Текст книги "Дом воспоминаний"

Кин, ты бы знал, как мне сложно понимать мир, когда он перевернулся с ног на голову. Эти… репрессии, скандалы, коррупция, грабежи и убийства с каждым днём ухудшают ситуацию. Это всё съедает человека, уничтожает мировую экономику. Ты не заметил, что люди пытаются заявить миру и другим людям о том, что мы всё разрушаем и уничтожаем? И войны, и угрозы, и – как же это ужасно – рабство угнетают настоящие человеческие ценности и веру в будущее человека как живого социального организма.

В такие моменты мне становится страшно за каждого живущего на нашей планете, абсолютно за каждого, будь он даже воришкой, путаной или миллиардером! Я боюсь за их судьбы, за их место на этой планете. Я не знаю, почему так думаю, почему опекаюсь другими людьми, которые даже не знают, что я существую. У меня такое странное чувство бывает, что я должна помочь всем, решить проблемы всех-всех на свете. И в то же время я не могу разорваться между тем, что происходит, и тем, чего хочу я – маленькая букашка на фоне как прогрессирующего, так и саморазрушающегося огромного международного социума. Я… чувствую, что хочу изменить мир, но это не в моих силах; иногда мне кажется, что лучше оставить всё, как есть, потому что моих сил здесь не хватит.

Так хочется повлиять на людей, на сознание, чтобы все одумались, прежде чем принимать какие-то опасные решения, прежде чем разрушать свои жизни и, в конце концов, свой дом. Мне надоело слышать про экономическую войну между Севером и Югом, катаклизмы, уничтожающие все ресурсы и возникающие из-за нас самих, про разрушение всяких связей на международном уровне… И знаешь, что самое главное? Меня бесит, что из-за нехватки знаний у людей про жизнь, про ценности, про дары, которые нам преподнесли и которыми мы должны воспользоваться с умом, мы все страдаем. И это всё заставляет задуматься о человеке как о ненужном существе.

Я понимаю, – вздохнула Катя, – что за такие мысли меня могли бы осудить, но это правда. Мы сами себя убиваем…

– Это очень хорошо, что ты переживаешь за судьбы людей, но посмотри на это с другой стороны: если бы все жили настолько счастливо, то что это был бы за мир? Невозможно жить без бед, Кать.

Например, я не могу думать о том, что люди убивают людей. И каким-то образом никогда больше не происходят убийства. Из-за этого население мира растёт, развивается, но оказывается, что страны не могут больше «содержать» людей. Не хватает еды, воды, места, экономика в упадке, и остается лишь один выход – геноцид собственного народа.

Или вот ещё пример: я подумал, что больше никогда нет войн. Да, прекрасный мир без войн и агрессии, все живут счастливо. Это действительно прекрасно. Но в чём проблема, как думаешь? Без войн никуда. Они скрыты от наших глаз, они одолеют нас, в конце концов. А знаешь, что это за войны? Друг с другом. Мы настолько испортились, что перестали замечать в людях друзей, а видим теперь в них только врагов. Это очень огорчает и меня. Мы осуждаем людей за всё, что нам не нравится, но пытаемся донести до мира, что осуждать – это зло. Вечный парадокс, не находишь? Люди не меняются, как бы они не хотели.

Однако так надо для поддержания жизни: одни должны страдать для жизни других. Я воодушевлён твоим стремлением помочь обществу, ты правильно делаешь. Кстати, это замечательная идея – стать хирургом, но скажу лишь одно: для добра нужно делать и зло. Такой баланс между жизнью и смертью. Ты действительно светлый человек.

И те слова насчёт твоих сил… Именно они и отобразили тебя. И тебе не нужно извиняться за то, что у тебя этих сил нет. Нельзя жить, разрывая себя для каждого, о ком ты думаешь.

– Но если сделать так, чтобы хоть как-то облегчить жизнь тех, кто не может ею даже наслаждаться?

– Тогда как ты сможешь наслаждаться жизнью, отдавая себя другим и забыв совершенно про себя? – Кинрей уже знал, что девушка не любит, когда отвечают вопросом на вопрос.

Катя решила промолчать и подумать.

