Текст книги "Лавка ужасов"

Вспомнил только потому, что случайно оказался неподалеку от названного Платоном места. Чистые пруды. Один из символов Москвы, ставший после гибели Игоря Талькова еще и объектом паломничества. И, подобно еще нескольким таким местам, постепенно превратившийся в классический рок-н-ролльный гадюшник. Фанатов Талькова довольно скоро сменили персонажи, весьма далекие от его творчества, но близкие к именуемому в народе «Тремя топорами» портвейну «777» и прочим, столь же недорогим и незатейливым радостям жизни. «Кажется, я знаю, почему он не любит бывать на таких сходках», – подумал Глеб, увидев этих людей.

Платон, который на момент встречи с Юрасовым тоже выглядел не лучшим образом – с немытыми волосами, утомленный дорогой, несший несколько пятен осенней грязи на своей одежде, да еще и царапины на скулах и подбородке – смотрелся бы английским пэром на фоне тех, кто предстал перед взором Глеба в день его визита на Чистые пруды.

Происходящее здорово напоминало вечеринку привокзальных бомжей. Сидя на обшарпанной загаженной лавочке, трое парней и две девушки, одетые, в общем-то, в лохмотья, но с явной претензией на неформальность – гоняли по кругу бутылку водки, ничем не запивая и не закусывая. Четыре уже опустевших сосуда стояли у их ног на слегка подтаявшем снегу. Кто именно превратил скамейку, являвшуюся некогда произведением искусства, в памятник упадку и разрухе, догадаться было нетрудно.

Подойдя поближе, Юрасов увидел, что мужчин в компании четверо – еще один растянулся на скамейке за спинами своих собутыльников. Должно быть, этот герой свою норму «подвигов» на сегодня уже выполнил…

«Наверное, они и впрямь бездомные, – подумал Глеб. – Кто ж еще зимой на улице будет спать?».

Заметив, что на них пристально смотрит незнакомый парень, неформалы забеспокоились. Начали перешептываться между собой, то и дело бросая подозрительные взгляды на Юрасова. Глеб решил, что держать их в напряжении, пожалуй, не стоит. Могут ведь и разбежаться. Или, напротив, сами напасть, вооружившись пустыми бутылками. А посмотреть «настоящую магию» все-таки хочется.

– День добрый, граждане, – сказал Юрасов, подойдя к маргиналам почти вплотную. Он старался говорить как можно более приветливо, но фраза, тем не менее, получилась какая-то милицейская. Не самый лучший способ начинать общение с представителями этой социальной прослойки…

И все же – «проканало», если выражаться тем же языком, что и те, к кому он подошел.

– Здорово, коли не шутишь, – махнул рукой один из ребят, во рту у которого недоставало нескольких зубов. По виду же он более всего смахивал на панка. – Тебе чего надобно? Может, выпить хочешь? Тогда, будь добр, пополни нашу королевскую казну. Сливки общества как раз собирались скинуться на новый кубок, но я так чувствую, что может и не хватить.

Услышав этот монолог, Глеб едва не покатился со смеху. Щербатый маргинал явно был когда-то студентом-гуманитарием. А может, он оставался таковым и поныне – социальный статус этого субъекта Юрасова нисколько не волновал.

– Нет, пить я не хочу, – сказал Глеб. – А вот угостить вас могу. Если скажете, как Горыныча найти.

– Ну, я Горыныч, – вскинулся человек, растянувшийся на скамейке. – Чего тебе?

– Мне бы с Платоном пообщаться, – произнес Юрасов. «Надо же, у парня свое жилье имеется, раз уж Платон сказал, что у него квартирует. А он все равно здесь отмораживается. Странный, все-таки, народ эти неформалы».

– С Платошей? – согнув ноги в коленях, Горыныч выбрался из-за спин товарищей и уселся прямо напротив Глеба. Он оказался здоровенным амбалом в «косухе» и драных джинсах – это в конце декабря-то. – А что ты хочешь от него?

«Ну и душная же публика, – подумал Юрасов. – Хотя, по большому счету, он правильно поступает. Мало ли кто его другом интересоваться может».

– Разговор неоконченный есть.

– Так, – достав из кармана своей косухи пачку сигарет – и не абы каких, а Parliament – Горыныч закурил и внимательно посмотрел на Глеба. – Смотри, если ты ему проблем подбросить хочешь, я тебе ничего не скажу. Да еще и по рогам настучу, а ребята помогут. Верно, Фишер? – так, оказывается, звали неполнозубого панка.

