Текст книги "Дом воспоминаний"

– Который час? – спросила блондинка. На её вопрос быстрее всех среагировал Энцо, достав из кармана курточки телефон.

– Без двадцати девять вечера, – отозвался парень.

– Ого, мы просидели здесь более трёх часов? – удивился Гай.

– Время так быстро плывёт… – вздохнул Кинрей, изредка кидая взгляд на Роуз.

– Да. У вас есть пятнадцать минут. Только быстро, и так, чтобы никто не видел, – Роуз кивнула ребятам, и все дружно покинули кабинет.

Один лишь Кинрей так и остался стоять около окна. Когда же Роуз закрыла за последним из ребят дверь, прозвучал надломленный голос парня:

– Роуз, я умоляю…

– Я понимаю, что ты хочешь, но вспомни, какая была твоя реакция. Извини, но я боюсь и за тебя тоже.

– Одна-единственная встреча! И бóльшего я не прошу! – скулил Кин.

– Я не её лечащий врач! Тебе я ничем не могу помочь, прости, Кин, – выдавила из себя последние слова Роуз, заметив слёзы на мужском лице. Девушка никогда не любила видеть кого-то плачущим.

Кинрей стоял и вытирал на своём бледном уставшем лице слёзы, растирал их по щекам; забитый насморком нос мешал глубоко вдохнуть, а икота переросла уже в обыкновенное состояние. Тело парня содрогнулось, руки крепко сжали талию блондинки. Роуз хлопала по спине друга, гладила, шёпотом подбадривала, но даже этого Кин не слышал.

***

В палате было тихо; тишину нарушали лишь глубокие вздохи что-то пишущей в журнале Роуз и тяжёлое дыхание Кати. Клурр заполняла бланк, подперев ладонью свою щёку и сев не в самую удобную позу на маленьком стульчике. Наконец, ей надоела писанина, Роуз пододвинулась ближе к постели и, брезгливо откинув ручку, положила руки на забинтованную ладонь Кати. О'Коннор даже бровью не повела: она вглядывалась во двор больницы, где гуляли такие же заключённые диагнозом, как и она сама; им, в отличие от неё, хотя бы можно было выходить.

Девушка в очередной раз тяжело выдохнула и решила детальнее изучить палату, в которой останется ещё на полгода. Светлые салатовые тюли легко поднимались и медленно опускались, когда их задевал прохладный ветерок; над кроватью висели мониторы с разными символами и знаками, а около окна стоял как раз один из тех мониторов, на котором виднелась волнистая искажённая линия пульса. Провода от капельниц и других приборов катились по полу, поднимались на кровать и врезались почти во всё тело Кати. Вчера вечером она смогла даже немного поговорить, но речь её была невнятной, почти что лишенной смысла.

Джек и мистер Пейсли решили доверить на сегодня Катю Роуз, потому что они не были дома уже очень долго. Они постоянно крутились вокруг О’Коннор все эти дни. Роуз специально готовилась к приходу своих родных: она убрала дом, наготовила кушать, перестирала и погладила всю их одежду, чтобы они смогли спокойно провести время дома.

– Роуз, – прервала долгую тишину Катя. От такого внезапного звука Клурр поёжилась на стульчике. Пациентка показала глазами на журнал, а потом на монитор аппарата.

– Анализы? Ничего нового. Тебе нужна реабилитация. Тебе лучше не разговаривать. Хоть маску сняли, но лучше помолчать.

И снова наступила тишина.

– Роуз, – голос Кати снова прервал настойчивую тишину в палате, – пообещай…

– Тише, не напрягайся. Всё, что угодно! – воскликнула та.

Катя кое-как подняла свою загипсованную руку и приложила к устам. Роуз несколько секунд недоумевала, а потом ответила:

– Прости, но я не могу не рассказать, твои родители с братом должны знать, что с тобой. Да и это не полный список всего того, что случилось. Умоляю тебя, постарайся не шевелиться без надобности. Мы все переживаем.

– Не нужно мне ваше переживание, – кое-как медленно прохрипела Катя. От резкой боли в голове и горле девушка завыла и прокряхтела осипшим голосом: – Мне не… когда жалеют… не хочется… лица…

Роуз нервно осматривала тело подруги.

