Текст книги "Кто такая Айн Рэнд?"

Почему же за лежащие между этими двумя книгами тринадцать лет в сознании автора произошла столь разительная метаморфоза? Отчасти это было просто возвращением Рэнд к естественной динамике поощрявшего капитализм образа мыслей – который выделял (и даже приветствовал) врожденные различия в уровне одаренности. Эти тенденции были многократно преувеличены в циклопическом литературном труде Рэнд, благодаря ее абсолютистскому видению, окрашенному в черно-белые тона. Ее взгляды на «некомпетентных» были особенно жесткими – потому что она очень поспешила однозначно разделить человечество на потрясающих мир творцов и беспомощных идиотов, неспособных постоять за себя. Эта двоичность, в сочетании с ее склонностью к осуждению, придала книге большую часть ее негативного тона. Поскольку она стремилась продемонстрировать результат ошибочных идей как на общественном, так и на личностном уровне, Рэнд зачастую была безжалостна по отношению к персонажам, с наслаждением показывая их страдания и падения. В одной из сцен она со скрупулезным вниманием к деталям описывает группу пассажиров, обреченных погибнуть в масштабной железнодорожной катастрофе, делая очевидным тот факт, что дорогу к их гибели проложили ошибки идеологического характера. Вся эта желчность отчасти объясняет множество негативных рецензий, которые получила книга Рэнд. В конце концов, объявив милосердие всего лишь моральным долгом, она сама отказалась от каких бы то ни было притязаний на вежливость или любезность со стороны остального общества.

Несомненно, свою роль сыграла также и политика. Книга Рэнд являла собой прямое и бескомпромиссное наступление на либеральные ценности. Больше всего на свете она любила насмехаться над своими антагонистами, и часто шла в этом смысле на сознательную провокацию. Один из героев книги, Рагнар Даннескъолд, называет Робин Гуда «самым аморальным и презренным» из всех героев человечества и сам становится «Робин Гудом наоборот»: он похищает гуманитарную помощь, направляемую в бедные страны и отдает ее вместо этого интеллектуальной бизнес-элите. Еще один персонаж гордо носит прозвище «Мидас», а философствования насчет того, что деньги являются корнем добра, продолжаются на протяжении нескольких страниц. Также в книге имелись многочисленные отсылки к бульварным детективным и фантастическим романам: таинственные сигареты со знаком доллара, которые курят ценители, контролируемая правительством машина «лучей смерти», стоящий в Ущелье Голта золотой тотем в виде знака доллара, постоянное повторение вопроса «Кто такой Джон Голт?»… все это было очень похоже на стилистические приемы, позаимствованные из романов о Джеймсе Бонде (вряд ли, конечно, Рэнд читала их сама, но вполне могла от кого-то слышать). Критикуемая за недостаток чувства юмора, Рэнд на самом деле на славу развлеклась, покуда создавала «Атлант расправил плечи». Но либералы не поняли ее шуток.

Не менее оскорбленными чувствовали себя и консерваторы. Самая разгромная рецензия на «Атлант расправил плечи» была написана Уиттакером Чемберсом[10]10
  Известный американский писатель и редактор XX века.


[Закрыть] и опубликована в National Review, являвшемся наиболее влиятельным консервативным журналом в Америке того времени. Чемберс стал известной фигурой после того, как дал свидетельские показания против обвиненного в советском шпионаже государственного чиновника Элджера Хисса, а также благодаря последовавшим за этим мемуарам – ставшей бестселлером книге «Свидетель». Сам бывший некогда убежденным коммунистом, Чемберс пересмотрел свои взгляды и примкнул к правым, став учителем Уильяма Ф. Бакли-младшего, который и попросил его написать рецензию на «Атлант расправил плечи», ставшую первой работой Чемберса для National Review. Бакли, который не любил Рэнд, знал, конечно же, каким будет результат такого задания. В «Свидетеле» Чемберс подробно рассказывал о том, как пришел к христианству, а также о своей вере в то, что только Бог может спасти человечество от ужасов коммунизма. Было совсем несложно предсказать, как он отреагирует на убежденную атеистку Рэнд. Сама по себе книга Чемберсу была не интересна, и он, быть может, не стал бы писать столь негативной рецензии – но по просьбе Бакли перемыл Рэнд косточки в статье, озаглавленной «Большая сестра следит за тобой».

