Текст книги "Искупление пороком"

Глава 25

Покинув кладбище, старик Винсент не сразу отправился домой. Не пошёл он и на поминальный обед, который так старательно приготовила Коба. Потерянный, раздавленный и одинокий он несколько часов бесцельно бродил по улицам города, не останавливаясь нигде и не стремясь прийти куда-либо.

Слова встреченной на кладбище незнакомки, столь странные, столь неродные его миру, внезапно всколыхнули в сознании старика мысли, которые, казалось, уже давно его покинули. Что, если это возможно? Что, если Бог и правда существует, а эта столь загадочная юная особа действительно видела его?

Эта мысль приводила душу Винсента в неподдельный ужас. Нет, он не боялся понести божественную кару за своё отречение, за предательство, которое он совершил и совершил осознанно, но сама мысль о том, что всё, во что он когда-то верил, действительно может оказаться правдой, почему-то ужасно пугала его. Это казалось полным безумием.

Некогда он жаждал услышать подобное откровение, мечтал получить подтверждение того, что история Бога – не есть выдуманная человеком легенда, но является абсолютной истиной. Прежний Винсент полагал, что в такой момент душа его возрадуется и возликует. Почему же теперь осознание того, что прежняя вера может быть истиной, так пугало старика?

Даже в те годы, когда он, живя одной лишь церковью, верил всей душой в Бога и учил этой вере свою паству, даже тогда он, скорее всего, поразился бы, встретив на своём пути подобного человека. Смог бы он тогда поверить?

В сознании верующего, какой бы сильной эта вера ни была, всегда остается крупинка сомнения. Только свершившееся у него на глазах чудо способно заставить человека отбросить последние сомнения. Вот только была ли встреченная незнакомка таким чудом? Мог ли Винсент поверить её словам? Быть может, она всего лишь одна из тех безумных, о которых то и дело рассказывают в новостях? Кто знает, не сбежала ли она из какой-нибудь клиники для умалишенных? Быть может, её ищут и Винсенту нужно сейчас не размышлять над её словами, а позвонить в полицию?

Только увидев солнце, неустанно приближавшееся к горизонту, Винсент понял, что должен идти домой. Должен… Ему совсем не хотелось возвращаться в опустевшую, одинокую квартиру, но старик знал, что так будет правильно. Винсент прекрасно понимал, что, изматывая и истязая себя, он не сможет вернуть назад тех, кого потерял, но заставит переживать и беспокоиться других хороших людей. Тяжело вздохнув, старик обречённо повернулся назад и устало поплёлся в сторону дома.

На востоке небо было затянуто тёмными грозовыми тучами. Глядя на них, Винсент понадеялся вернуться домой до дождя, но, как оказалось, в своих скитаниях он ушёл так далеко, что к тому моменту, когда старик смог добраться до дома, уже совсем стемнело и дождь лил в полную силу. Винсент промок до нитки, но всё же, оказавшись в родных стенах, не стал сразу переодеваться. Мысль о том, что он может заболеть или даже умереть, нисколько не страшила его, а скорее, напротив, привлекала. В жизни Винсента не было больше ни стремлений, ни желаний, и скорая смерть казалась ему всё более заманчивой перспективой.

Дома было тихо. Кровать, на которой ещё недавно лежала малышка Эстер, поражала глаз старика пустотой и безжизненностью. Винсент не решился даже подойти к ней. Вместо этого он направился к окну, раздвинул шторы и посмотрел на дождь. Крупные капли безжалостно барабанили по стеклам. Винсент открыл окно и высунулся наружу. Отчего-то ему не хватало воздуха. Старик чувствовал, что задыхается в своём опустевшем доме.

Мокрые, словно бы продрогшие фонари освещали вымершую в этот час улицу. Страшась непогоды, люди попрятались по домам, и казалось, что в городе более не осталось ни единой живой души. Грязная вода мощными потоками текла по асфальту, унося с собой весь мусор, оставленный небрежными дневными прохожими.