«Вот дура…»

Наблюдая за попытками Кати встать, Роуз нервно дула губы, срывалась на раздражённый визг и в порыве очередного гнева на то, что не может успокоить подругу, закричала:

– Катя, умоляю тебя, ляг! Я никому не скажу результаты обследований, хорошо!

– Роуз? Что это всё значит?!

Голос Джеймса стал для девочек неприятным сюрпризом. Роуз повернула голову к двери и увидела своего друга с двумя увесистыми пакетами в руках, в красно-бордовой повязке на левом глазу и с рюкзаком за спиной.

– Что ты успел услышать?! – спросила Клурр.

– Что-то про результаты, – всё, что успел сказать Джеймс. Девушка быстро подошла к нему, осмотрела холл и подтолкнула парня дальше в палату, закрыв за ним двери. Джей поставил пакеты на пол около тумбочки и с серьёзным лицом осмотрел подруг. – Вы будете рассказывать, или мне заставить вас?

– Катя намекает мне, чтобы я никому не говорила результаты её обследований.

– Я, конечно, знал, что ты иногда глуповата, но не до такой же степени, Рамми. Мы должны знать, чтобы ты вылечилась как можно быстрее.

К удивлению ребят, Катя сразу же залилась слезами. Тело содрогалось от невыносимых покалываний; девушка каждый раз громко всхлипывала, шмыгала носом и несла невнятный бред. Джеймс моментально упал на край кровати, обхватил изуродованное бинтами тело подруги и аккуратно прижал его к себе. Катя издала слабый стон от режущей боли в животе, спине и голове, тихо завыв. Провода потянулись за движениями юной девушки, обмотали пару и застыли на месте, изредка дёргаясь от всхлипов Кати.

Красный, опухший, под которым уже надолго прижился широченный овальный фиолетовый синяк, левый глаз О’Коннор был сжат так, что перед собой, в полнейшей тьме, девушка увидела неясные разноцветные узоры, как в калейдоскопе: они менялись по кругу, переходили от квадратов к треугольникам, меняли своё направление, линии бегали друг за другом, от одного конца к другому, сбивались в клубок, а затем расцветали разнообразными цветами.

– Эй… – шёпотом повторял это слово Джеймс, не надеясь на ответ. Его голос будил Катю, заставлял новые потоки слёз скатываться по фиолетовому лицу, по бандажу, впитываясь в одежду парня, убегая вниз и вниз.

Роуз осматривала пустым взглядом друзей, забинтованные руки приятельницы, её содрогающееся тело, красно-фиолетового цвета бинты на спине от синяков и гематом. Девушка пригляделась и заметила тонкую неоновую линию, прокатившуюся по щеке Кати; она устремлялась по шее, пробежала по груди, лицу, бокам девушки, и тут же вспыхнула, оставив на коже оранжевые рисунки.

Мягкий свет лился от тех узоров, и, открыв глаз, Джеймс не поверил происходящему: кожа лица подруги, обычно холодная, светлая и белая, приобрела коричнево-желтоватый приятный оттенок, старые веснушки и родинки усыпали порозовевшее и уже загорелое лицо, синяки пропали.

От страха и испуга парень аккуратно отпустил девушку, отскочил от неё прямо к Роуз и с вылупленным глазом наблюдал за изменениями.

– Р-Роуз, что э-это т-такое? – заикался Блэрри.

– Я…

Катин глаз с ужасом и любопытством бегал от рук к туловищу, и, как только свет померк, по всей палате разнёсся глухой стук. На пол упали бинты; они осыпáлись, гипс падал и на кровать, и на пол; девушке открывался ужасающе приятный вид: её руки, тонкие, как тростиночка, были целыми, но немного опухшими. Ни единого шрамика, царапины, ссадины или синяка на грязных, полностью в омертвевшей коже, руках. Катя попробовала согнуть и разогнуть вначале пальцы, за ней кисть руки и локоть, и на превеликое удивление обнаружила, что она чувствует. Она чувствует возобновляющийся поток крови по жилам; её пульс участился, по рукам проступили синие линии вен, окутывающих бледными шлейфами всю руку. Правой рукой, неумело и не спеша, девушка провела по коже, ощутила давно забытый холодок и дрожь; мёртвая кожа катышками следовала за пальцами, собираясь под ногтями. Никогда девушка не видела чего-то подобного – одновременно радостного и пугающего. От переизбытка эмоций при виде ужасного состояния рук, груди, живота и того, что осталось от ног, Катя завыла и закричала; её тело содрогалось в новых, каких-то странных по ощущениям судорогах, потому что она начала чувствовать всю боль, всё то пламя, разрастающееся по телу, всю немощность своей будущей жизни. Мысли о самоубийстве уже в тот момент казались куда лучшими, чем возможность жить не на полные силы.

