Текст книги "«Играю словом…» Стихи разных лет"

Геленджик

 
В мое окно в Геленджике глядят
Листочками лепечущие липы,
Как будто во дворе печалью всхлипа
Твое окно от глаз моих хранят.
 
 
За них я не пытаюсь заглянуть.
Мне ясно, что тебя за ними нету.
И старая луна, дрожа от света,
Сейчас мне не пытается прилгнуть.
 
 
Я лунною дорожкой ухожу
За горизонт, что кажется мне близким.
Луны кружок, как бедра одалистки,
В своих руках я, обхватив, держу.
 
 
Я так хочу, чтоб в этой тишине
Вдруг дверь раскрылась и тебя впустила.
Мою печаль, как свечку, погасила
На золотом, распахнутом окне.
 
 
Мою любовь, как свечку, засветила,
На золотом, распахнутом окне.
 

В небытие уйду

 
В небытие уйду. В разгаре лета
На улице меня случайно встретишь
И не узнаешь бедного поэта.
Свой взгляд не остановишь, не заметишь.
 
 
Свою любовь, как вальдшнепа на тяге
Из двух стволов, нечищеных и злых
Ударю влет. На землю навзничь лягу,
Примяв ковер зеленый трав лесных.
 
 
Глаза, в которых отразится небо,
Мне выклюют сороки, раскричав,
На целый мир, как сказку или небыль,
По сломанной любви свою печаль.
 
 
Мне отходную волки песнь провоют,
Оплачет лес, ветрами простонав.
Дожди мой остов добела отмоют,
Залижут языками влажных трав.
 
 
В лесной глуши их не найдет охотник,
Не потревожит дикий зверь лесной.
Зима оденет снегом мои кости,
Белейшей плотью, чистой и святой.
 
 
И, как-нибудь весною, утром ранним
Наступит Воскресение мое.
Разрыв-трава мои залечит раны,
Дурман трава подарит забытье.
 
 
Ручей, кровавый от зари весенней,
Вольется в жилы мне, застынет там.
Душа из облаков сойдет на землю,
И в плоть войдет под шум и птичий гам.
 
 
Две капельки росы в пустых глазницах
Вдруг оживит блеснувший солнца луч.
И звонким пением наполнят птицы
Дыханием расправленную грудь.
 
 
Воскресну, встану, в саван завернувшись,
И по миру, огромный и святой
Пойду, от тяжести веков согнувшись,
Искать любви с протянутой рукой.
 
 
Когда найду, гроза пройдет над миром,
Пронзит мне сердце молний светлый путь,
Сжигая плоть любви весенним пиром
И громом сердца наполняя грудь.
 

Одиночество

 
В одиночество плача, в обиталище грусти
Ты уходишь, надеясь испытать свои чувства.
И обратно взлетаешь, и порхаешь свободно,
Хохоча, кувыркаясь, резвясь беззаботно.
 
 
И улыбкою милой, что до слез насмешила,
Ты играешь, как будто покоривший вершину,
Очарованный странник, или ветер-скиталец,
Или маленький мальчик, отморозивший палец.
 
 
И ко мне ты приходишь, и меня увлекаешь,
И, как будто котенок со мной ты играешь,
Коготки свои пряча в своих лапках пушистых,
Разгоняет молчанье твой смех серебристый.
 
 
И, себя забывая, за тобой я бросаюсь,
И поймать птицу счастья руками пытаюсь.
Талым мартовским снегом в руках моих таешь,
Незаметною тенью от меня ускользаешь.
 
 
Ты уйдешь беспечально, я же крикну, отчаясь:
– Ты куда, моя чайка? Эхо скажет мне: – Чао!
Ветки елей, качаясь, измочалят молчанье,
И истают свечами мои сны и печали.
 

Белобока

 
В стае вороньей летают галки,
Голуби и грачи.
Только сорока своим товаркам
Вечно кричит.
 
 
Нет белых пятен в стае вороньей,
Как ни гляди,
Лучше сороку, лучше сороку
Ты погоди.
 
 
Пусть говорят: – ненастье приносит
С собой она.
А на одном боку солнца просвет,
А на другом – луна.
 

