Текст книги "Искупление пороком"

Глава 9

Обратная дорога всегда кажется быстрее. Я и не заметила, как снова оказалась в хорошо знакомых землях нижнего Рая. Херувим настоял на том, чтобы я не прощалась с родными, так как знание того, куда и зачем я направляюсь, могло бы разрушить гармонию их пребывания в Раю. Как ни хотелось мне поделиться с кем-нибудь своими открытиями, я понимала, что он прав. Ни мама, ни даже бабушка Марселла не смогли бы до конца понять причины, заставившие меня покинуть райские земли. К тому же время в Раю течёт совершенно по-другому – если всё пойдет хорошо, то они могут и вовсе не заметить моего отсутствия.

Херувим отнёс меня к самой границе нижнего Рая и только здесь опустил на землю. Нижний, или земной, Рай был окружен сияющим серебристо-перламутровым барьером, сквозь который невозможно было разглядеть ничего. То была непреодолимая стена, защищавшая жителей Рая от посягательств нечистых душ и демонов Ада. Священная река, русло которой проходило через все владения Рая, здесь шумно врезалась в барьер и, очевидно, проходя сквозь него, исчезала где-то за пределами святых земель.

Густая, сочная трава мягко окутала ступни, когда Херувим опустил меня на землю. Я вдруг с невероятной ясностью осознала то, как страшно мне идти дальше. Мир, скрывавшийся за этим сияющим барьером, пугал своей неизвестностью. Как ни любила я Самаэля, как ни стремилась помочь ему, всё же путь, которым я должна была теперь следовать, приводил меня в неподдельный ужас. Там, в верхних слоях Рая, находясь перед лицом Господа, я была поражена его величием и поэтому отчасти не осознавала всей серьёзности и сложности того пути, что он уготовил мне. Впрочем, я и сейчас не могла до конца осознать всего того, что меня ждёт. Я знала лишь то, что стоит только выйти за пределы Рая, и я окажусь в местах ужасных, местах опасных, и что будущее моё перестанет быть очевидным и благополучным, каким оно являлось во времена бытия в Раю. Осознание этого не могло не пугать. Жизнь в Раю – это жизнь в покое. К нему привыкаешь очень быстро, а найти смелость выйти из состояния гармонии и отдать себя на растерзание всем возможным невзгодам так тяжело. Меня трясло от волнения и страха. Херувим прекрасно видел это.

– К сожалению, выходить за пределы Рая мне не дозволено, – грустно сказал он. – Дальше вам придется идти одной, но не стоит бояться. Помните, что всё, что вы увидите за пределами Рая, не создано Богом, а есть лишь порождение душ, населяющих те места. Ничего, что встретится вам там, не опасно для вас, пока душа ваша чиста. Страдания их созданы ими самими, и они не затронут вас, если вы не позволите.

Я с тревогой и трепетом взирала на священный барьер.

– Смогу ли я когда-нибудь вернуться назад? – прошептала я.

– Покинуть Рай можно у любой его границы, – сказал Херувим. – Войти обратно – только лишь через врата. Преступив сей барьер, вы встанете на путь, с которого свернуть будет нельзя. Но, едва цель ваша окажется достигнута, врата Рая снова откроются перед вами.

– Преступив сей барьер… – задумчиво повторила я. – А как я узнаю, куда мне идти? Где искать Самаэля?

– Двигайтесь вдоль русла Священной Реки, и она приведёт вас в самое сердце Ада. Там вы найдете того, кого ищете. Итак, готовы ли вы преступить границу Рая?

Я не была готова, но понимала, что чем дольше я тяну, тем больше крепнет вероятность того, что я передумаю. Поэтому я кивнула Херувиму и сделала неловкий шаг к барьеру. Несмотря на то, что созданием я была бестелесным, я ощущала, как трясутся мои ноги, как не слушаются они и как каждая клеточка моей души кричит о том, чтобы я не проходила через этот злополучный барьер.

