Текст книги "Ускользающая почва реальности"

Глава 7

Это был последний раз, когда граф видел Анну. В суматохе эвакуации из Крыма осенью 1920г невозможно было найти знакомое лицо. Красные наступали превосходящими силами, белые суетились около кораблей, пытаясь отстоять свое право на место в этом экспрессе в жизнь. Люди плыли в Константинополь, следом во Францию. Аристократы со связями и деньгами (или хотя бы чем-то одним) предпочитали селиться в Париже. Кто беднее выбирали или провинцию, или оставались в Константинополе. Связей у графа не было, но было немного золота и бриллиантов, на это можно было скромно дожить свою жизнь в роскошной и дорогостоящей европейской столице. Были также старые друзья по службе. С одним из них он и повстречался летом 1924 года совершенно случайно, фланируя по парижским улицам. Они не были близки, но знакомое лицо из прошлой жизни всегда видишь с радостью на чужбине, где все лица такие прекрасные и улыбчивые, но чужие и незнакомые.

– Вильницкий! Вы ли? – крикнул ему граф. Вильницкий заулыбался и старые знакомые обнялись. Белые офицеры сели за столик в брассери и заказали водки, на память былых времен.

– Мы не могли найти сочувствия широких масс, – говорил его друг, опрокидывая рюмку, – ибо образованный и необразованный человек никогда не поймут друг друга. Меж ними пролегает непреодолимая пропасть просвещения. Напротив, примитивные резкие лозунги красных были понятны простому народу.

– Жаль народ, – отвечал постаревший и поседевший от прожитых грустных дум граф. – Но не будем испытывать жалость. Жизнь сурова и беспощадна, она не терпит гуманизма. Мы можем верить, что больше не существует никаких стереотипов и предубеждений в отношении твоего пола или национальности, или места в обществе. Женщины занимают рабочие места мужчин, люди любых национальностей продвигаются по службе и т. д. Но на деле ничего это не работает. Каждая женщина хочет богатого мужчину и каждый мужчина хозяйственную и красивую женщину. Люди разных национальностей имеют свои особенности и не всем они нравятся. А разве должны? Правее всего оказались фашисты. Это не значит, что то, чему они учат, это хорошо. Отнюдь, это отвратительно. Как и сама жизнь. Поэтому это работает. Это реальность. Мужчина на работе, женщина на кухне, весь пчелиный рой строит свой улей в едином патриотическом экстазе. Это то, как устроена наша биология. Вы скажете, что я низвожу человека до пчелы. Возможно. Но может ли быть, что наоборот люди очеловечили пчел?

– Что вы имеете ввиду?

– Я имею ввиду то, что люди и есть не более, чем пчелы, а все «человеческие» черты мы сами им придумали. А фашисты лишь указывают людям на их действительное и жалкое место в этом мире. Социалисты, напротив, учат прекрасным гуманистическим идеям о равноправии. Но всем нам хорошо известно насколько они превзошли в своей чудовищной жестокости даже фашистов. На практике жестоки и те, и другие, но у фашистов система работает, ибо она реальна. У социалистов она даже не работает. Они не воплощают свои идеи в жизнь, а то, что воплощают – работает во зло. Либо не дает пищи людям, либо дает им гильотину. Гильотина вместо пищи, но каждый считает себя равным. Равным среди букашек, жизнь которых ничего не стоит. Вот что такое социализм.

– Я согласен с вами, граф. К тому же социализм во многом похож на фашизм. Они тоже во главу угла ставят социум… «рой», как вы выразились. Но знаете… наша армия тоже не была ангелами. Для всех мы были рыцарями только пока нас было мало, а после мобилизации нас стало много, и мы превратились в почти таких же разбойников…

– Да, так и было… когда наши ряды пополнились разными социальными слоями, мы тоже стали грабить, убивать и насиловать. Неужели это исконно русская черта? В независимости от цвета: красный он или белый?

– В зависимости, еще как в зависимости, граф. И не национальность к этому имеет отношение. Не русская это черта, это черта черни и цвет у нее только черный. Черный он от темноты их не душ, не рук, как могло бы показаться, учитывая то, какую грязную работу выполняет чернь. Нет, это цвет их разума. Не зря «просвещение» происходит от слова «свет», свет разгоняет тьму. Чернь жестока не потому что плоха, а потому что нет у нее ни сил, ни времени, ни возможностей для духовного роста. Тяжелая работа, борьба за кусок хлеба, несчастная горькая жизнь – все это ожесточает. Да и в детстве при них не вели светские разговоры на интеллектуальные темы, и времени у них не было развивать душу и миропонимание за разносторонней литературой. Жизнь, в которой есть одни лишь животные потребности неминуемо обращает в животное. Но во всем, конечно же, бывают исключения…

– Да, исключения есть всегда и во всем. Я знал одну женщину, которую волновало не богатство. Много ли это? Одна среди тысяч? Для меня да.

