Текст книги "Ускользающая почва реальности"

Глава 12

Чарльз вернулся в свой город, в свою квартиру. Он одиноко коротал свое время, попивая пиво на балконе, пока не встретил ее. Она была похожа на Алисию – длинные светлые волосы, идеальная фигура с пышной грудью. Они действительно поладили. Им нравились одни и те же игры, в которые они играли с геймпадом на его большом телевизоре, им нравились одни сериалы, которые они смотрели в обнимку. Звали ее Элис, даже имя было похоже на Алисию, что внушало ему еще большее чувство к этой девушке. Она не могла завести с ним интеллектуальные дебаты, наравне с Алисией, но он убеждал себя в том, что она вполне недурна и неглупа, выражает мысли похожие на его собственные и ночи с ней были превосходные. Они никогда не гуляли, всегда проводя время дома наедине. Но им было отнюдь не скучно. Они всегда находили интересные игры и даже играли в них в шлеме виртуальной реальности, делая совместно новые миры и проходя страшные хорроры, круша направо и налево зомби и призраков. Элис была его настоящей подругой сердца. Она абсолютно идентично с ним оценивала книги, картины и фильмы, что уже говорит о том, что это идеальная спутница жизни для любого мужчины. Она была не умнее и не глупее него самого. Они сходились во всем. Но она никогда не выражала никаких собственных мыслей. Она не читала ничего, чего бы не читал он, она не возражала и не наполняла его чем-то новым. В его сердце всегда зияла пустота, которую могла заполнить лишь одна единственная девушка в мире. Пусть она не подходила ему так идеально, как Элис. Пусть она была для него недоступна… Но каждый мужчина, достигая определенного возраста, делает свой единственный выбор, предать который он уже не в состоянии, как бы он этого ни желал. Элис была прекрасна и идеальна, но у нее был один существенный недостаток – она была не Алисия. Порой, один недостаток перекрывает для нас все множество достоинств, что таится в душе человека. Это несправедливо, но так устроена жизнь. Люди слишком ограниченны чтобы видеть все и сразу, они видят лишь детали, мелкие, как и они сами. Жучку проще увидеть паука, чем слона – так устроено наше зрение. Вечером Чарльз лежал в своей постели, обнимая спящую Элис и его воображению представлялись полчища мелких «жучков» – микробов, населяющих его рот, кишечник… все его внутренности. Он ощущал, как они ползают и живут своей жизнью у него во рту, даже не подозревая, что он их Вселенная. Может и мы такие же «жучки» в чьем-то рту? Нет, скорее в кишечнике. Потом он думал о том, как эти «жучки» покрывают все его тело, бегая по нему без устали. Иногда ему казалось, что какая-то мошка или блоха уселась ему на руку или ногу, заставляя это место чесаться. Он чесал место предполагаемой высадки насекомого, но никого там не обнаруживал. Возможно, это была игра его нервных рецепторов, возможно, иногда они становились так чувствительны, что ощущали копошение микробов на его теле. Потом он думал про воздух вокруг него – плотную густую массу все тех же микроорганизмов, воздух, который нам кажется таким прозрачным. Но это лишь обман зрения. Мы живем в густой каше из живых «жучков», мы покрыты ими, дышим ими и внутри заполнены ими же. Что если бы можно было добраться до Алисии прыгая по этим «жучкам»? С одного на другого, ведь они все связаны в этой каше и стоит стать достаточно мелким, чтобы, прыгая по ним добраться до нее. Но на это уйдет слишком много времени. Нет, так ничего не выйдет. Успокаиваясь от этой мысли, говорящей ему, что он не упустил очередную возможность увидеть Алисию, он засыпал.

