Текст книги "Майсы с пейсами. Серия «Писатели Израиля»"

Тетя Люба из подворотни

Лучше тети Брони сидела во дворе только тетя Люба из подворотни. У нее был такой удобный плетеный стул, что она сидела тут вообще без выходных. При этом она беспрерывно болела всеми болезнями на свете. Она считала, что болеть, как она, никто в мире больше не мог, потому что ей все время было так нехорошо, что она могла умереть в любую секунду. На самом деле тетя Люба умерла в девяносто третьем, когда ей было далеко за восемьдесят, пережив во дворе все своё поколение.

– Броня, это вы там? – кричала через весь двор тетя Люба. При этом она сгибалась к земле, чтобы сохнущее на веревках белье не мешало ей разговаривать.

– Люба, как у вас ваша жизнь? – кричала в ответ тетя Броня.

– У кого «как жизнь», у меня? – удивлялась тетя Люба. – О чем вы говорите, Броня?! Я живу только потому, что умереть еще хуже!.. А знаете, что сказал мне вчера наш доктор Шнеерсон про мою подагру? Во-первых, он все-таки извинился за свои прежние слова, а во-вторых, он сказал, что такой замечательной подагры нет больше ни у кого на всей территории Советского Союза! Клянусь, он так мне завидовал, что, если б я ее могла продать, он бы ее с удовольствием купил!

А еще она говорила, что никогда не бывает так плохо, чтобы не почувствовать себя еще хуже! Кстати, быть всю жизнь при смерти и дожить почти до девяноста двух лет – это надо было уметь болеть!

«Скорая помощь» всегда дежурила у нее под окнами! Уезжать не было смысла, потому что тетя Люба тут же их вызывала снова! Врачи «скрой» очень любили дежурить у тети Любы. Она варила для них настоящий украинский борщ с пампушками и сама за компанию тоже съедала двухлитровую кастрюльку, хотя аппетит у нее был всегда дрянь!

И еще она любила с докторами поговорить за жизнь. Она жаловалась, что жизнь стала еще хуже, хотя каждый раз говорила, что хуже уже некуда!

Тетя Люба любила ругать советскую власть и говорила: «Чтоб она опохла!», хотя об этом в то время даже нельзя было мечтать! Она отказывалась на октябрьские праздники вешать в окно красный флаг. Она говорила, что советская власть на ее день рождения флаги не вывешивает, так чего она должна вывешивать на день рождения советской власти?!

В Бога тетя Люба особо не верила. Она говорила: «Я вас умоляю! Где Бог, а где мы?!». Но на всякий случай в субботу зажигала свечку и молилась по-своему: «Боже, чтоб нашим врагам было пусто в желудке и в голове! А нам чтобы было, как у тебя за пазухой»!

Сына Толю она мечтала женить всю свою жизнь, но так и не дожила до этого светлого дня, потому что, все невесты не стоили даже его мизинца! И не могли любить ее Толю даже наполовину как она!

Когда тетя Люба громко вздыхала о прожитых годах, люди с другой улицы прибегали и спрашивали: «Люба, что опять у вас случилось?!».

Тетя Люба кормила котов со всего города и специально покупала им на Привозе мелких бычков. И всегда говорила, что эти коты не дают никому во дворе жить!

Она всегда ругалась, что дети у нее под окнами кричат, как боцман на корабле!.. Но когда она умирала в девяносто два года, ей было жалко, что под окнами уже никто не кричит…

И когда жизнь оставила тетю Любу, вернее, когда тетя Люба оставила жизнь, она перенеслась прямо на небо и теперь, наверное, ворчит на жизнь, уже будучи у Бога за пазухой!