– «Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели ты погубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников?»3939
  Бытие, глава 18.


[Закрыть] А, впрочем, про кого вы говорите, граф?

– Не слышали ли вы что-то о судьбе графини Анны Павловны Олсуфьевой, дочки генерала Олсуфьева?

– Слышал, как не слышать? – воскликнул новообретенный боевой друг. – Вы видать не крутитесь в белоэмигрантских кругах? Не бываете в салонах?

– Совершенно избавлен от сего удовольствия.

– Ну так вот… всем доподлинно известно, что Анна Павловна Олсуфьева была арестована красными в Крыму, в дни эвакуации. Но не репрессирована. Говорят, за нее заступился какой-то видный большевик, по фамилии… Не могу припомнить…

В голове графа молнией мелькнула безумная мысль.

– Стоянов?

– Да-да! Именно Стоянов! Вызвал ее к себе в Москву, да и женился на ней.

– Не может такого быть…

– Да точно же вам говорю, женился!

– Она бы не стала… Да и кто позволил партийному заправиле, да с дочкой белого генерала?

– Ну вот тут история как раз и произошла… – замялся рассказчик. – Проблемой это все же стало, в конечном итоге. Затерялась графиня Олсуфьева в большевистских лагерях… да и муж ее Стоянов там же… скорее всего и нету их уже в живых…

Графу стало плохо, он поднялся из-за стола, ни слова не сказав встал и ушел в неизвестном направлении.

Глава 8

Осень 1919 года. Уездный городок, дом графов Олсуфьевых. Город занят красными, на улицах разгул, пьяные солдаты пристают к прохожим, со священников с насмешками сдирают рясы и бреют им бороды, заливая лица кровью. С местными дворянами и дельцами происходят расправы то там, то здесь. В доме Олсуфьевых осталась одна Мария Александровна с верной прислугой. Час вечерний, хозяйка дома сидит в зале и шьет, служанка Ася шьет рядом.

– Ох, Мария Александровна, – говорит вздыхая служанка. – Говорила ж вам: уходить вам надо. Бежать с Анной Павловной вместе к генералу!

– Куда мне бежать, Аська? На юг? Что я там забыла?

– Жизнь свою спасать, вот что, Мария Александровна. Да и семья, как никак.

– Семья и без меня обойдется, а тут мой дом. Никакое мужичье меня отсюда не прогонит. Умру, но в своем доме. Не побегу, говорю ж тебе.

– Ох, Мария Александровна. Погубите вы себя, верно говорю погубите. Свечку бы за вас поставила, да церковь уже эти изуверы сожгли. Ну так я у иконки в углу поставлю.

– Опасно сейчас, Аська, иконки то в углу держать. А впрочем пускай. Не опаснее, чем быть графиней. Хорошо еще не известно властям кто мой муж и чем сейчас занят.

– Слава тебе, Господи!

– Дура ты, Аська. Тут не Господу слава, а спасибо Прядову Антону Сергеевечу. Когда красные наступали сжег наш чиновник все архивы, а кто лично знал – те уже давно все сбежали.

– Вот и вы бы бежали, Мария Александровна!

– Я генеральша. Хозяйка дома. Капитан тонет вместе с кораблем.

Резкий стук в дверь, за дверью какая-то суета.

– Поди, Аська, проверь кто там.

Ася открывает дверь, в дверь вламываются солдаты, во главе них немного сутулая мрачная фигура с окостеневшим малоподвижным скелетом, лишь глаза горят ярко-ярко, точно сам Сатана смотрит, сверкая адской злобой.

– Стоянов? Чем обязаны? – графиня, полная достоинства, поднялась с дивана и посмотрела на большевика с гордо поднятой головой.

– Сколько лет, сколько зим, Мария Александровна… А хитро вы следы то все замели… Не учли лишь того, что был человечек один никчемный, кто лично вас помнил…

– Рассчитаться пришли за выпитое в моем доме шампанское или за съеденную икру?

