Текст книги "Дом воспоминаний"

– Да! Джей постоянно рычит на меня, если я хочу помочь ему, к примеру, перейти дорогу. Мне просто жаль, что он… в таком положении.

– Но ты знаешь, почему?

– Конечно же. Он много рассказывал про Лериану и обещал мне показать её.

– Думаю, когда-то сможет. Сейчас там меняется всё.

Время летело быстро. Неловкую паузу нарушил пронзительный гудок сирены полицейской машины, рванувшей за такси. Парень повернул голову и осмотрел Катю.

Кин не сводил глаз с О’Коннор; ему казалось, будто перед ним сидит его давняя знакомая, про которую он знает всё, будто они знакомы целую вечность. Он не мог выразить словами то, что творилось внутри: слова и манера речи, движения и поведение Кати завораживали парня, а её спокойные, иногда и траурные глаза пробирали до дрожи в голосе. За эти дни Кину хотелось всё больше и больше находиться рядом с девушкой, ещё детальнее узнать её; он чувствовал себя хорошо, находясь рядом с ней, будто ему дали всё, что он хотел.

«Влюбился? Знать человека буквально неделю-две и осознать, что… ничего глупее я не слышал! Нет, я не люблю её и даже не влюблён, на этом поставили точку. Я просто хочу узнать. Узнать… а что?»

Кин много читал: о приключениях в затерянных мирах, о сложных судьбах людей, которым жизнь постоянно вставляла палки в колёса, читал много научной фантастики, фэнтези и… про любовь. Да, как бы банально это не звучало, а Кин так же любил почитать что-то в стиле тех самых любовных романов, где обязательно должна быть любовь и драма, смерть и осознание смысла жизни без любви. Он читал о трагедиях и отношениях, но он вовсе не знал, что означает любить в современном мире.

Парень боялся лишь одного – своих сомнений и нерешительности, ведь, по сути, с ним такое происходит впервые. Для него эти чувства (можно ли назвать интерес?) были вроде сложного кроссворда, на который есть верный ответ, но нет смелости заполнить клеточки.

Но это создание, сидящее рядом с ним, удивлённо и глупо осматривающее чуть ли не каждого прохожего, дало подсказку. И Кин знал свой ответ. Было ясно лишь одно: упустив шанс, ничего не получится. Именно это чувство не терпит время и нерешительности.

***

Прошло несколько дней после прогулки Кати и Кинрея. Уже все знали, что между ними что-то родилось: Катя считала, что это лишь обычный интерес к молодому человеку, которого она знала ещё с детства, а вот Кинрей думал иначе. Парень вовсе не хотел считать это обычным интересом или увлечением, ведь он всегда отдавался человеку на все сто процентов и хотел, чтобы человек доверился ему так же.

Эти две личности при встрече действительно становились другими; как ни посмотри на них, а в компании друзей каждый смотрится обыкновенным, каким был раньше, но всё же появился какой-то изъян, семечка внутри каждого, которая начала покрываться трещинами, будто она скоро разорвётся от того, что совсем новое, неожиданно приятное вырвется на свободу. Особенно это пугало Аню.

Девушка понимала, что нельзя запретить своему старшему брату общаться с её подругой, и тем более прерывать расцвет таких нежно-странных и мягких чувств. Она отлично видела, что всё пошло по её плану: она подтолкнула их к первому танцу, а решительный гол в их жизнях забил Джеймс, позвав друзей прогуляться.

«Хитрый петух. Учуял мои намерения».

Но всё же, как бы от этого, с одной стороны, не было приятно и радостно, а пугало то, что Кинрей мог оставить её – родную кровь. Необъяснимое желание остаться в полном составе семьи до конца своих дней одолевало девушку всё чаще и чаще, и она не могла даже сказать об этом родителям, которые смогли бы помочь в этой ситуации.

Тем не менее, ей приходилось все свои пугающие и ужасные мысли делить с неодушевленным предметом – дневником, подаренным на её четырнадцатилетие Васильком. Дневник с белоснежной акварельной бумагой, прочерченный поперёк кое-где линиями, а кое-где клетками, был наполнен рисунками, зарисовками, записями, наклеенными интересными статьями об известных личностях. Этот дневник – целая энциклопедия об интересах, страхах и желаниях Ани; она берегла его всеми возможными способами.