– Что я почувствую, проходя через него? – я остановилась в шаге от стены и вновь повернулась к Херувиму.

– Лишь лёгкий холодок. Не более.

Херувим ободряюще улыбнулся. Он понимал, сколь тяжёлый шаг приходилось мне делать, и не торопил. В его взгляде я увидела глубокую уверенность в том, что уготованное Богом свершится правильно и хорошо. На меня вдруг нахлынула волна спокойствия. Я сделала последний шаг к барьеру и, вытянув руку, осторожно прикоснулась к нему.

Визуально стена, ограничивающая Рай, казалась невероятно плотной, но на ощупь она была подобна сияющей туманной дымке. Пройти через неё не составило бы никакого труда. Я в последний раз обернулась к Херувиму.

– В добрый путь, – сказал он.

– Спасибо, – я вдруг ощутила, как слёзы подступили к глазам. Мне не хотелось уходить, но путь был уже выбран.

Один единственный шаг через барьер показался мне самым сложным в жизни. Только невероятным усилием воли я заставила свою душу, привыкшую к гармонии и благополучию Рая, сдвинуться с места. Покидать зону комфорта всегда тяжело, но мало кто может представить себе, каково это – покидать Рай.

Проходя через барьер, я невольно зажмурилась, но не ощутила ничего, кроме лёгкого холодка, подобного дуновению северного ветра летним вечером. Через секунду и это ощущение исчезло. Я вновь открыла глаза. Не знаю, что конкретно я ожидала увидеть за пределами Рая. Разве можно представить, как выглядит Чистилище, если вы никогда там не были? Что бы я ни представляла прежде, о чём бы ни подозревала на пути к барьеру – всё здесь было не так.

Передо мной насколько хватало глаз простиралась умирающая земля. Серая, сухая, вся испещрённая мелкими и крупными трещинами, она была подобна пеплу. Кое-где сквозь неё пробивалась чахлая жёлто-коричневая трава. Справа от меня, прямо из ограждающего Рай барьера вытекали воды Священной Реки, но даже они не могли напитать эту погибающую почву. Да и сама Река была здесь другой. Если в Раю воды её были шумны, глубоки и неспокойны, то здесь всё было иначе. Ширина Реки сократилась почти вдвое, как, впрочем, и её глубина. Воды Священной Реки текли так медленно, словно бы они, как и всё здесь, в мире Чистилища, существовали из последних сил. Небо и то в этих краях было потухшим и каким-то мертвенно-серым. Ни звёзд, ни солнца не было видно. Здесь царили вечные сумерки.

Это место давило на мою привыкшую к краскам и гармонии Рая душу. Я обернулась к барьеру, но здесь, со стороны Чистилища, он больше не был подобен сияющему туману, а превратился в покрытую серым лишайником каменную стену, которая уходила в небо настолько высоко, насколько хватало глаз.

Вернуться назад я не могла. Как ни страшилась, как ни противилась этому моя душа, мне необходимо было двигаться вперёд. Только так, только выполнив назначенную миссию, я могла надеяться вернуться в Рай.

Медленно, словно страшась привлечь к себе излишнее внимание этого мира, я пошла вдоль Реки. С каждым шагом я ощущала, как усиливается давление атмосферы Чистилища. Я являла собой душу, сотканную в другом мире, я была слишком лёгкой для этого места. С одной стороны, эта лёгкость позволяла мне двигаться быстрее, но в то же время более тонкая структура моя приводила к тому, что давление этого места отражалось на мне сильнее, чем на душах, изначально коротающих свою вечность в Чистилище.