В этой ядовитой рецензии Чемберс признавал популярность Рэнд и ее заслуги в продвижении таких консервативных идеалов, как антикоммунизм и ограничение правительственного вмешательства в экономику – но утверждал, что, поскольку она не верит в Бога, то лежащее в основе ее деятельности послание является ошибочным и опасным. Согласно Чемберсу, торжественный атеизм Рэнд был безнадежно наивен и совершенно неспособен противостоять злу коллективизма. По сути, критикуя коллективизм, но не руководствуясь при этом религиозными нормами, Рэнд основательно вступала на территорию абсолютизма – настаивал Чемберс. Он обнаружил, что роман «Атлант расправил плече» содержит в себе заметные элементы фашизма и в конечном итоге указывает на то, что править миром должна «технократическая элита». Рецензия была также проникнута сильной личной неприязнью. Произведение Рэнд, по утверждению Чемберса, было «диктаторским» и имело донельзя высокомерный тон. Она не является достаточно женственной, намекал Чемберс, предполагая, что «дети, вероятно, раздражают автора и заставляют ее чувствовать себя некомфортно».

Чемберс был недоволен показанным в книге Рэнд «безбожным капитализмом», который казался ему даже хуже, чем «безбожный коммунизм». Там, где Рэнд видела свободный рынок в качестве духовной сферы, а конкуренцию – в виде самого смысла жизни, Чемберс увидел только бессердечный механистичный мир.

Рецензия Чемберса вызвала в правом крыле настоящий шок. Сама Рэнд утверждала, что никогда не читала ее, но ее почитатели были в ужасе. Члены «Коллектива» считали несправедливым, что для обзора ее работы был привлечен бывший коммунист. Они принялись бомбардировать редакцию пламенными сердитыми письмами, в которых сравнивали National Review с The Daily Worker. Даже Изабель Патерсон напомнила о себе из своего добровольного мизантропического изгнания, чтобы пожурить Бакли за публикацию столь жестокой рецензии и предупредить его, что Рэнд, вероятно, подаст на издание в суд за клевету (чего та, впрочем, делать не стала). Рубрика читательских писем в National Review гудела, как осиное гнездо, в течение нескольких недель. Одним из защитников выступил знаменитый журналист и редактор Джон Чемберлен, чьи рецензии на роман Рэнд, опубликованные в The Freeman и The Wall Street Journal, были приятным исключением из общей массы. В «Открытом письме к Айн Рэнд» Чемберлен похвалил ее «великолепное» изображение свободы и заверил, что он будет продолжать убеждать людей переступить через себя и прочитать этот роман. Чемберлен полагал, что большая часть того резонанса, который вызвал «Атлант», была связана с религией, и сожалел о том, что Рэнд не включила в число своих положительных, «компетентных» персонажей хотя бы одного практикующего христианина (вот и настало время вспомнить об отце Адриане, которого она вымарала из черновой версии произведения).

Рэнд делала все возможное, чтобы не поддаваться на провокации. Через месяц после появления рецензии Чемберса она начала делать заметки для нового романа, который назвала «К Лорну Дитерлингу» и описывала как историю неразделенной любви. В этой истории писательница (в более ранних версиях – танцовщица) по имени Хелла Марис влюбляется в «человека действия», Лорна Дитерлинга, который отвергает ее ради женитьбы на женщине по имени Глория Торнтон, обладающей более простым складом ума, но большими возможностями для продвижения его амбиций. Ошибка Дитерлинга состоит в том, что он «приносит в жертву высшие идеалы ради простой мирской жизни, – писала Рэнд, – ради поступка, мотивированного страстной жаждой жизни и практически нарциссической самооценкой – но имеющего под собой совершенно неверную предпосылку» (Десятью годами позже она повторит эти слова о «неправильной предпосылке», анализируя, что же пошло не так в отношениях с ее любовником Натаниэлем Бранденом). Другие заметки относительно нового романа дают понять, что его центральной темой должно было стать «искусство психологического выживания в жестоком мире». Однако после нескольких дней работы Рэнд отложила эти черновики. Она и в дальнейшем продолжала размышлять над характерами и отношениями персонажей – но так никогда и не написала этот роман.