Тетя Соня – Самосвал

Тот же доктор Шнеерсон дал тете Соне-самосвал диагноз: пуповая грыжа. Она знала, что этим когда-нибудь кончится! Свою кличку «самосвал» она оправдывала каждый день… За всю свою жизнь она столько натягалась, что слава Богу, что грыжа не была двусторонней, хотя она всем говорила, что у нее двухстороняя! Тетя Соня работала бухгалтером на кондитерской фабрике «Сладкий путь к коммунизму». И на работе тяжелее ручки ничего не поднимала. А после работы… Ну, посудите сами, когда ты уже идешь с работы домой, как не взять хотя бы кило «Мишки косолапого», и еще кило «Раковой шейки», и «Мишку на Севере» тоже обижать не хочется. А еще просто какао, говорят очень полезный продукт для нервов. И просто сахара как не взять, хотя это белая смерть?! Не пойдешь же ты, как дурак, покупать сахар в «Гастроном», если ты работаешь на кондитерской фабрике «Сладкий путь к коммунизму». Люди же тебя посчитают сумасшедшей или засмеют! А так, если ты взял это все, то твой путь к коммунизму стал уже короче.

И вот это все закончилось пуповой грыжей, которая сильно мешала тете Соне тягать с фабрики дефицит. И тогда она пошла к доктору Шнеерсону. Она сразу с порога передала ему по полкило из вышеназванного и еще кило дрожжей, которые считались страшным дефицитом. Вдобавок она ему принесла еще банку, тоже с фабрики, сливового конфитюра. И все для того, чтобы доктор Блюменблат отнесся к ее грыже с такой же симпатией, как к своей. Доктор Шнеерсон посмотрел на гостинцы, потом на грыжу и сказал:

– Очень хорошо!

– Что хорошо? – не поняла тетя Соня.– Грыжа хорошо?!

– А почему нет?! – спросил доктор Шнеерсон, нюхая дрожжи, чтобы оценить их свежесть.– У Вас замечательная по размерам грыжа, может быть самая крупная во всем Советском Союзе. Я лично такую видел только в городе Можайске у штангиста-тяжеловеса Филиппчука Шнеерсон умел делать комплименты! Как сегодня, помню, меня туда вызывали для консилиума… Кстати, вы знаете, что на вашей фабрике есть лимонный экстракт и импортная корица? А я Вам за это сделаю операцию с импортным наркозом! И Вам это будет, как коню комар!

– Только чтоб я после операции проснулась, доктор! А-то у нас кладовщица в том году не проснулась, Дора Катамаран! И ей памятник поставили за счет профкома! Повезло, просто!

– Так что вы ровняете, у ней же совсем другое дело было. У ней же был аппендицит!.. Хорошо, раз вы боитесь, давайте я Вам наш наркоз дам, отечественный, так вы даже не заснете!

– Что Вы, что Вы доктор! – замахала на него руками тетя Соня.– Уж, лучше не проснуться!… Доктор, только я вас умоляю, вы никому не говорите про операцию!

– Ой, не надо стесняться болезней.– У нашего председателя Горисполкома, например, геморрой! И ничего! Дай Бог нам с Вами жить так без геморроя, как он живет с геморроем!

– Я не об этом, доктор! – Соня перешла на шепот.– Мы все берем на фабрике строго определенное количество дефицита, чтобы и государству тоже немного осталось! Меня на проходной вообще никогда не останавливают, во-первых, потому что я ударник коммунистического труда, а во-вторых, потому что они знают, что это у меня выпирает из под пальто не фабричная продукция, а двухсторонняя грыжа. Так пусть и дальше так думают!

…Тетя Соня отработала на этой фабрике «Сладкий путь к коммунизму» аж до девяносто первого года, пока не уехала в Америку, где жизнь была далеко не сахар! И тетя Соня, переполненная полным разочарованием, поняла, что только в Одессе она жила, как при коммунизме!