С Дженни они продолжали иногда общаться, но только по телефону. Ей было интересно узнать про жизнь Чарльза, но было видно, что он не занимает никакого места в ее голове и интерес этот был вызван не более чем чувством, которое подвигает нас к просмотру страниц в соцсетях своих бывших одноклассников. Она немного общалась и с Элис текстовыми сообщениями. Элис была веселой. Она сочетала в себе жизнерадостность Дженни с духовной близостью Чарльза с Алисией. В каком-то роде, она даже заменяла их триумвират одной собой. Но все равно это было не то. Она не смогла стать такой близкой и родной, как Дженни и той возвышенной мечтой, которой была для него Алисия. Чарльз не знакомил Элис с друзьями, за неимением оных, и не знакомил с родными, по непонятной ему самому причине. Он любил Элис, нежно любил. Но постоянно чувствовал, что у их отношений есть срок годности, чего он не чувствовал ни с Дженни, ни с Алисией. Бывало, они сидели на диване с Элис, смотрели очередной сериал, они клала голову ему не плечо, а он гладил ее ногу. По большей части она молчала, но, когда она говорила, слова ее всегда были будто вложены ей его собственными устами. Всегда соглашаться во всем – здорово, но иногда надоедает. Когда тебя слушают, широко раскрыв рот по началу приятно, но впоследствии начинает раздражать. Мы общаемся с людьми, желая услышать новые мысли, споры порой доставляют удовольствие. Без этого мы одиноки так же, как наедине с собой. Чарльз стал больше пить. Одиночество порождает тягу к спиртному, ведь пьяному гораздо интереснее общаться с глупым собеседником. Он заменяет его глупость своим умом, общаясь с собой, воспринимая лицо другого, как зеркало. Возможно ли, что пьяный человек превращается не всегда в медведя, а иногда и в попугая?

Выпивший Чарльз возвращался домой в этот день поздно. Он шел по тихому безлюдному переулку курортного города зимним вечером. Зимой город был приятнее и тише, чем летом, ненаполненный толпами полуголых туристов, отмечающих единственную неделю отпуска в целом году своих жалких и тусклых жизней. Пляжи были малолюдны, улицы пусты. С другой стороны, зимой на углах этих пустых улиц было больше маргинальных элементов, делающих свои темные дела или собирающихся там просто для распития спиртных напитков и приятной для них компании таких же, как они. Улица, по которой шел Чарльз, была абсолютно лишена людей. Он шел пошатывающейся походкой к дому. Из-за угла вынырнула компания, состоящая из нескольких молодых людей, одетых в спортивную одежду. Проходя мимо, они спросили Чарльза: «Сигаретки не найдется?»

– Не курю, – ответил Чарльз, собираясь идти дальше, но компания обступила его со всех сторон, образуя круг.

– Спортсмен что ли? – спросил один из них, одетый в синюю вязаную шапку.

– Нет, просто не курю, – Чарльз нащупал в кармане перцовый баллончик.

– Выворачивай карманы! – крикнул главарь, ударив Чарльза кулаком в лицо.

Он упал на асфальт, расцарапав щеки в кровь, быстро встал, достал баллончик из кармана и прыснул перцем в лица тех, кто стоял перед ним. Сзади на Чарльза обрушился удар по шее и плечам. Он снова упал, но развернулся и прыснул перцем назад. Хулиганы валялись на полу, растирая воспаленные от перца лица. Чарльз рванул в сторону, пытаясь сбежать, но по пути ощутил горячее жжение в боку. Ожог не смог помешать ему скрыться с места и добраться до дома.

– Что случилось? – Элис была крайне взволнованна внешним видом Чарльза.

– Все в порядке, пытались ограбить, – быстро ответил он, подойдя к зеркалу.

– У тебя кровь! – закричала Элис, показывая на его рубашку.

Бок рубашки был испачкан чем-то красным, он задрал ее и увидел небольшой порез. Горячая тягучая кровь текла внутрь брюк, делая их непоправимо липкими, мерзкими, они прилипали к коже и становились твердыми от засыхающей и сворачивающейся на них темной крови, как и сама кожа на боку, покрывающаяся твердой липучей корочкой. Чарльзу хотелось скорее отмыть это.

– Я вызываю скорую! – Элис схватила телефон.

– Не надо. Просто порез, – отозвался Чарльз, но Элис уже набирала номер.

Первыми приехали полицейские, они взяли с Чарльза показания и разослали ориентировку хулиганов. Потом приехали врачи и сказали, что ему нужно ехать в больницу, предстоит операция, ранение смертельно опасно, присутствует внутреннее кровотечение. Его увезли, на операционном столе он чувствовал себя совершенно спокойно и отшучивался от врачей. «Как в Гестапо» – отвечал Чарльз на пальпирование его раны врачами, походящее на пытку.