Кстати, о душах… Территория Чистилища была поистине огромна, так что заблудшие души, попадавшие сюда, редко встречались друг с другом. Как правило, они, серые и истощенные, едва переставляя ноги, бродили в этих мёртвых землях в полном одиночестве. Взгляды их были пусты, потеряны и тусклы. Даже сталкиваясь друг с другом, они никого не узнавали, не пытались заговорить и, казалось, даже не старались изменить свою участь. Они были обречены на эти вечные бессмысленные и бесполезные скитания, и я, взирая на них, не могла не задуматься над тем, каково же им. Мне вспоминались слова Херувима, но так сложно было поверить в то, что всё это, весь этот заблудший мир Чистилища, был порождён лишь самими душами, а не Богом. И что, возможно, если бы они, эти души, нашли способ осознать себя и попытаться исправиться, то и мир Чистилища тоже бы изменился. Конечно, он не стал бы Раем, но уж точно перестал бы столь мучительно, медленно погибать. К сожалению, ни одна из находившихся здесь душ не знала того, что было открыто мне. Все они полагали себя наказанными Богом за пороки, не осознавая того, что в действительности лишь только сами истязают себя.

Чем дальше я уходила в земли Чистилища, тем тяжелее мне было идти. Воздух здесь был будто бы плотнее. Меня тянуло к земле, словно бы кто-то повесил мне на плечи тяжёлые гири. Я отгоняла от себя дурные мысли, понимая, что тяжесть эта иллюзорна и что лишь мои собственные сомнения и страхи не дают мне двигаться свободно. Вот только отбросить страхи в сторону было так тяжело. Словно надоедливые насекомые, они облепляли душу, поглощали мысли, и я, сама того не замечая, переставала смотреть по сторонам, углублялась в себя, превращаясь в одну из тех заблудших душ, что населяли Чистилище.

Надо заметить, что чем дальше я удалялась от Рая, тем более измученные и истощённые души попадались мне на пути. Некоторые из них уже не могли передвигаться стоя, но, влекомые неведомой силой, заставляющей их двигаться, они ползли в направлении, известном лишь им самим.

Именно среди подобных душ я встретила отца Клеменса. Не знаю, была ли наша встреча случайностью, или это Бог послал мне на пути эту душу, но знаю точно, что именно эта встреча помогла мне на какое-то время выбраться из кокона страхов.

Я шла вдоль русла реки, но уже почти не следила за дорогой. Сомнения в выбранном пути, сожаления, разочарование и страх Ада одолели меня. Я шла вперёд, но уже не столько ради цели, сколько ради самого движения. Моя душа слилась с медленным ритмом Чистилища. Движение – вот всё, что занимало меня в тот момент, когда я почувствовала странное прикосновение. Что-то более твёрдое и телесное, чем я, резко коснулось моей щиколотки. Я тревожно замерла и впервые за долгое время огляделась по сторонам. Уже довольно долго я не следила за дорогой и поэтому сильно отдалилась от Реки. Она ещё виднелась, но очень скоро я могла совсем потерять её из виду. Вокруг меня простиралась всё та же мертвая долина Чистилища. В этих землях уже совсем не было растений – лишь пепел и пыль. Я обратила взор вниз и, наконец, заметила то, что заставило меня остановиться. Передо мной лежал человек.

Истощённый, пожелтевший, более подобный мумии, чем человеку, он тянул руку в сторону вод Священной Реки. Он стремился к воде, но ему не хватало сил ни для того, чтобы подняться на ноги, ни чтобы доползти до целительной жидкости. Я не сразу узнала в этой душе отца Клеменса, лишь когда блуждающий взгляд его безумных глаз остановился на мне, я поняла, что это он. Я не узнала его, скорее, просто почувствовала это. При жизни я ненавидела и презирала этого человека, но долгие годы, проведённые в Раю, стерли из памяти почти все плохие воспоминания о нём. Теперь же, увидев его перед собой в таком ужасном, погибающем состоянии, я вдруг поняла, что не испытываю к нему ни ненависти, ни отвращения, ни презрения. Даже обиды на него и той у меня нет. При жизни он двигался своим путём, а я своим. Он не мог знать того, что знала я тогда, и уж тем более не мог знать того, что оказалось мне открыто теперь. Мне было искренне жаль его. Я сожалела об участи, которую он сам избрал для себя, и вдруг остро осознала то, что и сама, подобно отцу Клеменсу и многим другим обитавшим здесь душам, поддалась пагубному влиянию этого места и позволила себе подобное же самоистязание. Я даже не заметила того, как потеряла цель пути. Даже зная о природе Чистилища, я всё равно поддалась общей атмосфере страдания.