Бранден и его круг были глубоко озадачены несправедливостью критической атаки на Рэнд. Преисполненный решимости отстаивать идеи, в которые он верил, Натан организовал среди ее сторонников кампанию по написанию в различные издания писем, содержащих контраргументы. Алан Гринспен и Барбара Бранден написали в The New York Times. Недавно вернувшийся в их компанию Мюррей Ротбард ответил на обвинение журнала Commonweal в том, что «Атлант расправил плечи» демонстрирует недостаток сострадания и «апеллирует к ненависти». Он отметил, что на самом деле автор изображает в книге – по отношению к героическим людям, которые были съедены заживо мародерами общества. Леонард Пейкофф и Дэрин Кейт вступили в полемику с National Review и Чемберсом. Бранден также уговаривал всех своих знакомых отменить подписку на Time.

Как и во время предвыборной кампании Уэнделла Уилки, жесткий прием, встреченный ее третьим романом, обозначил в жизни Айн Рэнд новый переломный момент. Происходящее вокруг книги существенно усилило ее чувство отстраненности от общества. Привыкшая к обожанию и почитанию своих молодых поклонников, Айн оказалась не готова к столкновению с реальным миром, возможно, попросту забыв законы и правила, по которым он существовал. Миссия всей ее жизни – состоявшая, по убеждению Рэнд, в том, чтобы создать идеального человека, а также описать условия, в которых он мог бы наилучшим образом жить, любить, творить и создавать – подошла к концу. Но внешний мир не принял ее романа в качестве модели для своего дальнейшего существования. «Она покинула Ущелье Голта и обнаружила, что вокруг нее раскинулся мир, которому довольно далеко до созданной ею идеальной модели, – вспоминала об этом впоследствии Барбара Бранден. – Она устала». Возможно и неудивительно, что в какой-то степени она продолжала жить в мире своего романа. «Айн растворилась в альтернативной реальности «Атланта» и уже больше не вернулась, – писал Натаниэль Бранден. – Что-то исчезло – и исчезло безвозвратно».

Глава 30
«Мы здесь не любим чужаков»

Что-то изменилось и для самого Натана. «Что же это за мир?», – спросил он у своей жены в один из тех дней, и, не дожидаясь ответа, сказал: «Айн сделала достаточно. Она заслужила отдых. Теперь наша очередь». Начиная с того момента он начал считать своим долгом защищать Рэнд от мира, от разочарований и от страданий. Натан принялся планировать цикл публичных лекций под названием «Базовые принципы объективизма», совмещая элегантно структурированное и высоко детализированное описание ее философии со своими собственными теориями о психологии, а также природе и происхождении самоуважения. Он полагал, что одним из его предназначений является перевести ее послание для остального мира. Он также хотел защитить и оправдать ее видение и творчество. «Со своим курсом лекций я был ее крестоносцем, возложившим на себя секретную миссию», – сказал он позднее в одном из интервью. Лекции должны были систематизировать и усилить ее идеи, касающиеся существования, знания, экономики, политики, этики, искусства и романтических отношений, преподнеся их в упорядоченном виде, который не был возможен в художественном произведении. На основе этого курса лекции Бранден вскоре основал целый институт, названный Институтом Натаниэля Брандена (ИНБ). Изначально планировалось, что предприятие будет названо в честь Айн Рэнд, но от этого шага его отговорила она сама.

Закончив подготовительный этап, Натаниэль принялся вербовать аудиторию. Он связался с многочисленными знакомыми, предложив им стать слушателями нового курса лекций. Бранден также перебрал ворох писем, которые получала Рэнд от поклонников, и отправил приглашения тем корреспондентам, которые, во-первых, показались ему достаточно интеллектуальными, а во-вторых – проживали на примемлемом расстоянии от Нью-Йорка. Ближайшие сподвижники Рэнд с радостью записались на курс – но даже они не могли представить тех рвения и таланта, с которыми Бранден подошел к подаче ее идей. Если она была, как назвал ее в 1961-м журнал Newsweek, «мессией в юбке», то Бранден, вне всяких сомнений, стал ее «апостолом Петром», камнем, на котором в последующие годы была построена ее церковь. Даже те, кто не любил его – а с годами таких людей стало много – были восхищены тем, как он, почти в одиночку, организовал идеи объективизма в подробную философскую систему, которую потом сделал серьезным общественным движением и, ненадолго, знаменитым национальным брендом. Даже эти недоброжелатели признавали, что именно Бранден подготовил почву для ставшего более известным «приемного ребенка» объективизма – либертарианского движения семидесятых.