Свадьба в Одессе

Жениться само по себе смешно. Кто женился, свое отсмеялся. А уж жениться в Одессе – тут вообще обхохочешься. Особенно, если считать начнешь, во что свадьба влетела. А самая дешевая свадьба состоялась в Индии, есть там такое племя, то ли Надхари, то ли Подхари. Стоила вся свадьба 1 рупию и 25 пайсов. По нашим сегодняшним деньгам это меньше одного цента. Просто у них в Надхарии-Подхарии, чтоб они были здоровы, наложено всякое табу на демонстрацию своего богатства, на дарение всяких подарков и на дикое переедание. Но где Индия, и где Одесса?!

В Одессе ты должен учитывать, что со свадьбы свое должны украсть повариха, официантки, их завсклада и, конечно, сам директор. И еще должен учитывать, что там основной инстинкт у народа – это хорошо покушать!

И вот в Одессе выходила замуж моя сестра Клара. Возможно, за давностью лет, какие-то нюансы из моей памяти испарились, но общая картина была такая: народ крепко выпивает, кричит «горько» и танцует «семь сорок». Но стоит всем подняться на танец, как появляется стая официанток и начинает мести со столов спиртное, причем еще даже не открытое, только что ими же принесенное. Но кульминация наступает, когда подают горячее. А там должны были быть и «цыплята табака», и заливной язык, и котлеты «по-киевски. Причем всего заказывалось порций на десять больше, чем было народа, потому что народ всякий бывает, кому-то и двух порций мало. На самом же деле принесли порций на десять меньше, видно. Шеф-повар решил, что переедание враг здоровью и решил по количеству порции урезать, надеялся просто, что в суматохе не разберутся. И тут складывается картина, когда «киевская котлета» не достается тете Броне, Арончику и даже почетному гостю из Ростова на Дону. То есть, назревает дикий скандал! И наша тетя Роза пошла к поварихе разбираться. И вот повариха пятьдесят шестого размера, растрепанная, как после бурной ночи, выходит на середину зала, и голосом боцмана с сухогруза «Нетонущий», орет на весь зал:

– Стоп, никому горячее не есть, слышите?! Будем пересчитывать! Эй, товарищ с лысиной! Вас это тоже касается!

– Это, свидетель! – заступилась за него тетя Роза!

– А жрет, как дурак на поминках! – парировала повариха.

– Ципун вам на язык! – замахала рукой тетя Роза – У нас свадьба!

– А у меня работа! – подытожила повариха.– Сказано, будем производить пересчет горячих блюд, раз вам не хватает! Скажите гостям, чтоб отошли от стола на четыре метра! И чтоб не вздумали прятать «мясное» в карманах. Иначе, будем поголовно обыскивать! Вплоть до раздевания! Сема, – закричала она кому-то в сторону складских помещений, – вызывай участкового и понятых!

Было ясно, что свадьбу она срывает.

– Все, все, все! – запричитала тетя Роза! – Не надо никого звать! Всего хватает! Только замолчите!

– То-то же! – сказала миролюбиво повариха! – У нас тут все, как в аптеке!

А как было в одесской аптеке, тут знали все, но это совсем другая история.

А повариха отвела тетю Розу в сторону и зашептала ей прямо в ухо:

– Роза! Вы знаете, как я к вам хорошо отношусь! Клянусь своей сберкнижкой, я вас уважаю сильнее, чем своего дядю из Севастополя, а он там большой человек! Так что, если кому-то надо добавку, то, как для вас, я могу вам дать дополнительное горячее по полцены! Только из-за моей к Вам симпатии!

Пришлось у нее купить и «цыплят табака», и заливной язык, и котлеты «по-киевски».

В общем, ситуация постепенно стабилизировалась, особенно, когда вынесли горячее блюдо тете Броне, Арончику и даже почетному гостю из Ростова на Дону. Оркестр наяривал «семь сорок», снова все выпивали и кричали «горько». А жених Саша с невестой Кларой уже подумывали о брачной ночи. Одним словом, свадьба очень удалась! И, как результат, слава Богу, их семейная жизнь продолжается до сегодняшнего дня. А прошло с тех пор, не много, не мало, почти сорок лет!

