Текст книги "Искупление пороком"

Глава 20

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мне удалось заставить это тело открыть глаза. Странно, но картина, представшая теперь перед моим взором, отличалась от той, что явилась мне перед перемещением в новое тело. Больше не было той тёмной неубранной комнаты, вместо неё я находилась в небольшом помещении с холодными белыми стенами и широким зарешёченным окном, задёрнутым странными шторами, собранными из полосок неизвестного мне плотного материала. Шторы эти выглядели так, словно бы были порваны, но порваны намеренно, ибо каждая из полос этих штор казалась идеально ровной и абсолютно подобной прочим.

С трудом оторвав взгляд от необычных занавесок, я посмотрела на своё новое тело. Теперь оно лежало на высокой кровати, укрытое бледно-жёлтым, выцветшим одеялом. Очень странно было снова осознавать себя живой. Я привыкла к тому, что душа, имея тонкую, лёгкую структуру, способна передвигаться без особых усилий. Живое тело же казалось невероятно тяжёлым, неповоротливым и каким-то ненастоящим. Я попробовала пошевелить пальцем руки, но это, казалось бы, малое движение далось мне невероятно тяжело.

Стараясь заставить новое тело сделать хоть малейшее движение, я вдруг обнаружила кое-что ещё. Кое-что, что заставило меня немало испугаться. Дело в том, что первое получившееся движение повлекло за собой резкую боль, которая была вызвана трубками, вставленными мне куда-то глубоко в нос и гортань. Прежде, поглощённая другими чувствами, я не замечала их, а теперь же не могла думать ни о чём, кроме этих странных трубок.

Откуда-то сбоку то и дело доносился тихий, похожий на писк звук. Я было подумала, что это мышь забралась ко мне в комнату, пока я спала, но звук этот казался слишком монотонным и сухим для живого существа. Я осторожно, боясь снова потревожить трубки, повернула голову на звук, но не увидела ничего, кроме какого-то серого ящика неправильной формы. Наверху ящика мигали три голубые лампочки. Странный звук, казалось, шёл откуда-то из его глубин.

Дверь в комнате была совершенно прозрачной, поэтому я сразу заметила женщину в странных белых одеждах, которая, очевидно, проходя мимо по своим собственным делам, через стекло бросила беглый взгляд на меня и, заметив, что я пришла в себя, резко остановилась. Одно мгновение женщина размышляла, стоит ли ей продолжить следовать туда, куда она собиралась, или же зайти ко мне. Наконец, решив для себя, что будет правильнее сейчас, она открыла дверь и зашла в мою комнату.

Её одежды удивляли меня. В эпоху моей прошлой земной жизни женщины носили совсем иное и даже помыслить не могли о том, чтобы надевать нечто подобное мужским штанам. Здесь же, очевидно, это было нормой, так как женщина вошла ко мне, не смущаясь и даже не задумываясь о своём внешнем виде. Она остановилась в шаге от меня и улыбнулась. Эта улыбка показалась мне какой-то неискренней или, может быть, уставшей. В руках у женщины была папка с бумагами. Она прижимала её к груди.

– Вы очнулись, – сказала незнакомка довольно дружелюбно. – Я ваш лечащий врач. Можете обращаться ко мне доктор Хольст.

Я осторожно кивнула. Из-за вставленной в гортань трубки говорить было невозможно, да и резкие движения давались мне ещё с трудом. Тем временем женщина-врач подошла к писклявому ящику и с какой-то поражающей внимательностью стала его изучать. Её действия были мне непонятны, но интуитивно я ощущала, что эта женщина не желает мне зла. Вскоре она снова повернулась ко мне и опять улыбнулась, теперь уже более искренне. Впрочем, и усталость её стала теперь ещё более очевидна.

– У вас очень хорошие показатели, – сказала она. – Думаю, мы уже можем отсоединить вас от аппарата.

Я ничего не поняла из её слов, но тот факт, что, сказав их, она потянулась к ненавистным трубкам, не мог меня не порадовать.

– Не бойтесь, это не больно, – ласково сказала она и одним быстрым движением ловко вытащила трубку из моего горла.

Когда я была полностью освобождена, доктор отключила пищавший аппарат и, присев на край кровати, спросила:

– Как вы себя чувствуете?

Я хотела ответить, что всё хорошо, но вместо этого смогла лишь прохрипеть что-то нечленораздельное. Голос всё ещё мне не подчинялся.

