Текст книги "Кто такая Айн Рэнд?"
Автор книги: Антон Вильгоцкий
Жанр: Документальная литература, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Глава 31
Подъем с глубины
В начале 60-х Рэнд начала постепенно выходить из своего летаргического депрессивного состояния. К этому моменту Айн поняла, что существование в широком интеллектуальном сообществе – штука совсем непростая. Когда она, чтобы укрепить свою репутацию, вступала в контакт с кем-нибудь известным, ей крайне редко удавалось с первого раза произвести благоприятное впечатление. Ей не понадобилось много времени, чтобы оттолкнуть от себя и Сиднея Хука, известного философа-антикоммуниста из университета Нью-Йорка. Хук впервые услышал о Рэнд от Барбары Бранден и Леонарда Пейкоффа, которые были его студентами. Ему показалась подозрительной сила, которую имела Рэнд над своими последователями – они казались ему зомбированными или загипнотизированными ее идеями. Потом Пейкофф, изучавший вводный курс философии в рамках своей кандидатской диссертации, произвел фурор, процитировав в своей работе Айн Рэнд вместо Иммануила Канта. Рэнд была смущена поднявшимся шумом, но не преминула воспользоваться случаем, чтобы завязать переписку с Хуком. Она заявила, что восхищается его взглядами и очень заинтересована в том, чтобы между ними установилось взаимопонимание – но он отказался встретиться с ней. Когда они, наконец, были представлены друг другу в университете Висконсина, куда оба приехали на симпозиум по вопросам этики, Хук не был впечатлен. Позже он сказал Барбаре: «Мне показалось, что пока я говорил, она не столько слушала, сколько ждала, пока я закончу, чтобы поскорее самой вступить в разговор. И в своих ответах она не продемонстрировала какой-то особой способности к анализу». Хуку не импонировало страстное желание Рэнд видеть вокруг себя людей, жадно ловящих каждое ее слово и беспрекословно соглашающихся с каждым ее утверждением.
Рэнд продолжала изучать труды профессиональных философов, обмениваясь книгами и краткими письмами с Йельским профессором Брэндом Бланшаром, считавшимся в Америке того времени ведущим толкователем Аристотеля. Позднее она также стала общаться с деканом философского факультета колледжа Хобарт Джорджем Уолшем, который в конце 60-х стал одним из студентов ИНБ. Однако самым многообещающим среди ее новых знакомых был молодой успешный профессор философии, специалист по этике Джон Хосперс. Рэнд познакомилась с ним в Бруклинском колледже, где Хосперс преподавал. Джон был поражен ее необычными взглядами, и они провели вечер, погрузившись в насыщенный философский разговор. После того, как Хосперс переехал в Калифорнию, они обменивались длинными письмами. Он был наповал сражен прозой Айн Рэнд и в буквальном смысле рыдал, когда читал «Источник».
Столь верноподданническое отношение удерживало его рядом с Рэнд даже невзирая на то, что она допускала уничижительные высказывания о его профессии. Хосперс считал, что ее неприятие абсолютно всех современных философов довольно сложно принять. Он говорил ей: «Я вижу на лицах студентов, как все это начинает усваиваться у них в головах – как опыт мировой философии интегрируется в их собственное сознание, благодаря моей умелой подаче и наводящим вопросам. Потом я прихожу домой и получаю письмо от вас – за которое я очень благодарен, но в котором вы жестко осуждаете всю современную философию в целом – включая, вероятно, и то, что я трудолюбиво изучал в течение столь многих своих рассветных часов». Однако, он продолжал считать взаимовыгодным свое интеллектуальное партнерство с Рэнд, общение с которой было для него чем-то вроде мотивирующего спарринга. Рэнд помогала ему прояснить свои политические взгляды, подталкивая Хосперса в сторону более либертарианской позиции.