Ладони

 
В сумерках жизни и в красках заката
Путь мне укажут огни привокзальные.
Образом чистым храню в сердце свято
Хрупких ладоней движенья прощальные.
 
 
Отроком блудным к тебе возвращаясь,
Каюсь, вступая в места изначальные,
Холодом ясным на лбу ощущая,
Нежных ладоней движенья прощальные.
 
 
Как я гляжу в эти чудные очи,
Слушаю речи простые, печальные
И вспоминаю безумные ночи,
Мягких ладоней движенья прощальные.
 
 
Ветер осенний, холодный, нестриженый
Снова несет меня в странствия дальние.
И оглянусь я назад, и увижу
Милых ладоней движенья прощальные.
 

«В твоем характере нет ни одной…»

 
В твоем характере нет ни одной
Черты, которые хотел бы я исправить.
Так оставайся же всегда такой,
Какая есть! Я это буду славить.
 

Взгляни в глаза

 
Не спрошу у тебя: – Любишь ты, или нет;
Не замру, в ожиданьи услышать ответ.
 
 
К чему клятвы твои, обещанья твои,
Если в сердце твоём для меня нет любви.
 
 
Как измерить любовь, взвесить страсть на весах?
Как услышать себя? Лишь в чужих голосах.
 
 
Знай, что если не смог разбудить в себе пыл,
Я тебя никогда, никогда не любил.
 
 
Изреченную мысль мудрец ложью назвал.
Как любовь сохранить, в чистом виде, в словах?
 
 
В слово смысл я вложу, вложишь ты другой смысл,
И любовь упадёт птицей стреляной вниз.
 
 
Я не требую клятв, заверений твоих.
Ты в глаза мне взгляни – я пойму всё без них.
 

«Когда сижу в своем любимом кресле…»

 
Когда сижу в своем любимом кресле,
Напротив меня светится окно.
Как жаль, что от меня оно напротив!
 

Вор

 
Крик – грубый, грязный, сквернословный,
Гремит в вагоне, бьётся в двери: —
Вор! Проходимец! Жулик! – Словно
Рычанье из груди у зверя.
Парнишка, с милиционером
Стоит, затравленно взирая.
А, во главе с пенсионером,
Вагон на парня напирает.
Что он украл? Да, полно, полно —
Что красть? Продукты в сетке грязной?
Рубины? Жемчуга? Алмазы?
Иди сюда, друг оскорбленный.
Я сам отдам тебе, бедняжка,
С себя, последнюю рубашку.
 

«С легким шелестом платье скользнуло…»

 
С легким шелестом платье скользнуло
И разбитая хлопнула дверь.
По углам я расставил два стула.
 

Пророк

 
Все до конца, до срока
Идет своим путем.
И чести нет пророку
В Отечестве своем.
 
 
И голос, душу рвущий
Мне, и тебе, и всем;
В пустыне вопиющий,
Он нас зовет, зачем?
 
 
Зачем срывать нам путы,
Срывать зашторы с глаз?
Плюнь на него! – Он путник,
Прошедший мимо нас.
 
 
А мы в своем мирочке
Устало отдохнем
И доживем до точки,
Но снова не начнем.
 
 
И новых не откроем
Путей, миров и звезд;
И лишь землей прикроем,
Пустившееся в рост.
 
 
Зачем он травит душу
И сердце бередит?
Гони его, не слушай
И больше не гляди:
 
 
Как он уйдет устало,
Не поднимая глаз.
Ему так надо мало,
Но много больше нас.
 

«Скажи, о чем ты думаешь, когда…»

 
Скажи, о чем ты думаешь, когда
Под нами снег и талая вода?
Ты говоришь мне: – И идти боюсь,
И повернуть обратно не решусь.
 

«Говоришь: – Другого я любила…»

 
Говоришь: – Другого я любила
Сильно. Поплатилась в жизни всем.
Я боюсь вернуть всё то, что было,
Лучше ты оставь меня совсем.
 
 
Говоришь: – Меня и бросить можно,
Выбросить из сердца, но прости: —
От тебя уйти совсем несложно,
От себя, скажи, куда уйти?
 
 
Те слова твои мне сердце ранят,
Больно бьют, но, всё ж, уверен я,
Что не опозорит, не обманет,
Не предаст меня любовь моя.
 