– Еще шутит! – восклицала медсестра.

Смерти Чарльз не боялся. Он знал, что жизнь его не представляет ценности без двух лиц, навсегда его покинувших. На него надели маску, вставили иглу в вену и заставили считать до десяти.

– Один, два, три, четыре, пять… – голова закружилась, и Чарльз провалился в бездну, наполненную приятной пустотой.

Глава 13

Чарльз очнулся на больничной койке. Все тело болело. Он посмотрел на свой живот, но было крайне тяжело двинуть даже головой. Живот был разрезан, как ему объяснили после, для проверки органов и откачки крови. Наше тело так взаимосвязано, что разрез на животе мешает даже легкому движению конечностей, казалось бы, вообще с ним не связанных. Мы думаем, что мы такие независимые, индивидуальные, но на самом деле мы связаны с другими людьми и всей нашей планетой больше, чем нам кажется. Просто чувствуем мы это лишь в те моменты, что причиняют нам боль. Когда мы теряем любимого человека или когда мы наносим такой вред планете, что это сказывается на нашей повседневной жизни. Чарльз ежедневно переписывался с Элис, но она ни разу его не посетила. Он не мог припомнить случая, чтобы они хоть раз были где-то вместе, кроме как дома. Она была такая домашняя, скрытная, нелюдимая. В один день к нему пришел с допросом следователь. Он задал несколько уточняющих вопросов о том, как все произошло, спросил про внешность нападающих. Чарльз помнил очень мало. Он был пьян, а потом перенес общий наркоз. Тем более, что человеческие лица никогда не занимали в его мозге никакого важного значения.

– А потом моя девушка позвонила в скорую… – закончил он свой рассказ о событиях того вечера.

– Ваша девушка? – переспросил следователь.

– Да, моя девушка Элис.

– Как ее фамилия?

– Фамилия… – Чарльз запнулся и понял, что не может вспомнить фамилии Элис. Должно быть это следствие перенесенного наркоза.

– У меня записано, что вы сами позвонили в скорую. Есть запись звонка, – настаивал полицейский.

– Нет, я сказал, что со мной все в порядке. Звонила Элис. По правде, она спасла мне жизнь – ответил уверенно Чарльз.

– Послушайте, – полицейский отложил блокнот и посмотрел на него. – Мы были в вашей квартире, я лично приезжал по вызову. Никакой девушки там не было, только вы.

– Вы издеваетесь? – у Чарльза закружилась голова. – Элис! Светлые длинные волосы! Большая грудь, черное платье!

– Вы сейчас описали вашу ультрареалистичную китайскую секс куклу, – улыбнулся следователь. – Куклы не умеют звонить по телефону.

Чарльз, хоть и лежал, но почувствовал, что у него уходит земля из-под ног.

– Куклу? Думайте, что говорите! – закричал он на следователя. – Вы пьяны! Уходите! Уходите сейчас же!

– Ну-ну, я уйду. Видимо, вам нужно время чтобы поправиться.

Следователь ушел, оставив Чарльза наедине с собой. Кукла? Куклы не разговаривают, куклы не кладут голову тебе на плечо! Ну и бред же он несет.

Пришло время выписки. Элис так ни разу и не пришла в больницу. Он много общался с ней по телефону, однако, после посещения следователя, он не получил от нее ни одного сообщения. «Что они с ней сделали?» – думал Чарльз в ужасе. Он забрал свои вещи, оделся, покинул здание медучреждения, поймал такси и помчался домой, опасаясь за судьбу Элис, не зная, что и думать. «Возможно, они повесили на нее преступление? Может быть ее сейчас держат в тюрьме и допрашивают день и ночь напролет?» – думал он. Повернув ключ в дверном замке, он открыл дверь и вошел. Солнце падало на светлую квартиру в бело-серых тонах, отражаясь на глянцевых кухонных фасадах. На диване сидела красивая и стройная, обладающая обворожительной улыбкой девушка, с золотыми волосами и идеальным лицом. Девушка, с которой они провели так много времени вместе, которая заменила Чарльзу обоих любимых для него людей. Она была прекрасна сидя на диване, поджав ноги, в своем красивом открытом наряде, который он сам когда-то для нее выбрал. Это была кукла. Элис повернулась к нему, расплылась в улыбке и спросила: «Как дела, милый? Тебя уже выписали?»