Нападки Рэнд на современную философию подогревались Леонардом Пейкоффом, который в течение многих лет говорил ей, что в мире еще не наступил век истинного разума и люди, по большей части, продолжают блуждать впотьмах. Это было, конечно, не то, что она хотела бы слышать, покуда трудилась над своим рационалистским романом. После его публикации, однако, она отчасти пересмотрела свои взгляды, и Пейкофф сумел настоять на своем. Он определял философию Канта как источник всех ошибок в современной мысли (эту позицию разделяла также Изабель Патерсон). По мнению Пейкоффа, утверждение Канта о том, что структура понимания человеком окружающей реальности задается средствами чувственного восприятия, подрывало объективную реальность, идею разума и все абсолюты. Философия Канта открывала врата для деструктивных идей – например, релятивизма и экзистенциализма, которые и создали ту ядовитую атмосферу, что встретила роман «Атлант расправил плечи». После того провала, который ждал эту книгу, Рэнд стала с большей долей серьезности прислушиваться к мнениям Пейкоффа относительно философии.
В одном из разговоров Пейкофф высказал предположение, что Рэнд может внести существенный вклад в развитие современной философии. Он сказал ей, что еще не было ни одного мыслителя, который провозглашал бы ее максиму «бытие есть тождество» (то самое «А = А»), которую сама Рэнд считала само собой разумеющимся продолжением мысли Аристотеля. Решающим фактором стало ее знакомство с Хосперсом. Разговоры с ним убедили Рэнд, что в современном подходе к философии действительно полным-полно серьезных пробелов. Она решила, что ее представления о том, как должны формироваться универсальные концепции, являются новыми и ценными. Если она разработает на их основе цельную и четкую философскую систему, то сможет доказать, «почему концептуальное знание может быть настолько же абсолютным, насколько чувственный опыт». Она почувствовала, что стоит на пороге большого свершения. Представляя себя «интеллектуальным детективом», гоняющимся за логическими ошибками и обманами, совершенными на протяжении прошлых веков, она становилась все более и более заинтересованной в знакомствах с профессиональными философами.
Хосперс познакомил Рэнд с Мартином Лином, который был деканом факультета философии в колледже Бруклина. Это была шумная встреча, во время которой Рэнд даже назвала Лина «мутным типом», когда он допустил лестный комментарий об СССР. Лину очень понравилась их перепалка, и позднее он написал ей, что еще никогда прежде ему не доводилось спорить с кем-либо, кто обладал бы столь же живым интеллектом и обширной эрудицией. Лин признавал, что при том, что он сам весьма подкован в диалектических вопросах, Рэнд являлась, как минимум, равной ему, если не превосходила. Он не был согласен с большинством мнений Рэнд относительно политики и экономики, но отмечал, что они дают определенную пищу для размышлений и могут показаться достаточно убедительными.
Дружба с Хосперсом закончилась в 1962 году, когда он пригласил ее на встречу Американской эстетической ассоциации в Гарварде. Вероятно, Рэнд была весьма польщена этим фактом, ведь таким образом она добилась одной из своих давних целей, получив возможность на равных беседовать с философами Лиги Плюща[11]11
Ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США. Это название происходит от побегов плюща, обвивающих старые здания в этих университетах. Считается, что члены лиги отличаются высоким качеством образования.
[Закрыть]. Но после ее выступления на слово взял Хосперс и… принялся критиковать идеи, которые только что высказала Рэнд. В чем-то он ее поправлял, в чем-то – дополнял, однозначно выступая в роли неизмеримо большего авторитета. Рэнд не ожидала подобного обращения и была глубоко оскорблена. После случившегося в Гарварде Хосперс перестал существовать как для нее, так и для «Коллектива». Критикуя ее на публике, он допустил непростительную ошибку, ударив по самому больному месту Рэнд, а именно – ее статусу среди интеллектуалов. Он пытался восстановить отношения, но Рэнд больше никогда не разговаривала с ним. Тем не менее, Хосперс продолжал считать себя ее соратником и даже включил фрагмент, посвященный ее работам, в написанный им учебник по основам философского анализа.