И вот сейчас девушка сидела за столом и снова что-то записывала в свой ежедневник. Странное занятие для такой экстравагантной личности, как Аня.

Можно было заметить, что почерк Хейз был утончённым, с характерными для прописи закорючками, но до того мелкий, что даже здоровому человеку нужно было надевать очки, чтобы рассмотреть буквы. Её научила так писать Аманда, которой, как ни странно, свойственно писать размашисто.

Отложив тонкую шариковую ручку в сторону, девушка сложила руки на колени и слегка покачала головой в разные стороны.

Погода радовала: солнце светило вовсю, изредка прикрываясь густыми кронами тополей и клёнов; раздавались тоненькие, наполненные серебряным звучанием горного ручейка, голоса птиц. Был по-настоящему летний денёк, тёплый, в который не хотелось что-либо делать.

Ане было скучно сидеть дома одной: родители до вечера на работе, братья, как обычно, разошлись каждый по своим делам, а Катя перебиралась жить к дяде Шону. Аня прочитала все двести с лишним сообщений от подруги и в очередной раз упрекнула себя на мысли, что такой переворот в спокойной жизни О’Конноров просто необходим. Ничего лучше не решив, девушка достала из-под стола в укромном шкафчике свою сумку, положила туда кошелёк, ключи, блеск для губ и бутылку минеральной воды. Если дома делать нечего, то скуку можно развеять только в компании приятелей. Именно с такой мыслью Аня открыла окно, села на подоконник и выпрыгнула. Тело моментально ощутило холодный поток, но через пару секунд он прекратился, и Аня застыла в воздухе.

«Не помню, чтобы в последний раз я так медленно решалась куда-то пойти».

Закрыв окно и взмыв высоко в небо, она почувствовала ту же раскованность, когда гуляла в компании друзей. Не медля ни секунды, девушка повернула в сторону и с радостной улыбкой на лице полетела к дому Энцо.

Небольшой двухэтажный дом ничем не отличался от остальных; разве что дом не был окружен какой-либо растительностью. Родри Браун не любил цветы, поэтому двор был чист и вполне хорошо выглядел без них.

Энцо привык к постоянному отсутствию дяди, но в этот раз он задержался намного дольше, чем обычно. Нет, парень не сидит голодным: дядя постоянно высылает ему деньги; для племянника ему было ничего не жалко. Родри был скуповат на нежности, и Энцо понимал, что если он высылает деньги курьером и с чем-то интересным, то так он показывает, что очень соскучился по дому и парню.

Дяди не было уже более полугода. Он работает переводчиком у одного своего старого приятеля, который сейчас пытается наладить отношения с директором компании «FallSmith Prothesis Company» – крупнейшей компанией по производству протезов и медицинского оборудования, находящейся во Франции.

Энцо понимал, что эта командировка многого стоит. Он был очень терпелив; Родри даже шутил по поводу этого всегда, когда подвернётся случай.

Парень любил проводить своё свободное время в тишине или заниматься разбором чего-либо: то починит системный блок, то разберёт и снова соберёт подаренный ему Тоби 3D-пазл. От нечего делать Эн вычищает от грязи духовку, постоянно убирается в доме по несколько раз за день, смотрит телевизор, учится готовить что-нибудь новое, читает новости и книги, стрижет траву во дворе – делает всё, чтобы занять себя чем-то и не помереть от скуки. Лишь иногда он выходит прогуляться, забыться, уйти от этой вечной рутины. Ему не нравится лето только из-за того, что Родри постоянно в разъездах.

Сейчас ему было не до раздумий насчёт отъезда дяди, потому что в дверь неожиданно позвонили.

– А? Ага? Это кто? Дядя Родри? – крикнул с кухни Тоби с набитым ртом. Как обычно, он уже уминал за обе щеки очередной сэндвич с ветчиной и тягучим сыром.

– Ура! Наконец! – вскрикнул Гизиро, сидя перед телевизором. Он добрался до очередной пачки чипсов, открыл её и положил на диван, повернулся лицом к двери и повёл бровями. Энцо открыл двери и тяжело вздохнул, охнул и смутился: перед собой он увидел не дядю, а подругу.