– Верно, – тот радостно «сверкнул» провалами в челюстях. – Урле бока намять – лучше, наверное, на свете и нет ничего.

– Я вам не урла, – жестко произнес Глеб. – И Платона обижать не собираюсь.

– Откуда я знаю, можно ли тебе верить? – развел руками Горыныч. – Приведу тебя к нему – а ты ствол из штанов достанешь.

«Ни фига себе, разговорчики, – промелькнуло в голове. – Непростого человека я, все же, подвозил».

– Не достану, – заверил Глеб. – Позвонить ему можешь?

– Могу, – кивнул битюг. – Автомат рядом.

– Не нужно автомата, – Юрасов протянул Горынычу свой мобильник. – Скажи, пришел Глеб, который его с Валдая подвозил.

– Ого, какая зверюга, – «металлист» несколько секунд изучал дизайн достаточно редкого в ту пору аппарата. – Тебе звонок на домашний номер в копеечку не влетит?

– Влетит, – кивнул Глеб. – Но уж очень Платона увидеть нужно.

– О’кей, – Горыныч набрал семь цифр и быстро пересказал слова Юрасова. Выключил телефон и протянул владельцу. – Сказал, приедет. А ты, вроде бы, проставиться обещал за помощь?

Мрачное заброшенное одиннадцатиэтажное здание в районе Ховрино, неподалеку от Речного вокзала, привлекает к себе сотни людей. Сюда съезжаются любители острых ощущений со всей Москвы. Каждый год в этих стенах находят десятки трупов. Зловещее место обросло множеством легенд и имеет, можно сказать, дьявольскую репутацию.

Это – Ховринская больница. Ее строительство началось в 1981-м году на месте старого кладбища. Планировалось создать одно из лучших медицинских учреждений страны на 1300 коек для больных со всего Советского Союза. Но со временем было решено построить здесь обыкновенную районную больницу – в Ховрине в те годы медучреждений не было вообще. В 1985-м строительство при неясных обстоятельствах свернули. В больницу к тому времени уже завезли аппаратуру и мебель. Все это растащили местные жители.

Причин, по которым строительство было остановлено, предполагается несколько: нехватка средств для окончания работы и дальнейшего содержания больницы; неудовлетворительное состояние фундамента; неудачный исходный проект, грозивший обрушением здания. Но после того как прекратились строительные работы, история Ховринской больницы только началась. Ей не суждено было стать оазисом, спасающим человеческие жизни. Она стала юдолью, где люди встречали смерть – из-за неразделенной любви, по нелепой случайности, и, наконец, волею судьбы…

Здание состоит из двух корпусов. Главный по форме напоминает звезду. От него отходит шесть крыльев, соединенных трехэтажными переходами. Корпус венчает диковинная трехуровневая крыша.

Второй корпус был задуман как офтальмологический. Там также находились морг и крематорий.

После внезапного прекращения строительства недоделанную больницу некоторое время охраняли военные. Объект значился как стратегически важный. Но немного позже охрану сняли.

Здание, однако, пустовало недолго. Его обжила сатанинская секта «Немостор». Сектанты обустроили место для сборищ в подвале, куда не попадал ни один лучик солнечного света. Все любопытные, забредавшие в логово сатанистов – будь то бродяги, маленькие дети, или выгуливавшие собак жители окрестностей – там и заканчивали свои дни. Их либо просто убивали, либо же приносили в жертву. Трупы сжигались в специальных печах, развалины которых сохранились по сей день.

Действие опасной секты и постоянные ритуальные убийства в стенах заброшенного здания не остались незамеченными. Вскоре об этом стало известно правоохранительным органам.

Апартаменты верхушки «Немостора», в которых стоял даже генератор электрического напряжения, располагались в широком тоннеле, соединявшем главный и офтальмологический корпуса. Легенда гласит, что во время очередной сходки сатанистов была проведена операция по уничтожению секты. Якобы вооруженные отряды омоновцев окружили культистов и, открыв огонь, загнали их в глубь тоннеля, после чего взорвали оба входа, отрезав дорогу к отступлению. От взрыва тоннель затопило, и замурованные в нем сатанисты утонули. Их останки, по слухам, находятся там до сих пор. Но место входа в затопленный тоннель сегодня никому не известно. Человек, который показал его бойцам ОМОНа, перед операцией бесследно исчез.