– Вот видишь. Практически каждый человек не может ответить. Знаешь, почему? Потому что самолюбие сильно; когда дело доходит до чувств, то каждый пытается защитить себя, а не другого. Логично, правда?

– Логично, но если я задам тебе тот же вопрос? – Катя решила выбивать клин клином. Кинрей понял её стратегию.

– Я могу наслаждаться жизнью только в том случае, если делаю свою работу. Моя работа состоит в том, чтобы из переработанных пластиковых изделий производить стойкие и качественные оконные рамы. Я не для людей стараюсь, вот в чём отличие.

Катя просто промолчала. Становилось прохладно. Кинрей придвинулся ближе к девушке и спросил взглядом, можно ли её приобнять. Катя в ответ только уткнулась носом в его плечо и тяжело вздохнула. Сердце Кинрея резко забилось, а сам парень думал, смотрел на бушующую воду, на белые распустившиеся цветы-звёзды на ночном небе и вздыхал, наслаждаясь сиянием воды.

***

Свет из окна мешал спать; он бил в глаза, заставлял встать с кровати и начать что-то делать, чего, конечно же, не хотелось. Катя с неохотой приоткрыла глаза, почесала нос и сладко зевнула. Она быстро заснула вчера вечером, и теперь ей казалось, будто она выспалась на годы вперёд.

Более недели уже она жила у своего дяди. Катя никому не говорила, зачем она переехала к нему жить (потому что, наверное, толком и сама не знала). Шон – единственный из родственников, который знал её совсем с другой стороны (конечно, кроме отца и брата).

Шон и его жена жили в небольшой квартире в центре города. Детей у них не было, поэтому они с радостью приняли к себе племянницу. Они знали, что Катя убежала из дома, и не выдали её, когда Рэймонд пришел к ним «на чай». Обычно Рэй не любил заходить к кому-то в гости, будь это даже родной брат, но любовь к дочери была настолько сильна, что он начал ходить по всему городу в своё свободное время и осматривать каждого прохожего, отчего казалось, будто он был наёмным убийцей и высматривал знакомые черты своей жертвы.

– Доброе утро, соня, – прозвучал мелодичный голос. В дверь постучали, Катя откликнулась, и в комнату зашёл сам Шон.

Он был полноватым мужчиной пятидесяти лет, с умным лицом, какое обычно бывает у преподавателей математики. Его большие каре-зеленоватые уставшие глаза с лаской посмотрели на племянницу через узкие очки, рот искривился в улыбке, а большие руки весело похлопали по животу. Этот знак Катя всегда любила и узнавала: это был зов к столу. Шон поправил очки, взъерошил свои чёрные, как у брата, волосы с прожилками седины, поморщил вытянутый прямой нос в ожидании вкусных ароматов, доносящихся из кухни, и сделал реверанс. Катю очень развеселило это, она встала, подала свою руку, и они вместе будто выплыли из яркой комнаты.

– До чего доводит характер этой девушки! Мари, если бы твоя дочь убежала, что сделала бы ты? – Эрика ходила взад-вперёд по прохладной светлой гостиной и наблюдала за всеми действиями своего мужа. Рэймонд, в отличие от жены, сидел спокойно и чрезвычайно холодно поглядывал то на камин, то на Джона.

– Дорогая, успокойся. У нас разные понятия о том, что мы сделали бы в такой ситуации. Аня убегала сотни раз, но я знала, что если она сделала это, то она вернётся. Твоя дочь не будет валять дурака, я слишком хорошо знаю ход мыслей О'Конноров младших, – с этими словами Аманда ласково улыбнулась и коснулась дрожащими пальцами рубашки мужа. Джон ехидно улыбнулся, затянул сигарету и с удовольствием выдохнул густой дым, тут же растворившийся в воздухе.

– Рэй, ты ведь был у Шона, не так ли?

– Да, был.

– И ты не нашёл ни следа своей дочери? – Джона очень веселило, когда семья О'Конноров приходила к ним. Он любил контрастность в них: пока вспыльчивая Эрика постоянно наматывала круги на одном месте, Рэй с равнодушием и презрением разговаривал с друзьями, будто это был его долг, но он не хотел его исполнять.