У стены дома напротив Винсент заметил странное пятно. Ближайший фонарь едва освещал его, но пятно вдруг пошевелилось, и Винсент понял, что это человек. Маленький и хрупкий человек, сжавшийся в комок и, очевидно, не нашедший себе иного, более защищенного места, чтобы укрыться от дождя.

Как ни желал Винсент оставаться в этот час под крышей, всё же ноги сами вывели его на улицу. Если бы его спросили, старик вряд ли бы с определённостью сказал, зачем он отправился к этому незнакомцу. Наверное, ему просто захотелось сделать сегодня хоть что-то хорошее и тем самым, может быть, облегчить немного свою боль.

Не пытаясь укрываться от дождя, старик торопливо обошёл дом, перешёл узкую дорогу и оказался совсем рядом с трясущимся от холода бездомным. Только сейчас, оказавшись в шаге от него, старик осознал, что бездомный – женщина. Винсент замер в испуге и нерешительности.

Глава 26

К вечеру пошёл дождь. Противный, крупный и холодный, он быстро промочил всю мою одежду. Внезапно я осознала, что в этом городе, как, впрочем, и в этом мире, мне некуда идти. Сначала я пыталась прятаться от дождя в магазинах, но продавцы смотрели подозрительно на мокрую незнакомку, не собирающуюся ничего покупать, и я быстро уходила.

Мир, в котором я оказалась, не был доброжелателен ко мне. Люди шептались за спиной, когда я проходила мимо. До меня долетали их фразы, и я с тревогой о будущем осознавала, что современным людям не нравилось во мне всё: покрытое шрамами лицо, неубранные, спутанные волосы, слишком свободная одежда, а в особенности потерянный, отстранённый вид. Наверное, я казалась им безумной.

Я чувствовала себя очень одинокой. Побродив бесцельно по городу, промокнув насквозь и устав, я не нашла ничего лучшего, чем обессилено опуститься прямо на тротуар. Чтобы спрятаться от дождя я забилась под выступающую крышу одного из магазинов, рядом с мусорными баками. Мне было холодно и страшно. Я молила Господа о том, чтобы он прекратил эту бессмысленную пытку, чтобы, если и не прислал мне помощь, то, по крайней мере, остановил этот бесконечный, угнетающий сознание дождь. Жизнь казалась мне ужасной, а солнечные воспоминания о недавно покинутом Рае только лишь бередили душу, но успокоения не приносили.

«Дождь… Это всего лишь дождь, – твердила я себе. – Как только он пройдёт и вновь выглянет солнце, я снова обрету покой. Всё дело в дожде».

Не знаю, сколько времени я просидела в таком положении. Быть может, вечность, а может быть, и только две минуты, но тело успело основательно затечь и задеревенеть, когда я вдруг услышала рядом с собой шаги. Они приближались. Не зная, радоваться ли мне или пугаться, я подняла голову и взглянула на приближавшегося человека. Я узнала его в ту же секунду, как, впрочем, и он меня, так как, увидев моё лицо, он вдруг остановился в нерешительности. Это был тот самый старик, что несколько часов назад похоронил свою внучку. Какое-то мгновение мы удивлённо и испуганно смотрели друг на друга. Тишину нашей встречи нарушал лишь дождь.

– Почему вы здесь? – с тревогой в голосе спросил старик.

Я пожала плечами, так как и сама не знала, почему я нахожусь именно здесь. Для меня это место ничем не отличалось от всех остальных мест в городе.

– Я не знала, где спрятаться от дождя, – просто ответила я.

– Где вы живёте?

Старик подошёл ближе и протянул руки, помогая мне подняться. Тело, промокшее и замерзшее, плохо слушалось меня. Поднимаясь на ноги, я несколько раз едва не упала. Меня трясло, но от холода или от волнения я не могла бы точно сказать.