Дворовые войны

Бабушкин дворик был для нас замечательной страной. Жалко только, что белье сохло там с утра до ночи, и веревки никогда не снимались. Их подпирал высокий шест, чтобы белье не валялось по асфальту, но, когда по двору шел кто-нибудь высокий, он обязательно цеплялся, как бы низко не сгибался! И всегда потом шел с бюстгальтером на спине или с сатиновыми трусами на голове. Однажды в тети Бронином бюстгальтере запутался сам участковый милиционер Беломор Каналыч. Он потом долго пытался выбраться из этого чуда, матерился и в горячке грозил вообще к чертовой матери запретить во дворе ношение этой гадости! Бюстгальтеры тетя Броня заказывала у скорняжника Яши. Обычно он шил только клетчатые кепки, даже шил кипы для местной синагоги, даже шил однажды шесть тюбетеек для одного узбека и обшивал их потом бисером. Он на тюбетейках тогда хорошо заработал, и потом купил к своей ручной швейной машинке моторчик у одного забулдыги. Тот спёр моторчик на швейной фабрике «Красный Октябрь», но Яша его ни о чем даже не спросил, потому что он не Народный контроль! А бюстгальтеры Яша вообще не шил. Он только Броне делал исключение, потому что она очень мучилась, ведь она в магазине даже не могла заикнуться о нужном размере, потому что такие размеры, если и шили, так только когда речь шла про пальто или пиджаки. Так что на Яшу Броня молилась и, когда пекла пирог с вишнями, обязательно заносила ему тоже кусочек.

Конечно, и тетя Броня, и тетя Люба сидели во дворе не столько для того, чтобы дышать озоном, а чтобы, когда белье сохло, ругаться на нас за то, что мы гоняем тут мяч. Так что они с нами всегда были в состоянии бесконечной войны. Но самыми большими нашими врагами были все же тетя Рива и мадам Теплицкая. У первой в кармане всегда был гвоздь, и стоило мячу попасть ей в окно, как она протыкала его один раз и выбрасывала обратно. А потом наслаждалась тишиной, пока мы клеили мяч резиновым клеем. А еще у тети Ривы был водопровод, и она выносила таз воды и выливала на то место, где у нас пролегало футбольное поле. А если мяч попадал в палисадник к мадам Теплицкой, она его протыкала два раза и выливала на мостовую два ведра воды. Разгоряченные, мы шли к колонке, пили из-под крана и строили планы жестокой мести.

Крутая Циля Марковна

Циля Марковна, бабушка Шурика-Кабана, жила на втором этаже, и к ним нужно было подниматься по винтовой лестнице. С этой лестницы она однажды спустила участкового милиционера Беломор Каналыча, и он пошел винтом до своего участка, где составил протокол о нападении на должностное лицо с отягощающими обстоятельствами. К этим обстоятельствам относилась чугунная сковородка, которой Циля Марковна замахнулась, по сути, на власть. Теперь такие хорошие сковородки уже не выпускают, и поэтому теперь блинчики у всех очень подгорают. А дело это было так: Беломор Каналыч пришел к Циле Марковне рано утром. За ухом у него, как всегда, торчала папироска «Беломорканал», а в глазах была такая дикая неподкупность, что Циля Марковна сразу поняла: его визит ей будет дорого стоить! Накануне внук Цили Марковны Шурик-Кабан стащил, паразит, белую курицу у мадам Теплицкой. Она держала их в своем палисаднике и с шести утра орала на весь двор: «Цып, цып, цып». Она сыпала им овес жменями, поэтому куры у нее были лошадиных размеров и неслись, как угорелые! Так вот, Шурик-Кабан стащил ее самую лошадиную курицу и за сараями нарисовал на крыльях две красные звезды, на хвосте серп и молот, и потом на груди еще написал «Ту-104». После этого он пробрался к окну тети Ривы и со всего размаха бросил туда курицу. Ошалевшая курица начала по квартире выписывать такие дикие пируэты, которые не снились даже пьяному летчику-истребителю Тетя Рива вначале опешила, потому что такую авиа-породу встречала впервые. Но когда по ее ухоженности поняла, что курица из стада мадам Теплицкой, начала гоняться за этой реактивной сволочью по всей квартире с распростертыми руками и криками:

– Кар-раул, режут! Я тебе, корова, крылья обломаю!