– Всё в порядке, – заметив мой испуг, сказала доктор Хольст. – Это нормально. Голос скоро вернётся, а пока постарайтесь отдохнуть. Хороший сон вам будет очень полезен. Прошлой ночью вы едва не покончили с собой, но теперь с вами будет всё хорошо.

Сказав это, доктор собралась оставить меня. Вновь прижав папку с документами к груди, она поднялась и направилась к двери, но я остановила её.

– Она… Она сама?

Я сказала это так хрипло и неразборчиво, что была бы не удивлена, если бы доктор не поняла меня. Но она, очевидно, привыкнув разговаривать с подобными мне, удивлённо сказала:

– О ком вы?

В этот момент я поняла, что совершила ошибку. Меня так поразила мысль о том, что прежняя хозяйка этого тела убила себя сама, что я на мгновение забыла, где нахожусь. Самоубийство – один из страшнейших грехов. Как решилась она совершить такое? Что могло вынудить её пойти на это?

Доктор Хольст смотрела на меня с подозрением. Она остановилась в шаге от двери и явно ждала каких-нибудь пояснений с моей стороны. Понимая, что моё объяснение вряд ли покажется ей правдоподобным, я лишь покачала головой.

– Ничего, – прохрипела я. – Мне нужно отдохнуть.

– Поспите, – врач кивнула, всё ещё с сомнением поглядывая на меня. – Вам пришлось многое пережить за эту ночь. Чуть позже к вам зайдёт побеседовать психиатр, а пока отдыхайте.

Она ушла, но я и не думала спать. Произнесённое ею слово «психиатр» крайне настораживало меня. Я не знала его значения, но где-то в подсознании всплыли воспоминания о наших прошлых прижизненных «беседах» с отцом Клеменсом, и мне стало не по себе.

Я попробовала встать, но то ли из-за слабости неокрепшего тела, то ли из-за торопливости и волнения, с которыми я совершала эту попытку, подняться у меня не получилось. Голова была ясна. Я чувствовала себя хорошо, но новое тело всё ещё слушалось разум неохотно. Я ещё раз, теперь уже медленно и осторожно пошевелила плечами, потом также аккуратно заставила руки приподняться. Они казались тяжёлыми, словно бы налитыми свинцом. Оставалось только надеяться на то, что вскоре эти ощущения пройдут. Идти куда-либо сейчас было немыслимо.

Дверь комнаты снова отворилась. Я ожидала, что сейчас появится тот самый обещанный «психиатр», но вместо него зашли двое. Это были толстый, лысоватый мужчина и крупная женщина, одетая в костюм вишнёвого цвета. Меня снова поразила одежда посетителей. Если костюм мужчины казался мне странным, но в целом уместным, то длина юбки женщины, да и общий силуэт костюма, не столько скрывающий, сколько демонстрирующий дамские прелести, привёл меня к мысли, что женщины этого времени совсем не собирались дарить мужчинам лишнюю интригу.

Оба посетителя, едва оказавшись в комнате, брезгливо огляделись. Их лица показались мне знакомыми, но я не сразу вспомнила, где видела их прежде.

– Значит-таки пришла в себя, – толстяк, шумно выдохнув, уселся в ногах моей постели.

Женщина осталась стоять, облокотившись на стену. Её накрашенные бордовой помадой губы кривились в неприятной, пропитанной злобой усмешке. Мне не хотелось смотреть на неё, и я обратила взгляд на толстяка. Его потное лицо было красно и сердито.

– Ты хоть понимаешь, что ты наделала! – резко сказал он. – Ты едва не сорвала всю сделку! Я тебе велел собрать вещи, просил прибраться после себя. Пожалел тебя, в конце концов. Дал время на сборы! А ты неблагодарная! Ты не то что не начала собираться. Ты только ещё больше всё испоганила. Решила, значит, убить себя. В моём доме! Сорвать мне сделку хотела! Ничего не выйдет, дорогуша. Слышишь! Ты, вообще, слушаешь, что я тебе говорю?

Рассерженный толстяк злобно уставился на меня, ожидая ответа. Я же, совершенно не понимая, что сейчас происходит и в чём состоит суть конфликта, только растерянно кивнула.