В 1961 Айн Рэнд, наконец, опубликовала свою первую нехудожественную книгу, «Для нового интеллектуала», а годом позже начала выпускать собственную газету «Новости объективизма» (The Objectivist Newsletter). Из своих статей, публиковавшихся в этой газете, а также публичных речей Рэнд в течение последующего десятилетия составила еще две книги: «Добродетель эгоизма» и «Капитализм. Незнакомый идеал». Несмотря на то, что время от времени она еще поговаривала о планах написать четвертый роман, с художественной литературой Рэнд покончила навсегда. Теперь ее основной задачей сделалось распространение философских идей объективизма.
Эти идеи оказались востребованы в среде консервативного студенчества, среди молодых людей, которые видели в основе своей идентичности бунт против удушающей либеральной политики соглашательства. В отличие от консерваторов прошлых поколений, примкнувшие к правому крылу студенты не считали чем-то зазорным ее атеизм, более того – он даже привлекал их. В американских учебных заведениях один за другим появлялись клубы последователей Айн Рэнд и ячейки ИНБ. Ее идеи стали одним из ярких течений молодежной культуры.
Рэнд впервые появилась на телевидении в 1960 году, дав интервью в программе Майка Уолласа. Ее темные глаза яростно сверкали, она не позволила либералу Уолласу себя запугать и блестяще парировала любые его вопросы и критические замечания. Ее выступление привлекло внимание сенатора-республиканца Барри Голдуотера, который написал Рэнд письмо с благодарностью за отстаивание консервативных позиций. Как оказалось, Голдуотер был в числе почитателей ее писательского таланта. Вскоре они встретились в Нью-Йорке. Несмотря на то, что она считала его самым многообещающим политиком в стране, Рэнд была огорчена, обнаружив, что в разговоре Голдуотер постоянно делал отсылки к религии. В его лице она обрела лишь могущественного поклонника, но не последователя.
Как бы там ни было, а она постоянно искала новые способы внедрения и распространения своих идей. Летом 1960 она даже советовалась с Натаном, стоит ли ей создавать собственную политическую партию в противовес Джону Кеннеди, которого Рэнд невзлюбила, считая очередным гламурным кандидатом, не предлагавшим стране ничего по-настоящему серьезного. Бранден «разведал почву» и выяснил, что атеизм Рэнд существенно ограничивает ее перспективы в большой политике. Отбросив эту идею, она сосредоточилась на интеллектуальных трудах.
Книга «Для нового интеллектуала» по большей части включала в себя выдержки из ранее опубликованных художественных произведений Рэнд – за исключением заглавного эссе, взывавшего к тем самым «новым интеллектуалам», которые будут работать бок о бок с бизнесменами, чтобы сохранить и приумножить достижения индустриализма и капитализма. В этом эссе Рэнд выделяла три основных категории людей, которые противоборствовали друг с другом на протяжении всей человеческой истории: Атиллы (деспотичные правители), Знахари (священники и интеллектуалы) и Творцы (духовные лидеры американских бизнесменов). Конфликты этих социальных категорий она прослеживала вплоть до промышленной революции, когда на мировую арену вышли два новых социальных типа: новый бизнесмен и новый интеллектуал. Согласно видению Рэнд, эти люди должны были работать сообща, чтобы управлять миром, который создала индустриальная революция, расширять и развивать его. Но интеллектуалы, писала она, совершили предательство, предпочтя вместо плодотворного сотрудничества сдерживать Творцов, провозглашая в качестве основного нравственного императива не что иное, как альтруизм.
Рэнд преподносила себя как серьезного философа и аналитика американской истории, но не могла полностью избежать своей врожденной склонности к провокациям и эмоциональным выпадам. Ее высокоинтеллектуальные рассуждения о философии часто прерывались яркими и порой довольно странными метафорами. Например, современный ей интеллектуальный дискурс она уподобляла «липкой луже несвежего сиропа» и сравнила участников процесса с «цыплятами, спрятавшими голову в песок» (не забыв добавить, что слово «страус» было бы для них слишком лестным эпитетом). Но все же, ей удалось заразить своих читателей идеей мирового и исторического масштаба: «новые интеллектуалы» должны бросить вызов склоняющимся влево сторонникам социализма и «государству всеобщего блага» – и ниспровергнуть их!