– Боюсь, что дома у меня нет, – несколько смутившись, ответила я.

Задеревеневшие мышцы слушались плохо, но старик сразу же крепко взял меня под руку. Я не ожидала подобной силы в пожилом человеке. Услышав мой ответ, он несколько мгновений смотрел удивлённо, не зная, стоит ли доверять моим словам, но затем, очевидно, вспомнив про то, что дождь всё ещё идёт, потянул меня куда-то в сторону.

– Пойдёмте ко мне, – сказал он. – Вам нужно в тепло.

Маленькая двухкомнатная квартирка, в которой жил старик, показалась мне в этот час спасительной обителью. Здесь было тепло, и проливной дождь, всё ещё шумевший за окном, более не казался таким обрекающим на бесконечное отчаяние.

– Мне так неловко, – призналась я. – Вы слишком добры.

Старик, как будто погружённый в собственные мысли, лишь махнул рукой, а затем, указав мне на стул, скрылся в другой комнате. Через несколько мгновений он появился снова, неся в руках полотенце и что-то из одежды.

– Вам нужно переодеться в сухое. Возьмите вот это. Когда-то эти вещи носила моя дочь, быть может, они подойдут вам.

– У вас есть дочь? – спросила я, с благодарностью принимая одежду.

Взгляд старика потускнел, и я тут же пожалела о своём необдуманном вопросе.

– Простите, – с дрожью в голосе прошептала я.

– Вы можете переодеться в той комнате, – вместо ответа старик указал на комнату, из которой только что появился.

Я ушла туда, ругая себя за бестактность. Одежда, которую когда-то носила дочь старика, понравилась мне куда больше чем, та, что я нашла в больнице. Это тоже были подобные мужским брюки из грубой ткани, но сочетались они со светлой приталенной рубашкой из тонкого хлопка. Одежда оказалась мне в пору.

Когда я снова вышла в гостиную, на столе уже стояли две чашки с горячим чаем. Старик тоже успел переодеться в сухое и теперь суетливо доставал из шкафчика печенье.

– Вы уж простите, – сказал он, не глядя на меня. Старик казался невероятно взволнованным, и я на мгновение забеспокоилась, не станут ли опасны для него такие тревоги. Впрочем, справлялся он вроде бы неплохо. Расставляя на столе посуду, он говорил: – Я в последнее время почти не ходил за продуктами и не готовил. Вряд ли смогу угостить вас чем-нибудь сносным.

– Что вы, – с искренней благодарностью сказала я, подходя ближе к нему и намереваясь помочь. – Вправе ли я рассчитывать на угощение? Вы укрыли меня от дождя, дали обогреться. Это куда больше того, о чём я могла бы просить.

Старик, наконец, остановился, взглянул на меня и вдруг вздрогнул. Я испугалась, но через мгновение он выдохнул и пояснил.

– В этой одежде вы напоминаете мне дочь, – растерянно сказал он. – На секунду мне показалось, что она здесь.

Я очень смутилась, полагая, что эти воспоминания причиняют ему боль, но, словно прочитав мои мысли, старик добавил:

– Я рад, что эта одежда смогла, наконец, кому-нибудь пригодиться. Много лет я не решался выбросить её и вот теперь рад, что не сделал этого, – он по-отечески похлопал меня по руке и, вдруг вспомнив об остывающем чае, сказал: – Но идёмте же к столу, нам обоим сейчас не помешает горячий напиток.

Я благодарно улыбнулась. Этот искренний и добрый старик мне очень нравился, и, если бы в моих силах было сделать хоть что-нибудь для того, чтобы облегчить его горе, я бы сделала это, ни секунды не сомневаясь.

Несколько минут мы пили чай молча. Каждый из нас хотел поговорить о многом, но оба мы, боясь причинить боль другому, стеснялись начать и поэтому молчали.

– Как вас зовут? – наконец, спросил старик.