– То-то же, – сказал он, как будто смягчившись. – Ты, наверное, под лекарствами и не соображаешь ничего сейчас, но нянчиться с тобой мне некогда. Моя сделка состоится сегодня. Твои вещи… Заметь собирать их пришлось нам! Твои вещи в коробках выставлены на лестнице. Можешь забрать, когда хочешь. В квартиру попасть даже не пробуй, все замки я сменил.

Он снова внимательно и даже с каким-то подозрением посмотрел на меня. Очевидно, он ожидал, что я сейчас начну с ним спорить, ругаться и всеми возможными способами отстаивать свою правоту. Или, может быть, он ждал, что я буду просить его о помощи или сострадании? Как бы то ни было, и те, и другие ожидания оказались напрасны. Всё, что говорил этот человек, было мне безразлично. Наверное, это всё было значимым для той, что жила в этом теле прежде, но меня занимали совсем иные вопросы. Толстяк же, сидевший сейчас передо мной, не вызывал у меня никаких эмоций, кроме раздражения. Я не знала его, но отчего-то и он, и его спутница казались мне людьми неприятными, недостойными. Мне не хотелось иметь с ними никакого знакомства, и я мечтала о том, чтобы они как можно скорее покинули эту комнату. Они, впрочем, тоже не были настроены оставаться здесь надолго.

– Я сказал всё, что хотел, – толстяк снова шумно вздохнул и встал. – Живи как знаешь, а к нам больше не суйся.

С этими словами он решительно направился к выходу. Женщина, хмыкнув и демонстративно бросив на меня очередной презрительный взгляд, скрылась следом за ним.

Оставшись одна, я облегчённо выдохнула. Люди современности пугали меня. Я не знала, какой сейчас год, но явно видела, что всё вокруг сильно разнится с тем, к чему я привыкла в прежней жизни. Люди стали жёстче и холоднее. Они надевали на себя странные наряды и говорили хоть и понятным мне, но странным языком. Эти различия очень страшили меня, и я вдруг с ужасом осознала, что оказалась не готова принять это испытание. Вероятно, правильнее было, добравшись до Ада и не найдя там Самаэля, вернуться обратно в Рай. Я – человек, давно забывший, каково это – быть живым. Человек, привыкший к гармонии Рая, существующий вне материальных отношений. Способна ли я выжить здесь, в этом сухом, пропитанном алчностью мире?

Ответа на этот вопрос я не имела, как, впрочем, не имела и выбора. Я прибыла сюда с целью отыскать Самаэля, только это и должно было занимать мои мысли. Вот только с момента пробуждения я почти не думала об этом. Всё вокруг пугало меня, а необходимость поисков Самаэля страшила больше прочего. Как? Как отыскать его в этом огромном, густонаселённом мире?

Я глубоко вдохнула, а затем медленно выдохнула. Поиск местонахождения Самаэля сейчас был не самой большой моей проблемой. Медленно и аккуратно я снова попробовала сесть. Теперь тело поддавалось моим желаниям легче. Очевидно, за время посещения толстяка, я немного окрепла. Силы возвращались быстро, и это не могло не радовать.

Сев на кровати и опустив ноги на пол, я осмотрелась ещё раз. На мне было надето странное, широкое, белое одеяние, отчасти напоминавшее платье, которое заставляли носить ведьм во времена моей прежней жизни. Вот только материал этого одеяния был куда более приятным, да и вышитых крестов на нём я не разглядела. Тем не менее оно мне не нравилось. Оно резко отличалось от тех нарядов, что носили доктор Хольст и супруга толстяка, а значит, могло выделять меня среди толпы. Этого я не хотела.

У стены, возле пищавшего прежде аппарата, стоял стул. На его спинке висела другая одежда. Я осторожно, не поднимаясь на ноги, потянулась к стулу и взяла одежду. Это движение далось мне нелегко, и, чтобы дать себе небольшую передышку, я отложила свою находку на кровать. Найденная одежда казалась странной и, на мой взгляд, больше походила на мужскую: брюки из грубой, тёмно-синей материи и мешковатая чёрная кофта с капюшоном.

Пальцы плохо слушались, когда я попробовала натянуть на себя этот наряд. Странные одеяния оказались мне впору, но меня удивило то, что они не просто почти полностью скрывали тело, а как будто бы даже прятали душу. В прошлой жизни мне очень нравилось наряжаться. Платья помогали мне ощущать себя красивой, давали уверенность в себе, но эта необыкновенная одежда словно бы была предназначена для того, чтобы скрывать носившего её человека. Я вспомнила лицо девушки со шрамом, увиденное мною при вхождении в это тело. Быть может, она имела причины на то, чтобы прятаться и бояться этого мира.