 
Не тверди: – Испорчена, плоха я,
Сломлена в мучительной борьбе…
Соль не сыпь, пока ещё живая
Сердце рана взрезала тебе.
 
 
Не суди себя ты слишком строго,
На себя напрасно не греши.
Жизни нужно очень, очень много,
Чтоб закрыть один разлом души.
 
 
Будь со мною до конца ты честной.
Не гони, не говори: – Уйди!
Как уйти? Ведь разве с сердцем вместе
Вырву из моей тебя груди.
 
 
Мне доверься. Ясными глазами
Ты взгляни. Души почувствуй взлёт.
И тогда, спасительным бальзамом
На тебя моя любовь сойдёт.
 

«В то время как пишу я эти строки…»

 
В то время как пишу я эти строки,
И вижу каждый день тебя во сне;
По лужам скачут пестрые сороки,
Напоминая миру о весне.
 

Дельфины

 
Готовы за протянутый кусок
Рыбешки, кувыркаться в дельфинарии,
Сквозь стекла видя неба поясок,
И звучно распевая свои арии,
 
 
Дельфины, в услуженьи у людей,
В тюремной клетке мелкого бассейна —
Какой, из ада вышедший злодей
Их приручил для вашего веселья?
 
 
Готовы за кусочек танцевать
И прыгать, и мячи метать, и кольца,
Но, если б знала их морская мать,
Не стала бы рожать их для неволья.
 
 
И мы, подобно узникам тюрьмы,
Смиренно наблюдаем их работу.
Чем лучше их? Невольники все мы —
Идем покорной жизнью к эшафоту.
 

Дельфинарий «Рыба ждет»

 
Сальто вперед даю,
Мяч хвостом поддаю.
Весело плещут трибуны,
Забрызганные водой.
Рыба ждет…
 
 
Слышу свистящий звук,
Рассекающих воздух рук.
Это команда нам
Бить по воде хвостами.
Рыба ждет…
 
 
Мяч в плавниках несу,
Напарник несет на носу;
Не нужно мне лезть вперед,
Ему не надо спешить.
Рыба ждет…
 
 
Кольца по одному
Или по два подниму.
Это кольцо для напарника;
Нужно нам вместе прийти.
Рыба ждет…
 
 
Сигналы напарника мне
Команд человека ясней;
Я его понимаю,
Он делает, все как я.
Рыба ждет…
 
 
Я попадать стараюсь
В ритм его сонара;
Прыгаем по команде,
Точно, синхронно, вместе.
Рыба ждет…
 
 
На плавниках хвоста
Мы из воды вырастаем,
С переворотом в воду,
Каскад поднимаем брызг.
 
 
Дыхала – выдох, вдох,
Звуки – собачий вой
На звуковой волне,
Нам очень плохо слышной.
Рыба ждет…
 
 
Лежим неподвижно, сонно
В мутной воде загона;
Команды идут не нам,
Сегодня не нас с напарником
Рыба ждет.
 
 
Это другие двое
Прыгают, ловят, воют,
Носят мячи и кольца,
Слушают звуки команд.
Рыба ждет…
 

«В квадрат прямым путем не обратить окружность…»

 
В квадрат прямым путем не обратить окружность,
И сердце пополам никак не раздвоить.
Вот эту я жалею – ей жалости не нужно.
Вот эту я люблю – не нужно ей любви.
 

Лермонтовская

 
Демон здесь распростер перья крыл,
Мцыри с барсом застыли в борьбе.
Я цветов никому не дарил,
В первый раз дарю розы тебе.
 
 
Летний дождь видел, как я и ты
К пьедесталу поэта пришли.
И прекрасные эти цветы
Вместе с нами Москву обошли.
 
 
Поглотили нас двери метро
И укрыли от взглядов чужих.
Площадей и домов длинный строй,
Продолжает влюбленным служить.
 
 
Вырываясь из плена оков
Ощущаем свободу столиц.
А в Манеже Илья Глазунов
Нас встречает сиянием лиц.
 
 
Лица зрителей, образ картин,
Лики Вечной России манят.
Посреди освещенных витрин,
Не таясь, ты целуешь меня.
 