– Привет, – промычала Аня.

– Здравствуй. Что такое?

– Дома скучно. Можно с вами?

Энцо окинул взглядом двор, кивнул девушке и закрыл за ней дверь. На лице Гизиро расплылась улыбка при виде сестры.

– А где Кинрей?

– Он у Рика с отцом. А ты чего не с Катей?

– Она у Блэрри снова. Кстати, вы знали, что она поссорилась со своей мамой и готовится к переезду к своему дяде?

– Что? – удивились парни. Гизиро скорчил недоумевающее лицо, а Браун только хмыкнул.

– Ага! Я сама в шоке. Только пожалуйста, не говорите никому, что я вам об этом рассказала.

– Хорошо, – Энцо помог снять рюкзак Ане.

– Дядя Родри, Вы не волнуйтесь, мы всё… – начал Тоби и тут же остановился. От изумления он приоткрыл рот и выглядел очень смешно с раздутыми щеками, за которыми прятался не один полусъеденный сэндвич. Аня озадаченно осмотрела его и сказала:

– Приятного аппетита.

Тоби от неловкости проглотил всё и кивнул. Аня прошла дальше, села на диван и осмотрела гостиную. Светло-серые обои гармонично смотрелись с тёмным паркетом, мебель была обычная: в правом углу, прямо перед ребятами, стояла длинная стенка цвета молочного дуба, на ней телевизор и разнообразные статуэтки. Энцо всегда называл их пылесборниками. Вся гостиная была сделана в стиле минимализма; именно это и нравилось Ане, что ничего не мешает и лежит на своих местах.

– И что вы делали?

– Да так. Сперва потренировались, потом устали, пошли к Энцо, а сейчас нам тоже скучно. Что предлагаете делать? – спросил Гизиро, взяв в руки пачку чипсов.

– Тренироваться? – предложил Тоби. Все закачали головами в знак несогласия. – Ой, раз такие ленивые, тогда посмотрим фильм.

– Если ты опять включишь своего «Рождённого», то я тебя убью, – вздохнул Энцо, присаживаясь на спинку дивана.

– Мы его даже не смотрели!

– Да, в четыреста двадцать восьмой раз пока не смотрели, знаешь ли. Может, что-то лучше придумаем? – уставший Гизиро уже не мог взять любимый снек – у него начал болеть живот.

– Так предлагайте варианты, – ответила девушка.

Парни замялись. Аня поняла, сокрушённо вздохнула, встала и вышла из дома. Тоби смотрел на её поведение с каким-то странным негодованием. Он её отлично знал, ведь Катя на любом празднике всегда была с ней. Если бы у него была такая же сестра, как Аня, то ему жилось бы весело, – так думал про себя Тобиас. Вечно непредсказуемая, азартная, весёлая – почти двойник О’Коннора.

Тоби был совсем сорвиголовой. Он был похож больше на Эрику, чем на Рэймонда, хотя отношения с отцом были намного лучше, чем с матерью. Парень иногда совсем не понимал женщин, поэтому даже не знал, как проявить к ним знаки внимания. Отец как бы научил, что можно делать, а что нет, но в юной пустой голове летали разные мысли, а советы надолго не засиживались.

– Ладно, куда она пошла? – поинтересовался О’Коннор.

– А ты у неё спроси, – ухмыльнулся Энцо, открыл дверь и вылетел за пределы дома. Гизиро рванул за ним, перед этим пожав плечами в ответ на полный недоумения взгляд Тоби.

– Я что, снова последний?! – крикнул он вслед, а затем встал и взлетел, оставив за собой небольшой бушующий поток ветра, который захлопнул входную дверь.

Далеко в небе засветились две яркие фигуры, каждая отливающая то фиолетовым, то персиковым цветами, которые растекались на фоне лазурного неба как акварель в воде. Эти две фигуры отдалялись, пока совсем не скрылись из глаз. Тобиас нервно пробурчал гадкие слова, и тут всего его подхватило какое-то мерзкое и слизкое на ощупь тело, и с диким от страха криком парень помчался подальше от назойливого змея. Где-то далеко раздался истерический смех, и Тоби увидел Энцо с Аней, держащихся друг за друга, чтобы не упасть на землю со смеха.