Барбара Бранден предложила ускорить распространение лекций Натаниэля путем записи их на пленку. Речи Натана записывались во время встреч в Нью-Йорке и рассылались доверенным представителям по всей стране. Эти представители организовывали собрания в своих городах и взимали плату за вход на мероприятия, где проигрывали записанные лекции. Вовлеченные студенты собирались вокруг магнитофона, слушали голос Брандена и делали заметки. Идея получила настолько широкое распространение, что скоро Барбара ушла со своей постоянной работы в издательстве, чтобы в полную силу трудиться для ИНБ. Она стала исполнительным директором этой организации.

Эти новые затеи сделали еще более напряженными и без того весьма сложные отношения в ближнем кругу Рэнд. Несмотря на их новое деловое партнерство, брак Натаниэля и Барбары быстро шел ко дну. Рэнд, ставшая сентиментальной и вялой, решила, что прекращение ее сексуальной связи с Натаном может оказать положительный эффект. Она утратила аппетит к любви, но надеялась, что их отношения могут возобновиться когда-нибудь в будущем. Не будучи больше ее любовником, он, тем не менее, оставлся ее психологом. Погруженная в меланхолию, Рэнд вцепилась в Натана, как в спасательный круг. Следуя своей собственной философии, она напряженно размышляла, пытаясь понять причину терзавших ее негативных чувств. Джон Голт никогда не оказался бы в подобной ситуации, была уверена она. Все чаще Рэнд обращала внимание на недостатки окружавшей ее человеческой культуры, работая вместе с Натаном, чтобы найти объяснение испорченности мира. Она пребывала в глубоком кризисе, а в ее доме воцарилась, как вспоминал об этом Натан, «атмосфера больницы».

Неспособный помочь Рэнд выбраться из ее внутренней темноты, Натан компенсировал это, став ее охранником. Он начал отвечать на письма, которые присылали недоброжелатели, сделался прослойкой между ней и внешним миром. Он писал гневные послания в журналы и газеты, которые без должного почтения отзывались о ее работе. Прочие члены «Коллектива» последовали за ним, дружно встав на зищиту своего лидера. Но они и сами не могли быть уверенными в том, что им полностью доверяют. Достаточно часто Бранден вызывал к себе для уединенной беседы тех участников, которые в чем-то вели себя неправильно с точки зрения философии объективизма. В случае, когда кто-то совершал по-настоящему серьезный проступок такого рода, этому человек приходилось предстать перед лицом остального «Коллектива» – на своеобразном публичном процессе, где председательствовали Бранден или Рэнд. Подсудимых, которые быстро признавали свою вину и обещали плотнее работать над тем, чтобы жить по правилам объективизма, допускали обратно в этот узкий круг.

Тогда, в конце 1957-го, протеже романистки было всего двадцать семь лет, но все последователи Рэнд знали, что она считает его состоявшимся гением в области, с которой сама, по собственному признанию, ненавидела иметь дело. Рэнд считала психологию запутанной и иррациональной, но, тем не менее, рукоплескала талантам Брандена по части перенесения ее принципов в эту сферу. Под этим она понимала, что, поскольку эмоции проистекают из мыслей, страдающий неврозом человек обязательно является вместилищем неких неправильных, невнятных или противоречивых идей, которые сами по себе ее не интересовали. Однако если человек не являлся аморальной личностью, она была уверена, что Бранден сумеет помочь ему перестать беспокоиться. Когда молодые друзья приходили к ней, чтобы поговорить о своих проблемах, она обычно отправляла их к Натану для длительной или продолжительной терапии – в зависимости от природы их проблем и жалоб. Поскольку ее рекомендации имели в этом кругу силу закона, в то или иное время Натан успел подвергнуть терапии практически каждого из участников «Коллектива». За свои сеансы Натан брал пять долларов в час.