 
Белый столик в уютном бистро.
Голосов шум волнами реки.
Обнимаясь, едим, пьем ситро,
И креветки, как роз лепестки.
 
 
Гордый всадник, очнувшись на миг,
Под ладонью укроешь нас ты.
Нам чудесный ты город воздвиг,
И тебе отдаем мы цветы.
 
 
Колокольный колес перезвон
Над просторами тая, плывет.
Прижимает нас тесно вагон,
И, качаясь, в разлуку везет.
 
 
Этот путь лишь кусочек пути,
Что крылом осеняет любовь,
По которому вместе идти
Суждено нам отныне с тобой.
 

«Как срывающий с себя уздечки, шоры, путы, конь…»

 
Как срывающий с себя уздечки, шоры, путы, конь,
Я пишу тебе немерным, белым, призрачным стихом.
И, как в древней Византии зазвучали струны лир,
Ты услышишь музыкальный, нерифмованный верлибр.
 

Душа наизнанку

 
С души – оболочку тела
Сниму. Наизнанку выверну.
Хочу – чтоб улетела.
Хочу – чтобы покинула.
 
 
Обратно в себя войду,
Закрою входы и выходы,
И, ни одну звезду
Я не смогу уж выдумать.
 
 
На улице встречу душу
И отвернусь, не узнав —
Так оно будет лучше —
Без бреда, и сонных трав.
 
 
Себя целиком оболваню,
На чувства не дробя,
И будет одно желание —
Камень бросить в тебя.
 
 
Сжимаю камень. Круто
Дроблю железной рукой.
Люблю тебя самой лютой
Ненавистью людской.
 

«Промелькнула черной кошкой…»

 
Промелькнула черной кошкой,
Обернулась желтым львом.
Как на скользкой на дорожке,
Я упал с размаху лбом.
 

Заповедь мастера

 
Проинструктируй, допусти,
Следи, предупреждай.
Потом домой всех отведи,
Жене в постель подай.
 
 
А если кто-то по пути
Заглянет в «Ветерок»,
Начальник сразу, уж прости,
Заглянет в твой листок.
 
 
И на собранье отведи,
И на учебу всех
И хоть в дыму весь день сиди —
«Холодным» будет цех.
 
 
Давай объем работ и план
И смету составляй.
И что бы ты ни сделал, сам
Со всеми утверждай.
 
 
Тянули трубы и вели
С разметкой на «глазок».
Потом конструктора пришли,
Списали на листок.
 
 
И если через двадцать лет
Трубу прорвет «прострел»,
Ни у кого сомненья нет:
Кто здесь недосмотрел?
 
 
И призовут, и разберут,
За все тебе влетит.
И по рублишку соберут…
И сварка заблестит…
 

«Я бросаюсь в волну, головою проткну…»

 
Я бросаюсь в волну, головою проткну,
То взлетаю наверх, то в пучину тону,
То навстречу ветрам я с волнами борюсь,
Или снова, безвольный, волнам отдаюсь.
 

Шагни навстречу себе

 
Зачем же гложет нас тоска
Виденьями о близкой тризне?
Ведь смерть настолько к нам близка,
Что можно не бояться жизни.
 
 
И, принимая каждый день,
Его живи, благословляя
И ласку, и тоску, и лень.
Смысл жизни – истина простая.
 
 
Шагни навстречу сам себе
От скучных дел и серых буден.
Себя не погуби в борьбе,
А Бог простит и не осудит.
 
 
Порыв души не отвергай,
Пусть и пугающий, и страстный.
Пойми одно, что этот край,
Которым шли мы, неопасный.
 
 
И смело жизнь свою меняй,
Ведь сила жизни в переменах.
И то, что сделал, забывай —
Что сделано – уже не ценно.
 
 
Росток взошедший, про зерно
Не помнит, сам зеленый, ладный.
Перебродившее вино
Не помнит ягод виноградных.
 
 
Забудем мы ушедших голос,
Стираются черты лица,
Так пахаря не помнит колос,
А хлеб насущный наш, жнеца.
 
 
Оглядываясь в жизни редко
Средь повседневных дел своих,
Что помним мы о наших предках,
О муках и страданьях их?
 