– Что это такое? Седина?! В тридцать два года? – изумлённо воскликнула девушка, поправляя свои чёрные волосы с яркими синими кончиками. Её тёмные карие глаза, так сильно похожие на свежие зёрна арабики, с насмешкой оглядывали виски брата.

– Да ладно тебе, это из-за стресса на работе, – отмахивался от неё мужчина. – Ты посмотри на Джеймса: в свои почти девятнадцать выглядеть на тридцать с лишком не очень круто, да, братик?

– Тебе до меня ещё очень далеко, Лукас, – оскалился Джеймс в ответ на такую же белоснежную задорную улыбку брата. Семья Блэрри отличалась общей чертой – широкой улыбкой, которая придавала им шарма и долю иронии. Катя наблюдала за ними не без смеха.

В прохладную огромную гостиную вошла среднего роста женщина с подносом в руках, на котором весело позванивали стеклянные сервизные чашки с кофе. Она присела, поставила поднос на прямоугольный журнальный столик и обратилась к Кате:

– Джеймс мне рассказывал, что у вас с Кинреем завязалось что-то. Это правда?

– Катя! С Кинреем! Почему ты молчала?! – радостно взвизгнула черноволосая девушка.

– Мэри, наши уши не вечны. И почему Кинрей ничего мне не сказал? Вот интриган, – улыбнулся Лукас. Покрасневшие щеки Кати заставили других засмеяться, а за подругу вступился Джеймс:

– Мам, ну чего ты смущаешь бедную Рамми? Да, возможно, что-то родилось.

– Мы не встречаемся, Джойс, – еле выдавила из себя Катя.

– А я думала, что наоборот, – вздохнула Мэри.

– Женщины… вам лишь бы обговорить любовные дела.

– Кто бы говорил! Пять лет встречаешься с девушкой и никак не можешь сделать ей предложение. Он мне все уши про неё прожужжал, – упрекнула старшего брата Мэри.

Катя разразилась смехом. Она так давно не слышала и не видела этих двух замечательных людей. Лукас Блэрри был почти копией Джеймса: такие же соколиные глаза, приспущенные веки, острый прямой нос с небольшой горбинкой, чёткие красивые скулы, густые смолистые брови. Отличались они лишь прическами: у Лукаса была короткая стрижка с выбритыми на висках узорами. Сам мужчина был ни худой, ни толстый: нечто среднее, с небольшим животиком. О’Коннор отлично знала его с самого детства: он был второй нянькой Джеймсу и ей, когда Джойс не могла смотреть за детьми.

Мэри кардинально отличалась от братьев: ни скул, ни острого носа, ни зелёных глаз – ничего этого не было в ней. Однако всё было в ней молодо и изящно: большие карие глаза, чуть вздёрнутый носик, тонкие губы карминного цвета, чёрные спокойные брови. Мэри была самой обычной девушкой с самой обычной внешностью; она не отличалась чем-то от других, не было в её внешности чего-то странного или чудесного. Именно это и привлекло судей модельного агентства. В свои двадцать три года она была слишком худа; единственное, что не нравилось ей в её теле – возможность стать такой же, как Аня.

Лукас и Мэри стали для Кати почти братом и сестрой, и не удивительно, что она сбежала к Блэрри после крупной ссоры с матерью. Джойс любила её не меньше своих детей и своим видом напоминала Аманду: светлые, но в отличие от Хейз, длинные волосы, белые нежные руки и яркие глаза. Эти глаза были похожи на дорогой сапфир, на лазурную гладь моря, обнимающего собой песчаное дно, полное тайн и загадок. Джойс Блэрри очень любила своих детей, хоть и не показывала этого.

– Как там твои родители, Кать? – спросила Мэри. – Давненько я с ними в карты не играла.

– Мы поругались с мамой, и я убежала из дома. Отец очень зол на меня, я даже чувствую его гнев.

– Ну ничего себе… Катя наконец нарушила свои принципы! Это можно и отметить, – развеселился Лукас, взяв свою чашку кофе.

