Текст книги "Искупление пороком"

Глава 37

Блуждая среди незнакомых и чужих лиц, я не раз ловила на себе удивлённые, порой презрительные взгляды. Собравшиеся здесь люди по большей части были богатыми, успешными и весомыми в обществе. Все они хорошо знали друг друга, тогда как моё лицо, изуродованное старыми шрамами, а также очевидно недорогая одежда вызывали у них массу вопросов. Некоторые гости даже пытались заговорить со мной, чтобы выяснить, кто я и какими путями оказалась сегодня среди них. Я же всеми возможными способами старалась избежать подобных длительных бесед.

Ускользая от одного из таких навязчивых собеседников, я вышла во внешнюю, отгороженную колоннадой часть зала. Здесь было намного спокойнее, так как никто из гостей Стаффорда намеренно не желал покидать общество. Никто, кроме меня. Здесь, за колоннадой, я остановилась в нерешительности. Местное общество давило на меня. Их было слишком много. Я испытывала всё возрастающую тревогу и лёгкое головокружение. Слишком разные и слишком шумные, гости Стаффорда находились в постоянном движении, и я не могла уследить разом за всеми. Я ощущала себя бессильной и потерянной. Мне казалось, что решение прийти сюда сегодня было ошибочным.

Я разочарованно вздохнула и облокотилась на колонну. Меня терзали сомнения. Я хотела покинуть это место, но что-то меня удерживало. Предчувствие ли, интуиция или, может быть, страх упустить что-то важное, допустить очередную ошибку. Не знаю, сколько времени я так простояла, не решаясь ни покинуть особняк, ни предпринять новые попытки розыска, когда краем глаза заметила неясное движение справа от себя. Некто, очевидно, так же как и я, стремясь уйти от толпы, вышел за колоннаду. Я обернулась, скорее, опасаясь, что этот человек помешает моему тихому уединению, чем надеясь на что-то определённое.

В нескольких шагах от меня стоял незнакомец. Сначала он был погружён в свои мысли, но, вдруг обернувшись, заметил меня и замер. Несколько секунд незнакомец с каким-то тревожным подозрением всматривался в моё лицо, а затем, словно испугавшись чего-то, резко развернулся и пошёл прочь. На дрожащих, почти не слушающихся ногах я направилась следом за ним. Он спешил, очевидно, желая спрятаться от меня, но я не отставала. Я узнала его. Узнала в первую же секунду! Да, внешний вид его отличался от того, что я видела в прошлой жизни, как и от того, что показал мне Бог, но эти чёрные глаза, этот подобный бездне взгляд невозможно было спутать ни с чем.

Я нашла его стоящим на балконе. Самаэль не обернулся, но фигура его была очень напряжена, отчего я поняла, что он ожидает меня.

– Зачем ты вернулась?

Самаэль не дал мне заговорить первой. Впрочем, я всё равно не знала, с чего начать. Он говорил резко, даже грубо. Фигура его источала холод, а воздух вокруг него словно бы уплотнился.

– Я хотела найти тебя, – тихо ответила я.

Мне захотелось приблизиться к нему, но из-за неясного уплотнения воздуха, казалось, что я не иду, а пробиваюсь сквозь какую-то невидимую человеческому глазу стену. Каждый шаг давался мне нелегко, но я не останавливалась. Больше всего на свете сейчас я хотела коснуться Самаэля.

– Тебя послал ОН?

Дьявол резко обернулся. В этот же миг странное уплотнение воздуха внезапно исчезло, и я, потеряв равновесие, едва не упала. Самаэль даже не шелохнулся, чтобы помочь мне, а я, наконец, смогла увидеть его лицо. Оно было холодно. В нём не было и тени прежней любви или хотя бы заинтересованности. Самаэль был равнодушен, и это открытие словно бы ошпарило меня кипятком. Я отшатнулась, не зная, как быть. Самаэль забыл меня, но я даже спустя столько столетий продолжала любить его.

– Тебя прислал Он, – уже не спрашивал, а констатировал Дьявол.

– Пойми… – начала было я, но тут же осеклась, так как взгляд Самаэля, брошенный на меня, не предвещал ничего хорошего.

– Уходи! – грубо сказал Самаэль и снова отвернулся.