– Катя… – вырвалось у Роуз. Она стала ещё бледнее, персиковые губы её задрожали, а глаза непонимающе остановились на руках О'Коннор.

– Ванна. Нужна срочно ванна, от меня просто разносится этот запах…

– Ты говоришь! Ты можешь без остановок говорить… – Роуз пыталась держать себя в руках, чтобы не расплакаться. Девушку колотило и пробирало в дрожь, пока она осматривала непонятное чудо.

– Т-ты знаешь, на кого пох-хожа? На скунса. Да и пахнешь так же, – Джеймсу оставалось только шутить, пока он пребывал в полном смятении и смущении. На его словах щёки Кати надулись, и девушка радостно засмеялась. Она наконец чувствовала себя свободно, движения не сдавливались тяжёлыми жаркими гипсами, мышцы приходили в тонус, а сама девушка могла уже нормально вдохнуть на полную грудь, хотя ноющая боль в рёбрах чуть затрудняла дыхание.

– Стоп, Джей? – вдруг подняла голову Катя и увидела, что парень снимает её на видео. Ребята широко распахнули глаза и вдвоём вскрикнули:

– Ты вспомнила!?

– Убери камеру, придурок! Я тут голая! – запищала Катя, прикрывшись простыней и бросив в друга подушку.

– Покажи ребятам! А мы с тобой, дорогая, сейчас должны принять душ, – радостно захлопала в ладоши Клурр, отдав Кате свой халат.

– Я лучше Рэю и Эрике напишу, им важнее это узнать сейчас!

– Только попробуй выложить видео в беседу! Я тебя убью, Блэрри! – закричала Катя, пока Роуз вывозила её койку в коридор.

Конечно же Джеймс не сдержал своё слово и отправил ребятам то самое видео. В беседе начался настоящий балаган: все кричали, чуть ли не рыдали в голосовых сообщениях и просто радовались. Особенно Блэрри понравилась реакция Кинрея: парень, прочитав, написал только «Отлично». Джей понял, что друг или напился, или снова сидел в одиночестве, что стало для него уже своеобразной традицией.

После того, как Рэй и Эрика примчались к дочери в больницу, Джей решил не мешать семейному счастью и позвал гулять всех, кто имел желание. На его предложение откликнулись Хейзы младшие, Энцо и Леон.

Ребята встретились около Си-Эн Тауэра и пошли гулять по всему городу, обсуждая ситуацию с Катей. Проходя так мимо одного из огромных билбордов, Аня на секунду остановилась и с ужасом взглянула на изображение: там был изображен Рекано, а около него ярко светилась надпись: «Устали жить? Приходите на ужин. 22.08. Я жду».

Ближе к часам пяти вечера Аня решила проведать свою лучшую подругу, принеся ей хоть какую-то еду. Вбежав в палату, она увидела потрясающую картину: на койке лежала Катя, накрытая простыней, и читала книгу, которую взяла у Джека. Девочки заверещали, увидев друг друга, разревелись и принялись болтать обо всём.

Так прошло более трёх-четырёх часов, и когда Ане нужно было уже уходить, Катя остановила её и спросила:

– Скажи честно: когда-нибудь, когда наступит тот день, ты забудешь меня?

– Какой день? – ужаснулась от собственной догадки Хейз.

– Когда я умру, ты забудешь меня?

– Да никогда в жизни!

Взгляды девушек на мгновение пересеклись, и Катя сухо произнесла:

– Ты врёшь.

– Ты знаешь, что тебе я никогда не врала.

– Да как ты не понимаешь: все люди забывают! Они дают ложные надежды и клятвы! Люди ничего не соблюдают! И не надо говорить, что ты сможешь что-то сделать, чтобы не забыть меня. Человек умирает, его хоронят, проводят в последний путь, а потом, спустя год-два, а может и несколько месяцев, о нём все забывают! Потому что мёртвые люди уже никому не нужны!