– Бесстыдник, – вздохнула Джойс. Она осмотрела рюкзак Кати и спросила: – Может, ты останешься? Мэри и Лукас будут у своих друзей, а Джеймсу некогда даже посидеть с матерью.

– Не слыхано… – возмутился Блэрри младший.

– Мисс Блэрри, я бы с радостью, но у дяди Шона есть весомая причина забрать меня к себе. Моя мать мне голову откусит, если узнает, что я попросилась к Вам в дом.

– Что ж, а кто тебя проведёт туда?

– Я. Я отведу её к О'Коннору, – отозвался Джеймс и хитро улыбнулся: – Если, конечно, её по дороге не украдёт какой-то болван с бородой.

Лукас только хотел что-то сказать, как его перебил телефонный звонок. Семья Блэрри с одинаковыми язвительными улыбками переглянулась и посмотрела на Катю.

– Ну, бери, – максимально равнодушным голосом произнёс Джеймс. На экране высветилось имя звонившего, и Катя в порыве страха тут же отключила. На неё вытаращили глаза, а потом, опомнившись, девушка смущённо набрала номер и шёпотом произнесла:

– Да, привет. Извини, что отключилась… Я? Свободна, да… Выйти? Куда?.. Да, без проблем, минут через двадцать буду на месте… Да, удачи…

В ответ на вопросительный взгляд Джойс Катя лишь пробормотала под нос слова благодарности за то, что приютили её, обняла Лукаса с Мэри и, подобрав рюкзак, поспешно вышла из дома. Джеймс громко зевнул и молча последовал за подругой.

– Кинрей? – как бы ненавязчиво спросил Блэрри, догнав подругу. Девушка коротко кивнула и поправила сползающую бретельку бюстгальтера настолько незаметно, как смогла. К сожалению, бретелька сползала дальше и дальше, бедная девушка уже мучилась и поднимала плечи с руками, чтобы добиться результата. – Не переживай ты так, у всех первый раз неудачный обычно, – пожал плечами Джеймс, забрав у подруги рюкзак. Ошарашенная Катя попыталась докричаться до друга, но тот был уже очень высоко в небе.

Кинрей стоял напротив Dominion Public Building и всматривался в каждого прохожего. Спустя время парень понял, что засмотрелся на пожилого мужчину с тростью в левой руке, и быстро, чуть смущённо отвёл взгляд.

Парень очень любил рассматривать людей, изучать их родинки, уставшие черты лица, мешки под глазами, неровные брови, острые скулы, выпуклые набрякшие глаза. Однако вместо всего этого он теперь постоянно видел перед собой огромное количество веснушек и родинок на загорелом лице, тёмные синие глаза с воздушными и изящными ресницами, блеклую улыбку персиковых потрескавшихся губ, прямой уверенный взгляд.

Кинрей не понимал до этого момента, как люди могут зацикливаться на каком-то одном предмете или человеке; думал, что люди выдумывают это ради того, чтобы восхвалить чувство любви. Ему казалась такая идеализированная любовь самой настоящей чушью, которую только смогли придумать люди. Парень считал, что любовь никогда не может быть идеальной, то есть без ссор, криков, предательств. Он даже завидовал сейчас Тобиасу, Гизиро и Эну: эти ребята ещё не понимают, насколько они счастливы жить без терзаний души, когда в твоей голове нет ничего, кроме воспоминаний об одном человеке.

Кинрей ходил взад-вперёд, ожидая девушку. Он тихо бурчал себе под нос что-то, то и дело пряча руки то в карманы, то за спиной. Выглядел парень слегка нервным и напуганным. Его немного трясло даже, ведь он не знал, что с ним творится. Такого он никогда ещё не испытывал. «Уж не банальный ли это страх перед девушкой? Вы знакомы, успокойся. Она тебя не укусит и не побьёт». Слова Гизиро каждый раз всплывали в памяти Кина, и от них становилось чуточку легче.

– Кин!

Парень повернул голову вправо и встретился глазами с Катей. Его скромная улыбка очаровала девушку.

– Я рад тебя видеть.

– Я тоже. Ну, что будем делать?