– Но…

– Возвращайся туда, откуда явилась! – крикнул он, не дав мне договорить.

Его внезапный крик и гнев напугали меня. Я вдруг почувствовала, что вот-вот заплачу. Заслужила ли я такого обращения? Быть может, и да, но я раскаивалась в том, что поступила плохо по отношению к нему. Ежедневно в Раю я думала о нём, я страдала вместе с ним, но он этого не знал.

– Самаэль, – с трудом совладав со своими эмоциями, я подошла к нему вплотную и коснулась его спины. Он вздрогнул, но не отстранился. Я сказала: – Я пришла, потому что я сама так хотела.

– Ты лжёшь! – резко ответил Дьявол. – Никто! Никто не покидает Рай по собственному желанию. Думаешь, я этого не знаю? Только Он решает, как и кому жить. Он! Только Он решает всё.

– И всё же я пришла к ТЕБЕ, – сказала я, сделав ясный акцент на последнее слово. – Я переживала за тебя.

– Надо же, – кривая усмешка исказила лицо Дьявола.

Я печально вздохнула.

– Самаэль, прошу тебя, выслушай. Я пришла к тебе…

– Но пришла по Его желанию, – перебил меня Дьявол.

– Нет! – возразила я. – Вернее, не совсем. Желание было моё. Понимаешь, Самаэль, я совершила ошибку. Тогда, в тот день, когда ты приходил, когда ты рассказал мне всё… Пойми, я испугалась. Всё это… Всё, что ты рассказал мне, было так странно, так чуждо моему сознанию… Я не смогла принять тебя. Прости. Я испугалась! Меня всегда учили бояться тебя, и в тот день, когда ты открылся мне, я думала, что сошла с ума. А потом ты явился на казнь. Я ничего не соображала. Но ты… ты сражался за мою жизнь так, как никто и никогда не сражался. Даже я сама! Даже в тот момент, когда я сама сдалась, ты продолжал бороться за меня. Только тогда, во время казни, я поняла, что должна быть с тобой. Должна отплатить тебе за твою заботу. Я хотела, пойми, хотела остаться с тобой, но было уже поздно. Бог призвал меня. Я пыталась вернуться, но сил моих было недостаточно. Да, ты прав, я жила в Раю все эти годы. Но тот Рай был для меня Адом. Я страдала там, осознавая, что причинила тебе ужасную боль, и не имея возможности попросить прощения. Как я хотела всё исправить! Я молила Бога дать мне хотя бы минуту, чтобы увидеть тебя, поговорить с тобой. Я страдала, Самаэль! Страдала. Прошли века, и мои мольбы, наконец, были услышаны Богом. Он отпустил меня из Рая и позволил спуститься в твои владения.

– Ты была в Аду? – мои слова заметно удивили Самаэля.

– Да, – кивнула я. – Я всё знаю, Самаэль. Я видела всё.

– Всё? – голос Дьявола выдавал тревогу и удивление, но сам он оставался бесстрастным. Я понимала, что Самаэль не хочет или боится доверить мне свои истинные помыслы. Дьявол мне не верил.

– Я знаю, что ты сделал для Земли, для людей, – сказала я.

– Ничего ты не знаешь! – резко ответил Дьявол и развернулся, намереваясь уйти, но я удержала его.

Теперь мы стояли друг перед другом. Я видела его глаза. Они смотрели сквозь внешнюю оболочку в самую мою душу.

– Тогда расскажи мне, – прошептала я. – Поговори со мной…

– О, если б мог выразить в звуке[2]2
  Самаэль вспоминает строки романса на стихи Г. Лишина и музыку Л. Малашкина:
  «О, если б мог выразить в звуке
  Всю силу страданий моих,
  В душе твоей стихли бы муки,
  И ропот сомненья затих.
  И я б отдохнул, дорогая,
  Страдание высказав всё;
  Заветному звуку внимая,
  Разбилось бы сердце моё».


[Закрыть]… – эти слова он не сказал. Они тихим певучим шепотом сами вырвались из его уст, а затем, словно осознав, что допустил что-то лишнее, Самаэль отстранился и отвернулся. Он снова стал холоден.