– Ты говоришь так, потому что хочешь этого, совсем не понимая истины. Если человек умер, если он уже усох под землей, то его нельзя перестать любить. Часть этого человека будет жить в сердцах его родных и друзей. Ты говорила это своему жениху, между прочим!

А если ты умрёшь, то каждый день я буду помнить о тебе, потому что каждый раз, когда я буду заходить после работы к твоим родителям, – в сердце будет изнывать память о тебе! Это ты ничего не понимаешь в этом, Катя! – кричала Аня, всхлипывая и шмыгая носом. От слёз у неё началась икота, и под глазами ярче заискрились опухшие синяки. Она специально уже давно не красилась из-за ежедневных поводов разрыдаться.

Катя не смогла сдержать себя, когда услышала такое от подруги. Она притянула её к себе, приобняла ещё плохо движущимися руками и поцеловала в затылок совсем как дочку.

***

Следующий день прошёл незаметно, как показалось Кате. Множество процедур, обследований и указаний врачей настолько утомили девушку, что она просто откинулась на кровать без каких-либо сил. Руки с невыносимой тяжестью и болью опустились на простынь; сильно много времени Катя опиралась на них, подтаскивала свой длинный подол платья на кушетки, взбиралась на стулья, и от этого всего ей хотелось уйти, пропасть, провалиться в долгий и крепкий сон.

– Устала сегодня, да? – ухмыльнулась Роуз, помогая Кате залезть на свою кровать.

– Не думаю, что сильнее тебя. Ты столько для меня делаешь, а я ничем не могу ответить тебе, – сквозь усталость на лице улыбнулась Катя. Роуз тяжело выдохнула и в знак согласия как-то нелепо пожала плечами. Она подошла к окну и упёрлась в подоконник пальцами.

На столике около открытого окна тут же зазвонил городской телефон, который отвлёк внимание девушек. Блондинка машинально потянулась за ним, взяла, поднесла к уху и произнесла:

– Здравствуйте, больница Саннибрук, младшая… – Роуз тут же остановилась, мягко улыбнулась и ответила: – Прости, заработалась. Я только уложила Катю в кровать. День напряжённый выдался, – Клурр подмигнула подруге, намекая на то, что это ребята. Девушка лучезарно улыбнулась и сладко зевнула.

– Удачи от меня пожелай, – прошептала губами Катя, глядя на подругу. Девушка вопросительно вскинула бровь и сказала:

– Катя хочет сказать, чтобы ты принёс… маракуйю?

Катя удивлённо посмотрела на подругу.

– Удачи, удачи пожелай, – громче сказала О'Коннор.

– А, нет, не надо! Никуда не беги! Стоять, Джеймс!! Катя желает вам удачи… Да, знаю. Так что ты звонишь?

Катя облегчённо выдохнула.

Роуз начала ходить по всей палате, перешагивать через шнуры и крутить от скуки одну из длинных прядей блондинистых волос. После слабого смешка она остановилась, попрощалась с другом и закончила разговор.

– Что такое? – произнесла Катя, изо всех сил привстав на локти.

– Леон нашёл работу, ребята предлагают отметить с ними такой праздник, – пролепетала Роуз.

– Иди туда. Быстро.

– М-можно? – эти слова Клурр произнесла на каком-то детском и захватывающем дыхании.

– Я всё равно сейчас засну, не переживай, – с закрытыми глазами пропела Катя, долго зевая. Проведя подругу взглядом, О’Коннор снова долго зевнула и удобно прилегла, кое-как накрылась лёгким одеялом и прикрыла веки глаз.

Через прозрачное окно в палату пробивались тёплые поздние вечерние лучи солнца, искрясь и переливаясь в стакане с водой. Свет лучей падал на белые холодные стены и освещал выключенный монитор.

Катя почти заснула, как тут услышала до боли знакомый голос:

– Палаты здесь такие же, м-да…

На этих словах сердце Кати на миг остановилось. От страха глаза выпучились, рот приоткрылся в немом крике, руки задрожали, и Катя безо всякого желания повернула голову к двери.