Я вновь обратила взор к отцу Клеменсу. Не видя ни меня, ни окружение, он страстно тянул руку в сторону Реки. Глядя на него, я подумала, что, быть может, святые воды её способны облегчать страдания заблудших душ. До Реки было не близко, но в моменты, когда кокон сомнений не сковывает движения, передвигаться в Чистилище возможно очень быстро. Я добежала до воды в считанные секунды. Удивительно, но даже берега здесь не были увлажнены. Словно живительная вода совершенно не могла проникнуть в эту безжизненную почву. Прикосновение к воде придало мне сил. Я умыла лицо, сделала глоток святой воды и, наконец, окончательно выбросила из головы все тревожные мысли. Мне стало значительно легче. Потом я набрала в ладони немного воды и, вернувшись к отцу Клеменсу, дала ему испить живительной влаги. Душа старого священника жадно припала к моим ладоням. Одного глотка воды хватило ему для того, чтобы вернуть силы. Вскоре он смог подняться на четвереньки. Старый священник стоял передо мной на коленях, опираясь на мою руку. Он смотрел мне в лицо, но я не была уверена в том, узнал ли он меня. Лицо его не отражало ни удивления, ни благодарности, ни страдания. Оно было пустым и отрешённым. Возможно, я казалась его потерянному, умирающему сознанию лишь видением, лишь миражом.

Я помогла ему перебраться поближе к Реке, и он с жадностью припал к священной воде. Казалось, он вовек не сможет утолить свою жажду. Я ждала молча. Когда же он, наконец, оторвался от воды, я опустилась на колени рядом с ним.

– Отец Клеменс, – тихо позвала я.

Мой голос эхом разнёсся по этим пустынным землям, и душа мученика вздрогнула, услышав его.

– Узнаете ли вы меня, отец Клеменс? – спросила я, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы слова эти смогли дойти до его истерзанного сознания.

Он немного испуганно уставился на меня, но ничего не ответил. Я осторожно прикоснулась к его руке. Структура его души, обусловленная этим печальным местом, была ощутимо тяжелее и твёрже моей. Мои пальцы прошли сквозь его руку, но он даже не заметил этого.

– То, что я скажу вам сейчас, очень важно, – начала я. – Я знаю, вам сложно, но, отец Клеменс, постарайтесь услышать меня и понять всё, что я скажу.

Бездумный взгляд мученика, устремившийся было на Реку, снова обратился к моему лицу. Я прекрасно понимала, что вряд ли в сознании отца Клеменса что-то поменяется от того, что я скажу, но была уверена, что буду сожалеть, если хотя бы не попытаюсь помочь ему. При жизни он обрёк на страдания многих людей, но всё же и он был достоин получить хотя бы маленький шанс на спасение души.

– Это место, – сказала я, понимая, что подобрать правильные слова будет очень сложно, – совсем не такое, каким оно вам кажется. Вы страдаете, я знаю, но ваши страдания могут уменьшиться. Вы сами способны это сделать. Вы поглощены своим «я». Чем больше вы думаете о том, что страдаете, тем больше страданий испытываете. Постарайтесь принять их и отпустить. Выйдите за пределы себя, простите себе свои проступки, подумайте о том, что окружает вас. Ваши страдания утяжеляют вас, отпустите их, подумайте о других, и вам станет легче.