Такова наиболее распространенная версия истории места, куда декабрьским днем девяносто пятого года приехали Глеб Юрасов и Платон Трелковский.

Свою фамилию Платон назвал Глебу по дороге в больницу – ехать туда пришлось сначала в метро, до конечной станции, а после – на автобусе.

– Мне, в определенном смысле, повезло, – добавил при этом «металлист». – Хотя это, конечно, как посмотреть…

Смысла этой фразы Юрасов не уловил, а в подробности вдаваться не стал.

– Слушай, ты сегодня спиртное не употреблял? – спросил Платон, когда они вошли в одно из бесчисленных захламленных помещений, в котором каким-то чудом сохранилась входная дверь.

– Нет. Не имею привычки заниматься этим с утра.

– Вот и славно. Значит, не будет повода списать увиденное на свое нетрезвое состояние, – промурлыкал Трелковский. – Отойди чуть в сторону, я закрою дверь.

Платон достал из кармана связку ключей и запер комнату изнутри, оставив позади слабый свет, проникавший в недостроенную больницу сквозь пустые глазницы окон. Темнота ударила по глазам и сделала их бесполезными. «А откуда у него ключики-то? – запоздало подумалось Глебу. – Ох, непростой человечек. А ну, как он меня сейчас каким-нибудь жертвенным серпом по горлу полоснет?». До паники было далеко, но на всякий случай Глеб отошел как можно дальше от места, где стоял Платон, и весь обратился в слух.

– Глеб, у тебя зажигалка есть? – раздалось из темноты.

– Есть.

– Зажги, пожалуйста. И подержи огонь, сколько можно.

Юрасов вытащил из кармана бензиновую Zippo. Язычок пламени выхватил из непроглядной тьмы лицо Трелковского и смутные очертания его фигуры.

– А теперь – смотри, – сказал Платон, протягивая левую руку по направлению к Глебу.

Оранжевый огонек вдруг вытянулся в струйку, которая потекла по воздуху к ладони Платона. От неожиданности Глеб выронил зажигалку, но магический – назвать его как-то иначе язык не повернулся бы – процесс продолжился. Огненная змейка весело кружилась вокруг кисти Трелковского. В следующий миг Платон взмахнул рукой, и пылающий круг, увеличившись в размерах раз в двадцать, взвился под потолок. Пять лучей прорезали внутреннее пространство кольца, образовав перевернутую пентаграмму. В эту секунду Юрасов понял, что имеет дело далеко не с белым магом.

– Ну что? – голос Платона зазвучал так, точно был усилен динамиком. – Теперь ты веришь в магию?

– Давай уйдем отсюда, – пробормотал Глеб. – Что-то здесь душновато.

С тех пор он не раз мысленно возвращался к тому эпизоду в закутке заброшенной больницы. Глеб больше не видел никаких чудес, хотя и мог бы попросить Платона показать ему еще что-нибудь. Трелковский не отказался бы – он, в отличие от упомянутых по пути с Валдая «собратьев по цеху», вовсе не считал нужным скрывать свои способности. За это, кстати, и расплачивался – тайный магический мир, который Платон стремился сделать более явным, отнюдь не был заинтересован в полном слиянии с миром простых людей.

Чудес не видел – но многое о них узнал. Глеб начал изучать историю и теорию магии – нужные книги подсказывал все тот же Платон – и скоро понял, что окружающая действительность на самом деле далеко не такова, какой виделась ему прежде.

Понял он и еще кое-что. «Раз уж магия существует – почему бы мне не использовать ее в бизнесе?», – решил однажды Юрасов. Но самому взяться за изучение волшебства ему было боязно. Нужно было найти помощника среди состоявшихся магов. Платон, как вольный ветер, мотавшийся по стране, на эту роль не годился – ему Глеб даже не стал ничего предлагать. В конце концов ему удалось разыскать сразу двоих нужных людей. Да не где-нибудь в отдалении, а в родном Подрайске. Время от времени эти маги оказывали Юрасову услуги, необходимые для развития его бизнеса. Этим, а вовсе не каким-то феноменальным везением, объяснялся фантастический взлет Глебовой фирмы.