– Мария, – я тепло улыбнулась. – А вас?

– Винсент.

Старик снова замолчал, отставив полупустую чашку в сторону и обратив взгляд к нетронутой тарелке с печеньем.

– Простите меня, – сказала я и вдруг почувствовала, что вот-вот заплачу. Домашнее тепло и эта трогательная, почти семейная забота старика так разнились с той холодностью и отстранённостью, с которой встретил меня этот город. Как никогда прежде, сейчас я почувствовала себя слабой и беспомощной.

Старик Винсент посмотрел мне в лицо и, разглядев в нём бесконечное отчаяние, взял меня за руку.

– Не стоит, дитя моё, – с искренней теплотой в голосе сказал он.

– Я не хотела причинять вам боль, – слёзы все-таки потекли. – Я… От меня совсем нет толку. Простите.

Я закрыла лицо руками, стремясь успокоиться. Внезапно на меня навалилось ощущение безысходности. Я ощущала себя беспомощным котёнком, выброшенным в суровый человеческий мир. Старик долго смотрел на меня, ничего не говоря, но когда заметил, что я начинаю успокаиваться, произнёс:

– Вы правда видели Бога?

Его вопрос не удивил меня. Я находилась в таком состоянии, что не могла ничему удивляться, как не могла и ничего выдумывать. Я лишь кивнула ему, так как чувствовала, что голос мой ещё дрожит от слез.

– Каков он? – задумчиво спросил старик.

– Для нас он подобен сиянию, – медленно выдохнув и тем самым дав себе немного времени, чтобы успокоиться, проговорила я. – Но он добр и мудр. Он не желает никому зла.

Винсент кивнул, но, казалось, не тому, что сказала я, а каким-то собственным мыслям. Он был серьёзен и задумчив, но я видела, что он верит моим словам.

– Бог говорил с вами? – снова спросил старик.

– Да, – я неловко улыбнулась. – Но к этому времени я была уже много лет мертва. Бог призвал меня из Рая. Понимаю, это звучит безумно, но Он показал мне рождение Земли и жизни на ней и ещё открыл ужасную правду.

Винсент встревоженно посмотрел на меня, а я, понимая, что пути назад уже нет, продолжила:

– Земля погибает, – сказала я со всей возможной искренностью. – Смерть её близка, я видела это собственными глазами. Судный день близится, но для людей есть ещё надежда на спасение.

Я рассказала Винсенту всё, что дал мне увидеть Господь, и всё, что удалось мне узреть в Чистилище и Аду. Старик слушал с какой-то болезненной, почти фанатичной внимательностью. Я не знала, верил ли он мне, но я видела, что слова мои нисколько не обижают, а, скорее, по-научному интересуют его.

– Значит, Господь отправил вас сюда, чтобы отыскать Дьявола? – уточнил Винсент, когда я завершила свой рассказ.

Я кивнула в ответ. Чай уже давно остыл, но я всё равно отпила чуть-чуть, чтобы промочить пересохшее после долгих речей горло.

– Но почему именно вас? – спросил старик.

Вопрос этот был вполне логичен, но я удивилась ему. За столько столетий, проведённых в раю, мысль о том, что Дьявол – мой друг, стала для меня настолько естественной, что я и не задумывалась о том, что может быть по-другому. Я и забыла, что люди воспринимают образ Дьявола несколько иначе, чем я.

– Возможно, – стараясь аккуратнее подбирать слова, проговорила я, – я была одной из немногих душ, кто, не поклоняясь Дьяволу, всё же сочувствовал ему. Мне было несложно воспринять то, что открыл Господь, и… В прошлой жизни я была лично знакома с земным воплощением Дьявола. Мы были довольно близки.

– Вы дружили? – удивлённо уточнил священник. – Или…

– Он был моим лучшим другом, – честно призналась я. – Наверное, мы даже были влюблены друг в друга. По крайней мере, я бы хотела так думать. Но я предала его чувства. Я подарила свою душу Богу, тем самым причинив Самаэлю ужасные страдания.