– У тебя такое лицо испуганное… я что, настолько некрасивый? Обидно, – наигранно пробурчал мужчина.

– Кто Вы? – голос у девушки задрожал.

Важной походкой он приблизился к кровати. Дыхание перехватило, как только Катя почувствовала горячий порыв ветра, точно такой же, как и перед аварией, когда фура была в трёх метрах от неё.

Рено выглядел очень молодо для своих сорока семи лет. Его хорошо сложенное тело окутывала тёмная атласная рубашка, коричневато-бурого цвета джинсы облегали стройные ноги. Рено был босым, как малое дитя, и строгий взгляд из-под густых чёрных бровей напомнил мрачный взгляд Энцо, когда тот смотрит на кого-либо, находясь в плохом настроении.

Рено не был очень красивым мужчиной, но выглядел он действительно привлекательно. Руки его были сильными, бледными, иногда с проступающими надутыми синими венами, но некая слабость всё-таки таилась и в них. Большие сине-фиолетовые мешки под глазами только ухудшали внешний вид мужчины.

– Ну что ж, моя дорогая Катя, – произнёс Рено уже более официально. – Спешу представиться: меня зовут Рекано д’Ари.

– Мне это ни о чём не говорит, – фыркнула девушка. – Зачем Вы пришли? – сказала уже увереннее Катя. Её онемевшие руки не слушались, и приходилось лишь изредка сжимать пальцы, чтобы вовсе не выпасть из реальности.

– Как официально! Захотел увидеть тебя. Я просто хотел отомстить твоим родителям.

– Откуда…

– Знаешь ли ты что-то про меня? – прямо спросил Рено. Он посмотрел на открывшую от шока рот девушку и мягко улыбнулся: – Значит, не знаешь, – он дотронулся до похолодевшей руки Кати, и девушка почувствовала слишком знакомое тепло. Кровь забурлила, закипела, начала подниматься вверх и вниз, совершая природный круговорот по накатанной схеме, созданной природой.

– Мне всё равно, – Катя перестала нервно дышать, хотя страх одолевал её сильнее и сильнее.

– Я здесь для кое-какого разговора с тобой, – начал Рено. Девушка резко посмотрела в его сторону. От её холодного пронизывающего взгляда у мужчины в горле встал ком. – У меня есть к тебе деловая сделка.

Катя с презрением и страхом в глазах смотрела на Рено, прямо в его глаза со звериными зрачками, острые черты лица, усмешку.

– Знаешь, Катя, – начал Рено, подойдя ближе к койке. – Ты смотришь на меня сейчас так же, как и твой отец восемь лет назад…

– Не смейте говорить о нём, – прошипела Катя.

– Я имею право это делать.

– Вы не знаете его!

– Я? Не знаю?!

Катя заметила, как в глазах мужчины заискрился дикий огонёк.

– А Рэй тебе рассказывал, что произошло восемь лет назад, когда ты была ещё ребёнком? Как мать Ани решила, что моя жизнь ничего не стоит? А рассказывал ли он тебе о Стиве, который выгнал меня из дома, назвав мразью?! И ты говоришь, что я не знаю их? Кто из нас знает их, а?!

На Катином лице читалось лишь одно: удивление, смешанное с ужасом. Откуда? Откуда он может знать всех её родных?

«Он знает Стива Брауна!? Стива!»

Рекано внимательно изучал шокированное лицо девушки и сразу же осознал, что она ничего не знает. Мужчина видел, как меняются эмоции на лице Кати.

– Так… – начал Рено, но тут же остановился. Он встретился взглядами с Катей и от ужаса отодвинулся: девушка плакала. По её бледным щекам катились прозрачные слёзы. Давно мужчина не видел, как кто-то плачет.

– Э-это…

– Ты ничего не знаешь? – проговорил Рено. На его лице засияла шокированная улыбка. В голове и на лице бурлили смешанные эмоции. – Никто не знает?!

Катя беспомощно опустила голову вниз и не могла поверить. Рено был одним из них. Он был их другом.

«Она не знает! Они ничего не знают. Родители ничего не рассказали им. Все молчали!»