– Может, ты хотела бы посидеть где-нибудь? Я знаю одно место, – сказал Кинрей, внимательно следя за девушкой. Вместо неё ответил её желудок: он громко забурчал и застонал от долгой голодовки. Катя виновато потупила глаза и сжалась, чтобы больше никто не услышал рёв. Кину всё стало понятно без слов, поэтому он подхватил Катю под руку, неопределённо кинул взглядом в сторону и пошёл вместе с девушкой, радуясь, что всё идёт по его плану.

Лица присутствующих освещались маленькими круглыми лампами, завивающимися каждая по-своему, будто только распустившийся цвет сакуры на ветвях. Помещение было обустроено просто и со вкусом: чёрные кожаные стулья и широкие дубовые столы придавали некой мрачности ресторану; нежно-персикового цвета тюли прикрывали гостей от нежелательных глаз людей, которые тоже хотели просто посидеть и отдохнуть от дневной рутины. Около барной стойки толпились люди, ожидая свой заказ, а бедный бармен крутился на одном месте, перемешивая и собирая коктейли, да так закрутился, что случайно перепутал напитки клиентов. Работа кипела и на кухне, откуда разносились такие ароматы, что, только войдя в ресторан, сразу же хотелось всё бросить и податься в ту комнату, где рождается любовь. Тусклый свет ламп придавал загадочности и навевал желание окунуться в крепкий сон.

Перед Катей положили меню, и глаза девушки тут же разбежались: на картинках так всё аппетитно выглядело, что девушке пришлось сдержаться, чтобы не заказать всё меню.

Ребята сидели в укромном месте на мягких креслах; с правой стороны от них находилась стена с уходящими вглубь полками, сплошь уставленными книгами, журналами, кроссвордами и газетами; Катя бегло осмотрела коллекцию и улыбнулась при виде нескольких книг.

Кинрей уже давно определился с выбором и ждал, пока девушка выберет хоть что-то. Он смотрел на неё так пристально и нежно, что сбоку казалось, будто они были настоящей парой.

– Ну что? Выбрала? – голос парня разбудил Катю и отвлёк от изучения меню. Девушка в ответ лишь горько вздохнула. – Или ты перехотела?

– Я готова съесть всё, что они там приготовят, – пробурчала она в ответ, и Кину стало веселее.

– Значит… Две порции карбонары, два яблочных сока и два салата из артишоков?

– Сок лучше томатный.

– Как скажешь. А как долго ты хочешь быть у Шона?

– До того момента, пока мать остынет. Она долго может злиться.

– А если ты своей пропажей делаешь только хуже?

– Если честно, – начала Катя, но тут же к ним подошёл официант, и Кинрей быстро заказал всё, что пара надумала. Потом девушка продолжила: – Если честно, я понимаю это, но мне так хочется… свободы. Я никогда, да, никогда так не делала, и знаешь, мне от этого так приятно. Никто не держит, чувствую такую… лёгкость?

– К сожалению, не могу понять. Однако порыв, возможно, знаком. А кем ты хочешь стать?

– Хирургом, но пока не знаю. Отец говорит, что для такой профессии нужна храбрость и хладнокровие.

– А они у тебя есть?

Катя пожала плечами.

– Значит проверим это, – ухмыльнулся Кинрей. Девушка вопросительно подняла брови, ожидая объяснений, но их разговор прервал официант, извинившись и сказав, что придётся немного подождать.

Через минут пятьдесят паре принесли еду. Катя чуть было не накинулась на пасту, но вовремя одумалась и аккуратно начала есть.

Кинрей с наслаждением ел и изредка шутил, заставляя девушку то краснеть, то прикрывать набитый едой рот. Конечно, не всегда ему удавалось удачно пошутить, но Катя быстро начинала разговаривать на другую тему, и эта изворотливость ещё больше приворожила парня к девушке.

Они смеялись, общались о своих семьях, рассказывали друг другу про годы, проведённые в школе; часто становилось нечего сказать, но ребятам не было от этого как-то некомфортно. Вначале Катя чувствовала себя виновато перед парнем за то, что не в состоянии продолжить разговор, но затем Кинрей объяснил ей, что обожает такую тишину, ведь так собеседники придумывают больше тем для разговора.