– Ты же знаешь, что Шон не скажет ничего, пока сам не решит, что время настало. Я знаю, что моя дочь у них.

– Так почему бы нам не пойти и забрать её?! – вспылила Эрика.

– Ри, подумай: ворвёшься в квартиру, заберёшь дочь, устроишь ей дома разгром, а в ответ что? Правильно. Она ответит тем же самым, только ещё будет гулять по ночам в компании опасных ребят, чего, конечно же, не будет. Это я уже утрирую.

– Джон, разве Катя на такое способна? Вот если бы наш Кинрей так сделал, я бы его ещё поняла: у него есть Джеймс, который ну очень любит шастаться по ночам.

– А разве у Кати не Аня такая же? – упрекнул Рэй Аманду. Женщина глубоко вдохнула, давая понять, что он прав. – Слушайте, давайте этот разговор перенесём. Моя дочь отлично знает, что делает. Сама прибежит просить прощения за такую выходку, вот увидите. Джон, – обратился он к другу, – как там дела с компанией? Кинрей смог уговорить старика?

– Дуб дубом, – выдохнул Хейз. Рэймонд издал лёгкий смешок в сторону, но Джон прекрасно знал этот жест. – Знаешь, Рик всё же заинтересовался идеей. Если он подпишет договор, то мы сможем с Амандой наконец вздохнуть с облегчением.

– Эрика, а у тебя что на работе? – Аманда со своей привычной широкой улыбкой преподнесла на подносе четыре чашки с горячим шоколадом и поставила его на столик.

– Спасибо, что напомнила, Мари. У меня есть новость для тебя, кстати, – Эрика тут же успокоилась, хотя другие заметили, что успокаиваться полностью она не собиралась. Скрывая раздражённость, женщина присела около мужа, положила руки на колени и сказала: – Директор уходит в отставку.

Взгляд Аманды сразу поменялся. На её лице играли сложные эмоции, но, в конце концов, губы расплылись в улыбке.

– Да, наконец этот старый болван уходит. Со следующей недели у нас будет новый директор, моложе. До чего он красивый! Высокий, стройный; говорят даже, что холостой!

– Нам ваши служебные романы не к чему знать, любовь моя, – Рэймонд снисходительно осмотрел свою жену и кое-как натянул улыбку на лицо. Эрика махнула рукой, как бы перебивая и укоризненно делая замечание мужу.

– Если у меня будет возможность подняться к вам, – Аманда специально выразительно сказала это слово, чтобы Эрика тут же поняла, – то покажешь этого новенького?

Джон с Рэймондом заговорчески переглядывались друг с другом и указывали на своих жен, как бы сочувствуя. Солнце поднималось всё выше, и О'Конноры были вынуждены покинуть дом своих друзей к часу дня из-за неотложной уборки в доме.

Около трёх часов дня на город набежали тучи. Становилось прохладно, дул северо-западный ветер и приносил с собой влагу.

Горожане, предчувствуя мерзкую погоду, лениво расходились то по домам, то на работу после обеденного перерыва. Только подростки в это время выходили на улицу и с восторгом встречали прохладу.

– Нет, ты только посмотри! Я на неё нападаю, а она убегает! Беспредел! – закричал Тоби, размахивая по сторонам длинным тонким мечом. Он крепче схватился за мягкую рукоять из шёлка, прокрутил меч над головой и бросил его вниз, не отпуская его и следуя за ним.

Он падал с неимоверной скоростью, а когда до земли оставались считанные метры, Тоби с огромным усилием повернул меч горизонтально и резко остановился в воздухе. Перебирая ногами, парень спустился на землю и быстрым шагом подошёл к Энцо, который держал одной рукой большой тяжёлый изогнутый меч.

Этот меч принадлежал Гизиро; форма его была чуть странноватой, он блестел синеватыми и лазурными оттенками, а разделяла сам меч с небольшим лезвием на конце рукоять из стекла. Энцо внимательно всматривался в рукоять и обнаружил очень интересную вещь: рукоять была объёмной, и внутри неё буквально жил целый маленький мир; парень увидел, как переливается вода в рукояти, как миниатюрные разноцветные рыбёшки сновали туда-сюда, как бурые и зелёные водоросли обнимали тела этих рыб и будто плясали с ними. Брауна это очень напугало и поразило одновременно.