Собравшись с духом, я осторожно встала. Голова не кружилась, но ноги ещё казались тяжёлыми. Я накинула капюшон на голову и попробовала сделать пару неуверенных шагов по направлению к двери. Медленно, переваливаясь с ноги на ногу, словно немощная старушка, я вышла в коридор и испуганно замерла. Столько людей! Некоторые из них, те, что носили одинаковые белые одеяния, с очень занятым видом торопливо сновали по коридору. Они не обращали на меня никакого внимания. Другие же, одетые в совершенно разнородные наряды, вели себя менее суетно. Некоторые поодиночке или парами медленно шествовали по коридору, то ли прогуливаясь, то ли откуда-то возвращаясь в свои комнаты. Таких было много, но всё же большее число людей лежало. Лежало прямо на полу. Многие из таких больных были без сознания, многие ещё только ждали помощи. Помощи, которую врачи, очевидно, оказывать не успевали. Больные стонали и просили помощи. Врачи останавливались возле них, проверяли что-то в своих записях и уходили к другим. Это была настоящая эпидемия.

– Вы не знаете, где здесь выход? – спросила я у одного из бродивших пациентов, когда тот оказался рядом.

Больной удивлённо посмотрел на меня, но всё же ответил:

– Идите в ту сторону, – он указал рукой в том направлении, откуда шёл. – Там будет лестница. Спуститесь на первый этаж. Выход будет там сразу.

Поблагодарив его, я пошла в указанном направлении. Ноги всё ещё двигались с трудом, и поэтому я шла очень медленно, всё время страшась, что кто-то из людей в белых одеждах заметит меня и схватит. Впрочем, им было не до этого. Никто из них ловить меня не собирался, а если я и попадалась им на глаза, то они провожали меня равнодушным взглядом: больные, способные самостоятельно ходить, волновали их сейчас не так сильно, как те, что не могли подняться.

Лестница оказалась для меня серьёзным испытанием. Чтобы выйти на улицу, необходимо было спуститься всего на три этажа, но на преодоление их у меня ушло больше четверти часа. Спустившись же, я оказалась в маленьком коридоре, из которого вела только одна дверь. Она открывала путь к свободе.

Передо мной предстал просторный больничный двор. Здесь тоже были люди, но одетых в белую форму среди них оказалось немного. Почти все больные здесь сидели на скамеечках и о чём-то мирно беседовали. Некоторые в своё удовольствие прогуливались по аллее. Здесь, во дворе, не было и следа той эпидемии и хаоса, что разрастались внутри больницы. Это очень поразило меня. Показалось даже, будто бы врачи намеренно скрывают от жителей города нависшую над ними угрозу.

Стараясь не привлекать внимание, я тоже медленно пошла по аллее. Весь этот двор и люди вокруг вызывали у меня искреннее изумление, но я, боясь быть разоблачённой, старалась как можно меньше озираться по сторонам. Вскоре аллея вывела меня к широким решётчатым воротам. Они, словно ожидая кого-то, были широко распахнуты. Рядом стояли трое мужчин, одетых в одинаковые синие одежды. Они о чём-то оживленно спорили между собой и не обращали внимания ни на кого вокруг. Стараясь не попадаться им на глаза, я выскользнула за ворота.

Мир за пределами больницы поразил меня ещё больше. Дело в том, что во дворе хоть и было много людей, но там царил относительный покой. То же, что я увидела снаружи, в первые секунды очень напугало меня. Жуткие шумы! Их было так много. Они, разные и похожие одновременно, словно бы внезапно навалились на меня со всех сторон. Почти сразу за воротами больницы проходила дорога, но ступить на неё я не согласилась бы ни за какие деньги. По ней в безумном, как мне тогда казалось, хаосе двигались огромные, странной формы металлические штуковины, внутри которых сидели люди. Это было что-то вроде повозок, но ни лошадей, ни ослов, ни даже верблюдов впереди них не было. Издавая жуткие звуки, они как будто вопреки всякой понятной логике, ехали сами. И ехали с немыслимой скоростью.

– Не это ли, порождённые Самаэлем, предвестники конца света? – прошептала я, с ужасом взирая на жуткие творения мира будущего.