Тем не менее Дьявол не ушёл, и это придало мне уверенности.

– Ты любил их, – снова заговорила я. – Ты вложил в них душу.

– Вложил душу… – Самаэль презрительно фыркунул. – Да я и есть их душа! Я отдал им частицы себя, чтобы они могли мыслить. Я даровал своё тело этой планете, чтобы они… чтобы вы все могли жить. И где же благодарность? Разве хоть кто-то сказал мне спасибо? Нет! Все на этой планете проклинают меня. Они винят меня в том, что сами сеют зло. Они и есть само зло. Не я! Только люди виновны в том, что на Земле всё рушится. Люди есть создания порока. Само их сотворение было ошибкой. Я виноват лишь в том, что полюбил их, что потакал их желаниям. Люди – балованные, жестокие себялюбивые твари! Они ненавидят друг друга, они завидуют друг другу…

– Прошу тебя, Самаэль…

Его слова и его ненависть к человечеству больно ранили меня. Его горечь. Его разочарование. Он перестал видеть в людях прекрасное, его душа разрушалась, а вместе с ней разлагался и наш мир.

– Самаэль, позволь мне помочь тебе, – пытаясь сдержать слёзы, прошептала я.

– Теперь уже поздно, – в словах его звучала боль.

– Я не верю.

– Тебе придется поверить, – Самаэль холодно пожал плечами. – Этот мир пришёл в упадок, и я сам привёл его к этому. Впрочем, очень скоро всё закончится, Отец ведь недолго станет терпеть подобное. Он уже чувствует конец. Видишь, даже прислал тебя сюда. Он думал, что ты вернёшь мне надежду и вдохновение и тем самым продлишь агонию этого бесполезного мира. Так вот знай, это уже давно невозможно.

– Дай мне хотя бы шанс! – взмолилась я.

– Не вижу в этом смысла, – печально признал Дьявол. – Возвращайся обратно к Отцу. Скоро на Земле станет намного хуже, чем в Аду. Если хочешь сохранить свою бессмертную душу, возвращайся к Богу.

– Я не уйду, – я никак не хотела сдаваться. Только не теперь. Только не тогда, когда я отыскала Самаэля.

– Я всё сказал, – Дьявол снова одарил меня холодом своего взгляда, а затем резко повернулся и, давая мне понять, что этот разговор не может и не должен быть продолжен, стремительно пошёл прочь.

На прощание он добавил лишь:

– Прости, что разочаровал тебя, но таков мой удел. Я – Дьявол. Я должен карать грешников, а земля теперь ими переполнена.

Глава 38

Дориан не мог поверить своим глазам, как, впрочем, и ушам. Он спрятался в тени, прислушиваясь к нашей с Самаэлем беседе. Никто из нас не ведал о его присутствии, он же отчаянно впитывал каждое слово. Всё, что произошло между нами, разжигало в нём не только любопытство.

Дориан оставался в укрытии до тех пор, пока мы оба не покинули балкон. Затем же он выбрался на свет и несколько минут стоял, размышляя на тем, что узнал. Многие демоны Ада слышали историю о том, что Самаэль был некогда влюблён в человеческую женщину, но далеко не все верили в то, что легенда эта правдива. Дориан тоже не верил в неё прежде. Теперь же, воочию узрев отзвуки былых страстей, он испытал чувство неприятной растерянности. Дориан был демоном-инкубом, существом крайне любопытным, хитрым и коварным. Существом, подверженным эмоциям и ставящим чьё-либо грехопадение превыше любого прочего наслаждения.

Особенность отношений между мной и Самаэлем, какими бы они ни были, пленяла разум инкуба. Он не мог, да и не хотел оставаться в стороне, не убедившись до конца в правдивости своей догадки и не попробовав испытать на прочность наши чувства.

Следуя этим гнусным стремлениям, Дориан вернулся в зал приёма, где гости, кто разместившись на диванах, кто так и оставшись возле столов с закусками, наблюдали за парами, танцующими в центре.

Танцы были излюбленным элементом званых вечеров сэра Томаса. Организовывая приём на манер бала, он ощущал себя ещё более великим, подобным божественному объединителю веков и поколений. Вальсирующие пары казались зрителям невесомыми, и этот танец, почти гипнотизируя гостей, переносил их в иное, более расслабленное состояние. Для создания этого приятного эффекта Стаффорд даже нанимал профессиональных танцоров, целью которых было вовлечение гостей в танцы.