Владелец этого оружия стоял в воздухе и нервно дышал, пытаясь захватить губами больше воздуха, прямо как рыбка.

– Вот объясни мне: зачем ей тренироваться, если она постоянно убегает? – процедил сквозь зубы Тобиас, наблюдая за равнодушным взглядом друга. Энцо только провёл свободной рукой по лбу, вытирая пот, и даже не посмотрел на собеседника. Тобиаса это очень разозлило, он бросил свой меч на землю и заорал: – Ты достал уже молчать! Я тебе задал вопрос!

– Тише ты, успокойся, – ответил Энцо. – Ну, убегает она, и что? Может, это такая тактика?

– К Релу такую тактику! Мне надоело бегать за ней, как маленький мальчик за девочкой! Пусть она выйдет и начнёт нормально тренироваться!! – заорал во всё горло Тобиас, разъярённо пыхтя.

– Так ты битвы хочешь? – раздался спокойный голос сзади парня. О'Коннор тут же развернулся, топнул ногой с такой силой, что земля вздрогнула, и он успел наклониться и приподнять меч за небольшой кулон, висевший на конце рукояти.

Аня снисходительно и презрительно смотрела на приятеля, как на какое-то ничтожество, властно осматривая его меч.

– Давай, нападай.

– Я просто хочу, чтобы ты или атаковала, или отбивала удары!

Парень заметно побледнел, когда в пяти сантиметрах от своего лба заметил острый конец копья.

Оружие не было похоже на копьё. Это было одно большое лезвие с заостренными с двух сторон концами, повернутыми в разные стороны; их отделяла только небольшая фиолетовая рукоять с отверстием внутри, где постоянно позванивала одна-единственная деталь от цепи. Совсем рядом с рукоятью в лезвии были сделаны треугольники, и, как понял Тоби, именно эти треугольники помогают Ане перехватывать и держать оружие. Один конец копья отличался от другого: на нём был крохотный треугольник величиной с человеческий ноготь чёрного цвета, а на другом – фиолетового.

В отличие от меча Гизиро, Анин был лёгким, тонким и практичным. Тобиас уловил себя на мысли, что на таком оружии очень удобно готовить курочку или шашлык.

– Отличный м-меч…

– Ребят, давайте уйдем отсюда, дождь скоро пойдёт, – промямлил Гизиро, осматривая сине-чёрное, накрытое облаками, небо.

Тучи неслись стремительным потоком, обхватывая друг друга своими буро-синими лапищами и захватывая всё на своем пути; эти гиганты поглотили верхушки зданий, прикрыли своими полными влаги телами обширные территории не только Торонто, но и других городов. Прогноз погоды утешал: совсем скоро всё должно было утонуть в долгом проливном дожде.

– Давай возьму.

– Нет, он лёгкий, смотри! – оживлённо воскликнула Катя, с трудом подняв увесистый пакет с разными мелочами рода блокнотов, ручек, значков и других канцелярских принадлежностей.

– Ты настолько увлечена собиранием канцелярии?

– Нет. Прозвучит странно, но я коллекционирую коробочки. Красивые. Да и не только. Вот в чём беда моя, – девушка лучезарно улыбнулась, когда заметила доброжелательную ухмылку на лице Кинрея. – Не знаю, откуда это всё началось, но я страстно увлечена этим. Помню, что на четырнадцать лет Эн подарил мне наушники, а тогда у меня не было ничего, куда бы я могла складывать бижутерию. Вот тогда я решила переложить всё в коробку из-под наушников, и понеслось…

Парень не скрывал удивления и недоумения в своём коротком смешке.

– Так понимаю, коробки заберёшь себе, а канцелярию?..

– Да, угадал: всё отдам Ане.

– Вы просто дополняете друг друга, – пошутил Кинрей, при этом забрав из рук подруги пакет. Катя не стала сопротивляться, потому что знала, что его уже никак не переубедить. – Слушай, а как ты пишешь?