– Не лгите, графиня. Никогда вы меня в этом доме не привечали и дочку свою никогда бы за меня не отдали. Всегда вы мне на мое место указывали. Как вы умеете. Деликатно, по-аристократски. Ну теперь увидите как мы, простые люди, умеем сами места указывать.

«Взять ее!» – крикнул Стоянов солдатам. Пьяные красноармейцы взяли под руки графиню и служанку.

– Девку выпороть и на улицу. А что делать с высокочтимой графиней вам объяснять не надо. Хозяйничайте в доме, объявляю его собственностью Советской Республики!

Пьяное мужичье потащило Марию Александровну в комнаты, на ходу раздирая ее одежду руками, да шашками, нисколь не заботясь о том, что с одеждой рвется и ее плоть, кровоточа на платье. Другие в это время принялись разрубать картины, бить фарфор, хрусталь, вытаптывать стебли цветов в саду… словом делать все то, что делали они всегда с ароматом нежных роз, в чем бы он ни воплощался – в цветах ли, или в девах. Темная мрачная фигура довольно ухмыльнулась и вышла из дома, будто бы ощущая садистскую радость от ощущения злодейства самой своей натуры. Уже спустя час дом горел огнем, а в нем сгорало истерзанное тело Марии Александровны, будущей тещи Стоянова, посмертно.

Эпилог

«Была это лишь одна история из множества, а историй таких миллионы. Где-то это были богатые дома тех людей, которых признали не имеющими право на жизнь в новой России. Еще чаще это были обычные хаты и избы простых людей, которых новое правительство взялось защищать. И если бы можно было тогда подняться в воздух, да посмотреть с высоты на всю необъятную Россию, то мы увидели бы море пылающих станиц и деревень, из моря вытекали бы реки невинной крови, местами голубого цвета, среди этой огненно-кровавой водной глади мы бы заметили островки, которыми была усеяна вся русская земля, приглядевшись внимательно, мы бы увидели, что это гейзеры, насыщающие кровью водоемы, то были бесчисленные концлагеря. А над всей этой во истину красной картиной, если поднять глаза выше, к поруганному и отвергнутому богу, сиял яркий кроваво-красный закат» – уже немолодой граф Апраксин отложил лист со своим законченным романом в сторону. На первом листе красовалось название: «Красный закат». Граф осмотрел стопку листов, в которых уместилась вся его жизнь, по крайней мере та ее часть, которая стоила того, чтобы туда ее помещать. Он выглянул в окно, взглянул на парижскую улицу, такую красочную и яркую, как и всегда. По улице маршировали немецкие солдаты.

ИСКАТЕЛЬ ДУШ

Глава 1

Анджела Пиппердейл была молодой блондинкой с тривиальными вкусами. Работа, дискотека, мальчики, кафешка, в которой она, собственно, и работала. Этим вечером она наносила макияж на свое миловидное лицо, готовясь провести приятный субботний вечер в местном ночном клубе небольшого американского городка. Она не любила их захолустье, в котором, по ее мнению, было не место молодой и яркой, собственно, ей. Она больше грезила о больших городах – Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Майами… впрочем, нет. Майами ей не подходил из-за повышенной влажности, которая заставила бы пушиться ее прекрасные светлые волосы, превращая их в паклю. Блондинкой она была, конечно же, крашенной. Ибо, как вы понимаете, у натуральных блондинок волосы редко превращаются в паклю от влажности. Губы ее были так же ненатуральны, как и волосы. Были бы у нее деньги, она проделала бы ту же махинацию со своей грудью, хотя ее собственная была вполне не плоха. Но она была лишь официанткой в простом придорожном кафе, парень ее был обычным механиком на местной станции обслуживания автомобилей и им пришлось бы копить деньги целую вечность, чтобы спустить их на два силиконовых шарика, которые даже никто не увидит за слоем кожи и мяса. Анджела подвела глаза, нашпиговала тушью ресницы, замазала помадой потресканные губы, которые она имела привычку кусать от нервов, когда клиент на работе попадался особенно грубый, и вышла из дома.

– Приходи до полуночи! – крикнула ей мать, с которой она жила вместе в частном доме.

– Хорошо, мам!

Она была хорошей девочкой, получала отличные отметки и неплохо окончила школу. В колледж поступить она не смогла, семья ее была небогатой. Поэтому Анджела осталась проводить свою жить в этом захолустном городке, на работе, в которой никак бы не пригодились ее хорошие оценки.