Мюррей Ротбард снова стал человеком со стороны, который одним из первых заметил это новое направление. Он восстановил контакт с Рэнд после того, как прочитал «Атлант расправил плечи», работу, которую он воспринял «не только как величайший из когда-либо написанных романов, но и как одну величайших когда-либо созданных книг, художественных или нехудожественных». В чрезвычайно откровенном письме Ротбард не только воздавал почести роману Рэнд как «неисчерпаемой сокровищнице», но и извинялся перед Айн за то, что избегал ее в прошлом. Веря, что автор «Атланта» должна встретить его признание в надлежащем расположении духа, он рассказал, что их предыдущие встречи оставили его подавленным. Но это была его вина, а не ее. Он признался: «Я пришел, чтобы приветствовать вас как солнце, как существо, огромной силы, дающее миру великий свет – но подойдя слишком близко, я, кажется, обжегся». В этих словах можно было заподозрить некоторую наигранность – но Ротбард искренне стремился заполнить разрыв, который он сам создал между собой и Рэнд. «Пожалуйста, дайте мне знать, если я могу каким-либо образом поспособствовать росту продаж вашего романа», – написал он и заключил свое предложение мира резким выпадом в адрес одной из негативных рецензий на «Атланта». В течение последовавших за этим нескольких недель «Коллектив» и «Крут Бастиа» вновь оказались в тесном контакте.

Однако долго это не продлилось. Вскоре Ротбард начал уставать от «рэндианской» рутины. Его выводило из себя, когда остальные спрашивали, почему он пропустил какое-либо из объективистских собраний. Он начал сомневаться в эффективности Натана как терапевта – в особенности после того, как Натан стал критиковать его брак с христианкой Джои. Союз двух людей, которые придерживаются противоположных взглядов, является изначально нестабильным, доказывал Бранден Ротбарду. Он должен найти себе новую партнершу, которая разделяла бы с ним рациональные атеистические предпосылки. Надеясь побороть свою боязнь путешествий, Ротбард продолжал посещать сеансы терапии даже после того, как начал сомневаться в том, что Натан действительно сможет помочь ему. Натан обещал, что они вдвоем предпримут вылазку за пределы города, но это путешествие так никогда и не состоялось. Тем временем Ротбард был приглашен на научную конференцию, которая должна была состояться в штате Джорджия девятью месяцами позже. Он очень надеялся, что к тому моменту Натан сумеет вылечить его.

Но вместо этого конференция стала отправным пунктом для нового – и на этот раз окончательного разрыва между Ротбардом и общиной Рэнд. Трения начались из-за стойкой верности Ротбарда анархистским идеалам. После почти шести месяцев регулярного общения Рэнд и «Коллектив» ожидали, что Ротбард убедится в неэффективности анархизма. В июле 1958 на специальном собрании в субботу вечером были запланированы дебаты между Ротбардом и Рэнд. К тому времени Ротбард понял, что он «всем нутром ненавидел Натана и Айн, и всю остальную их шайку». После напряженного сеанса у Натана он решил прекратить и терапию и отношения с группой Рэнд в целом. На следующий день Натан позвонил ему и предложил встретиться снова, на этот раз – в присутствии Рэнд. Как оказалось, он подозревал Ротбарда в том, что тот беззастенчиво позаимствовал фрагменты работ Рэнд и Барбары Бранден в докладе, который подготовил для приближавшейся конференции. Ротбард в гневе повесил трубку. С вечерней почтой он получил письмо от адвоката Рэнд, которое разъясняло подробности обвинения в плагиате и угрожало судебным процессом как против самого Ротбарда, так и против организатора конференции, немецкого социолога Гельмута Шека.