– Почерк?

– Да. Столько болтаем, а я не знаю твой почерк, – Кинрей сказал это так, будто он не знал её имени, когда спустя много дней люди до сих пор общаются.

– Ну, тогда я заберу свой блокнот, – Катя начала рыться в пакете и достала коробку формата А4, – и свою ручку. Тут же всё равно всё куплено на мои с твоими деньгами, да и подарком это не назовёшь.

– Вы часто друг для друга покупаете что-то? – поинтересовался Кинрей, глядя, как девушка открывает коробку.

– Вот такие мелочи – да. Аня обожает, когда у неё в доме много всего, ты же знаешь. А вот девать это куда-то она не в состоянии: жалко очень использовать новенькое.

Катя открыла блокнот, взяла ручку и занесла руку над листом.

– А что написать?

– Да что угодно, – пожал плечами Кинрей.

– Так всегда говорят, а другой не знает, что надо писать. Ладно, можно ерунду напишу?

– Без проблем.

О'Коннор быстро написала пару слов, остановилась, задумчиво осмотрела свои ногти и принялась писать дальше. Кинрей думал, что она вот-вот сочинит сюжет для какой-то книги, но рука её вздрогнула, девушка подняла взгляд и протянула блокнот парню.

– Я не знала, что написать, поэтому вспомнила строчку из песни…

– «Я просто хочу, чтобы ты узнал, кто я». Не знаю такой песни. Но твой почерк… вау, действительно вау!

– Да ну тебе…

– Нет, он, честно, прелестный. Такой изящный.

Кинрей говорил от чистого сердца: ему нравился отрывистый почерк, будто он думал, что человек так много хочет написать, а времени нет.

– Покажи теперь свой почерк.

– Он корявый…

– Да ладно, мы все когда-то учились.

– Так сильно хочешь?

Катя кивнула. Кинрей, тяжело вздыхая, взял ручку, наклонился над листом и быстро что-то черканул. Девушка не видела, что он писал, поэтому она выдохнула, осмотрела свои руки и посмотрела на Кинрея. Он казался ей таким странным, но было интересно узнать что-то бóльшее о нём, того, чего даже родные люди не знают.

Хейз отдал блокнот Кате с улыбкой на лице.

– «Я не способен чувствовать ничего, кроме боли». Оригинально взять строчку из любимой песни своей сестры.

– Ничего в голову не приходило. В последнее время только она и заедает в мыслях.

– А знаешь, мне всё равно нравится твой почерк. У тебя буква «м» так забавно выходит, кстати.

– Это из-за отца. Я подглядывал в его документы в детстве и нашёл какую-то бумажку. Я думал, что она не нужная, а это была квитанция на оформление кредита. Родители тогда решили сделать небольшой ремонт. Я запускал эту бумажку самолётиком через весь дом…

Катя засмеялась. Снова этот смех, эти по-доброму прищуренные глаза, небольшие морщинки у уголков губ…

– Отец заметил пропажу, и потом мне пришлось её реставрировать. Тогда папа заметил, что у меня проблемы с правописанием, и взялся за меня. Он так же пишет эту букву.

– Меня научил писать тоже отец. Мама говорила, что если я родилась девочкой, то и почерк у меня должен быть соответствующим.

– Странно это.

– Не то слово.

Ребята замолчали. Они сидели в парке Ройвуд, наблюдая за вечерними походами горожан. Тут почти никого не было. Девушка подумала, что именно такая погода и такая тишина должна постоянно преследовать их вдвоём, будто кто-то запланировал именно такую тихую встречу. Как бы там ни было, Катя была рада находиться рядом с Кинреем вне зависимости от погоды и количества людей на улице.

– Ты знаешь, – прервала тишину Катя, – что Джеймс уехал с братом?

– Куда это? Они даже не сказали.

– В Монреаль. Там неотложные дела решить надо, как мне передали.

– Они будут снимать что-то?

– Точно не знаю. Джеймс мало говорит про работу.

– А Мэри что?

– Мэри с Джойс дома сидит, отдыхает от работы.