Сидней Хук обрушился на книгу с резкой критикой со страниц New York Times Book Review. Он насмешливо подмечал: «Несмотря на прекрасную игру со словом “разум”, в этой уникальной комбинации тавтологии и экстравагантной абсурдности не содержится какого бы то ни было серьезного заявления». Как и авторы рецензий на «Атлант расправил плечи», Хук обратил больше внимания на манеру подачи Рэнд, а не на ее идеи. Он допускал, что непрофессионалы могут писать интересные работы по философии, но это не должно заключаться в подмене анализа обвинениями, а серьезного взгляда на проблемы – выкрикиванием лозунгов. Хук не видел ни одной убедительной причины, по которой Рэнд нужно было воспринимать всерьез в качестве мыслителя. Впрочем, это никак сказалось на популярности ее книги среди покупателей.
Прочие рецензенты также не проявили особого желания заглянуть вглубь философии объективизма. Гор Видал вторил мнению Хука в Esquire, называя Рэнд нечитабельной романисткой, которую очень любят простые люди, не понимающие, как устроено организованное общество. Newsweek, The New Republic, America и Christian Century – все, будто бы сговорившись, опубликовали негативные рецензии на книгу «Для нового интеллектуала».
К этому времени у Рэнд уже выработался иммунитет на отрицательные отзывы критиков, так что в 1962-м году она, ничуть не умерив пыла, принялась за два новых проекта: газету «Новости объективизма» (которая тремя годами позже была преобразована в журнал «Объективист») и собственную колонку в Los Angeles Times. Колонкой она занималась около года, после чего прекратила делать это, находя крайне сложным всякий раз успевать к еженедельному дедлайну. Однако частота выхода рубрики привлекла ее интерес к темам, которые в противном случае могли ускользнуть от ее внимания. Так, Рэнд вспомнила о своем давнем увлечении американской популярной культурой и написала трогательный некролог на Мэрилин Монро. По мнению Рэнд, самоубийство Монро знаменовало собой ненависть к ценностям, которые доминировали в стиле эпохи. Тема духовного банкротства американской культуры проскальзывала в ее работах все чаще и чаще, подстегнутая ее новым интересом к современной философии, а также застарелой травмой, вызванной крахом «Атланта».
В отличие от ИНБ, которым полностью распоряжался Натан, газетой они управляли вместе. Два предприятия глубоко переплетались друг с другом, имея один и тот же офис и персонал. Барбара была выпускающим редактором, а сестра Натана, Элейн Кальберман, стала начальником отдела распространения. Газета открыла путь наверх наиболее честолюбивым студентам ИНБ, которые теперь хотели быть опубликованными в качестве объективистских авторов. Большую часть материалов писали сами Айн и Натан, но и многие другие вносили свой вклад в виде литературных рецензий, эссе и очерков о культурной жизни. Создание этой газеты исполнило мечту, которую Рэнд лелеяла со времен президентской кампании Уилки. Тогда она представляла себе печатное издание, которое объединяло бы противников Нового курса и вдохновяло их сражаться за идеалы капитализма. Двадцать лет спустя ей удалось достичь этой цели.
Глава 32
Пик популярности
Вновь начавшая позиционировать себя в качестве публичного интеллектуала, непримиримая и беспощадная к авторитетам, Рэнд скоро стала объектом пристального внимания масс-медиа. Марк Уоллас был одним из первых, кто понял, что Айн Рэнд относится к той категории людей, которые представляют интерес для других людей. После ее появления на его телешоу несколько сотрудников Уолласа стали объективистами. Вскоре харизма Рэнд нашла и другие дороги к публике. Она начала вести программу «Айн Рэнд в кампусе», выходившую на радиостанции Колумбийского университета, и стала одной из героинь цикла телепередач CBS «Большой вызов». В 1964 Рэнд дала интервью журналу Playboy, что тогда считалось одним из высочайших достижений для публичных персон, поскольку в те годы это издание находилось на пике своего культурного влиянии, публикуя, наряду с фотографиями обнаженных моделей, серьезные эссе и комментарии. Как оказалось, владелец «Плэйбоя», Хью Хефнер, был давним поклонником творчества Рэнд.