Эта конфронтация вскоре переросла в настоящий театр военных действий между «Коллективом» и «Кругом Бастиа». Джордж Рейзман и Роберт Гессен, ранее бывшие верными сторонниками Ротбарда, заняли в споре о плагиате сторону Рэнд. После напряженной перепалки Ротбард вышвырнул Рейзмана из своей квартиры. В течение следующих нескольких дней участники двух интеллектуальных объединений вели между собой раздраженные телефонные разговоры. Когда пыль улеглась, стало ясно, что Ротбард потерял и Рейзмана и Гессена, которые ушли в «Коллектив». В качестве драматического жеста Джоуи Ротбард послала каждому из них по разорванной долларовой купюре – в знак разрыва их отношений с товарищами. Гельмут Шек, редактор National Review Фрэнк Майер, а также Ричард Корнуэлл в результате этой истории также порвали всякие отношения с Рэнд и ее последователями, объявив их «сумасбродами». Ее обвинения в плагиате они нашли совершенно безосновательными. Идеи, которые Рэнд пыталась объявить своими, отмечал Шек, циркулировали в обществе на протяжении столетий. Ротбард, все еще страдавший от своей фобии, не смог поехать на конференцию, как было запланировано.

После того инцидента Ротбард всей душой возненавидел Рэнд и ее последователей. Его по-настоящему задела враждебность Натана, с которым он, во время сеансов терапии, делился информацией чрезвычайно личного характера. Не менее печальной была потеря Рейзмана и Гессена, двух давних друзей, которые теперь обвиняли его в аморальности и интеллектуальном бесчестии. Ротбард был потрясен до глубины души. Он написал длинную памятку для самого себя, перечислив девять «грехов рэндизма», а также отдельный список рэндистских ересей. Он утешал себя мыслью, что, поскольку обвинения, которые выдвигали против него Натан и Айн, являются совершенно необоснованными, их никто и никогда не сможет принять всерьез. «Теперь для меня полностью очевидно, каким презренным клоуном на самом деле является Бранден, – писал он своим родителям, заключая: – Я определенно очень рад, что освободился от этого психопата». Вновь вспоминая теперь рецензию Уиттакера Чемберса на «Атлант расправил плечи», Ротбард теперь понимал, что его предупреждали. Он отправил Чемберсу письмо с извинениями за свои прежние нападки и благодарностью за то, что критик помог ему распознать диктаторскую натуру Рэнд. Позднее Ротбард написал сатирическую пьесу о Рэнд – «Моцарт был коммунистом», а также брошюру, озаглавленную «Социология культа Айн Рэнд». Он стал ее могущественным врагом, который делал все возможное, чтобы направить негодование либертарианского мира против этой женщины и ее соратников.

К осени 1958-го Рэнд впала в клиническую депрессию. Поначалу никто не заметил ее подавленности. Продажи «Атланта» были высоки. Письма от поклонников сотнями приходили каждую неделю. Благодаря стараниям Бранденов, ее растущая репутация в качестве оригинального мыслителя и публичного оратора привлекала все новых читателей. Рэнд получала приглашения на конференции и симпозиумы со всех краев Соединенных Штатов. Она была финансово обеспечена. У нее были прекрасный добрый муж и яркий молодой любовник. Но, несмотря на все это, она была глубоко несчастна. Все чаще стала она говорить с друзьями о горьком отвращении, которое испытывала к окружающей культуре. В разговорах с Фрэнком и Бранденами Рэнд жаловалась, что не может понять, почему ее шедевр был злобно раскритикован, принижен и умышленно неправильно истолкован, будучи поданным в свете, прямо противоположном тому, что она написала. Она прклинала населявших литературный мир «Китингов» и «Тухи», которые, как она считала, пытались намеренно уничтожить книгу. Куда смотрели те сильные, творческие и самостоятельные люди, которых она всегда превозносила? Почему ведущие ученые и бизнесмены страны не поднялись на ее защиту, ограничившись лишь выказыванием личного расположения? Почему не нашлось хотя бы одного интеллектуального гиганта, которому хватило бы смелости публично заявить о значимости и ценности ее работы, как делали молодые люди из ее ближайшего окружения?

Снедаемая отчаянием и тревогой, Рэнд стала отказываться от приглашений на общественные мероприятия, предпочитая остаться дома. Постепенно Брандены стали понимать, что ее состояние выходит далеко за рамки разочарования, вызванного провалом книги. Во время их визитов и в телефонных разговорах она жаловалась на то, что повсюду видит, как в обществе приветствуются посредственность, цинизм, самоуничижение и злоба. Месяцы шли за месяцами – и Айн Рэнд почти каждый день плакала от разочарования и горя. Она разорвала отношения со многими из старых друзей и знакомых, а с теми, с кем продолжала общаться, виделась крайне редко.