Снова тишина. Кинрей смотрел на траву и заметил на одной из травинок каплю. Их тут же стало больше, капли начали падать на одежду парня, и Кину пришлось поднять голову вверх. Над районом сгущались тучи.

– М-да… – промычала Катя, заметив облака.

– Не против? – как только Кинрей сказал это, Катя насторожилась: не против чего?

Она повернула голову к парню и заметила его руку, намекающую на то, что её точно надо взять. Когда она взяла за руку парня, то почувствовала резкую непродолжительную боль в груди, ноги её оторвались от земли, и Катя не поняла, что они стоят в воздухе.

– Можно я возьму тебя за талию? – прозвучал будто издалека голос.

– Тебе не мешало это делать на выпускном, – еле выдавила из себя девушка. Кинрей усмехнулся, приобнял Катю за талию и молниеносно полетел вверх, прямо к дождю.

К огорчению Кати, этот полёт был не таким захватывающим, как первый. Ощущение свободы больше сковывало, чем заставляло кричать от счастья. Не та свобода была, как в первый раз. Она причиняла Кате боль, слабую, но действенную. Катя просто знала, что уже невозможно почувствовать то же самое, но она вспомнила, как окунается в песню, если долго не слушала её, и теперь девушку снова охватила та волна наслаждения и первой свободы.

Кинрей крепко держал свою подругу за талию, рассматривая внизу людей и машин. Они летели над крышами зданий и вскоре совсем скрылись за тучами.

Что-то очень яркое и блестящее заманивало туристов к себе. Когда люди подходили к нему, то каждому становилось не по себе то ли от восторга, то ли от страха.

Перед людьми стояла настоящая гордость и визитная карточка Торонто – Си-Эн Тауэр. Во всей своей красе эта башня возвышалась над землёй и тянулась вверх своей остроконечной верхушкой. Искусственные встроенные лампы поочередно меняли свой цвет, переливались сиянием фиолетового, синего, оранжевого и зелёного цветов.

Дождь всё так же беспощадно бил по земле, брызги летели в разные стороны. Было слышно, как грохочет в небе, будто где-то близко заиграли барабанщики, отчетливо и точно ударяющие по инструментам. Такая музыка хмурого неба очень понравилась Кате, но немного напугала Кинрея: он задумывался уже о том, правильным ли оказалось решение пригласить девушку на свидание в столь красивое место.

Когда пара долетела до крыши, Катя встала на бетон и подняла голову вверх. Капли дождя разбивались о её нежную кожу, стекали по щекам, шее и ключицам.

– Кать, прости, что так получилось.

– Как?

– Что начался дождь…

– Но ведь не от тебя зависит погода, – слабо улыбнулась Кинрею девушка. – К тому же, давай залезай.

Кинрей повернул лицо к Кате и увидел над ней какие-то странные зелёные соты, скрывающие её от дождя. Парень удивился не меньше, когда Катя присела на такие же соты, лежащие на бетоне. Он хотел что-то сказать, но тут же решил, что будет глупо с его стороны указывать, поэтому он поспешил присесть около подруги.

– Эти… соты? Откуда? – спросил Хейз через несколько минут.

– Это мой виариин, – просто ответила Катя. Она поставила пакет около себя и прижала колени к груди. – От отца достался. Знаю, что выглядит странно, но эти соты помогают мне защищаться от дождя и попадать в любой уголок Земли, если я захочу, конечно же, – улыбнулась на этих словах девушка.

– У Рэймонда зелёный, не так ли?

– Да. У нас с Тоби был выбор: я выбрала только соты, а он забрал весь остальной виариин.

– Поступила как хорошая старшая сестра, да? – оскалился Кинрей, что очень не понравилось Кате, но она всё же улыбнулась и вяло ответила:

– Просто этот чудак хотел забрать себе самое лучшее, а я знала, что с таким виариином придётся несладко. Я наблюдала, как он сжирал здоровье отца.

– Рэймонд был болен из-за этого?

– Выглядел неважно. Бóльшую часть взял Тоби, поэтому отцу стало намного лучше.

– Виариин матери перешёл к Ане сам. Она не просила… ей пришлось взять его только из-за Ниарата.

– Несладко ей приходится, да? – спросила Катя, оглядывая вокруг себя бетонные конструкции.

