень стеснен, вынужденный раскланяться и будучи кем объявлен:

– Раджа, по прошлому разу, по этому разу магараджа Раджкота, герой битвы и победитель марабутов!

Под аплодисменты собравшихся индийцы стали входить и почтительно раскланиваться сначала со всеми, потом в конце нижайше, перец султаном.

– Вы храбры, – радушно улыбаясь проговорил тот, – у вас полководческий талант, горсткой вояк вы выиграли небольшую, но славную битву. Воюйте у себя в Индии и вы ее покорите, как мои воинственные предки и я в своей стране.

– Благодарю вас султан, за похвалы, пока я веду битву за мою сестру и теми кто убил моего отца. Я ни в какую другую вступать не буду.

– Последнее про отца не нужно было говорить на случай если султан замешан был – подумал Хусейнид. Султан Исмаил глазом не моргнул и твердо уверил:

– Мы вам в этом поможем. Виноватые понесут кару.

Так или иначе, а эти слова легли холодными льдинками на растревоженную душу Омара Мейяда и еще не скоро растопились, пока он не пошел зазывать новых.

Сейчас в зале ожиданий приема впереди стояли Григорий со Степаном и набранной себе группой позади. Их офицерские костюмы, невероятно яркие и броские, придавали носителям их непередаваемый современный служебный шик и лоск. Степан бывший значительно ниже ростом первого начальника, из замшелого мужичонки казался теперь, будучи аккуратно расчесанным, подстриженным, промытым, с подровненной бородкой-ковшом, как сошедшим с литографий великих русских царей, настолько он преобразился, находясь при форме и шпаге. Его ровное выражение лица, честный настойчивый взгляд нисколько не смутило появление перед собой важного лица. И он вслед за Григорием с русской чинностью поклонился в пояс:

– Португальское посольство! – через их головы, словно не замечая – игнорируя, прокричал басурманин проклятый.

Объявленным ничего более не оставалось делать как обходя обойденных, направиться в зал, а «Российскому посольству» в растерянности и замешательстве остаться стоять, возмущаясь тем: как это так? В довершение ко всему совершенному над ними издевательству, перед самым их носом и двери закрыли, давая ясно понять… Чего доброго их вообще из касбы могли погнать, дай им волю, а это никуда пока не годилось. И возмущенный Григорий с высказыванием: – «Не понял», повел за собой Степана, войдя в небольшую боковую дверь, через которую раньше проходил объявляющий сановник.

Войдя они, обои при шпагах, проворно обгоняя и того господина, и португальцев, вышли с ними наперед одновременно, с возмущением высказав: султану свое недовольство.

– Внимание! Мы были первыми, почему нас проигнорировали, а крайних пропустили вперед!?

– … А кто вы такие? – с изумлением спросил султан Исмаил, никогда ранее не видевший людей по облику и выправке похожих на этих, а так же непосредственной напористой манере вести себя и держаться.

– Мы представляем посольство страны которое в четыреста восемьдесят шесть раз больше за Португалию! – выдал подручный Степан, нарушая всякую субординацию, вызывая возражение португальцев в ответ:

– Интересно кто это и когда обмерял?

Подошедшего к нему близко Омара Мейяда султан спросил вполголоса недоуменно:

– А это что за клоуны? Ко мне кто попало подходит!

– Не имею никакого представления о них. Но какой-то цирк там кажется был. Сейчас я попытаюсь вывести их на чистую воду…

И поворачиваясь к стоявшим в требовании он осведомился у тех, не найдя методу лучше, как натравить на них султана по старой теме.

– А во сколько раз сильней ваше государство других?

Григорий нюхом почуял, что это уже не дипломатические речи пошли. Нужно было как можно скорей брать быка за рога, а то можно с треском провалиться, особенно если дать Степану высчитывать.