Нигде Рэнд не была столь популярна, как в университетских кампусах. Ее первое появление перед студенческой аудиторией, состоявшееся в Йельском университете, было настоящей демонстрацией силы. Рэнд говорила со своими слушателями напористо и уверенно. После выступления она отвечала на вопросы из зала, и никому не удалось поставить ее в затруднительное положение. Под конец публика аплодировала ей стоя. Рэнд вновь оказалась в роли, которая так полюбилась ей во время кампании Уэнделла Уилки: она стала публичным оратором, находящимся в центре внимания огромной аудитории.
После Йеля ее встречи со студентами стали регулярными. Будучи одаренным и харизматичным оратором, она всегда собирала переполненные залы. На публике Рэнд культивировала загадочный и эффектный образ. Ее темные волосы были коротко подстрижены в стиле «паж», а носила она длинный черный плащ с брошью в виде знака доллара на лацкане. Даже спустя десятилетия после приезда в Соединенные Штаты, она продолжала разговаривать с отчетливым русским акцентом. Довольно скоро Рэнд стала получать больше приглашений, чем она физически могла охватить. Поэтому она стала принимать только те предложения, что казались ей наиболее выгодными, предпочитая говорить в университетах Лиги Плюща, а также тех учебных заведениях, которые могли тягаться с ними по части престижности. Ее провокационный настрой наэлектризовывал аудиторию, разительно отличаясь от той сухой академической манеры изложения, с которой обычно приходилось сталкиваться студентам. После того, как она выступила в университете Вирджинии, один из тамошних студентов сказал, что ее речь была самым интересным, что он видел за три года обучения. Интерес к Рэнд был заразителен. Одна студентка Университета Брауна шла по территории учебного колледжа и увидела толпу девушек, которые шли, окружив кого-то, и выглядели очень взволнованными. Причиной этого ажиотажа была Рэнд, только что закончившая выступать с речью. Заинтересовавшись, студентка начала читать ее книги и в течение летних каникул привела в объективистское движение двух своих братьев.
Рэнд столь сильно привлекала студентов, поскольку она предлагала привлекательную альтернативу той интеллектуальной и политической культуре, что господствовала в американском обществе в 60-е годы. Объективизм резко контрастировал с теми идеями, что доминировали в университетах, где большинство интеллектуалов были скептически настроены по отношению к объективной истине, предпочитая ставить во главу угла существование различных точек зрения, субъективность и условный характер реальности. Они были, как называла это Рэнд, «против каких-либо принципов в принципе». Философия превратилась в ряд разрозненных островков, напоминавших замкнутые эзотерические общества, в профессиональном поле доминировали математические дискуссии о логике и лингвистике. Рэнд же, напротив, писала в непринужденном стиле и обращалась к этике повседневной жизни, к загадкам денег, секса, работы и политики. Ее идеи являлись мощным магнитом для студентов, которые надеялись, что в колледжах они будут изучать великие вопросы мироздания, но вместо этого оказались со всем своим идеализмом в душном климате скепсиса и нравственного релятивизма. Как вспоминал один из объективистов: «Я думал, что философия и психология являют собой ключи к “смыслу жизни”. Когда же я начал их изучать, то обнаружил, что все сводится к зубрежке значений слов и наблюдению за поведением крыс в лабиринтах». Объективизм заполнял пустоты, которые университетские программы оставляли без внимания.