Катя с самого начала поняла, что парень не просто так позвал её гулять. Она оказалась права; после двух часов обеда Кинрей загадочно показал глазами на выход. Перед тем, как выйти, ребята успели и разругаться. Переполох произошёл из-за негодования Кати, что Кинрей оплатил весь обед за двоих. После долгих десяти минут непонятных аргументов Кати парень дал официанту чаевые за то, что он наблюдал за ссорой, и взял под руку девушку. Они вышли из ресторана, и Катя снова взорвалась:

– Мне так неудобно за то, что ты заплатил за меня. Ну возьми ты деньги!

– Какая ты упрямая, ужасно! За тобой никогда что ли не ухаживали? По правилам этикета мужчина всегда платит за двоих.

– Да чушь это всё… – пробурчала Катя. – Если я в состоянии заплатить за себя, то я это сделаю.

– Значит я тоже в состоянии заплатить за двоих и буду это делать дальше. Всё, цить, – шикнул на неё Кинрей. Девушка начала снова возмущаться, но тут парень перебил её, сказав, что сейчас им надо будет найти один магазинчик с канцелярией. Катя тут же притихла, посмотрела милыми глазками на приятеля и закивала головой в знак согласия.

***

Прошло достаточно много времени. Парень нёс с собой пакет с цветными маркерами и блокнотиком зелёного цвета. Так пара дошла до берега моря.

Ребята остановились. Катя с детским любопытством осматривала песок, золотисто-розовый горизонт, пышные ватообразные облака, сине-бирюзовое, будто нарисованное маслом, небо.

– Захватывающе, – сказал Кинрей, завязав волосы в гульку. Девушка в ответ только кивнула и коротко улыбнулась. Давно она не выбиралась или одна, или с друзьями на пляж.

Катя совсем забыла, что теперь она может делать всё практически сама, даже просто ходить гулять. Это странное ощущение и вкус взрослой жизни не оставляли её с тех пор, как над головами прогремели фейерверки, будто давая знать, что детство позади, будто с этими салютами закончилось всё веселье, которое девушка знала раньше. Её не покидало ощущение тревоги и безнадёжности после выпускного. Куда ей идти? «Что делать? Как надо делать дальше?» Эти вопросы она задавала себе каждый раз перед сном, и от своих мыслей начинала только рыдать. Да, у неё был достаточно высокий балл, она проходила на учёбу, но эта неясность и неведение своего будущего угнетали в девушке всё желание учиться дальше.

– Ты меня пригласил на свидание? – оборвала тишину Катя, поглядывая изредка на своего спутника. Кинрей в ответ только прикрыл глаза и на выдохе шёпотом спросил:

– А ты как думаешь?

– Думаю, что да.

– Отлично. Куда бы ты хотела сейчас слетать?

– Что? Ты не шутишь? – округлила по-детски глаза девушка. На её словах Кинрей галантно подал подруге руку. О’Коннор снисходительно осмотрела его ровные бледные пальцы и со словами «Будь, что будет» взяла его за руку.

Конечно же Кинрей не шутил в тот момент. Парень легко взял девушку на руки и взмыл высоко в небо. Катя даже не закричала; она только крепче вцепилась в шею Кинрея, а длинные пряди волос выскакивали из её и так уже полуразвалившейся причёски.

Именно в тот момент, когда Кинрей прижимал девушку к себе, когда Катя осматривала внизу голубую воду, когда приятный летний ветерок наполнял лёгкие свежим воздухом, тогда девушка впервые за всю свою жизнь почувствовала себя живой.

Они летели над морем, и ничего им не нужно было, кроме моря. Катя впервые поняла, что такое чувствовать, как адреналин растекается по всему телу, как ломит дух и пробегает неприятно радостный озноб от ощущения чего-то бóльшего, когда ты исполняешь свою заветную мечту или сидишь в предвкушении самого значимого в своей жизни момента. Такое можно сравнить с прослушиванием старой любимой песни; у Кати бывало такое, что песня захватывает её с головы до ног, она окунается в её мелодию, её ритм, она будто становится единым целым с песней, будто она и есть та самая мелодия, слова, звучащие сквозь шёпот нот.