 
Люби, греши, кто нас осудит?
Кто первый бросит камень в цель?
Кто без греха – совсем не люди.
Лишь мертвый сраму не имел.
 

Скорбь

 
Зачем оставлены две каллы
В кувшине пышном и высоком?
И дни, что быстро протекали,
Закончились, вдруг, ненароком.
 
 
И после жизни – время смерти —
Пророчество в цветочном смысле…
И мне, хоть верьте, хоть не верьте,
На ум идут другие мысли.
 
 
В них – похороны наших свадеб,
Надежд и чаяний забвенье.
И скорбный путь в лучах лампадных
До искупленья, до прощенья.
 

Злой ветер

 
Злой ветер землепередела
Страну метлой свинцовой драл,
Птиц из насиженных пределов
Срывал и уносил, и гнал
 
 
В болота, в глушь, к деревням старым,
Где лес, как стража, окоём.
И перелётных уток пара
Спустилась в тихий водоём.
 
 
В чужом, заброшенном гнездовье
Родилась молодая жизнь,
И плотью налилась, и кровью,
И крылья пробовали высь.
 
 
Поля, леса, озёра, реки
Охота, рыба и грибы
Всё то, что нужно человеку
Родилось около избы
 
 
Но, как совковые лопаты
Хрущобы шли, стена к стене,
Людские волны угловато
Перемывая по стране.
 
 
И ветер перемен жестокий
Птенцов развеял из гнезда,
Погнал на целину и стройки,
Рассыпал всех по городам.
 
 
И в клетках нового гнездовья
Потомство у птенцов росло.
Но старых птиц гнездо родное
К себе манило и звало.
 
 
Забыты целина и стройки
И частный бизнес пальцы гнёт.
Свирепый ветер перестройки
Опять на части гнёзда рвёт.
 
 
Наш перелётный век не вечен
И, как осенние скворцы
Остались у пустых скворечен
Осиротевшие птенцы.
 
 
И веку наступает вечер,
И, жизнь раздавши по долгам,
По одному смертельный ветер
Нас гонит к милым берегам.
 
 
Мой брат, разлука так печальна,
Нам расставаться нелегко.
А ты, взмахнув крылом прощально,
Взмываешь в небо высоко.
 
 
Над смертью одержав победу,
Взлетев над суетой мирской,
Ты путь направишь свой по следу,
Протоптанному злой тоской.
 
 
Ты улетишь, наш мир оставив
И облетишь тот край кругом,
Где сирый дом наш смежил ставни
Над тихим Пыщерки холмом.
 
 
И, край заветный облетая,
Где встретятся все возраста,
Ты передай утиной стае:
Мы все вернёмся в те места,
 
 
Где, захлебнувшись от простора,
Устав глядеть на поплавки,
Уху над озером Пудоро
Едят другие рыбаки.
 

Играю

 
Играю словом.
Я попробовал его руками
Тронуть – острое, как бритва.
Другое – мягкое, как пух.
Горячее, холодное – как
Много ощущений.
 
 
Играю словом.
Я попробовал его на вкус
Лизнуть – а оно горькое, как перец,
Другое – сладкое, как мед.
Соленое, безвкусное – как
Много вкусов.
 
 
Играю словом.
Я понюхал его носом.
Чихнул – настолько запах плох.
Другое – нежное, с приятным ароматом,
Душистое, как яблоко – как
Много запахов.
 
 
Играю словом.
Я прислушался к нему;
Одно – звенит как сталь,
Другое чавкает противно.
Гармония и диссонанс – как
Много звуков.
 
 
Играю словом.
Я пишу его своей рукой.
Короткое и длинное роняю
Я на бумагу рядом,
Выстраиваю стройными рядами
И создаю стихи.
 
 
Играю женщиной.
Я для нее пишу стихи
И подаю, уложенные в строчки,
Немые и короткие признанья,
Чтобы она прочла
И на меня взглянула.
 
 
Играю женщиной.
Прислушиваюсь к ней,
Ловлю звук плавной речи,
И цокот каблучков ее, и
Нежное шуршанье платья,
Когда подует ветер.
 