– Может ли Дьявол страдать, – с сомнением пробормотал Винсент.

– Нет ничего более страшного и более мучительного истинной, глубинной боли, увиденной в глазах Дьявола, – со всей искренностью сказала я.

Глава 27

Пелена долго не покидала взор Барендины. Она совсем не ощущала своего тела и не видела ничего вокруг, но временами сквозь странный, похожий на звуки пчелиного роя гул долетали до неё голоса. Где-то неподалёку она слышала речь Стаффорда, он отдавал кому-то приказания. Ближе к ней звучали два незнакомых мужских голоса. Они отчаянно бранились на кого-то, кто, по их мнению, оказался слишком тяжёлым, пыхтели и ругались между собой. Всё это проходило словно бы мимо Барендины, не касаясь её лично. Она слышала лишь обрывки фраз, не имея возможности до конца понять их, сложить их вместе или осознать всё, что случилось.

Понимание пришло намного позже. Барендина не сразу осознала, что пришла в себя – просто белая пелена сменилась на тёмную. Звуки вокруг давно исчезли, и её поглотила абсолютная тишина. Собственное тело казалось Барендине каким-то искусственным, словно бы набитым ватой.

Что-то не давало ей вздохнуть свободно. Женщина слабо пошевелилась и вдруг услышала звук. Звук непривычный и пугающий. Звук, казалось, существовавший вне её вселенной. То был звук волочащейся по каменному полу тяжёлой железной цепи. Странно, но именно этот относящийся не к её реальности звук и вернул Барендину в сознание. Она резко открыла глаза.

Комната, в которой находилась эта женщина, была слабо освещена. Впрочем, вряд ли Барендина пожелала бы увидеть все детали этого помещения. Стены комнаты, как, впрочем, пол и потолок, были сделаны из грубого, плохо обтёсанного камня. Окон здесь не было, а свет давала лишь пыльная лампочка, одиноко болтавшаяся под потолком. Барендина лежала прямо на полу, касаясь обнажённой спиной влажных камней. Здесь было холодно, точно в погребе, и женщина чувствовала, как её пробирает болезненный озноб.

Чувствовала она теперь и кое-что ещё – стальной ошейник, до боли врезавшийся в её пухлую шею и мешавший свободно дышать. От этого ошейника отходила тяжёлая, давившая вниз цепь, которая на другом своём конце впивалась в каменную стену, словно бы намертво врастая в неё. Совсем рядом из стены исходила ещё одна цепь. Барендина провела взглядом до её окончания и едва не взвизгнула, обнаружив на другом конце цепи человеческое тело. Оно лежало в самом углу, там, докуда тусклое освещение этой комнаты почти не дотягивалось. Но даже сквозь сумрак Барендина могла разглядеть потемневшую разлагающуюся кожу и пустые глазницы, которые, словно посланники из будущего, предсказывали пленнице её собственную судьбу. Не в силах более видеть это зрелище Барендина попыталась сесть и отвернуться, но стоило ей взглянуть в другую сторону, как тело её снова оцепенело от ужаса.

В другом конце этой пугающей комнаты в старинном кресле с золотистым орнаментом восседал сэр Томас Стаффорд. Он, словно бы намеренно, был хорошо освещён, и сейчас Барендина, глядя на него, как-то особенно ощутила непреодолимую преграду между ними. Её жизнь всегда была темна и уродлива, подобно тому концу комнаты, в котором она находилась теперь. Жизнь Стаффорда, напротив, была светлой и сияющей, как сиял и он сейчас, сидя на своём троне.

Стаффорд, очевидно, ожидал её пробуждения, так как, едва пленница обратила взор в его сторону, он встал и приблизился к ней.