Клуб был мелким и единственным в городе. Она скучно провела свое время, свела дружбу с парой местных ребят, выпила пару коктейлей и пошла в сторону дома. Был поздний прохладный весенний вечер. Ветер обдувал ее кожу, поднимая юбку и заставляя сильнее кутаться в накидку, которую она взяла с собой, чтобы прикрыть майку с открытым животом. Анджела посмотрела на часы – было уже полпервого ночи. Кажется, мама будет недовольна, но какое ей дело? «Я уже взрослый человек, пусть лучше следит за своим давлением и регулярным стулом» – думала она. Дорога к дому пролегала через безлюдные пустоши кукурузных полей, но идти было не далеко, да и фонари ярко освещали маршрут. Сзади послышался шум мотора, и Анджела сошла на обочину дороги. Шум становился все ближе, пока не поравнялся с ней. Машина остановилась, боковое стекло опустилось и из окна выглянул приятного вида милый дядечка, лет сорока с лишним, в очках, с лысиной и очень приятной дружелюбной улыбкой.

– Вас подвезти, мисс? – спросил он, улыбаясь, в его голосе чувствовалась забота.

– Спасибо, не нужно. Я живу тут, рядом. В двух шагах, – ответила Анджела, соблюдая осторожность.

– Негоже одной юной леди идти по дороге в такой поздний час. Знаете, у меня самого есть дочь. И я бы не хотел, чтобы она оказалась ночью одна на безлюдной дороге.

– Все в порядке. Спасибо, сэр. Я уже почти дошла.

– Как знаете, мисс. Приятной вам ночи! – дядечка надавил на газ и поехал дальше.

«Вроде милый, как мой дядя Джек» – подумала Анджела – «Зря я, наверное, так».

Она прошла еще какую-то часть маршрута и фонари озарили на дороге все ту же машину, стоявшую на обочине. Анджела подошла к ней, испуганно оглядела и, удостоверившись, что машина пуста, пожала плечами и продолжила путь. «Наверное, вышел отлить» – решила она. Голову расколола резкая боль от удара чем-то тяжелым. Анджела обнаружила себя на асфальте, за руки кто-то тащил ее в заросли кукурузы. Голова кружилась, она попыталась встать, но что-то тяжелое опять ударило ее по голове. Она увидела над собой приятного дядечку, рвущего на ней майку. Он больше не выглядел таким милым. Глаза его горели чем-то нечеловеческим, будто бы вырвавшемся из самого ада. В руках был нож, который он подносил к ее груди, обжигая ее чем-то горячим, как будто прижигал ее раны. Она посмотрела вниз, на обнаженную грудь, но не увидела ее. Место груди горело огнем, но ее больше не было. На ее месте была кровавая каша, а водитель машины держал в руке что-то похожее на то, что когда-то было ею. Анджела узнала свой сосок в кровавом куске мяса, который дядечка держал в руке. В глазах стало темнеть.

– Вот он бы и увидел силиконовые шарики, – пронеслось у нее в голове, да еще, – глупо было кусать губы из-за таких пустяков, как грубый клиент.

Хорошие оценки Анджелы в школе так грели ее самолюбие и уверенность в ее будущем для ее родителей. Но им было так и не суждено когда-либо ей пригодиться. Как и многим другим до и после нее. По правде говоря, большинство вещей, которые мы делаем в жизни, абсолютно бессмысленны. В лучшем случае у них есть одна задача – повернуть нашу линию судьбы именно в ту реальность из множества возможных, по которой мы пойдем в своем жизненном пути. И часто высокие начинания, и большие таланты приводят нас на путь в темной ночи, освещенный яркими уличными фонарями на дороге, по которой едет приятный человек, желающий отрезать нашу грудь.

Глава 2

Дэннис Смит был приятным человеком средних лет. Он носил очки, а лысина на его голове говорила о том, что свои самые яркие моменты жизни он уже прожил и теперь ему было пора остепениться. Вопреки своим рассказам, детей он не имел. Будучи женатым много лет назад, он уже не испытывал никакого желания связывать свою жизнь навсегда с новой женщиной, зная, как короток срок этого «навсегда» и как каждая милая кошечка превращается с годами в злобного кровожадного крокодила. Не то чтобы Дэнни не любил рептилий, наоборот, ему вселяло уважение их хладнокровная жажда смерти, но жить рядом с кем-либо из животного мира он считал для себя непростительной роскошью, тянущей на сковывающую его обузу. Каждая кошка хороша, пока не насрет тебе в постель или не раздерет когтями твой диван.