 
Играю женщиной,
Я запахи ее ловлю.
Душистый от косметики на расстояньи,
А ближе – острый запах пота,
И запах кухни от ее одежды,
Когда стоишь вплотную.
 
 
Играю женщиной.
Я подарил ей нежный поцелуй,
Слизнул с лица соленую слезинку.
Почувствовал, как губы сладко-нежно
Слегка меня коснулись.
И в поцелуе слился.
 
 
Играю женщиной.
Я обхватил ее руками,
И ощущаю встречное движенье,
И руки, охватившие меня.
И к небесам я с нею возношусь,
Там, где навеки мы слились в объятьях.
 

Из Роберта Бернса

 
Я люблю, когда осень туманы наносит,
И совы ночные кричат.
Одинокие звуки печали, разлуки,
По ветру ночному летят.
 
 
Я люблю смотреть хмурым октябрьским утром
На голые ветки в окне.
Их ветер качает, их дождь умывает —
И дождь этот нравится мне.
 
 
Я люблю, наклоняясь, сидеть, улыбаясь,
Над уютным каминным огнём.
Я люблю, когда осень туманы наносит
Холодным октябрьским днём
 

Из Якова Хвыля (белорусский поэт)

 
Ах, соседочка – ровесница
По семнадцатой весне.
Ты так рано заневестилась,
Часто снишься мне во сне.
 
 
Вот берёт тебя за талию
И ведёт солдат на вальс.
Я готов с ним на баталию
Выходить хоть сей же час.
 
 
Только всё стою без пары я —
Шепчут мысли в тишине:
Отслужу, вернусь из армии —
Будет девушка и мне.
 
 
Отслужил, в красивой форме я
На гулянку, а на ней
Нет ни парня уж знакомого
Ни ровесницы моей.
 
 
Я другую взял за талию
И повёл в весёлый пляс.
Пусть кто хочет на баталию
Позовёт меня сейчас.
 
 
А девчонка так и светится…
И сказал бы парню я:
Брат ты мой, твоя ровесница
Не твоя уж, не твоя.
 
 
На судьбу свою не жалуйся,
Не горюй и не тужи.
Для тебя растёт красавица,
А пока что послужи!
 

К матери – Материк

 
Ты прости меня, мой стих печальный.
Нужно мне осмыслить и понять.
Неутешливо, невеличально,
Повесть о Татьяне излагать.
Я хочу, чтобы она глядела
Со своей небесной высоты
На немые, яркие цветы —
Те, что память на нее надела.
 
 
Не помогут ни мольбы, ни пени
Когда смерти срок приходит наш.
Я стою пред нею на коленях,
В сотый раз читая «Отче наш».
На подушке мраморного камня
Смуглые, усталые черты
Не покажут, как страдала ты
В эти дни, когда уходит память.
 
 
Кто мне веру в голову вложил
И молитве научил нехитрой?
Я всю жизнь безбожником прожил.
Бог принял меня – теперь мы квиты.
Не крещен по Твоему завету,
Но высоким духом просветлен,
Для чего я на земле рожден,
Если вновь не возрождаюсь к свету?
 
 
И хоть лба ни разу не крестил —
Исповедуюсь Тебе едино.
По твоим заветам, Боже, жил —
По заветам любящего сына.
Крест свой ощущая на спине
И металл холодный сквозь ладони…
Ты прости грехи мои бездонны,
Хлеб насущный даждь нам, Боже, днесь.
 

«Крест своей жизни чтоб нести —…»

 
Крест своей жизни чтоб нести —
Раскинь же руки врозь.
У нас, у каждого в груди —
Распятый спит Христос.
 

Недолюбив

 
Как все мешает мне, как душит тело.
И этой кофтой, и сорочкой, как броней
Покрыта я, бюстгальтера пределы
Не позволяют грудью встретиться с тобой.
 
 
Прижмись, любимый, обними за плечи,
Иль унеси меня отсюда на траву…
Сорви одежду, так мне станет легче;
Меня ты всю увидишь наяву.
 
 
Так плохо без тебя сейчас мне было.
Лишь ты вошел, я сердцем ожила.
Садись скорей со мною рядом, милый,
Прижми к себе, чтоб грусть моя ушла.
 