Не прекращались и ее заигрывания с политическим бомондом. Как и большинство консерваторов, Рэнд поддерживала сенатора Барри Голдуотера, который боролся за президентскую номинацию от республиканской партии. Она возмущалась видя, что масс-медиа выставляют его расистом. На самом деле Голдуотер не был склонен к расовым предрассудкам – но он входил в число сенаторов, которые голосовали против Акта о гражданских правах 1964 года, целью которого было положить конец дискриминации чернокожего населения. Голосуя так, он руководствовался принципами, которых придерживался в течение многих лет. Твердый сторонник прав государства, он был встревожен существенным расширением полномочий федерального правительства, которое делал возможным этот закон. Однако в рамках электоральной политики его поступок однозначно расценивался как поддержка расовой сегрегации.
На страницах «Новостей объективизма» Рэнд смело защищала Голдуотера от распространенного убеждения, что он представляет «радикальных правых», представляющих серьезную угрозу для американской демократии. Причиной таких обвинений была популярность Голдуотера среди членов Общества Джона Берча – антикоммунистической организации, склонявшейся также к антисемитизму и причудливым теориям заговора. Рэнд рассматривала обвинения Голдуотера в расизме как дымовую завесу для либеральной оппозиции капитализму. Она связывала популярность этого политика с тем, что он твердо стоял на позициях защиты капитализма. В какой-то степени она была права – но Голдуотеру все равно пришлось предстать на политической арене в качестве центральной фигуры в противостоянии сторонников сегрегации и защитников прав угнетенных меньшинств – и этот контекст помешал ему добиться по-настоящему серьезного успеха в большой политике.
Одним из самых странных увлечений Рэнд того периода можно назвать ее дружбу с автором криминальных романов Микки Спилейном, известным по серии романов о частном детективе Майке Хаммере. Издательство Спиллейна, New American Library, приобрело права на издание «Атланта» в мягкой обложке, и редакторы организовали совместный ланч для двух своих самых продаваемых авторов. Писатели проговорили допоздна, до самого закрытия ресторана – но вместо того, чтобы попросить пару удалиться, сотрудники заведения расселись вокруг и слушали их разговор. Рэнд импонировал тот факт, что круто сваренные герои Спиллейна занимались искоренением зла в «черно-белом» мире. Они, в какой-то степени, были примитивным воплощением ее собственных героических персонажей, и даже сам Спиллейн казался ей копией обаятельного гангстера Гатса Ригана из пьесы «Ночью 16-го января». Рэнд подружилась с автором кровавых бульварных историй и хвалила его произведения в своей колонке Los Angeles Times и на других площадках. Спиллейн, который не мог похвастаться особым расположением среди литературных критиков, платил ей любовью и верностью. Однажды он сказал Рэнд, что если бы их жизни сложились по-другому, то он хотел бы, чтобы она была его спутницей жизни. Рэнд, запрокинув голову, рассмеялась – она любила пофлиртовать. После ее смерти Спиллейн, переживший Рэнд на двадцать три года, сказал: «Айн Рэнд и мне не было нужды “расправлять плечи”. Мы были способны выдержать этот вес».
От общения с другими литераторами Рэнд, впрочем, старалась воздерживаться. Свою миссию в литературе она считала выполненной. Ее подруга Джоан Кеннеди Тейлор вела программу под названием «Мир книг» на нью-йоркской образовательной радиостанции. Когда летом 1958 страну потряс роман Владимира Набокова «Лолита», Тейлор попросила у Рэнд совета относительно интервью с русским писателем. К ее удивлению, Айн не стала комментировать литературный стиль Набокова, а вместо этого воскликнула: «О, Набоков! Если будешь брать интервью у него, то спроси, как поживает его сестра. Когда-то она была моей лучшей подругой». Однако она не стала предпринимать попыток увидеться с Набоковым, несмотря на то, что он был профессором русского языка в Корнелле и часто приезжал в Нью-Йорк, чтобы рекламировать «Лолиту». Также Рэнд не пыталась связаться с его сестрой Ольгой, которая проживала в Праге. Она была очень осторожной в том, что касалось любых контактов с бывшими соотечественниками. «Айн боялась попасть в какие-то секретные советские списки и быть обнаруженной», – говорила Джоан Кеннеди Тейлор. Даже в 70-е годы Рэнд остерегалась «всевидящего ока» Коммунистического Интернационала.