Именно на их помощь уповал сейчас Глеб, глядя в горящие злобным торжеством красные глаза гадкого элементера Гниздры. Но для того, чтоб осуществить все именно так, как нужно, ему придется пойти на весьма серьезный конфликт с органами правопорядка. Решить проблему, передавая информацию через адвоката, никак не вышло бы – у Глеба просто не было столько времени. Его элементарно упекут в тюрьму раньше, чем он сумеет что-либо доказать.

А доказывать предстояло многое. Это ж сколько надо потратить времени и сил, чтоб убедить российских ментов в существовании элементеров и в том, что жуткое убийство Аллы Юрасовой совершил, подчинив сознание ее мужа, один из них! Ситуация грозила обернуться прецедентом, какого еще не знала известная современным людям история. «Похоже, Платоша, – подумал, Глеб, – твоя мечта скоро сбудется. Это, конечно, если у меня все получится».

– Ну, чего молчишь? – хрюкнул с пола элементер. – Будто спермы в рот набрал.

– Все, изыди, мразь! – Глеб погрозил уродцу кулаком. – Ты мне надоел.

– Ну, как знаешь, – Гниздра начал развоплощаться, оборачиваясь тем же облачком зеленоватого тумана, которым был, когда только появился в камере. – Я обязательно навещу тебя немного позже. Когда мы будем на одном уровне, – элементер опять намекнул на лежание под нарами.

Омерзительная харя исчезла. Туман пополз к вентиляционному отверстию, в котором и пропал. Вместе с ним пропала и дикая вонь. Юрасов с облегчением вздохнул.

«Надо выбираться отсюда», – в который раз уже подумал Глеб. Только теперь мысли его приняли совершенно иной оборот. И слово «выбираться» подразумевало сейчас не возможность освобождения под залог или еще какой-нибудь юридический способ, а самый настоящий побег. Чтобы одержать верх в такой игре, нужно все время быть на сто шагов впереди соперников. Чего, разумеется, не сделаешь, сидя под особым контролем в «сырой темнице» городского изолятора.

Представление о том, как сбежать из мест лишения свободы, у Глеба было такое же, как и о жизни в этих местах – почерпнутое из книг, фильмов и газетных статей. Правда, немалую часть этих сценариев можно было довольно просто воплотить в реальность. Например – симуляцию приступа эпилепсии с последующим нападением на охранника. Взгляд Юрасова упал на лежавший рядом с умывальником кусок мыла…

– Помогите! – послышалось из камеры, в которую полчаса назад «упаковали» очередного задержанного.

Несколько ударов по двери. И снова:

– Помогите!

Дежурные по изолятору и местный доктор привычно резались в карты. Над головами охранников плавали клубы табачного дыма.

– Петь, пойди, глянь, чего там, – не отрывая взгляда от стола, сказал старший смены.

Сержант Петр Сидоров с явным неудовольствием встал и, бряцая ключами, вышел в коридор.

– Помогите! – опять донеслось из камеры, расположенной в дальнем конце «продола».

– Что, милок, тебя решили сделать «петушком»? – цинично произнес кто-то в одной из соседних. – Ничего, потерпи. А потом попроси «мусоров», чтобы к нам тебя перевели. Так засадим, что аж в горле запершит!

– Отставить разговорчики! – Сидоров от души врезал резиновой дубинкой по двери, из-за которой прозвучали мерзкие слова. Как и любой человек с классическим армейским мышлением, он весьма негативно относился к любым проявлениям гомосексуализма. Оно понятно, что зекам больше деваться некуда, но… это они у себя на «зоне» пускай творят, что хотят, а здесь, все-таки, территория подрайского ГУВД. И ответственность за происходящие на ее территории безобразия лежит, в том числе, и на плечах сержанта Сидорова. Так что, если у новичка действительно возник конфликт с сокамерниками, Пете лучше поторопиться…

За всю историю изолятора здесь имел место быть лишь один случай гомосексуального изнасилования. Повинны в том, кстати, были сами охранники, перестаравшиеся, усмиряя разбушевавшегося сидельца. В ту ночь в одной из камер оказались вместе старый бомж, попавшийся на магазинном воровстве, и какой-то качок, задержанный за пьяный дебош в ресторане. Молодой амбал, должно быть, не успел как следует натешиться – очутившись в камере, он принялся издеваться над безответным бродягой, отвешивая тому пинки и затрещины. Дежурным надоело слушать крики боли, и они решили утихомирить агрессора. Ворвались в камеру, надев на парня наручники, скрутили его «ласточкой», да так и оставили лежать на нарах. Чем, как только они ушли, не замедлил воспользоваться пострадавший от него бомж…

Повторения той грязной истории никому не хотелось. Сидоров не знал, что в камере, к которой он идет, находится всего один человек, потому его мысли и крутились вокруг всевозможных проблем, которые зеки доставляют друг другу, а расхлебывать приходится ему и его коллегам.