КРАСНЫЙ ЗАКАТ

Глава 1

Станислав Аркадьевич Апраксин, граф, впрочем совершенно безызвестный, ибо из обедневшей и ничем не примечательной ветви этого славного рода, прибыл в этот небольшой уездный городок то ли как на каторгу, по одной уже той причине, что прибыл он сюда из столицы, руководствуясь соображениями сугубо практическими, посчитав жизнь в глубинке более себе по средствам, да и городок сразу же наполнился слухами о том, что выслали сюда дескать столичного графа за какие-то прегрешения против государя; то ли как на отдых, ибо счастия петербургской светской жизни испить ему не пришлось в силу малого достатка, столичной парадности в силу того, что человек он был не служивый, а вся эта кутерьма яркой жизни вокруг себя ему изрядно поднадоела и даже действовала угнетающе на его нервную систему, привнося известный сумбур меж желаниями и возможностями. Сходя с вокзала граф Апраксин бросил взгляд на маленькую серую площадь уездного городка, разбитые дороги и, шлепая по весенней грязи под ногами, окликнул кучера, сел в коляску и направился со своим багажом по адресу, где заранее снял небольшую квартирку в центре города. Центр был весьма не дурен своими небольшими красивыми домами и особняками, что вполне соответствовало тем улицам Петербурга, что были тихи и малолюдны. В столице Станислав Аркадьевич недавно окончил свое университетское образование в области философии и иностранных языков, теперь же молодой граф должен был приступить к своей карьере, в какой она будет области он, однако, не знал, да и желания работать сильно не имел. Одет он был с иголочки, впрочем, наряды его были не дороги, но все же по последнему слову моды: цилиндр, хороший сюртук, брюки и бабочка. Цилиндр он иногда менял на английский котелок, но сюртук имел всего один, тщательно и аккуратно за ним ухаживая. В моду тогда уже вошло гладкое бритье, пришедшее, как и котелки, из Англии, так что растительностью на лице граф не обладал. Родители графа жили в Москве достаточно скромно и оплачивать учебу сына в Петербурге было им не по карману. К счастью, у Станислава Аркадьевича имелась еще и тетушка, с которой он давно не виделся, однако она принимала самое деятельное участие в жизни своего племянника, имея возможность платить за его обучение, так как в молодости удачно вышла замуж за богатого московского дельца. Учеба графа только что подошла к концу и не в его правилах было бы вечно жить на помощь своей тети, как и идти на службу в столице. Поэтому он выбрал небольшой приятный городок, в котором мог жить первое время на малые деньги, выплачивая дешевую ренту и зарабатывать небольшие средства переводами с французского и английского.

– Приехали, – сказал кучер, остановив коляску около одного из центральных домов, находящихся на приятной небольшой улочке.

Граф расплатился и поднялся по лестнице на второй этаж, открыв дверь маленькой, но уютной квартирки. Жить в скромных условиях ему было не привыкать, но в столице он мог прогуливаться целыми днями по красивым улицам и площадям этого великого города, здесь же граф рисковал заработать хандру от убогости не только своего жилья, но и провинциальной жизни. Единственной надеждой для него было то, что в городе жили друзья его семьи, которые звали его на светский прием, что сулило войти в общество этого городка. В столице такое было бы для него совершенно невозможно, не имея в кармане приличной суммы. Вестимо, что для высшего общества все еще имело большое значение то, к какому роду ты принадлежишь. Но важность коммерческой основы жизни все более разрасталась со времен отмены крепостного права, все больше уважаемых семейств нищало и эти нищие титулованные аристократы все больше переставали пользоваться уважением и приниматься в обществе. Капиталистическая реальность неминуемо опошляла аристократические порядки, делая их все более и более коммерциализированными, а следовательно, мещанскими.