Отец Клеменс слушал меня, казалось, очень внимательно, но ни одна эмоция не проступила на его лице. Он слушал, но не понимал. Осознав это, я обречённо вздохнула. Если я не могла наставить на лучшее даже душу из Чистилища, чем я могла помочь самому Дьяволу? Есть ли хоть какой-то смысл в том, что я брожу здесь, за пределами Рая?

Разочарованная и уставшая, я вновь поднялась на ноги. Ощущая себя предателем, я оставила отца Клеменса одного на берегу Священной Реки. Как бы то ни было, я должна была продолжить свой бессмысленный путь вдоль её обмельчавшего русла.

Глава 10

Тесса вернулась домой совершенно подавленной. Конечно же, она нисколько не жалела об уходе от де Грота. Так или иначе, девушка давно хотела это сделать. Просто всё, что произошло сегодня, все слова, что были произнесены, всё это задело её самые потаённые страхи и обиды. Тесса прекрасно понимала, что де Грот сказал всё это специально, чтобы обидеть её. Она была умной девушкой. Но всё же слова эти были произнесены. Произнесены прилюдно, грубо и жестоко, и никто, никто в этом жалком заведении даже не подумал вступиться за неё. Никто не вступился, потому что все они думали так же, как де Грот. Они этого не сказали, но они этого и не опровергли. Все они, эти вечные пьяницы, считали Тессу жалкой, несчастной уродиной, неспособной ни на что в этой жизни. Они полагали, что разносить выпивку пьянчугам – вот тот идеальный максимум, на который она, Тесса, может рассчитывать в своей судьбе. Вероятно, кто-нибудь из них, кто-то вроде Пола, рано или поздно сжалится и женится на ней. Возможно, это даже будет лучшим событием в её жизни. Ужасно было сознавать, что люди думали о ней именно так, но ещё хуже казалось то, что в глубине души она и сама считала так же. Уже давно Тесса потеряла веру в то, что сможет найти хорошую работу, что её лицо, наконец, начнут воспринимать нормально. Она не хотела сочувствия, не хотела поддержки. Ей нужно было лишь, чтобы люди смотрели на неё так же, как на любого другого человека. Тесса устала читать жалость и разочарование в чужих глазах. Она ненавидела людей за это. Как, впрочем, ненавидела и себя саму.

Когда-то давно родители водили её в церковь, что находилась неподалеку от их дома. Они учили Тессу верить в Бога, молиться ему и ждать лучшего. И Тесса молилась. Иногда она проводила целые ночи в молитве о том, чтобы Бог даровал ей новое лицо. Пусть не самое прекрасное в мире, но хотя бы не имеющее шрамов. Теперь она уже давно не молилась. Бог, если он и существовал где-то, не слышал её просьб. Он был глух к ней, и она тоже стала глуха к нему.

В квартире Тессы было тихо, как, впрочем, было всегда с тех пор, как её мать покинула этот свет. И если раньше эту гнетущую тишину изредка прерывали крики пьянчуги-отца, то теперь уже не стало и их. Мать Тессы была хорошей женщиной, но жизнь её не баловала. Она много работала, пытаясь обеспечить дочь, и много страдала, сначала от вида того, во что превращается её муж, а потом и от многочисленных болезней, появившихся от тяжёлой работы. Когда она умерла, жизнь Тессы превратилась в кошмар. Мать, даже страдающая от болезней, не переставала заботиться о Тессе, поддерживала её и дарила надежду на лучшее будущее. Пока она была жива, Тесса не ощущала себя одинокой.

Одиночество свалилось на неё внезапно в день похорон матери. Если до этого, в период болезни и даже в момент смерти матери, Тесса, поглощённая заботами, не ощущала перемен, происходивших в её жизни, то в тот момент, когда обитый бардовым бархатом гроб коснулся глинистой земли на дне могилы, девушка резко осознала, что потеряла всё. Единственный человек, который любил её по-настоящему, умер, и теперь в жизни Тессы не оставалось ничего, что давало бы хотя бы призрачную надежду на светлое будущее.