Дэнни был вежлив со всеми и люди, которые его знали, считали его в высшей степени достойным и приятным членом общества, хоть и немного закрытым, и нелюдимым. Друзей у него не было, но он, работая таксистом, и колеся по стране, имел и без того множество новых контактов со своими клиентами, которых он подвозил с места на место. Будучи человеком спокойным и чистоплотным, Дэнни аккуратно вытер нож влажной салфеткой и листьями кукурузы. Его дело было окончено. Перед ним лежало то, что несколько минут назад было молодой привлекательной девушкой, но пока она была ею, она не привлекала его. Его не влекло к похотливым грязным образам, печатающимся в скабрезных журналах для толстых мужичков, наяривающих на эти картинки, а потом вспоминающих их ночью в постели со своими толстыми, похожими на свиней, женами. В детстве он ходил в семинарию и каждое воскресенье в церковь, где ему привили чувство брезгливости к этим богомерзким плотским утехам, открывающим самые постыдные и земные стороны человеческого бытия, отвлекая от светлой и чистой души, светящейся лучами солнца, пущенной в грязное человеческое тело дыханием самого Бога. Эту то душу он и пытался найти. Тело – лишь машина. Душа – это то, что вселено в машину Богом. Дэнни относился к людям, как роботам. Они не могут жить без химических веществ – витамины, минералы, железо, кальций, хром и т. д. Они пьют одни вещества чтобы забыться, другие чтобы заснуть, третьи чтобы взбодриться и приняться за работу. Он не более, чем механик – разборщик машин. Да, он не ремонтирует их, но разбирает и ищет главное.

Живот Анджелы был вспорот, органы аккуратно разложены рядом на голой земле. Дэнни было приятно сжимать в руке ее отрезанную грудь, но не потому, что это вселяло похоть, а потому что за грудью было сердце, а сердце – один из органов, где скорее всего прячется душа. Так думал он. Он бил ее тупой стороной топора по голове, пока она не отключилась. А когда отключилась, разрубил ее череп острой стороной, чтобы достать и разрезать мозг. Он с религиозным рвением старался не упустить момент, когда душа выйдет из какого-либо органа. Внимательно приглядываясь ко всему, аккуратно разрезая каждый, даже самый незначительный орган, вроде аппендикса, стараясь уловить полет души. Но все было тщетно. Когда-то он думал, что душа живет в аппендиксе, раз ему было так сложно уловить ее в органах, которые имели все. И люди без аппендикса, с его точки зрения, не обладали душой. Позже он изменил свою точку зрения, разрезав достаточное количество аппендиксов по всей стране и увидев, что и там он не может найти душу. Со временем, он подумал, что, возможно, нужно резать органы еще живого человека, чтобы увидеть исход души, но у него мало что получалось. Когда он добирался до сердца или, тем более мозга, человек был уже мертв. Дэнни был дотошный малый и не из тех, кто бросит попытки из-за нескольких неудач. По правде, он уже пару лет колесил так по стране, выискивая новые бессмысленные роботы, носящие в себе душу, которую он должен, обязан был из них извлечь. Он не знал что он будет делать, когда наконец извлечет ее. Он не знал как она выглядит, осязаема ли она. Но от одной мысли, что он сможет ее увидеть, у него напрягался его маленький Дэнни в его в штанах. Больше ни от чего он не напрягался.

Глава 3

Дэннис Смит сидел в придорожной кафешке небольшого городка. Было утро, всю ночь он таксовал и теперь сидел за стойкой, пил кофе и ел яичницу с беконом. В кафе зашел полицейский, снял фуражку и сел за столик.

– Майкл, тебе как обычно? – крикнула ему тучная официантка.

– Да, Дороти. Спасибо. И побольше кофе. Сегодня будет тяжелый день.

– Что-то стряслось? – прищурилась Дороти, охочая до городских сплетен.

– Тебе лишь бы все расскажи, чтобы ты первая всем разнесла новость и была, как всегда, в центре внимания, – ответил полицейский с улыбкой.

– А где же еще людям новости узнавать? – взвела руки Дороти. – Уж по CNN явно не расскажут про наш городок!

– Ну так и быть, кофе наливай и расскажу. Знала Анджелу Пиппердейл?

– Это дочка Селесты чтоль? – нахмурилась Дороти.

– Она самая, – ответил полицейский.

– Залетела от кого или что?

– А я тут был бы причем? Она уже давно совершеннолетняя. Тут хуже.

– Да не томи, окаянный!

– Мертвой ее нашли в поле.

– Святые угодники, – воскликнула Дороти. – А что же с ней сталось?