Перепуганная курица продолжала носиться по квартире, при этом она со всей силы била крыльями во все стороны. В частности, она крыльями била японскую посуду с «привоза», плафоны от хрустальной люстры и шесть фаянсовых слоников на буфете! Но недолго она выписывала фигуры высшего пилотажа, потому что тетя Рива вдруг сказала ей: «Цып-цып-цып» и пошуршала пальцами, будто сыплет овес. И когда курица клюнула на эту удочку, она на нее набросилась, как пионер на нарушителя границы. А тут пришел ее муж Арончик и приказал курице долго жить. Потом тетя Рива ее с удовольствием ощипала и начала варить бульон. Это она сделала не потому, что очень нуждалась в бульоне, а только чтобы насолить мадам Теплицкой за то, что та «строила из себя во дворе принцессу», а в четверг, ко всему еще, неизвестно, на какие деньги, купила, спекулянтка, румынский гарнитур из двенадцати предметов, включая банкетку! И специально завозила его тогда, когда весь двор уже был дома. И этим подорвала тети Ривино здоровье, потому что от этого зрелища можно было получить инфаркт.

Узнав о происшествии, мадам Теплицкая подняла во дворе дикий гвалт, она рвала белье на тети Ривиных веревках и молила Бога, чтобы у тети Ривы от ее курицы стал заворот кишок. От этих криков оставшиеся куры так перепугались, что еще целую неделю дрожали, как осиновый лист. И поэтому, когда они неслись, скорлупа на яйцах трескалась, как при землетрясении, а петух Мотя на нервной почве вообще перестал топтать кур, а только топтался в сторонке, и его потом зарезали к еврейской пасхе за импотенцию и профнепригодность.

А на следующий день, Беломор Канал пришел, чтобы арестовать Шурика-Кабана за издевательство над Гражданской авиацией СССР, которая как раз через неделю должна была отмечать свой профессиональный праздник. И заодно еще арестовать Риву за мелкое воровство. Мадам Теплицкая потом орала на весь двор, что это не мелкое воровство, потому что курица была шесть кило живого веса, а Рива из подвала доказывала, что это вранье и бульон был постный, как будто она варила не курицу, а булыжник от мостовой.

Естественно, что Циля Марковна, узнав о намерениях Беломор Каналыча, тут же спустила участкового с винтовой лестницы и кричала ему вслед:

– Идиёт! Ты что не видишь, что ребенок увлекается авиамоделизмом!!! Он, может быть, будущий наш Туполев! И вместо того, чтобы его поощрять, пришел этот идиёт и размахивает кобурой, в которой, весь двор знает» кроме бутерброда с докторской колбасой ничего никогда не лежало!

– А за идиёта при исполнении Вы ответите отдельно, гражданка Рива! – орал Беломор Канал и действительно хватался за кобуру, в которой действительно лежали бутерброды! Бутерброды при спуске с лестницы, к счастью, не пострадали, иначе участковый вообще бы разнес тут все в пух и прах!

Потом, правда, чтобы замять конфликт, Циле Марковне пришлось отнести Беломорычу армянский юбилейный коньяк, на котором было нарисовано на три звездочки больше, чем на той курице! А чтобы замаскировать эту взятку, она завернула коньяк в полушерстяной ковер полтора на два метра с узбекским орнаментом, а тете Риве она отнесла на ее буфет фаянсовую статуэтку «Целующиеся голубь с голубкой», а мадам Теплицкой она заплатила за курицу, исходя из расчета два рубля за кило живого веса. Это вышло двенадцать рублей, потому что мадам Теплицкая сказала, что это была не курица, а настоящий слон!