Конечно, у неё оставался отец, но он и раньше жил своей отдельной жизнью, мало интересуясь потребностями жены и дочери. После смерти супруги он совсем отдалился от дочери. Стал пить ещё больше, всё чаще до потери сознания, а иногда даже пропадал на несколько суток. В такие дни Тесса, сгорая от бесконечной тревоги, оббегала в поисках него почти весь город. Отец находился спящим на скамье очередного дешёвого бара или же лежащим в полубессознательном состоянии прямо на улице, словно бы какой-то грязный бездомный. Тесса ненавидела отца за то, как он пал, но всё же была привязана к нему. Несмотря ни на что, она была хорошей дочерью. В глубине души девушка верила в то, что когда-нибудь он сможет остановиться. В воспоминаниях, уходящих корнями в глубокое детство, Тесса видела его другим. Сильным, уверенным в себе, талантливым… Сейчас Тесса уже не могла сказать наверняка, было ли это на самом деле, или то был всего лишь сон.

Впрочем, люди и сейчас иногда, вспоминая её отца, говорили о том, что у него были золотые руки. Это было истинной правдой. В те дни, когда он бывал трезв, отец Тессы часами пропадал в столярной мастерской. Изделия из дерева, которые он создавал, ценились многими и очень быстро раскупались. Он мог бы создать своё большое дело, если бы, едва продав очередное изделие, не оставлял всю полученную за него выручку в ближайшем кабаке. Тесса никогда не признавалась себе в этом, но, когда он умер, она почувствовала облегчение. С этого момента ей нужно было заботиться и беспокоиться только о себе.

Квартира, в которой жила Тесса, была единственным, что осталось у неё от родителей, единственным, что оставалось у неё вообще, но по закону она уже почти полгода не принадлежала Тессе. Эту квартиру её родителям подарили их родители, бабушка и дедушка Тессы, в тот год, когда она, Тесса, появилась на свет. Это был щедрый подарок, только вот по документам квартира эта принадлежала бабушке и дедушке Тессы. Дедушка, впрочем, вскоре скончался, и квартира стала принадлежать только бабушке. Бабушка Тессы же имела двух сыновей и всегда делила их на успешного, умного, любимого сына и того второго. Тем вторым и был отец Тессы. Поэтому, когда он скончался, старуха и не подумала позаботиться о том, чтобы после её смерти хоть что-то досталось дочери нелюбимого сына. Впрочем, старушка могла и не задумываться об этом, так как в тот период ей уже давно перевалило за восемьдесят лет, отчего разум её был не столь остр, как в эпоху молодости.

Как уже говорилось, бабушка Тессы жила в своём доме в пригороде. Девушка приезжала к старушке каждый свой выходной, помогала ей по хозяйству и нередко оставалась на ночь, если та плохо себя чувствовала. Но благодарности за свою доброту Тесса не увидела ни от бабки, ни от её прямого наследника. Когда старуха скончалась, её дом, а также квартира Тессы досталась в наследство теперь уже единственному сыну, и он, конечно же, не преминул воспользоваться случаем обогатиться. Стоит отметить, правда, что дядя Тессы, которым являлся уже известный читателю Аделрик Верстратен, не стал выгонять племянницу из дома сразу же после похорон старухи. Почти полгода Тесса прожила в родной квартире, ожидая решения дядьки, но он не торопился. Господин Верстратен, как он всегда подчёркивал, был занятым человеком и, вероятно, не желал тратить время на разбирательства по квартире до тех пор, пока не найдёт клиента на её покупку. Впрочем, Тесса догадывалась, что покупатель теперь нашёлся, раз дядюшка Аделрик столь внезапно решил сегодня посетить её. Ещё утром он написал ей и предупредил о том, что вечером ненадолго заедет в гости. Так как всегда столь занятой господин Верстратен никогда прежде не приезжал к ней «в гости», Тесса пришла к выводу, что разговор их пойдёт именно о квартире.