– Страшное дело, – ответил Майкл. – Убита.

Дороти ахнула.

– И не просто убита, – продолжил Майкл. – Расчленена.

– Что же это такое твориться с нашим городком то! – запричитала официантка.

– А тоже, что и с другими! Это все демократы! – ответил Майкл, отпивая кофе, только что принесенное ему ошарашенной Дороти, которая была не столь напугана, сколь взволнованна, мечтая скорее распространить эту новость среди посетителей.

– Насильник какой? – спросила она, желая получить все сальные подробности.

– Этого мы еще не знаем. Телом сейчас эксперты занимаются.

– Точно насильник! Наверное, из этих… ну, которые еще в парадах участвуют…

– Тут я сказать ничего не могу, Дороти. Следствие ведется.

Дэнни, слушая весь разговор, делал вид, что его это совершенно не касается. Он пил кофе и ел свой завтрак. Закончив с кофе и яичницей, он сел в свое такси и поехал как можно дальше. В этом городке он был лишь гость. Его там никто не знал, и никто не мог бы знать, что его такси заезжало к ним на денек. Он был простым работягой, который ездил из города в город, не желая разбогатеть. Он таксовал для души, хотя бы одной, которую никак не мог найти в этом огромном мире миллионов машин. Да еще для денег на еду и пиво. Большего ему было не надо. Его отношения с Богом были для него куда важнее. Каждый вечер он молился и знал, что ни одна молитва не пройдет мимо ушей его Создателя. Ведь его так до сих пор и не поймали.

Дэнни ехал по деревенской глуши, когда на встречу ему попалась молодая пара. Парень и девушка стояли на остановке и ждали автобус, который должен был прийти совсем не скоро.

– Ребята! Хотите подброшу вас бесплатно до города? Мне все равно по пути! – крикнул им безобидного вида худощавый таксист.

– Конечно, большое спасибо! – облегченно крикнул парень, уставший от длительного ожидания, преисполненный благодарности к доброму самаритянину.

Сев в такси с девушкой, он вдруг подумал не опасно ли это? Но поразмыслив, решил, что вряд ли злоумышленник будет связываться с двумя людьми сразу, один из которых мужчина. Тем более, что таксист совершенно не выглядел силачом. Успокоившись, парень откинулся в кресле, тем более что ничего другого не оставалось, машина уже мчалась по шоссе. Мы очень легко идем на сделки со своим мозгом, оправдывая уже принятые впопыхах глупые решения. Они ехали, и ехали, пока таксист не остановил машину, чтобы сходить в туалет в кусты. По обеим сторонам дороги был густой лес, ветви его дрожали от еле слышимого шороха ветра, который был единственным звуком в этой глуши, кроме пения птиц. Таксист вернулся к машине, застегивая ширинку. Но от чего-то не сел сразу за руль. Он открыл багажник, а затем заднюю дверь. Парень почувствовал, как его схватили за руку и, неожиданно сильным рывком, выволокли из машины на грязный асфальт. Девушка закричала во весь голос, но было некому ее услышать. На ее глазах, добрый дядечка, держа одной рукой молодого человека, а другой топор, стал наносить удары этим самым топором по его голове. Брызги крови прыснули по стеклам, и добрый дядя направился к ней. Голова ее кружилась от страха и невозможности осознания происходящего. Ноги стали будто бы из ваты и более ее не слушались. Ее выволокли вслед за парнем. Она лежала на траве, рядом с дорогой, боясь шевельнуться. Вся ее одежда оказалась разорванной и ее тело предстало пред этим незнакомцем в первозданном виде. Таксист достал большой охотничий нож, и она почувствовала боль в животе. Он резал ее живот, вскрывая его, как индейку на День благодарения. Она еще была в сознании, когда он сунул руку в прорезь и она почувствовала новое ощущение, как при первом сексе, но более болезненное. Он был внутри нее и сжимал ее сердце. Она потеряла сознание. Дэнни достал еще бьющееся сердце из прекрасной девушки и с интересом разрезал его. Ничего не увидев, никакой, даже самой малой, души, он сунул сердце себе в штаны и представил, что из него выходит душа. Прямиком в его уретру, он впитывает в себя дыхание Создателя, как женщина впитывает в себя семя своего любовника. Испачкав трусы своим собственным семяизвержением, чистоплотный Дэнни достал влажные салфетки, тщательно все протер, и поехал в автомойку, а затем в придорожный мотель, где он сам смог бы смыть с себя все свои небольшие слабости текущего дня.