– Не представляю, можно ли спокойно жить с тем, что ты должен постоянно слышать и видеть лица тех, кто попадает туда.

– Я всё время хотела спросить: у тебя же есть виариин Ниарата?

– Ну, – промычал Кинрей, повернувшись корпусом тела к девушке, – да, он есть, но я стараюсь не использовать.

– Понимаю.

Время летело незаметно. Небо всё так же было затянуто тучами, как чёрным покрывалом, укрывающим собой всё и вся.

– Катя, – начал Кинрей, – как думаешь, ты бы смогла сама начать разговор с незнакомым тебе человеком, если тебе просто скучно?

– Просто скучно? Брось, я бы скорее убежала домой. А что?

– Просто была ситуация… Как-то раз, – Кинрей повернулся всем телом к девушке и внимательно смотрел впереди себя, – я ехал в автобусе. В Сан-Франциско я был из-за работы, да, но мне пришла в голову идея: почему бы не съездить развеяться куда-то? Я нашёл экскурсию в какое-то место и решил, что это идеальный вариант отдохнуть от работы. Так вот, сзади меня сидел мужчина лет сорока, может пятидесяти. Было холодно, и даже очень. Он что-то сделал, я не помню, может, он хотел прикрыть окно. Я помог ему, он поблагодарил меня, и мы начали общаться. Честно, точно не помню, с чего начался разговор, но разговаривали мы за семьи. Он ехал на эту экскурсию с целью повидаться с сыном. Я понял в тот момент, что это не так сложно – заговорить с незнакомцем. Я был очень рад, что он рассказал мне про свои цветы и внуков. Мне почему-то хотелось говорить с ним ещё и ещё, но, осознав, что мы приехали, он просто улыбнулся, попрощался и ушёл.

Катя внимала его словам. Она поверить не могла, что Кинрей так рисковал: разве можно так просто заговорить с незнакомым тебе человеком? Разве нет какого-то страха перед разговором, если это всё окажется ложью?

Девушка боялась что-либо сказать в ответ. Она всё думала: Кинрей мог бы и не говорить с ним, но как они начали общение? Парень не помнил, с чего всё началось, а должен был? В такие моменты никто не задумывается, как и зачем он начал что-то без цели. Просто так. Но Катя поняла, что, возможно, только этот разговор стал символом того, что зародилось в голове Кинрея на эту тему.

– Есть что-то прекрасное в общении с незнакомцами: ты не знаешь их жизни, но тебе поистине с ними приятно общаться просто так, – после нескольких минут молчания Катя смогла выдавить из себя хоть какие-то слова. – Замечал, что никто никогда не говорит своего имени? Это ведь тоже отчего-то прекрасно: сидеть и рассказывать незнакомому человеку свои чувства и эмоции, которые не можешь иногда разделить с близкими. Это и называется душой – установить контакт даже с незнакомыми людьми, понимаешь? Наверное, здорово так сидеть, болтать ни о чём, думать о далёких временах и мечтать о будущем. Да, Незнакомец? – Катя едва улыбнулась и повернула голову к Кинрею. Парень тихо рассмеялся и кивнул в ответ. Он вдруг вспомнил, как девушка решила назвать его таким прозвищем и мягко улыбнулся.

– Думаю, что даже незнакомые люди могут почувствовать твою беду, как бы ты не пытался её скрыть. Иногда именно незнакомые люди становятся частью твоей жизни, и с их приходом ты живёшь, – парень сделал выразительную паузу на последнем слове и замолк. Он устремил свой взгляд на чёрную пелену дождя, смешавшегося с тёмным небом.

Катя не сводила глаз с парня. Девушке казалось, что она знает его всю свою жизнь, но её задело иное: он действительно думает, что она смогла пробудить в нём что-то другое?

От этой мысли Катя поежилась и, когда собиралась сесть удобней, случайно дотронулась до руки Незнакомца. Кин моментально среагировал и чуть дрожащими пальцами прикоснулся к пальцам Кати. Оба повернули головы друг к другу. Парень оторопел от вечного сияния глаз девушки и нежно сжал её ладонь.