– Помоги… – крик внезапно оборвался. В камере раздался звук падения человеческого тела.

– Черт! – Сидоров со всех ног бросился в конец «продола».

– Смерть «мусорам»! – выкрикнул из своих «апартаментов» любитель «петушатинки».

– Я с тобой, сука, после разберусь, – полуобернувшись, бросил Сидоров.

Распахнув оконце «кормушки», он увидел ползающего полу мужика, изо рта которого стекала белая пена. Зек хрипел, сипел и периодически пытался встать. Больше в камере никого не было.

«Понятно. Эпилепсия», – у Сидорова отлегло от сердца. Даже если больной сиделец умрет у него на глазах, шухеру все равно будет меньше, чем если в изоляторе кого-нибудь изнасилуют. Но спокойно наблюдать за чужими страданиями Петр, конечно, не собирался. «Пойду, кликну дока, – подумал он. – Но сначала на шконку мужика подниму, а то еще башку себе расшибет». Сержант открыл тяжелую железную дверь и вошел в камеру.

В тот момент, когда Сидоров склонился над заключенным, он почему-то ощутил сильный запах хозяйственного мыла. Сержант мигом сообразил, что его развели на классической киношной подставе. Но это, все же, произошло чуть позже, чем «эпилептик» мертвой хваткой вцепился ему в горло.

В следующую секунду Глеб уложил охранника на бетонный пол – тот вынужден был подчиниться, иначе пальцы Юрасова раздавили бы ему гортань – и вытащил из поясной кобуры табельный пистолет сержанта.

– Ничего личного, – произнес Глеб, приставив ствол ко лбу лежавшего на холодном бетоне милиционера. – Вставай.

– Эй, вы, там! – крикнул Глеб, дойдя до середины «продола». Заломив сержанту левую руку, он вел его впереди себя, держа пистолет у затылка охранника.

Из каптерки показался кряжистый мент с пышными черными усами. Увидев, что происходит в коридоре, он схватился, было, за пистолет, но тут же отдернул руку, сообразив, что для Сидорова это добром не кончится.

– Так, – произнес усач. – Петруха, ты в порядке? Не ранен?

– Нет, все нормально, – замотал головой Сидоров. – Слушай, что он говорит.

– Значит так, – начал Глеб, – мне нужна машина с полным баком горючего. Когда я буду выходить отсюда, никто из вас не попытается меня остановить. Петруха ваш поедет со мной. Отпущу его, когда посчитаю нужным, – Глеб уже прикидывал, как ему посадить сержанта в автомобиль, ни на секунду не подставившись под выстрелы. – Все ясно?

– Да чего ж тут неясного, – пожал плечами его визави. – Наше дело маленькое. Сейчас распоряжусь насчет машины.

Юрасов был слишком возбужден, чтоб распознать подвох в словах стоявшего напротив человека. Он попал в такую ситуацию впервые в жизни. А на счету майора Сивохина, проработавшего полжизни в системе ГУИН, их было уже четыре. Поэтому, вернувшись в каптерку, Сивохин сразу нажал «тревожную кнопку», оповещавшую о чрезвычайном происшествии в подвале сразу всех сотрудников ГУВД. И лишь после этого ввел в курс дела своего второго напарника и врача.

Обхватив руками свои плечи, капитан Наталья Гаврилова в одиночестве стояла над мертвым телом, по грудь накрытым простыней. Женщина с сожалением думала о том, что уже никогда не сможет приоткрыть завесу тайны, что окутывала дело Юрасовых.

Глеба убил Андрей Карпов. Бывалый вояка и глазом не моргнул, когда ликвидировал «особо опасного преступника». Молниеносно выхватил оружие и всадил Юрасову пулю аккурат промеж глаз. Сержант Петр Сидоров отделался легким испугом и еще более легкой ссадиной на щеке – падая, мертвый Юрасов увлек его за собой.