– Что ж, ваша прислуга… распустилась, позволяет себе от вашего лица оказывать каким-то странам предпочтение, а самой огромной и сильной в мире стране – унижения. Российское посольство!! – объявил громко самих себя Григорий, но и тут им как следует не дали поклониться, потому что попавший в затруднительное положение и оттертость португальский посол по всем правилам и приличиям должен был требовать обыкновенного уважения к месту своего посольства, раз уж его назвали вперед, то теперь было бы оскорблением отстранять! Обязательно подчеркнулась важность своего посольства по отношению к прочему, что сильно задело Григория:

– Да ты знаешь хоть что Россия… правда в четыреста раз больше твоей Португалии, она и области одной ее не больше, и не важнее!

– Но Португалия в четыреста раз ближе! – резонно отпарировал посол.

– Именно поэтому в четыреста раз более ценен наш приезд. Мы воюем с турком, а вы нет! – разрешил дипломатическую заминку зашедший обоим спорящим наперед, но так что бы не оттенить султана Омар эль Мейяда.

– А позвольте спросить, – едко обратился он к Григорию – Кто это мы, и кто вообще вас уполномочивал представлять из себя чьё-то посольство?

– Да я самый богатый человек в России – побил себя кулаком в грудь неунывающий молодой человек, – Нужно мне что бы меня кто-то уполномочивал? Я ваших полномочных вместе с их полномочиями купил и сам себя уполномочил… Там у нас все не так как вы думаете, назначили и пошло… У нас в стране все такой же бардак, ничего не изменилось! Это царь Петр там воюет, город новый столичный построить хочет, а в остальном как все было так и осталось. Границы открыты, ведомства смотрят на приказы, приказы на ведомства, каждый смотрит куда угодно, только не туда куда нужно, никто ничего не хочет делать…

Откровения русского о своей стране вызвали тишину задумчивости у присутствующих и особенно у самого султана, на которого пахнуло холодным северным разгильдяйством. Прервал установившееся отступление Омар эль Мейяд:

– Чтобы там у вас ни было, а чтобы представлять из себя послов, требуется предъявить документы на свои полномочия – необходимо в порядке вещей. Различных мошенников и самозванцев тут много околачивается.

Ему же еще и сунули пергамент, развернув который его аж поперхнуло от русских буквиц и наляпанной печати. Разбираться с этим дальше было бы идти не в строчку с установившейся ситуацией и он непринужденно, откинул от себя бумажный свиток в ведерко с мечами и шпагами, легкомысленно отнесясь к сему, то же как своего рода подарку. В дело вступился распалившийся на Григория султан.

– Я могу тут же узнать от русского посланника при дворе что вы за послы такие? Пока я добрый, живо выложил как есть – откуда взялся?! – грозно крикнул на него султан, страшной монаршей гневностью.

Добрый молодец не на шутку сдрейфил, как он сам это себе называет пересрался, душа точно в пятки ушла, не находя что сказать и думая что засыпался поверх, но в этот самый трудный миг вступился Степан.

– Да вы что, мужики, мы же в шутку все разыгрываем, мы же из театра, который вам в подарок! А он у нас инператоров, да Крезов разных играет, вот и заигрался наш малый малость.

Григорий согласно готов был даже погнать такую дуру как подыграть, протестующее заявить, что он здесь самый знаменитый полководец! После чего с ним бы никто спорить не стал, и от него бы отстали. Тогда было совсем потерялся парень! Но Степан выручил его и с этим, отнесясь к нему как дурачку, как мальчику сказав идти не мешать, а лучше принести ему водички попить, он давал денюжку… И Григорий даже был готов в панике своей взять с позором – только бы уйти с глаз султана долой… И султан, и посол ржали, что означало дело замялось.

И после этих слов Степан протянул указующе рукой на двери, на которые указал же открыть. Двери открылись и в створе увиделись стоящими, те самые, кто по крайней мере за них откликался.

– Итак, значит здравия желаем ваше высокосовершенство! – обратился Григорий к султану с поклоном, – Позвольте нам вас развлечь представлением бременских музыкантов, слышали о таких?