– Предполагаю, что ты и не догадываешься, кто исцелил тебя вчера? Что ж, смешная ситуация…

Я думал, ребята всё же что-нибудь да скажут. Не хочу сейчас ломать тебя полностью, дорогая Катя, но Рэй не рассказал тебе ещё много чего. Когда-нибудь ты узнаешь это от него сама. Вот дела…

***

Катя никому не рассказала, кто приходил к ней. Она боялась сказать ребятам, что узнала от Рено.

Когда на следующее утро после разговора с мужчиной к девушке пришли все ребята, кроме Кинрея, то она совсем расклеилась: настроения не было, ничего не помогало, и желания что-либо делать тоже не было.

Так прошло шесть дней. Ничего интересного и необычного не произошло в жизни ребят, и, по правде говоря, они были жутко рады этому.

С четырёх часов ночи почти весь город охватил долгий проливной дождь. Из-за него многие не смогли пойти на работу, так как все дороги стали настоящими речищами, по которым транспорт просто не мог ходить: машины тонули, автобусы и троллейбусы наполнялись водой, аэропорты закрывались. Жители Торонто привыкли к такому сумасшествию; некоторые даже были рады такой грозной стихии.

– Смотри, делаешь вот так, а потом осторожно отпускаешь. Понял? – объяснил Джек непутёвому Тоби в сотый раз. Мужчина показывал парню, как правильно делать массаж рук на его сестре. Так они сидели уже больше часа, но Кате это никак не надоедало: она сладко зевала, слушала музыку и время от времени кивала на вопросы, всё ли её устраивает.

– А если я ей больно сделаю? А что будет, если просто руку согнуть? Подожди, я понял! Вот так? – спросил Тоби и аккуратно нажал указательным и большим пальцем на кисть сестры.

– Да, и потом легонько массажируй кисть.

– Я понял! Спасибо огромное, – обрадовался Тоби. – А когда её выпишут уже?

– Точно не знаю. Не думаю, что скоро. Должны ещё прийти другие результаты, да и обследований куча сейчас будет снова.

– А видеться каждый день можно будет? – вдруг раздался чей-то хриплый слабый голос, и в палату приковылял Кинрей. На нём лица не было: глаза смотрели будто в пустоту, высохшие щёки прилипли к скулам, кожа стала грубой и очень бледной. Парень был весь мокрым.

При взгляде на своего возлюбленного Катя невольно содрогнулась от ужаса. Она ни разу ещё его не видела после того, как вспомнила своих родных.

– Проходи, Кин, снимай куртку, – гостеприимно махнул рукой Джек. Хейз разделся, повесил куртку на крючок около раковины и подошёл к койке. Тоби со счастливым лицом осмотрел друга и сказал:

– Смотри, я могу уже помогать Кате двигать рукой! Меня Джек научил. Я могу тебе показать, и ты будешь так делать, когда меня рядом с ней не будет.

– Здорово, ты молодец. Можно, пожалуйста, нас оставить наедине сейчас? – попросил Кинрей, и ребята сразу поняли, что к чему. Они ехидно улыбнулись, забрали свою верхнюю одежду и удалились из палаты, перед этим попрощавшись с парой.

– Почему ты не приходил ко мне? – Катин голос задрожал от волнения за жениха. Она протянула к нему руки, и Кинрей, лишённый всяких сил и рассудка, бросился к девушке в объятия. Кате стало резко холодно, но она стерпела ледяную боль.

– Прости меня, прошу… Ты ведь и не знаешь, почему я стал таким ужасным.

– Что? А теперь объясняй, – нахмурилась девушка.

– Когда ты попала в больницу, я прибежал туда и увидел наших. Тоби и Эн орали на меня, и когда я понял…

– Это ведь не ты был… Не ты позвал меня гулять, я знаю.

– Что? – удивился Кинрей.

– Я сидела с братом и Эном дома, мы общались, и тут ты позвал меня, вроде. Мы вышли, разговаривали, пришли к дороге, и тут ты сказал, что у тебя есть для меня подарок. Ты ушёл и не вернулся, а потом всё это…

– Тш-ш, – Кинрей положил ладонь на щеку Кати и вытер большим пальцем её слёзы.

– Прости, ах… Ты говорил, а я тебя перебила…

– Ну… Я отправился в Ниарат и там поменял свои органы на твои. Из-за этого ты теперь тоже имеешь оддсен…

Катя открыла рот, чтобы что-то сказать, но из-за удивления и гнева так и осталась тупо смотреть на парня и кивать головой.