Мистерия бала заворожила и меня. Я снова погрузилась в воспоминания о прошлой жизни и вдруг осознала, что ни на одном балу из тех, что мне всё-таки удалось посетить, я не танцевала с Самаэлем. Стараясь не посягать на мою душу, он всегда предоставлял все права на меня Роэлю. Это неожиданное открытие немного расстроило меня, и я подумала, не отыскать ли снова Самаэля и не пригласить ли его теперь на танец, пусть даже и прощальный.

– Не подарите ли мне один танец?

Я вздрогнула, услышав эти слова. Обернувшись, я увидела, что рядом, по-светски обходительно протягивая руку, стоял Дориан. Несмотря на внешнюю галантность, его глаза жадно впивались в моё лицо. На губах играла загадочная улыбка.

При виде его я испытала нерешительность. С одной стороны, у меня не было ни единой объективной причины, чтобы отказать ему. С другой, я испытывала странный необъяснимый страх перед ним. На тот момент я ещё не знала о природе этого создания, но ярко ощущала опасность, исходившую от него.

Так и не зная, принять ли его предложение, я тревожно оглянулась. Удивительно, но в этот момент я встретилась взглядом с Самаэлем. Дьявол стоял в другой стороне зала и наблюдал за мной. Сложно было достоверно прочитать эмоцию, застывшую на лице Самаэля, но было очевидно, что его весьма интересует то, какой ответ я дам Дориану.

– Так вы готовы? – этой фразой Дориан практически отрезал мне все возможные пути к отступлению.

Не дожидаясь разрешения, он сам взял меня за руку и повёл в центр залы, где пары выстраивались друг за другом для начала нового танца.

Заиграла музыка. Дориан галантно поклонился мне, я сделала реверанс в ответ. Начался танец. Он был мне незнаком, и я чувствовала себя крайне неловко от того, что ничего не умела и двигалась только по подсказкам партнёра. Впрочем, партнёр оказался очень внимательным и предусмотрительным в танце. Лёгкими, едва заметными касаниями он подсказывал движения, направлял меня. Вопреки моим страхам, наша пара ничуть не уступала в мастерстве другим танцорам. Впрочем, утешение это было сомнительным.

Куда больше, чем незнание танца, меня тревожил сам Дориан, чей пронизывающий взгляд не отрывался от моего лица. Взгляд этот был томен, словно у влюблённого. Он меня смущал, возрождал желание поскорее спрятаться, укрыться от его обладателя. Но танец длился. Казалось, он был бесконечным. Вокруг мелькали улыбающиеся счастливые пары. Я же усиленно отводила глаза и смотрела куда угодно, только не на своего партнёра.

В очередной раз, пряча взгляд от Дориана, я увидела Самаэля. Он находился там же и как будто даже не переменил позы с тех пор, как Дориан пригласил меня на танец. Взгляд же Дьявола заставил меня похолодеть. Так тёмен и так тяжёл он был. В этом взгляде было столько боли, столько отчаяния, столько разочарования и одиночества. Столько бесконечного, разрывающего душу одиночества. Я вдруг почувствовала себя предателем. Нижайшим из существ. Я была недостойна ни его любви, ни его ревности. И всё же этот взгляд давал мне слабую надежду на то, что, вопреки своим словам, Самаэль всё ещё испытывал ко мне чувства. Чувства куда более сильные, чем я могла бы себе вообразить.

Дориан, не отрывавший взгляда от моего лица, заметил эту перемену чувств и, проследив за моим взглядом, тоже увидел Самаэля. Лицо Дориана расплылось в довольной улыбке, и я с внезапным ужасом осознала то, что этот человек знает нашу тайну. Открытие это заставило меня на секунду замереть, отчего движение наше сбилось и мы едва не столкнулись с парой, двигавшейся следом за нами. От столкновения нас спасло лишь то, что Дориан вовремя подхватил меня и, сделав крутой разворот, с лёгкостью вывел из круга танцующих.