Правда, как выяснилось немногим позже, жизни Петра и так ничто не угрожало. Глеб даже не стал снимать с предохранителя отобранный у охранника пистолет. А это значило, что он ни при каких обстоятельствах не собирался убивать незадачливого сержанта…

Мог остаться в живых и сам Юрасов. Если бы только обезвреживать беглеца отправился кто-то другой, а не Карпов.

В жизни Андрея уже был однажды похожий эпизод. Это случилось во время «зачистки» в одном из чеченских сел, где Карпов точно так же стоял лицом к лицу с человеком, взявшим в заложники другого человека. Бородатый боевик держал пистолет «Борз» у виска женщины. Причем, чеченской женщины. Учитывая настроения, царившие в те годы в российской армии, Андрей мог выйти сухим из воды, даже если бы застрелил врага сквозь тело заложницы. Но он не сделал этого, убив бандита таким же мгновенным и точным выстрелом, как сегодня – Юрасова.

«Кем же ты был, Глеб? – подумала Наташа, всматриваясь в мертвые глаза торговца компьютерами. – Убийцей – или, все-таки, жертвой?».

Но главный вопрос, как это ни парадоксально, Гаврилова хотела бы задать самой себе. Почему она заподозрила неладное? Почему Наташа, которая сама и натравила коллег на Глеба, в конце концов пришла к полной уверенности в том, что он невиновен?

«Так. Это случилось, когда его уводили. Что-то показалось мне странным. Что-то в реальности пошло вразрез с увиденным на диске. Господи, да как же можно было забыть…».

Родинка. Та самая красноватая родинка на шее, от которой Гаврилова не могла оторвать взгляда, когда Глеб появился на экране.

Десятки тысяч крохотных иголок вонзились в кожу Натальи. Она обошла стол и осторожно, оглядевшись предварительно по сторонам – будто собираясь совершить нечто постыдное – протянула руки к голове мертвеца. Она должна была проверить и сделала это.

– Черт побери, – вырвалось у Гавриловой.

Абсолютно гладкая кожа. Ни родинки, ни следов от операции, которые непременно остались бы, если Глеб удалил нарост в течение нескольких дней, что успели пройти после съемки.

«Другие тоже, несомненно, это увидят, – подумала Наталья, вернув голове Юрасова прежнее положение. – Но вряд ли я даже после этого сумею что-то им доказать. Тем более, что я и сама не знаю, что именно тут нужно доказывать».

Бросив последний взгляд на тела супружеской пары Юрасовых, Наталья вышла из морга и закрыла за собой дверь.

Интерлюдия десятая

К концу рассказа девушку била самая настоящая дрожь.

– Похоже, я ошибалась, – тихо произнесла готесса, когда Тойвонен умолк. – Гнойная Забава – не самое страшное, что может случиться с человеком.

– Но и зло, творимое элементерами, тоже не является абсолютным пределом ужаса, – вздохнув, молвил Эйнари. – Вообще, сложно, наверное, будет припомнить нечто такое, что можно было бы с уверенностью назвать «самым страшным». Ибо страх многогранен и многолик, а каждый кошмар ужасен по-своему.

– Мне показалось, или эту историю ты тоже рассказал не до конца? – поинтересовалась Ангелина.

– Не до конца, – подтвердил финн. – И, если честно, не с начала. Она разворачивалась в Подрайске на протяжении нескольких лет.

– Интересно было бы там побывать, – мечтательно произнесла девушка.

– Ох, не советую. Подрайск – чересчур уж особенный город. Он выстроен на земле, где когда-то кипела одна из самых яростных древних битв. Настолько древних, что ни в одной из доступных людям книг не сыскать о них упоминания.

– Тогда откуда ты знаешь о том, что они были?

– Мне довелось заглядывать в книги нелюдей, – пожал плечами Эйнари. – Разве же это не ясно? – добавил он, усмехнувшись.

– В общем-то, я могла, наверное, догадаться, – смущенно опустив взгляд, сказала девушка.

– Что насчет нашей завтрашней встречи? Продолжим углубляться в дебри леденящего душу ужаса, или, все-таки, немного повеселимся?

Поразмыслив, Ангелина выбрала второе. Слишком большое количество тягостных впечатлений за столь короткий срок не сделало бы добра ее психике и нервной системе.