Девушка много читала, что чувствуют женщины от первого прикосновения. Не интимного, вовсе нет, – от того, что чувствуют от сжатия в груди, от первого объятия. В книгах так всё ярко описано, что ты буквально начинаешь им верить, и у тебя появляется надежда, что и с тобой произойдут какие-то чудеса, что ты встретишь своего единственного. Но это книги, и Катя знала, что в жизни всё намного сложнее и скучнее.

Первые прикосновения имеют свойство запоминаться на всю жизнь: они въедаются в кожу и прочно заседают, напоминая о себе болезненными шрамами. Это высказывание Катя прочитала в одной из книг, которую она уже совсем позабыла.

О'Коннор именно этого и боялась, что её первые прикосновения должен был делать кто-то другой, а не Кинрей. Но у неё не было выбора: она хотела разделить этот миг именно с Незнакомцем.

Девушка вспомнила танец с парнем и все последующие их совместные встречи. Она ведь даже и не думала о том, как он до неё дотрагивался, как он смеялся с её шуток; она приняла это всё как должное, как то, что должно было произойти. Катю всё больше удивляло, насколько странно приходится жить, зная, что в любой момент может произойти всё что угодно. И приведёт это тоже к чему угодно. «Смешно жить, зная, что мир вроде и простой, и сложный одновременно, а ты ничего не понимаешь».

– Ты когда-нибудь думал о том, какое значение имеют прикосновения? – голос Кати еле дрожал, но тепло от горячих рук парня до сих пор наполняло девушку изнутри. Кин всё так же пристально смотрел на Катю и едва положительно кивнул.

– Прикосновения тоже играют важную роль в общении. Ты можешь лучше узнать человека по тому, как он впервые дотронется до тебя, что он будет чувствовать, глядя в глаза собеседника и что ты почувствуешь от этого, – Кин попытался не смотреть на Катю, но ему это плохо удавалось. С каждым взглядом он прекрасно понимал, что значит для Кати это всё: она ни разу не чувствовала такого. Парень считал, что она рада сейчас держаться с ним за руки, но и в то же время он ненавидел себя за то, что тоже страшился этого.

Сомнения насчёт чувств его грызли с самого детства, ведь парень ещё не испытывал такого огромного прилива сил. Он не считал себя романтиком: Кинрей замечательно знал, что гормоны любви не долговечны, да и именно они вызывают такие расстройства в человеческом мозге. Но кто сказал, что срок годности этих гормонов только три года? Кин хотел знать, насколько долго они смогут прослужить, но в тот момент он осознал, что ему как-то всё равно на скупые биологические термины. Он впервые осознал слова профессора Вильямса: «Умом и наукой чувства не познаешь. Делайте необдуманные действия – иногда они могут помочь любить».

Они так и сидели, взявшись за руки. Этот момент стал решающим не только для них, но и для остальных ребят.

Глава Ⅳ.

Скорбь и праздность

Пасмурный, ничем не примечательный день. Облака снова густо накрывали город, бушевал неслабый ветер, а жители не горели желанием выходить на улицу. Почему-то им перестала нравиться такая погода: сильно быстро всё поменялось к худшему. Несколько сайтов прогноза погоды всё же до сих пор радовали: ближе к концу недели обещалось потепление – долгожданные двадцать градусов тепла – именно та погода, которая нужна летом. Единственной на ту минуту, кого не радовала эта новость, была Катя.

Целый месяц и один день девушка не собиралась возвращаться домой из-за банальной ссоры с матерью. С чего бы это ей не вернуться сразу? Она и сама не знала; единственное, что можно знать наверняка, – больше такого не произойдёт.

Она приобрела ценный опыт: самая дурная мысль может жить настолько долго, что в некоторые моменты начинаешь понимать, что тебе живется лучше в «новой» жизни, чем в «старой». Катя осознала, что лучше иногда жить в реальности, чем путешествовать по созданной самим собой иллюзии и фантазии того, чего тебе никогда не достичь. Понимание этого жестокого правила и будущего кредо поразило девушку и на физическом уровне: она заметно подтянулась, стала больше проводить времени с друзьями и общаться в реальности, а не Интернете.