Вдоль больничного забора в обе стороны уводила мощёная дорожка. Я пошла по ней, не выбирая направления. В этот момент я понятия не имела о том, куда мне стоит двигаться, и поэтому позволила судьбе самой указать мне дорогу.

Город пугал и одновременно поражал меня своим великолепием. Дома вокруг не просто были все каменными, что уже само по себе являлось удивительным для времени, в котором я жила прежде, но и поражали своей высотой и красотой. Они был такими яркими, сияющими и огромными. Да и всё в этом городе казалось таким сияющим, значимым и богатым. Даже люди. Прежде я никогда не видела столько, пусть странных, но ярких, цветных одежд и столько смеха. Во времена моей прежней жизни люди не могли так свободно вести себя и так громко смеяться на улице. То тут, то там слышалась странная громкая музыка, зачастую казавшаяся мне подобной отзвукам криков страдающих в Аду душ.

Глава 21

Вести, сообщённые де Гротом, всколыхнули в душе Пола чувство, которого прежде он за собой не замечал. Называлось оно чувством вины. Нет, конечно же, он не винил себя в том, что сделала Тесса, но тем не менее не мог и с совершенным спокойствием отбросить в сторону мысли о её поступке. Она сама приняла такое решение, но он был свидетелем, а возможно, и создателем некоторых причин, которые могли подтолкнуть Тессу к этому нелёгкому выбору. Он не заставлял её совершить попытку самоубийства, но всё же чувствовал себя причастным к этому.

Хуже всего было то, что на самом-то деле Тесса ему нравилась. Он не был в неё влюблён. Вернее сказать, Пол, привыкший к грубой и прямолинейной форме мышления, вообще с трудом представлял себе, что значит быть влюблённым. Женщины всегда воспринимались им как средство отличного времяпрепровождения. Собственно, и дам для общения он выбирал соответствующих: грубых, продажных, не требующих многого. Такая жизнь Пола вполне устраивала. Что касается Тессы, то она нравилась ему больше как человек, чем как женщина. Он был знаком с ней много лет, и всё это время его восхищало то, как она справляется со всеми свалившимися на неё невзгодами. Наверное, именно её внутренняя сила и прельщала Пола. Не раз наблюдая за тем, как она одним только словом ставила на место разбушевавшегося де Грота, Пол ловил себя на мысли, что если бы он собрался когда-нибудь жениться, то избранница его будет такой: несгибаемой, сильной духом, твёрдой. Он и правда с удовольствием женился бы на Тессе, если бы она того захотела.

Новость о том, что девушка решилась на самоубийство, привела Пола в ужас. Этот поступок означал, что тот несгибаемый стержень, столь восхищавший Пола прежде, внезапно сломался. И, более того, вероятно, он сам приложил к этому руку. Получалось, что он сам уничтожил то, что любил. Мысль об этом казалась Полу невыносимой.

Покинув заведение де Грота, он решил отправиться к Тессе. Выяснить, в какую больницу отвезли девушку, для него было несложно: по роду своей деятельности Пол имел весьма обширные связи по всему городу. Как ни торопился Пол, но всё же, прежде чем отправиться в больницу, он зашёл в магазин и купил немного фруктов: идти к Тессе с пустыми руками ему совсем не хотелось. Обычно спокойный и уверенный в себе, сейчас он испытывал сильную тревогу. Захочет ли Тесса увидеть его? Да и вообще, что он ей скажет? Как объяснит свой приход? Они не были друзьями, не были даже близкими знакомыми. Зачем ему вообще навещать её в больнице?

Пол не имел ни малейшего представления о том, что необходимо говорить и что делать в подобных ситуациях. Он даже не знал точно, зачем вообще идёт к ней. Вероятно, она была ещё очень слаба или даже находилась без сознания. Возможно, её мучили боли, и незваные посетители могли доставить ей только лишний дискомфорт. Но заставить себя не идти к ней Пол не мог. Подсознательно он хотел увидеть в её глазах прощение, услышать лично от неё, что он не виновен в её решении. Сознаться же себе в этом довольно эгоистичном стремлении он не решался. Самому себе он говорил, что идёт к Тессе для того, чтобы оказать ей помощь. Любую, которая потребуется.