– Да, я полный собственник и полный эгоист, знаю это. Мне нужна была ты, а на то, что другим ты тоже важна, я не смотрел. Прости меня, пожалуйста… Я не знал, что мне делать, когда узнал о том, что ты…

– Не надо, пожалуйста! Хорошо, что мы живы, вот это должно быть главным сейчас. Как ты чувствуешь себя? Давай я тебе помогу пронтазом, милый!

– Не надо тратить на меня ничего, со мной всё нормально. Я… хотел тебе рассказать кое-что.

За окном уже прекратился дождь, и на улице пахло свежестью и сыростью. Город был накрыт багрово-золотыми облаками, быстро проплывающими на фоне фиолетового неба.

Тёмные грозовые тучи проходили, тяжело неся в себе всю влагу и остатки дождя.

Кинрей, будто ошпаренный, резко достал из кармана штанов конверт и протянул его Кате. Он едва улыбнулся и тихим голосом сказал:

– Если захочешь, то можешь показать моей сестре. Мне нужно идти к Рику. Прости, что так мало провели времени вместе. Я приду вместе с ребятами сегодня.

На этих словах парень встал, поцеловал Катю в лоб и, забрав куртку, вышел из палаты.

О’Коннор провела его грустным взглядом и, сгорая от любопытства, кое-как разорвала конверт.

– Письмо?

Катя прокашлялась, осмотрела уже родную ей палату и начала читать про себя:

«Дорогая Катя,

Ещё в детстве я считал, что у меня никогда не получится достичь своих целей и осуществить мечты. Думал, что у меня не хватит сил и… знаний.

Проходили годы, мои мнения и привычки менялись, каждое слово я воспринимал с критикой и недоверием. Мои чувства были никому не известны: я тщательно скрывал их ото всех. Боялся осуждения. Но я знал, что мои страхи всё равно когда-то осуществятся. Я боялся мнений разных людей, встречающихся на моём пути. Меня много раз осуждали, и я понял, что люди – твари. В буквальном смысле слова.

Может, тебе будет интересно, почему вдруг я решил приехать сюда. Тут всё-таки моя семья, мои друзья. Я хотел остаться на это лето в Торонто и потом снова уехать. Всё-таки такой большой праздник намечался у моей сестры – выпуск. Вступление во взрослую жизнь. Я считал, что это круто, что наконец пройдёт та юная пора, когда был таким же беззаботным. Я был рад этому.

И, по иронии, я ошибался. Мне были неизвестны все эти сумасшедшие идеи, которые приходят в час ночи; мне было совсем не интересно слушать музыку, которая была популярна в то время, хотя некоторые новинки мне действительно нравились; я не считал себя изгоем, но в то же время я многого не понимал в современном мире. Будто я был один такой – отсталый от живого потока времени и новостей. Знаешь, это что-то типа заморозки, когда твой разум отключён, и ты всё видишь, но понять этого мира, к сожалению, не можешь.

И вот, наконец, наступил этот день – было так волнительно и страшно, будто я присутствую на своём выпускном. Мы стояли с Джеймсом и улыбались, ведь было так странно видеть других людей, которые решились стать взрослыми. У них так же не было выбора, как и у нас. Хотя, это как сказать…

И вот, директор сказал последние слова, гости взорвались аплодисментами, прозвучали выстрелы фейерверков, начался шум. Я услышал вопль, ваши шляпы высоко взлетели над головами гостей, да так, что мне пришлось закинуть голову вверх.

Я отчётливо помню, как нас приглашали на танец. На небе зажглись миллиарды звёзд, будто их включили точно по расписанию.

И тут вдруг я увидел копну золотисто-чёрных волос. Это была ты. Подняла голову к небу. Я увидел расплывающуюся на твоём юном лице дурацкую улыбку и понял, что ты мечтательница.

Я тоже посмотрел на небо. В тот момент, кажется, я понял суть всего, что меня окружало. Этот лёгкий, любопытный, полный надежды и радости взгляд заставил меня подумать о своей юности, о своих восемнадцати годах, когда надо было думать обо всём, о чём думают взрослые люди, и наслаждаться последними днями свободы.