Племянница ждала его прихода со страхом, подобным трепету осужденного на смерть в день казни. Она прекрасно понимала, к чему приведёт эта встреча. Исход мог быть только один, но сегодняшний день и без того принес ей столько грусти и ненависти, и поэтому в тайне от себя самой Тесса лелеяла надежду на то, что визит Верстратена будет всего лишь проверяющим, что он просто убедится, что недвижимость его в порядке, и не попросит Тессу переселяться. Понимая, что такой исход маловероятен, девушка совершенно не хотела встречаться с Верстратеном. Но разве могла она не впустить его в квартиру, которая вот уже несколько месяцев принадлежала ему?

Даже раньше встречи со старшим Верстратеном и его семьей не вселяли никакой радости в мысли Тессы. Их горделивые позы. Их презирающие взгляды. Их речи, подчёркивающие собственную значимость. Бедной, одинокой, измученной Тессе крайне тяжело было находиться рядом с ними. Слушая их разговоры, она особенно резко ощущала свою ничтожность. А эти их презрительно-жалостливые взгляды, в которых явно читалась мысль: «Она могла бы добиться большего, если бы не эти шрамы. Жаль бедняжку, но такова её судьба»!

Несмотря на то, что Тесса весь день ожидала прихода гостей, она вздрогнула от неожиданности, когда, наконец, услышала властный стук в дверь. Так не стучится гость, так стучит хозяин дома, требуя, чтобы его прислуга немедленно открыла дверь. Тесса не была прислугой, но сейчас явно ощутила себя ею. Она торопливо подбежала к двери, открыла внутренний засов и впустила гостей в дом.

Господин Верстратен, обладавший поистине необъятной фигурой, с трудом протиснулся в узкий коридор её малюсенькой квартиры. С его появлением эта комната словно бы вдвое уменьшилась в размере. Придавив Тессу к стене, он протиснул своё грандиозное тело в основную комнату, которая служила Тессе и спальней, и гостиной. Она тоже была очень маленькой, но всё же места здесь было чуть больше, чем в коридоре.

Следом за господином Верстратеном в дом вошла его жена – высокая, несколько полноватая женщина в элегантном тёмно-синем брючном костюме. Барендина Верстратен всегда считала себя удивительно привлекательной женщиной, но в действительности Тессе было известно, что таковою её считал только её муж. Черты лица Барендины были излишне крупны и грубы, да и тело её более подходило бы мужчине. И всё же Барендина, немало поощряемая мужем, настойчиво стремилась подчеркивать свои иллюзорные достоинства.

Воспользовавшись тем, что он оказался в комнате первым, господин Верстратен уселся на старенький диван. Купленный ещё тогда, когда Тесса была совсем маленькой, этот диван протяжно скрипнул и заметно прогнулся под тяжестью туши Верстратена. Барендина, войдя в гостиную следом за супругом, демонстративно вздохнула и опустила своё разодетое туловище рядом с Аделриком. Старый диван снова скрипнул, но всё-таки выдержал тяжесть этой пары. Больше в малюсенькой комнате не осталось свободного места, где можно было присесть, и Тессе, чтобы не стоять перед ними, словно провинившейся школьнице перед учителями, пришлось принести из кухни низенькую деревянную табуретку – одну их немногих уцелевших поделок почившего отца.

Когда Тесса, наконец, села напротив своих гостей, Аделрик весьма скептически осмотрел её, словно бы она была занятным неопознанным насекомым, а не его давно знакомой племянницей. Затем он с немалой брезгливостью осмотрел саму комнату, в которой находился. Тесса всегда была очень аккуратной девушкой, но в последнее время она так много работала и так мало отдыхала, что у неё совершено не оставалось времени на то, чтобы просто протереть пыль, не говоря уже о том, чтобы сделать генеральную уборку. На полках и тумбах, покрытые слоем пыли, в хаосе лежали нужные и не очень предметы, да и вещевой шкаф оказался предательски приоткрыт и теперь демонстрировал всем, что перед приходом гостей в него комком была закинута груда одежды. Презрительный взгляд, которым господин Верстратен окинул комнату, задел Тессу за живое. Столько обид, скопившихся за последние годы, стремилось вырваться наружу, но девушка, понимая, что возмущение ей ничем не поможет, постаралась сдержать их.