Этим вечером наш граф явился к богатому особняку, находящемуся не так далеко от дома его самого, ибо в таком небольшом, в сравнении с Москвой и Петербургом, городке все находится близко для человека, привыкшего к столичной жизни. Граф постучал в двери и дворецкий пригласил его войти. В просторной и со вкусом обставленной зале сидели гости и хозяева дома. Вот кто были эти люди. Павел Михайлович Олсуфьев, граф, генерал в отставке, хозяин дома. Человек он был не молодой, со старомодными усами, говорившими всякому встречному о том, что человек это старых порядков. Усы эти были ему крайне дороги, ибо были тем связующим звеном, что связывает для пожилого человека бестолковое и тусклое настоящее со славным и ярким его, в данном случае, гусарским прошлым. Глядя в зеркало на свое скукоженное морщинистое лицо, он смотрел на усы и видел молодого гусара, непрестанно кружащего головы юным дамам. Несмотря на свою старомодность, генерал был все еще вполне активен, статен и физически силен. Жена его, Мария Александровна Олсуфьева, происходящая из другого графского рода – Воронцовых, была женщиной милой и мягкой, все еще привлекательной для своих лет. Будучи на 15 лет моложе своего мужа, она все еще пользовалась успехом у мужчин в свете, никогда при этом не давая поводов для слухов. Это была хорошо воспитанная, ухоженная и приятная женщина, оставляющая о себе исключительно благоприятное впечатление. У графов Олсуфьевых была молодая 18 летняя дочь. Звали ее Анна. Анна Павловна была первой, кого заприметил наш граф, как только вошел в этот дом. Девушка была с виду скромна и миловидна, одета не броско, но со вкусом. Кожа бела, как фарфор, волосы светло-русы, а глаза голубы, как небесная гладь в погожий денек. От нее веяло не яркой ослепляющей своею пошлостью красотой, протухшей на вечно палящем солнце сияния высшего света столицы, заменяющего петербуржцам отсутствие солнца небесного. Она отличалась от петербургских красоток. Она не благоухала парфюмом на всю комнату, не блистала бриллиантами и макияжем. От нее веяло белой, мягкой и пушистой красотой, нежностью лепестков белых роз и таким же ненавязчивым легким ароматом. Она была нежна как зефир, тонка как цветочный стебель и хрупка как хрусталь. Такой аромат нежных роз из загородного сада кружил голову красотой цветов и свежестью воздуха уездного городка, что могло свести с ума молодого человека, привыкшего к удушающим ароматам французских духов и грузной помпезности больших домов на Невском. Рядом с ней хотелось порхать и дышать, а не прогибаться под давящей атмосферой столичных душных людных улиц с их снобистской искушенной публикой, привыкшей к всеразличным увеселительным представлениям на любой вкус и усмешками над любыми деталями, не соответствующими последним тенденциям. Они точно искали над чем поглумиться, достаточно было завязать галстук простым узлом, а не виндзором. Также в комнате присутствовали два молодых человека, друга семьи. Один из них был начинающим чиновником, аккуратным и прилежным. Звали его Антон Сергеевич Прядов. Зарабатывал он не плохо, да и семья его была не самой бедной в городе. Сидя с одной стороны от Анны, он грозно и пренебрежительно поглядывал на соседа ее с обратной стороны. Это был его не то, чтобы друг, скорее вынужденный приятель Алексей Иванович Сабольский – франт и кутила, ничем не занимающийся, ибо имеющий и без того хорошее состояние, полученное им в наследство, которое он проматывал за игрой в карты и дорогим шампанским.

Дворецкий отрекомендовал пришедшего графа Апраксина и чета Олсуфьевых, давно дружившая с его тетушкой, радушно приняла гостя, представив всем присутствующим. Подали шампанское и закуски.

– Дорогой граф, – начала разговор Мария Александровна, обращаясь к Апраксину, – как вам наш городок после Петербурга? Боюсь, что вам здесь будет излишне скучно и провинциально…

– Благодарю за ваше беспокойство, графиня, но я еще не успел в достаточной степени ознакомиться с местными достопримечательностями. Однако в столичной жизни для меня есть мало приятного. В Петербурге ты либо богат, либо столичность вся по большей мере обходит тебя стороной.

– Но разве просторы площадей и красивые каналы стоят денег? – спросила Анна.

– Вы правы, – ответил граф. – Но со временем все это приедается и хочется свежего воздуха, спокойной провинциальной жизни. Петербург хорош для посещения, но не для жизни. По крайней мере, следуя моим чувствам.

– Да, граф, vous-avez raison2525
  Вы правы (фр.)