– Кажется, вы немного устали, – с лукавой улыбкой заметил он, провожая меня к ближайшему дивану.

– Да, немного, – ответила я.

Я чувствовала слабость в ногах и хотела поскорее избавиться от слишком любопытного кавалера. Он же галантно усадил меня на диван, раздобыл где-то бокал вина и тут же предложил его мне.

– Полагаю, вам нравится здесь, на приёме, – сказал Дориан, явно намереваясь продолжить беседу.

– Да, здесь чудесно, – стараясь не вкладывать в слова никакого глубокого смысла, сказала я. – Но я немного устала и, скорее всего, сейчас отправлюсь домой.

– Что вы! – с деланым удивлением воскликнул Дориан. – Вам нельзя домой так рано! Вы же пропустите самую интересную часть приёма.

Не зная, что ответить, я подозрительно посмотрела на собеседника. Воодушевление этого человека меня пугало. Тем временем, заметив мою тревогу, Дориан заговорщицки улыбнулся и добавил:

– Ту часть приёма, которую больше всего любит наш общий друг Самаэль.

Фраза «наш общий друг Самаэль» заставила меня покрыться мурашками. Его очевидная осведомленность о наших отношениях и то спокойствие, с которым он о них говорил, страшили меня. С другой стороны, в словах его, очевидно, скрывалось нечто очень важное. Я не могла уловить, что именно, но ощущала, что мне всё же необходимо побывать на той, пока ещё загадочной, части приёма.

– И как скоро она начнётся? – с тревогой спросила я.

Дориан оглядел зал, и только теперь я заметила, что людей в нём стало значительно меньше. Небольшими группами они тихонько покидали приёмный зал через маленькую дверь, которая прежде была заперта. Теперь около неё стоял слуга. Он держал в руках чёрные мантии, которые выдавал каждому, кто желал присутствовать на закрытой церемонии.

– Действо скоро начнётся, – сказал Дориан и указал на загадочную дверь. – Вам следует отправиться туда. Я, к сожалению, не смогу вас там сопроводить. На меня возложена другая, куда менее приятная, но очень важная миссия. Не стоит волноваться. Возьмите мантию у слуги и идите вслед за остальными гостями. Вы не сможете заблудиться.

Радуясь тому, что могу наконец избавиться от присутствия Дориана, я направилась к заветной двери. Я не имела ни малейшего понятия о том, что ждёт меня за ней, но догадывалась, что ничего хорошего. Напоследок я оглядела гостиную, надеясь увидеть Самаэля, но он исчез. Вероятно, он, как и прочие гости Стаффорда, уже отправился в другой зал для участия в последней части приёма.

Раздающий мантии слуга окинул меня сомневающимся взором, но всё же, не сказав ни слова, выдал мантию. Я накинула чёрную материю себе на плечи и вслед за двумя весьма увесистыми членами общины Стаффорда отправилась к двери. За ней оказалась узкая, но хорошо освещённая лестница. Она плавным винтом уходила вниз, где практически утыкалась ещё в одну дверь. За ней был зал, не менее просторный, чем тот, в котором проходила официальная часть приёма. Нижний зал был разделён на сектора и казался подобен некой арене или греческому амфитеатру. У стен по кругу располагались богато отделанные ложи, рассчитанные на большие и маленькие группы лиц. Чуть впереди лож стояли дорогие, украшенные золотыми вставками кресла, предназначенные, очевидно, для участников действа.

Вокруг царила атмосфера напряжённого ожидания и жажды крови. Мне отчаянно захотелось уйти, и я, возможно, так и сделала бы, если бы не увидела Самаэля. Погружённый в свои думы, он вошёл в зал с другого входа и, не обращая внимания ни на кого из присутствующих, опустился в одно из кресел, стоявших впереди лож. Я хотела подойти к нему, но как раз в этот момент большая группа последователей Стаффорда вошла в зал. Все они торопились, очевидно, понимая, что действо вот-вот начнётся, толкали друг друга и, затянув меня в толпу, потащили к ближайшей ложе. Едва я оказалась там, искусственное освещение в зале потухло. Теперь свет давали только лишь факелы, установленные вокруг центральной части зала.