После этого случая Шурик-Кабан во дворе стал национальным героем, ведь одной курицей он сумел отомстить тете Риве и мадам Теплицкой за наше несчастное футбольное детство! И мы страшно ему завидовали!

Наш дядя Миша

Наш дядя Миша из Одессы был просто железным человеком, если за все время только один только раз схватил меня за ухо. Это случилось после того, как я прибил гвоздями к полу его домашние тапки, а он надел их и хотел идти. Вначале он испугался, что у него уже, не дай Бог, не идут ноги, а когда понял причину, начал кричать:

– Чтоб я не сошел с этого места, если я ему сейчас не всыплю по первое число!

Но потом он нашел клещи, вытащил гвозди и с этого места сошел!

– Паразит, – кричал дядя Миша, держа меня за левое ухо, – лучше бы ты вбил гвозди в табуретку! Она шатается, как гнилой зуб!

Я пытался вырваться, даже два раза его укусил. А потом, чтобы никто не видел, залез в бабушкин шкаф и от обиды ревел там целый час. А когда вылез, взял молоток и забил в табуретку три гвоздя, и она потом целый год не шаталась. Этим же вечером мы с дядей Мишей пошли в парк имени Шевченко, где на стадионе играл в футбол любимый «Черноморец», за который весь стадион готов был отдать свою жизнь!

Конечно, если бы на месте дяди Миши был я сам, я бы такого племянника убил еще на вокзале, потому что это был единственный способ прожить лето более-менее спокойно!

Он родился в маленьком Гайсине, там же. Где и моя бабушка. Мама, тетя Роза и тетя Таня. Но во всей Одессе трудно было найти большего одессита, чем он. Он работал на Джутовой фабрике электриком, и фабрика ни разу не сгорела, а это что-то да значит! Он знал всю молдаванку на «ты» и вся молдаванка знала дядю Мишу. Он умел покупать на привозе самые крупные персики, которые пахли так, как может пахнуть только настоящая сладкая жизнь.

Когда дядя Миша со всей своей семьей уехал из Одессы в Америку, а вместе с ним и другие настоящие одесситы, Одесса потеряла то, что ее делало Одессой! Она осиротела и до сих пор не может прийти в себя!

Да, дядя Миша в то время немного выпивал, а кто не выпивал? Он брал «шкалик» и ему этого хватало. Кстати, дяде Мише всегда казалось, что никто не замечает, что он немного под мухой. А, если кто-то замечал, дядя Миша очень обижался, потому что он всегда был трезвым, как «стеклышко»!

Каждое лето вся наша родня ото всюду стекалась в Дуринский переулок и умещалась на тридцати пяти метрах общей площади! Теперь я понимаю, что нашествие монголо-татарского ига меркло по сравнению с нашим нашествием! Но мы все чувствовали себя там, как дома, и это происходило не столько от нашей наглости, сколько от искренней радости всей дяди Мишиной семьи, что мы наконец-то приехали! Это было самое теплое время в нашей жизни!

Вся дяди Мишина жизнь была посвящена обеспечению семьи вещами первой, второй и даже третьей необходимости! Все, кто жил при Советской власти, знает, что это было большое искусство! Он приносил в дом коричневый кусковой шоколад, подсолнечное масло, которое пахло, как лето и веники, которые нам были нужны, как воздух, потому что были у нас страшным дефицитом! Все это он покупал за пол цены, потому что брал из первых рук, которые это все вынесли с фабрики.

Но, особенно хорошо ему удавалась добыча хлопчатобумажных бюстгальтеров и других, не менее важных деталей женского гардероба! А что поделаешь, если его семья состояла из трех самых близких ему на свете женщин, которые были с ним до последнего дня!

Дядя Миша никогда не отличался гигантским ростом, но он умел так заполнять пространство вокруг себя, что когда он уходил, становилось пусто.

И теперь, когда он ушел навсегда, эту пустоту уже не заполнить ничем!..