Не снисходя до того что бы отвечать на довольно-таки дерзкие вопросы, султан своим молчанием выявлял свою невежественность. Ответил вопросом на вопрос:

– А это имеет какое-то отношение к русскому посольству, прогнанному взашей со службы, выдворенному властями из столицы и вынужденным скитаться без гроша в кармане в качестве бременских музыкантов, добывая себе пропитание на дорогу?

– Никакого отношения. Бременские музыканты это звери с певческими дарованиями, которые сами сбежали от своих хозяев, хотевших их зарезать. Осел, баран, козел петух – сбежали в лес к Трубадуру, который любил принцессу местного короля, но тот ничего не желал даже слушать об этом. Поэтому бременские музыканты вынуждены были скитаться в горести и печали за главного своего друга.

Что бы принцесса могла услышать о них, в городе Бремене наши бродячие артисты дали представление на публику.

Вступление окончилось, Григорий обернувшись назад похлопал в ладоши, начать выступление очевидно обращаясь за дверь, но там как видно не ожидали, что после того как им дали от ворот поворот, им все же придется выйти на сцену.

Что было делать, никто идти звать не шел, идти самому или крикнуть было ниже посольского достоинства, тогда Григорий не найдя ничего лучшего решил свиснуть заложив оба пальца в рот, нужно было показывать из себя русских. Но и на свист никто не откликнулся, тогда выведенный из себя Григорий не на шутку рассвирепев, теряя всякое самообладание, чтобы сорвать свою неудачу, сцепил с пояса шпагу вместе с ножнами и лихо запустил ею в раскрытую дверь, завертев по горизонтали, отчего оное ударившись о край косяка ловко завернулось вовнутрь и уже по низу громыхнув, вызвало:

– А-а-а-а!! – Аааа! – А!

Через некоторое время огромные главные двери как воротины стали пропускать решившихся-таки войти артистов, неся за ручки сцену. Первым шел и один нес на вытянутых руках стройный трубадур в узких штанах с распущенными патлами серых волос. Увидев что все взоры пока обращены только на него, попытался по ходу поклониться, но ему сзади не дали это как следует сделать, подтолкнув.

Этого повесу, на котором что называется пахать и пахать, из тех что едут на восток на ловлю легкой жизни в обмен на некоторые особенные свойства своей натуры, Григорий подцепил в Мазагане, подцепив и остальных с ним в труппе представлять зверей. Шедший рядом с ним баран, с подбитой ногой, неся шпагу казался нарочно одетым в человеческую одежду, хотя под ней явственно ощущалась баранья шкура. С высоким ушастым ослом со стеклянным пенсне на маске морды было тоже самое, а так же и с козлом на рогах которого сидел поделочный петух.

Музыканты поставили сцену стенку с изображением то ли дворца, то ли города Бремена, развернули так что бы всем видно было и приготовились выступать. На осла залез коротенький казавшийся жирным баран, а на того со стенки сцены облокотился коленями так словно сидя козел с петухом на рогах.

Григорий и Степан при всем своем параде встали в позах вокруг. Бременские музыканты на гитарах яростно забренчали и запели что-то невообразимое, и слуху явно непотребное, так что даже сами организаторы удивленно уставились на музыкантов. Еще был несколько понятен трубадур.

Несмотря на казавшуюся неудачу, первый акт разыгрываемой комедии закончился таким фарсом, что подошедший было к султану со стороны Омар Мейяд, желая что-то сказать, и султан чувствуя это наклонил к нему голову, но тот напрочь забыл что хотел сказать, засмотревшись когда Степан стал пояснять правдивую явь словами:

– Но кончилось их выступление позором. У осла спали штаны и все увидели ослиные ноги!.. У барана распался сюртук и все увидели шерсть на нем, у козла свалилась шляпа с головы и рога оказались настоящими козлиными!…