– Сэр Томас, – не находя слов, пробормотала Барендина. Мысли в её голове ещё путались, и она не знала, как понимать, как признавать все произошедшие с ней изменения. – Если это какая-то шутка, то…

Стаффорд вдруг засмеялся, и смех этот, злобный и холодный, прервал едва зарождавшийся ход мыслей Барендины. Обычно столь уверенная в себе, сейчас она сжалась под ледяным взором сэра Томаса. Он же, отсмеявшись, подошёл ещё ближе, схватил её за цепь у самого ошейника и жёстким движением притянул к себе.

– Это не шутка и не недоразумение, – сказал он, чётко произнося каждый звук. – Это – Божественное провидение. Кара Господня, если хочешь.

Сказав это, он резко отпустил цепь и оттолкнул женщину к стене. Барендина сильно ударилась головой о каменную поверхность, но, мгновенно забыв про боль, бросилась к ногам Стаффорда.

– Сэр Томас…, – начала было она.

– Господин! – перебил её Стаффорд. – Теперь ты будешь величать меня только так и никак иначе!

– Господин! – дрожа от страха, Барендина прижалась к его ноге и умоляюще посмотрела в ледяные глаза Стаффорда. – Разве сделала я вам что-то плохое? Разве обидела? За что вы хотите наказать меня?

Сэр Томас презрительно взглянул на свою пленницу, а затем резким движением ноги снова оттолкнул её к стене.

– Разве должен я ждать, пока ты сделаешь мне что-то плохое? – громогласно возвестил он. Голос его, отражённый от каменных стен комнаты, вдруг стал необычно грозным и сильным. – Ты грешна по своей природе. Порочна и низка. Ты полна заблуждений, как, впрочем, и большинство смертных. Но вскоре я это изменю. Ты, вероятно, не знаешь, но прибыла ты в дом не просто человека, а Сына Божьего, вновь пришедшего на Землю. Бог начертал мне возродить его царствие на планете, и я свершу это. Многие века подобные тебе терзали этот мир, но, будь уверена, я положу этому конец.

– Господин, умоляю вас, – Барендина снова поползла к Стаффорду. – Умоляю вас, сжальтесь. Я признаю свои грехи. Я раскаиваюсь. Я обещаю стать самой добропорядочной женщиной в мире. Только сжальтесь, сжальтесь надо мной.

– Сжалиться? – Стаффорд искренне удивился. – Взгляни на наш мир! Разве жалость присуща Богу? Нет! Жалость рождает лишь пороки. Только суровые меры могут исправить грешников, и только жёсткие наказания помогут приблизиться к Богу. Раньше люди были мудрее. Раньше знали, как нужно поступать с грешниками. Только через муки возможно принять Господа. Когда инквизиторы пытали ведьм, они делали это не из садистских стремлений. Нет! Только пройдя через земные муки и покаявшись, душа грешника способна очиститься. Только сожжение покаявшейся ведьмы могло вернуть её душу Богу.

Барендина побледнела и замерла, на миг представив себя на костре.

– Неужели вы хотите сжечь меня? – едва шевеля омертвевшими от испуга губами, произнесла она.

– Участь твоя уже решена. Ты приговариваешься к очищению души посредством мук. Приговор произнесён, и теперь я оставлю тебя, чтобы ты могла обдумать своё положение и начать готовиться ко встрече с Творцом.

Сказав это, Стаффорд самодовольно посмотрел на пленницу. Она была до смерти напугана, и это ему очень нравилось. В таком состоянии он оставил её одну, не забыв запереть толстую деревянную дверь, ведущую из комнаты.

Дрожа то ли от холода, то ли от страха, Барендина бросила взгляд на труп, что лежал у стены. Её вдруг затошнило. Где-то недалеко послышался тихий писк и скрежет маленьких когтей по камню. Что угодно бы отдала сейчас Барендина за то, чтобы этого дня не существовало. Чтобы она не садилась в эту злополучную машину, не получала этого странного письма и чтобы вообще никогда не встречалась со Стаффордом.