Глава 39

У Дориана, и правда, было особое задание на этой церемонии. Во-первых, Стаффорд наказал ему найти среди прочих гостей Аделрика Верстратена и любыми, законными и не очень, способами затащить его в нижний зал. Как выяснилось, сделать это было совсем не трудно. За время официальной части приёма Аделрик, нисколько не стесняясь, угощался спиртными напитками, что привело его в самое благожелательное и разговорчивое расположение духа. Даже и тогда, когда количество гостей в приёмном зале стало ощутимо сокращаться, он и не думал отправляться домой. Когда же Дориан предложил ему спуститься в нижний зал, Аделрик принял это приглашение с радостью и надеждой на получение новых неожиданных привилегий.

– Вас ждёт незабываемое действо, – говорил Дориан, вводя своего гостя в маленькую, скрытую от посторонних глаз ложу. Кроме него и Верстратена, там не было никого, но это неожиданное уединение нисколько не навевало подозрений на Аделрика. Скорее, напротив, он был только рад этому.

– Что ж, посмотрим-посмотрим, – в разговоре с Дорианом Аделрик намеренно держался образа видавшего виды знатока.

По крайней мере, ему отчаянно хотелось произвести на помощника Стаффорда именно такое впечатление и доказать, что он, Верстатен, ни в чём не уступает хозяину этого приёма.

Вообще, этот вечер, а в особенности выпитый на нём алкоголь, вывели самооценку господина Верстратена на новый уровень. Аделрик на время забыл о пропавшей Барендине, его вновь посетили честолюбивые мысли и появились новые неожиданные надежды.

В ложе было всего два кресла. Дориан предложил гостю то, с которого обзор центра залы был наилучшим, сам же он разместился во втором. Как раз в этот момент искусственное освещение в зале было выключено.

– Это будет какое-то представление? – деловито осведомился Аделрик, указывая на освещённое круговое пространство.

– Сейчас вы всё увидите, – прошептал Дориан и приложил палец к губам, призывая собеседника к молчанию.

Тем временем в свете факелов появился сэр Томас Стаффорд. Он успел сменить парадный смокинг на черную мантию с золотистой оторочкой, на голову же надел сплетённый из золотой проволоки венец. Стаффорд появился из той же двери, из которой прежде вышел Самаэль. Он окинул зрителей своего театра торжественным взглядом, затем медленно вышел в самый центр освещённого участка и, остановившись там, приветственно поднял обе руки. Зрители жадно зааплодировали. То тут, то там в толпе зрителей я слышала приветственные возгласы. Публика ожидала действа.

– Дети мои! – воскликнул Стаффорд, перекрывая своим голосом шум толпы. – Я благодарен вам всем за то, что вы откликнулись на мой зов и прибыли сегодня сюда. Это воистину особенный день. Особенный для меня и для всех нас. Совсем скоро наша планета войдёт в новый цикл своего бытия. Грядут изменения! И мы поможем им свершиться. Более двух тысячелетий люди ждали и страшились нового пришествия Сына Божьего на нашу планету. Судный день неминуем! И я, как никто другой, могу вам это подтвердить. Мы – я и вы – истинные служители Божьи! Наша обязанность и наше право свершить Судный день!

Люди в ложах одобрительно зашумели. Со всех сторон слышались крики:

– Веди нас, Великий Учитель!

– Отец, мы с тобой навеки!

Стаффорд же, словно и не замечая этих криков, продолжил свою проповедь. Я не могла его слушать. Эта речь и тот фанатический экстаз, в который приводила она его безумных последователей, казались мне какими-то совершенно противоестественными. Этот человек выдавал себя за Сына Божьего, тогда как не имел о Боге никакого истинного представления. Всё, о чём он говорил, было чистой воды вымыслом, в который он сам почему-то искренне верил.

Испытывая отвращение и страх, я отвернулась от Стаффорда и обратила взор к Самаэлю. Я не понимала, как он, зная правду, может терпеть подобную ложь в своём присутствии.