В начале 60-х в Нью-Йорке объявился Альберт Маннхаймер, приехавший по приглашению Рэнд, предложившей ему записаться на терапию к Натаниэлю Брандену. За предыдущие десять с лишним лет о нем мало что было слышно. Он написал один сценарий и стал соавтором пьесы, которая не была поставлена. В своих собственных глазах – и, без сомнения, с точки зрения Рэнд – он был неудачником. Она предположила, что сеансы психотерапии у Брандена смогут помочь ему решить эмоциональные проблемы, приводящие к неудачам в профессиональной жизни. После ряда встреч с Натаном, Маннхаймер вернулся в Лос-Анджелес, почти не повидавшись с самой Рэнд. Добиться успеха ему так и не удалось. В 1972 Альберт застрелился, оставив вдову и троих детей. Рэнд не проявила особой тоски в связи с его смертью. Маннхаймер очень давно отказался жить по ее принципам или разделять ее точку зрения. Как и в случае с Изабель Патерсон, он практически перестал существовать для нее.
На протяжении 60-х Рэнд стала очень популярным публичным мыслителем и оратором, чьи мнения по злободневным вопросам были дальновидными и смелыми. Расширяя рамки своей верности идее о правах личности, она отстаивала гражданские права меньшинств и равенство полов. Осуждая принцип первичного применения силы в любом контексте, она начала выступать против войны во Вьетнаме раньше, чем это сделал кто-либо из ее современников. Она прямо и решительно высказывалась против введенных правительствами ряда американских штатов запретов на аборты. «Аборт является моральным правом, которое следует оставить на усмотрение самой женщины, – утверждала она. – Эмбрион не обладает правами. Права могут принадлежать только уже существующему, а не потенциальному человеку». Когда Рэнд выступала против популярных общественно-политических течений, ее аргументы были оригинальными и зачастую по-своему прогрессивными. Ее всегда стоило послушать.
Рэнд не оставила своей манеры портить отношения с друзьями. В конце сентября 1963 она с размахом вернулась в Чикаго, город, в котором впервые узнала, что такое американская жизнь. Ее поклонник по имени Эд Нэш, который был чикагским представителем Института Брандена, арендовал зал в крупнейшем на тот момент выставочном центре мира, McCormick Place, для речи, озаглавленной «Преследуемое меньшинство Америки: большой бизнес». На этом мероприятии присутствовали многие члены их семейного клана: Фрэнк О’Коннор, Мими Саттон и ее сестра Марна, а также родственники Рэнд со стороны матери: Ферн Браун, ее родители Сэм и Минна Еолдберги, троюродный брат Рэнд Берт Стоун, его жена, дочь и внучка. Вскоре после того, как Рэнд начала говорить, раздалась сирена, извещавшая о бомбардировке. К счастью, то была ложная тревога. Но во время вынужденного перерыва, в гримерке, она пережила момент сильнейшей паники. Барбара и Фрэнк были заняты в соседнем помещении, и Фрэнка тоже не было поблизости, так что Мими и Марна успокаивали ее, когда вошли чикагские родственники. В шуме и суете внучка Берта Стоуна заметила, что черное платье Рэнд надето наизнанку, и из-под верхней одежды торчит этикетка. Она стала думать, стоит ли ей сказать об этом Айн, но времени было в обрез. Рэнд поприветствовала Ферн, Еолдбергов и Стоунов, по очереди протягивая им руку. «Это выглядело вежливо, но очень официально, без теплоты, – вспоминала Мими. – Она была как королева на троне». После триумфального выступления Рэнд, она, Фрэнк, его племянницы и Брандены отправились на небольшой прием, устроенный Эдом Нэшем и ИНБ. Несмотря на то, что ее чикагские родственники не одобряли ее философии, Минна Еолдберг усмотрела пренебрежение в том, что их не пригласили на прием. Когда спустя два года умер Берт Стоун, а Рэнд не приехала на похороны, семейное общение прекратилось. Рэнд больше никогда не виделась с американскими родственниками своей матери.