Именно так ощущали себя ребята. Ветер высвистывал причудливые трели, небо полностью слилось с морем, и всё вокруг засияло и заблестело от яркого солнышка. Катя наслаждалась полётом и крепко держалась за парня, а Кин только радовался, что всё идёт по его плану.

Бриллиантового цвета небо будто приглашало на танец кучерявые полные облака; оно резко заискрилось нежно-бордовыми красками, размывая их и разбавляя более яркими и контрастными.

Приближался закат. Последние горячие лучи солнца окутывали и обнимали бушующий Ниагарский водопад, ласкали и раскрашивали его воды в разные пастельные цвета.

Тут было много туристов, спешащих увидеть всю красоту мощи. Где-то далеко внизу бурлила и пенилась вода, пар поднимался всё выше и выше, образовывая лёгкую плёнку тумана, такого же белого, как молоко; а мелкие капельки прыгали с камешка на камешек и нападали на проходящих внизу людей, одетых в не такие уж и надёжные дождевые плащи. Из-за игры тени и света вода казалась иногда чёрной, будто с вершины растекалась по камням нефть.

Солнце спешило скрыться, чтобы озарить последними нежными лучиками воду.

А внизу, где-то на одной из небольших полянок, стояли двое и осматривали бурлящую воду. Было видно, как девушка восторженно и испуганно смотрела на дивную красоту; её тёмные синие глаза казались почти что чёрными в темени; она вдыхала полной грудью каждый раз, пытаясь ухватиться за момент всеми ощущениями. Она пыталась насладиться запахом, видом и звуками, запомнить всё, что видит и чувствует, чтобы потом с ностальгией вспоминать об этом.

Кинрей не решался нарушить такую прелестную минуту никому не нужными разговорами.

– Это невероятно, – прозвучал голос девушки.

Хейз только пробурчал что-то в ответ. Катя опустилась на колени, поправила платье и глубоко вздохнула, пригласив таким образом парня тоже присесть рядом. Парень повиновался девушке и отвёл свой взгляд на небо.

Быстро темнело, и вместо розовато-жёлтых облаков на небе, словно на широкой поляне, распустились белые крохотные ромашки – звёзды, светящиеся перламутровым и серебристым цветами.

– Слушай, – начал Кинрей, – ты же не против, что я сейчас скажу?

– Ну, скажи.

– Ну… Ты мне нравишься, – пожал плечами Хейз, отведя взгляд вдаль, прямо в небо. Катя повернула к нему голову и мило улыбнулась. – Мне с тобой приятно находиться рядом, если честно.

– Приятно слышать, даже очень. Давно уже такого не слышала, – девушка потупила глаза на траву и заметила в руке приятеля непонятный комочек.

– Это хорошо. Да…

– Угу… – Катины щеки резко вспыхнули румянцем, когда парень перевёл взгляд на лицо девушки.

– А с чем или кем ты себя ассоциируешь?

– Странный вопрос. Я даже не знаю.

– А знаешь, с чем ты ассоциируешься у меня? Со звёздами.

Катя усмехнулась и спросила:

– Почему это?

– Пока секрет, – хитро улыбнулся Кинрей. – А что для тебя означают звёзды?

– Что-то романтикой начинает пахнуть, тебе не кажется?

Кинрей пожал плечами.

– На самом деле я реалист и не очень-то люблю философствовать. Хотя в детстве всегда считала, что звёзды – это души людей. Ты представляешь, сколько миллионов, если не миллиардов, звёзд смотрят на нас и других… И ведь, по сути, каждая звезда – живущий ранее человек, у которого была своя история, хоть и не очень интересная, наверное. У меня, скорее всего, тоже не будет увлекательной жизни, ведь я тихая.

Катя замолчала. Кинрей увидел, что её пухленькие персиковые губы задрожали то ли от боли, то ли от гнева, и парень заметил, как глаза О’Коннор заискрились от слёз.

– Я просто не могу быть какой-то другой, весёлой, потому что часто стесняюсь начать диалог или продолжить общение. Мне иногда даже стыдно писать человеку, чтобы не навязываться. И многие не знают меня вообще; не знают, какое у меня видение мира, что я думаю насчёт этого беспредела в мире.