– Итак, племянница, – высокомерно начал разговор господин Верстратен. Он не удостоил Тессу даже приветствием, что в очередной раз задело бедную девушку. – Ты получила моё послание.

– Да, но… – начала было Тесса, но Верстратен остановил её властным жестом.

– Не перебивай, когда с тобой разговаривают старшие и более значимые люди, – сказал он. – Так о чём же я? Ах да! Как ты помнишь, со смерти моей матери, твоей бабушки, уже прошло почти полгода, а это значит, что я, как основной её наследник, обязан вступить во владение всеми оставленными ею ценностями.

Тесса почувствовала, что руки её от плеч до самых кончиков пальцев неистово дрожат. Чтобы немного унять волнение, девушка сцепила ладони в замок, и положила их на колени. Лицо Барендины выражало абсолютное безразличие к происходящему, но вот муж её не был столь безучастен. Он заметил, в какое волнение привели Тессу его слова.

– Ну-ну. Не стоит так уж переживать, – произнёс он, немного смягчив тон. Это смягчение, правда, нисколько не успокоило Тессу. Скорее, напротив, оно явно продемонстрировало девушке, сколь превосходящим по отношению к ней полагает себя Верстратен.

– Я не собираюсь выгонять тебя из дома, – продолжал он тем временем. – По крайней мере, не сегодня. Ты всё-таки моя племянница, и я беспокоюсь о тебе. Тем не менее квартира эта принадлежит мне, и я, обдумав её будущее, решил, что правильнее будет её продать. Тем более, что нашёлся прекрасный покупатель, желающий сразу, без торгов, заплатить полную стоимость. Ты, конечно, понимаешь, сколь выгодно это предложение. Он, вероятно, захочет ещё взглянуть на состояние квартиры, но из того, что я вижу, можно заключить, что согласие уже получено. Надеюсь, ты не сочтёшь за труд прибраться немного к приходу покупателя.

Тесса презрительно скривилась, что не осталось незамеченным ни господином Верстратеном, ни его супругой.

– Насколько мне помнится, – высокомерно кашлянув, заметила Барендина Верстратен, – твоя мать никогда не позволяла себе довести это жилище до такого состояния. Она не была, конечно же, идеалом женщины, но уж в дом к ней зайти было не страшно.

– Знаете что… – Тесса едва не задохнулась от возмущения, но договорить ей никто не позволил.

– Послушай, что говорят тебе старшие, – снова перебил её господин Верстратен, тяжело поднимаясь с дивана. Из-за огромного веса его мучила одышка, и даже такое простое действие давалось ему с трудом. – Мы сюда не воспитывать тебя пришли. Я, как ты знаешь, очень занятой человек. Всё, что я хотел сказать, я сказал. За исключением того, что покупатель согласен дать тебе две недели на то, чтобы подготовиться и переехать. Как видишь, я позаботился о твоём спокойствии. Ты же в благодарность потрудись оставить после себя чистую квартиру. Через две недели мы с твоей тетушкой зайдём за ключами и будем надеяться на то, что ты сейчас услышала нашу просьбу.

Сказав это, господин Верстратен, а вместе с ним и его супруга покинули квартиру Тессы. На прощание они ещё раз окинули девушку презрительными взглядами, но не сказали более ни слова. Когда же дверь за ними закрылась, Тесса испытала облегчение, которое очень скоро сменилось гневом. Как могли они! Как посмели они отнять у неё то единственное, что она имела!