Дьявол между тем так и остался сидеть в кресле у самой границы освещённой части зала. Лицо его выражало глубокую скуку и безразличие. Глядя на Самаэля, я вдруг остро осознала, что он не просто смирился и не просто закрыл глаза на то, что творят избалованные им люди, но он в какой-то мере поощряет это безумие. Вероятно, он полагал, что чем быстрее люди придут к всеобщему разложению, тем скорее окончится и его тягостное существование. Это внезапное открытие ранило меня куда больше, чем все возможные слова. Словно почувствовав мою тревогу, Дьявол вдруг нервно пошевелился и посмотрел прямо на меня. На мгновение на его лице проступили испуг и удивление. Он явно не ожидал увидеть меня среди зрителей Стаффорда, и мне даже на секунду показалось, что Самаэль хотел встать и подойти ко мне, но вдруг передумал. Вместо этого он стал холоден и отстранён. Его взгляд словно говорил мне: «Смотри, к чему идёт этот мир!». И я смотрела.

Между тем Стаффорд закончил свою проповедь словами: «Да будут наказаны все грешники!», – и в этот момент откуда-то сбоку послышался тихий бой барабанов. Он постепенно усиливался, словно бы приближаясь, и вскоре в свете факелов появились новые люди. Все они, подобно Стаффорду, были одеты в чёрные балахоны с золотистой оторочкой, но венцов на головах не имели. Их было восемь. Впереди всех шли двое барабанщиков. Оказавшись перед Стаффордом, они прекратили игру на своих инструментах, низко поклонились, а затем медленно разошлись в противоположные стороны и скрылись в неосвещённой части зала.

Человек, следовавший в процессии за барабанщиками, нёс небольшой серебряный поднос, на котором лежало нечто, скрытое от глаз зрителей чёрной атласной материей. Следом за ним шли двое. Они вели под руки ещё одного человека, тоже одетого в балахон, но сделанный, вопреки прочим, из грубой необработанной ткани. Лицо этого человека скрывал капюшон. Оставшиеся двое последователей Стаффорда замыкали шествие. Они катили сложную конструкцию, предназначение которой было мне неясно, но форма её, как и вся атмосфера мероприятия, не давала надежд на то, что это есть просто деталь интерьера.

Конструкция представляла собой широкий треугольный постамент, усеянный тонкими желобками, на котором была установлена большая прямоугольная рама, сделанная из железа. По углам этой рамы размещались кожаные петли, которые, как мне казалось, не предвещали ничего хорошего. Вся эта конструкция возбудила во мне воспоминания о временах, проведённых в тюрьме инквизитора. Там, в камере пыток, я видела приспособления, подобные этому. Всё внутри меня похолодело. Я не хотела и не могла снова наблюдать чьи-либо страдания. Я развернулась, намереваясь покинуть театр Стаффорда, но ложа, в которой я находилась, была переполнена людьми. Все они толкались и давили друг друга, желая, как можно лучше разглядеть то, что будет вскоре происходить. Выйти из ложи было теперь немыслимо, и я с ужасом осознала, что оказалась заперта в этом бесконечном аду людской злобы.

– Что? Что это такое? – удивлённо и отчасти заворожённо осведомился Верстратен у Дориана.

Последний продолжал накачивать своего гостя алкоголем, так что тот, уже слабо соображая и почти не имея сил двигаться, казался весьма расположен к лицезрению совсем не традиционных увеселений.

– Сейчас состоится казнь, – просто сказал Дориан.

– Казнь? – Аделрик хитро ухмыльнулся и деловито погладил себя по раздувшемуся от еды и напитков животу. – И что же, настоящая? Или постановка для наивного зрителя? Я, знаете ли, не такой уж наивный.

– Вы всё увидите сами, – улыбнулся Дориан.

Тем временем постамент был закреплён в центре зала, а Стаффорд приблизился к человеку в балахоне из необработанной ткани и властным движением руки откинул капюшон с головы пленника.

Увидев, кого скрывает этот балахон, Верстратен едва не подпрыгнул. Он резко выпрямился и всем телом подался вперёд. Казалось, он не поверил своим глазам. Алкоголь, выпитый Аделриком в немалом количестве, не давал ему свободно мыслить, и несколько мгновений он не мог понять, действительно ли он видит, то что видит, или же всё это лишь иллюзия, рожденная опьянённым воображением.

– Барендина? – голос отчего-то перестал его слушаться.