 
Глаза мои от слез уже просохли,
Теперь ничто не опечалит их.
Целуй меня, ласкай, мгновеньем вздоха
Пусть будет наше счастье на двоих.
 
 
А ты неловок, не поможешь мне:
Лишь обнимаешь, но не рвешь одежду.
Пойми, мне тяжело сейчас вдвойне:
Любить и на любовь хранить надежду.
 
 
А так себя мне хочется раскрыть.
А так тебя мне хочется увидеть.
А слову «жить» синоним есть – «любить».
Существовать – синоним «ненавидеть».
 
 
Недообняв, недолюбив, недоглядев,
Зачем же расставаться мы спешили?
Ведь никогда мы не простим себе
За то, что мы тогда не согрешили.
 

«Твои губы раскрылись, и слово…»

 
Твои губы раскрылись, и слово,
С них слетевшее, ветер унес.
Понял я, что тебя не услышу.
 

Круг одиночества

 
Как одиночества круг мне разрушить?
Как обрести мне свободную речь?
Как к небесам восходящую душу
От летаргии и сна уберечь?
 
 
Как обрести мне покой мирозданья?
И, обращаясь к далеким мирам,
Как мне с тобой сократить расстоянье,
Поговорить мне с тобой по душам?
 
 
Я расскажу тебе все, что я знаю.
Я покажу тебе все, что смогу.
С мыслью одной о тебе оживаю,
Только к тебе я лечу и бегу.
 

«Стихов моих, что для тебя сложил…»

 
Стихов моих, что для тебя сложил,
И слов моих не хочешь – ты скажи.
 
 
Скажи: – Не можешь меня видеть – пусть!
Я тотчас же уйду, не оглянусь.
 
 
Но, наяву, или в ночном бреду,
Ты только позови меня – приду!
 

Кинозал

 
В кассе кинозала, пробравшись в изголовья,
Очереди, насаженной, как баран на вертел: —
Мне вырезку любви, и посочнее, с кровью,
И пару отбивных из человечьих тел.
 
 
На экране гниют, разлагаясь, трупы.
По экрану снуют, раздеваясь, женщины.
Груз бедняга несёт, надрываясь пупом.
Проститутка ждёт, что ей обещано.
 
 
Мест нет – нежности на свете,
Мест нет – истиной любви.
Зачем любить? – Монтекки с Копулетти
Можно превратить в кровавый боевик.
 
 
Кровь стаканами – на мостовую.
Кровь из стаканов – обратно – в нутро.
Каин – покайся – душу живую,
Не разбираясь, в помоев ведро.
 
 
Давай, пройдём мы мимо зазывалы.
Пусть всё огнём – для нас там места нет.
На полумрак интимный кинозалов
Не променяем жизни яркий свет.
 

«Не хочешь видеть – не увидишь…»

 
Не хочешь видеть – не увидишь.
Не хочешь слышать, в тишине,
Раздавишь слово, будто вишню,
Кровавым соком сбрызнув мне
На грудь. А, косточку под ноги,
Растопчешь, сплюнув – нет меня.
Не перейду тебе дороги,
Ни ночью, ни при свете дня.
 

Любовь к охоте

 
Как я только на пеньки
Не понатыкался,
Когда, по лесу, с тоски,
Как бездомный, шлялся?
 
 
Как я ёлкой и сосной
Лоб не бил с налёта,
Когда раннею весной
Уходил с охоты?
 
 
Как меня не подстрелил,
Друг, охотник шалый,
Когда я в кустах бродил,
Зверем одичалым?
 
 
Как в реке не утонул,
Когда, с лодки утлой,
Я дуплетом мазанул
Пару глупых уток?
 
 
Как в снегах я не пропал,
Зайцем побелевшим,
Когда, вдруг, в пургу попал,
Снег глотал летевший?
 
 
Как я выжил на огне
Бешеной охоты?
До сих пор всё это мне
Непонятно что – то.
 
 
Будто кто меня хранил.
Для чего – не знаю.
Знать, охоту я любил,
Без конца и краю.
 
 
Знать, ей душу отдавал,
А в ответ на это —
Никогда не уставал,
Ни зимой, ни летом.