Несколькими днями позже Рэнд, Фрэнк и Брандены отправились на ранчо Четсуорт, где никто из них не был с 1951. Об их визите не был объявлено заранее. Рут Хилл, возившаяся на втором этаже, услышала через открытое окно, как Фрэнк говорит с ее мужем Баззи. Она сбежала вниз по лестнице: «Это правда ты, Фрэнк? Счастливый день! Айн с тобой?». О’Коннор посмотрел болезненно и сказал: «Да. Сейчас она подойдет». Хилл бросилась вперед, чтобы обнять старую подругу, и воскликнула: «Айн, счастлива ли ты видеть меня хотя бы наполовину так же сильно, как я счастлива видеть тебя?». К ее удивлению, Рэнд ответила чопорно, с сильным русским акцентом: «Почему я должна быть счастлива?». Проблема, как оказалось, была в том, что Хилл, сама того не желая, нанесла Рэнд глубокую обиду. Несколькими месяцами ранее Бранден попросил ее стать представителем ИНБ в регионе долины Сан-Фернандо. Вместо того, чтобы немедленно согласиться, она попросила его дать ей послушать образец пленки. Она не слышала лекций Брандена и не считала, что имеет право предлагать своим знакомым платить деньги за то, что не может лично рекомендовать. Рэнд расценила это как предательство. «Ты отвергла Натаниэля! – кричала она на Хилл. – Ты отвергла записи! Таким образом, ты отвергла меня!» Она и ее спутники вошли в дом и остались там, покуда Фрэнк и Баззи разговаривали снаружи о полевых работах и цветах. К тому времени всем уже давно было ясно, что О’Конноры не вернутся жить обратно на ранчо. Хиллы продолжали каждый месяц посылать чеки с оплатой своего жилья в Нью-Йорк, но дружба была закончена. Хилл не сошла со своих позиций. «Я и теперь, – сказала она сорок лет спустя после того инцидента, – не буду продавать ничего, с чем лично не ознакомлюсь». Несмотря на разрыв, Рут Хилл всю оставшуюся жизнь скучала по своей подруге. Даже в глубокой старости она продолжала дарить на праздники людям, которых особенно любила, книги Айн Рэнд: «Гимн», «Источник» и «Атлант расправил плечи».
В 1964 увидела свет вторая публицистическая работа Рэнд, «Добродетель эгоизма», инициатором создания которой стал ее издатель Беннет Серф из Random House. Видя, что для его компании Рэнд стала настоящей «гусыней, несущей золотые яйца» (общий счет продаж ее собственных книг, а также написанной Бранденами биографии «Кто такая Айн Рэнд?» шел на сотни тысяч без какой-либо тенденции к снижению), Серф предложил ей выпустить отдельной книгой ряд ее газетных публикаций и текстов публичных речей. Название было нарочито провокационным, но также отражало глубокое отвращение Рэнд к администрации Кеннеди. Сильнее всего ее возмутила знаменитая фраза из иннаугурационной речи Джона Кеннеди: «Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас – спросите лучше себя, что вы можете сделать для своей страны». Рэнд смело ставила рядом выдержки из речей Кеннеди и Гитлера, чтобы продемонстрировать их сходство: оба они были в ее глазах коллективистами, требовавшими, чтобы люди жили ради государства. Такое сравнение показалось Серфу некорректным, и он попросил, чтобы Рэнд убрала эти фрагменты, а также сменила название. Рэнд гневно отвергла оба предложения и обвинила Random House в нарушении условий контракта. Она выбрала это издательство потому, что ей пообещали не подвергать цензуре ее творчество – таким образом, нынешнюю просьбу Серфа она расценивала как доказательство того, что их соглашение было фиктивным. Она порвала с Random House и опубликовала новую книгу в издательстве New American Library, подразделении Penguin.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.