[Закрыть]. У нас есть много потрясающих мест на природе, особенно летом, скоро вы сами это увидите. Мы с papa и maman любим выезжать летом загород. У нас там прекрасная дача. Так чудесно бегать по полю босиком и дышать запахом трав!

– О! Представляю! Мне уже не терпится провести время на природе, особенно в такой прекрасной компании, как вы… и ваши родители.

– Но чем вы собираетесь заниматься в нашей глуши? – спросила его Мария Александровна, кокетливо и пытливо прищурясь.

– Я делаю некоторые переводы с иностранных языков.

– Дело очень достойное, но подходит скорее, как подработка. Вы не думали поступить на службу? У нас есть некоторые связи в этом городе, – ответила графиня участливо.

– Да и не лучше ли было бы тогда поступить на службу в Петербург? – спросил генерал, осушающий бокал с шампанским. – Помню свои молодые годы в этом городе! Дворцовая площадь, военный парад. Прекрасно было, прекрасно! Стройные ряды вымуштрованных одетых с иголочки офицеров. Идеально точное построение, военный марш, а у дворца, во главе всей фантасмагории, Император! Незабываемо!

– К сожалению, я не военный. В свое время я избрал путь студенческого поприща.

– Оно и лучше, – поддержал разговор Прядов. – Я сам чиновник и был студентом. На государственной службе можно не плохо продвинуться, имея прилежность и усидчивость.

– То не совсем мое, – ответил граф. – Помимо прилежности и усидчивости, что вполне похвальные качества, наши чиновники обязаны иметь еще и услужливость, к тому же тягу к мздоимству. А это совершенно не по мне.

– Но ведь совсем необязательно мздоимствовать…

– Обязательно, сударь, еще как обязательно. Тот, кто не мздоимствует, рано или поздно все равно начинает. Ибо служба развращает. А кто не начнет, того и на месте держать не станут. Ибо белая ворона. Никто не хочет видеть человека лучше себя рядом, как будто он в белом пальто стоит, а твое то уже давно грязью замызганно.

– Эдак вы, сударь, с такими предрассудками далеко не уйдете, – ответил слегка обиженно Прядов.

– Мое мнение, – высказался генерал, – в том, что лучше всего служить государю, а как уже не важно. В армии или на гражданской службе – каждый исполняет свой долг как может.

– А я согласен с графом, – резко сказал повеселевший от выпитого шампанского Сабольский, эмоционально жестикулируя на французский манер, – если уж мы все дети нашего царя, то лучшее, что мы можем сделать для нашего отца, так это жить так счастливо, как сможем. Чем меньшим трудом добывается твой хлеб, да перепелка – тем лучше для тебя. Однако я сам никогда не уехал бы из Петербурга, сулила бы по моим средствам мне в нем жизнь такая же легкая и приятная, как в нашем городке. Но, знаете ли, и в веселье надо соблюдать серьезность, грамотно считая, как долго ты сможешь себе позволить ту жизнь, которую ты желаешь прожить.

– Именно поэтому вы сделали долги на картах и рулетке? – весело подметила Анна.

– Для дворянина размер его возможного кредита – тоже, что его кошелек, – ответил ей Сабольский. – Однако же, как вам хорошо известно, я ни в чем не нуждаюсь, дорогая Анна Павловна.

– Особенно в пыли, которую вы носите с собой и любите пускать в глаза при первом представившемся случае, – сказала Анна, весело смеясь.

– Простите мою дочь, – обратилась к графу Мария Александровна. – Мы слишком ее избаловали и иногда она позволяет себе излишне вольные высказывания.

– Простите меня, – ответил граф. – Но мне совсем не показалось, что Анна Павловна избалована, напротив! Человек, обладающий живым умом и тонким юмором, просто обязан держать свой язык не за зубами, а как можно дальше за их пределами. Едкость, высказанная со вкусом, нынче очень в моде и в Париже, и в Петербурге.

– Благодарю вас, граф, – ответила Анна, театрально кланяясь.

Выходя с приема, граф ощутил в своей руке нежное прикосновение девичьей ручки, которая сунула ему скомканный листок. Идя к дому, он раскрыл его и прочитал: «Приходите завтра утром запросто. Анна»