Верстратен посмотрел на Дориана, но тот лишь улыбался, лукаво поглядывая на своего гостя. Не зная, как всё это понимать, Аделрик резко вскочил со своего места, шатаясь, добрёл до балюстрады и, опершись на неё, что было сил закричал:

– Барендина!

Он попытался перелезть через балюстраду, но прежде, чем смог сделать хоть что-то, Дориан схватил его со спины и, приставив к горлу нож, с какой-то немыслимой для столь худощавого создания силой придавил Верстратена к балюстраде. Аделрик был слаб и пьян, он не мог сопротивляться натиску Дориана. Последний же схватил его за волосы и приказал смотреть на то, что происходило с его женой.

Барендина, заблаговременно опоённая наркотическим препаратом, совершенно не слышала криков своего мужа, как не видела и не понимала она и того, что происходит вокруг. Она лишь безмолвно и безропотно выполняла все указания, которые давал ей Стаффорд. Он приказал ей выйти на свет, она вышла. Он приказал встать на колени, она медленно повиновалась.

Дождавшись, когда опьянённая наркотиками Барендина опустится на колени, сэр Томас вытащил из карманов своей мантии небольшую книгу, раскрыл её и преподнёс пленнице. Женщина, не понимая, что от неё требуется, тупо уставилась на усыпанные печатными символами страницы. Стаффорд недовольно вздохнул, а затем сам взял руку пленницы и положил её ладонь на раскрытую книгу. После этого сэр Томас громогласно потребовал от неё покаяния в грехах. Барендина пролепетала что-то несвязное, но среди прочих слов послышалось нечто про раскаяние и этого оказалось вполне достаточно сэру Томасу для продолжения действа.

Двое помощников Стаффорда грубо подняли пленницу на ноги. Сэр Томас велел им обнажить грешницу, и они без лишней скромности сорвали балахон с Барендины. Затем ей было велено подняться на постамент, и она, поддерживаемая помощниками Стаффорда, безропотно поднялась и остановилась около железной рамы. Те же прислужники с помощью кожаных петлей прикрепили руки и ноги пленницы к раме.

– Молись Богу о спасении своей души, и да дарует Он тебе прощение за твоё раскаяние, – возвестил Стаффорд.

Сказав это, сэр Томас отвернулся от пленницы и подошёл к слуге, всё ещё державшему закрытый материей серебряный поднос. Лёгким движением руки Стаффорд убрал ткань, и зрители, наконец, смогли увидеть то, что она скрывала. На подносе находились три серебряные чаши и два необычных предмета, выполненных из железа. В тот момент, когда я увидела их, сердце моё сжалось, а ноги едва не подкосились. Слишком хорошо я знала, что это такое.

В эпоху моей прошлой жизни предметы эти носили название «Кошачья лапа». Это были заострённые двузубцы с деревянной рукоятью, излюбленные многими инквизиторами за то, что казнь ведьм, благодаря им, становилась особенно зрелищной и кровавой. Эти двузубцы, словно вестники прошлого, заставили меня задрожать. Я в очередной раз попыталась покинуть ложу, но привлечённые началом действа зрители только ещё плотнее придавили меня к балюстраде.

Тем временем Стаффорд взял с подноса первую серебряную чашу.

– Да свершится Великий Суд над грешницей! Во имя Отца! – он передал чашу одному из слуг, и тот установил её возле одного из желобов постамента. – И Сына! – следующая чаша была установлена на положенное место у второго жёлоба. – И Святого Духа!

Когда и третья чаша оказалась на отведённом для неё месте у постамента, Стаффорд взял с подноса кошачьи лапы. Весте с ними он поднялся на постамент и остановился прямо перед пленницей. Несколько секунд он, словно сомневаясь, вглядывался в черты её лица, а затем величественно произнёс:

– Молись, и, быть может, грехи твои простятся.

Сказав это, он крепко сжал рукояти кошачьих лап. Первый удар острых когтей, оставив две глубокие рваные раны, пришёлся на спину Барендины. Она вскрикнула от неожиданности и в этот момент словно бы наконец пробудилась. Женщина с одержимостью сумасшедшей стала вырываться из пут, но кожаные ремни прочно удерживали её руки и ноги внутри рамы. У пленницы не было шансов.