Ворота больничного двора были открыты. У охранников Пол выспросил номер корпуса, в который, скорее всего, была помещена девушка, и пошёл туда. Вход в корпус ему преградила медицинская сестра – крупная дама средних лет. Кудрявые обесцвеченные волосы её были взъерошены, а строгое выражение лица говорило о том, что лучше не пытаться спорить с ней сегодня. В руках она держала большую и явно тяжёлую корзину с грязным бельём.

– Ну и куда собрался, – грубо сказала она, окинув Пола холодным взглядом.

– Мне б пациентку увидеть, – как можно добродушнее отозвался Пол. – Зовут Тесса. Её сегодня утром привезли.

– Уж не ту ли, что самоубийца? – усмехнулась женщина.

– Да, – обрадовался Пол. – Как её найти?

– Никак, – грубо отрезала медицинская сестра. – Посторонних пускать не велено. Карантин.

Пол на секунду задумался. Такого варианта развития событий он не предполагал, но и возвращаться домой ни с чем ему было невмоготу. Вздохнув, Пол извлёк из кармана кошелёк и вытащил несколько довольно крупных купюр.

– Может быть, договоримся? – сказал он, протягивая деньги медицинской сестре.

Женщина бросила взгляд на деньги, а затем настороженно огляделась по сторонам, но вокруг не было никого, кто бы мог увидеть и осудить её минутную слабость.

– Ух ты ж – чёрт настырный, – она погрозила Полу кулаком, но деньги забрала. – Иди за мной, но по сторонам не глазей и не высовывайся. И фрукты свои выкинь. Или лучше давай-ка их сюда.

Неожиданно быстрым движением она выхватила из рук Пола пакет с фруктами и засунула их в свою корзину. Грязное бельё пациентов надёжно скрыло их секрет.

– Тут их не приметят, – сказала она с какой-то подозрительной заботливостью в голосе.

Пол усмехнулся: во все времена деньги открывали любые двери. Медицинская сестра тем временем повела его по лестнице вверх. Несмотря на присущую ей полноту, женщина передвигалась очень быстро, и Пол едва успевал за ней. На третьем этаже она свернула в коридор и сделала Полу знак не отставать.

То, что открылось взгляду посетителя, могло бы привести в ужас любого, даже такого закалённого в тёмных делах человека, как Пол. Больные, стонущие, задыхающиеся, взывающие о помощи, лежали прямо на полу. Для многих из них не нашлось даже раскладушки, и, чтобы не класть их прямо на холодные плиты, их положили на старые, истончившиеся и рассыпающиеся матрасы.

– Что здесь происходит? – ошарашенно спросил Пол.

– Я же тебе сказала – карантин.

Из-за его промедления медицинская сестра начала нервничать. Она снова сделала ему знак следовать за ней и пошла вперёд. Пол шёл рядом с ней, но от удивления не мог молчать.

– Карантин или эпидемия? – не унимался он, поглядывая сквозь стеклянные двери палат и замечая в них жуткую переполненность. – Тут же половина города!

– Так, – жёстко отрезала провожатая. – Я тебе по доброте души согласилась помочь, но могу и выставить отсюда. Пришёл увидеть свою самоубийцу, будь добр, смотри только на неё. Не в свои дела носа не суй!

– Понял, – Пол примирительно поднял руки. – Вопросы больше не задаю.

Через минуту они были в палате Тессы. Пол с удивлением отметил, что, несмотря на общую переполненность больницы, для Тессы, видимо, страшась раньше времени потревожить её рассудок, выделили очень маленькую, но отдельную палату. Здесь, в отличие от коридора, было довольно тихо и пусто. Пусто настолько, что и пациентки в палате не оказалось.

– Странно, – проговорила медицинская сестра.

Она с сомнением посмотрела на отключённый аппарат и добавила:

– Возможно, её забрал врач.

Медицинская сестра извлекла из кармана телефон и набрала какой-то номер.

– Доктор Хольст, – сказала она, когда на другом конце взяли трубку. – Вы не знаете, где может быть сейчас утренняя пациентка? Да, та, что пыталась покончить с собой. Её нет в палате.

То, что ответил врач, Пол не разобрал, но по тому, каким встревоженным стало лицо его проводницы, понял, что исчезновение Тессы было незапланированным.

– Полагаю, тебе стоит вернуться во двор, – сказала медицинская сестра, окончив разговор с доктором. – Сейчас сюда придет её лечащий врач. Возможно, твоя подружка просто вышла в туалет, но… В общем, когда мы её найдём, то известим тебя. А пока в зоне карантина тебе не место.