Помнишь ли ты вечер у Ниагарского водопада? Небо было таким синим, безоблачным, на котором можно было увидеть невооруженным глазом сотни пёстрых звёзд. Помнишь ли ты, как мы держались за руки? Как мы бегали около самой воды, как брызги летели прямо на нас?

А закат? Огненно-жёлтый закат, отсвечивающий в лучах солнца кремовыми и золотыми цветами? Да, это тот самый закат, под который я поцеловал тебя. Думаю, что помнишь.

В тот момент я вспомнил свою юность и, кажется, понял лишь одно.

Ты подарила мне её. Ты стала моей юностью. Все эти встречи, прогулки под ночным небом, промокшие насквозь рубашки (когда мы ещё с ребятами играли в волейбол) и тёплые прикосновения подарили мне надежду на чувства. С каждой минутой, проведённой с тобой, я понял, насколько изменился.

Катя, я никогда бы не подумал, что кто-то мог бы подарить мне всего себя, хотя всегда жаждал этого. Знаю: привязанность ломает людей, но это вовсе не то. Поверь, люди хотят чувствовать всё это в одно время, но так невозможно. Стоит им узнать, что такое любовь – и они тут же закрывают глаза и разум с сердцем на это всё.

Нельзя. Никогда нельзя закрываться от других, я понял это. Как бы тебе ни было больно, у каждого есть силы справиться с этим. И я знаю, что у тебя они есть. Твои силы – это друзья, семья и мечта.

Я могу сказать лишь одно: может когда-то, через пару-тройку лет, когда ты вновь будешь ходить, когда ты исполнишь свою мечту, – я буду рядом. Я всегда останусь тут. Ведь ты – моя семья.

Есть ещё одно, что может тебя, возможно, отпугнуть от меня. Я думаю, что уже все знают, что Гизиро – не родной брат Ани. К сожалению, я тоже. Я не Хейз. Аманда и Джон усыновили меня. По крайней мере, я знаю так. Мне было очень больно, когда я думал: писать тебе это или нет. Возможно, только так я смог спастись от своих бредовых идей хоть на небольшой промежуток времени.

Знаешь, наверное, самое главное – это почувствовать страдание каждой клеткой тела. И я действительно его прочувствовал и понял, что с меня хватит.

Просто знай, что ты – невероятный человек, у которого есть достойная мечта. Я горжусь тем, что ты вообще есть.

С любовью,

Незнакомец».

День близился к концу. На часах отбило ровно восемь вечера. В палате находились Кинрей, Энцо, Тоби и Катя. Ребята собрались для того, чтобы обговорить план действий на завтра. Они никак не были готовы к тому, что уже через несколько часов наступит двадцать второе число – день, когда должен состояться тот самый «ужин».

Обстановка в помещении была напряжённой. Около Кати сидел Тоби, то и дело постоянно накручивающий на указательный палец короткие пряди волос сестры. Энцо и Кинрей стояли по разным сторонам койки перед ребятами и постоянно разговаривали, предлагали свои идеи и спорили друг с другом. В их разговор вмешался Тоби, не выдержав криков:

– Замолчите вдвоём, петухи! Надоели уже кричать! У нас голова от вас болит. Если не знаете, как поступить лучше, то послушайте нас хотя бы, мы тоже тут есть.

– Мальчики, реально. Мне уже плохо от ваших криков, – пожаловалась Катя, и парни тут же замолчали и посмотрели на своих.

– Раз такой умный, то предлагай свои идеи, – нервно кинул Энцо.

– Вот возьму и предложу. Мы пойдём сами. Да, мы втроём. Ещё и Аню прихватим. Просто мне интересно: зачем тогда Рено только вам троим привиделся, м? Почему он Леону не сказал ничего, ведь у него есть этот… как его… оддсен?

– Аню брать?! Нет! – запротестовала Катя. – Лучше тогда Джея взять.

– Почему нельзя взять Леона? Он много знает о Рено, – предложил Энцо, чем вызвал возмущение у Тобиаса:

– Знаете ли, Леон уже больше восьми лет нормальной жизни не видел. Я считаю, что он заслужил на отдых. Да и после того, как он сбежал из Ниарата, у него не хватит виариина из-за таких ран. Эрика его практически спасла от смерти, а вы хотите вернуть его в её руки.