Текст книги "Ускользающая почва реальности"

Глава 9

Выходные дни Дезмонд и Мелоди провели вместе. В воскресенье они гуляли по берегу океана и ловили медуз. Солнце пекло, они были практически раздеты, золотой пляж был безлюден и это место было явно приятнее для отдыха, чем пляж отеля, наполненный потными людьми, мочащимися в море. Не хватало только бара с маргаритой.

– У тебя есть мечта? – спросил ее Дезмонд, бултыхая ногами в морской воде.

– Я не знаю что это. Когда ни во что не веришь, то ничего и не ждешь. Просто существуешь, – ответила она.

– Ну… ты хотела бы изменить что-то в своей жизни?

– Изменить… – Мелоди задумалась. – Я бы не отказалась работать с пчелами на пасеке… Пчеловоды делают мед и получают монет больше, чем остальные. Не считая охраны, конечно же. Еще я бы хотела работать с лосями… Но там платят не так много…

– Ты любишь животных?

– Да, очень, – призналась она. – Я даже работу на плантации предпочла бы своей. Там хотя бы можно лежать на траве днем, а не сидеть в душном офисе.

– Там, откуда я, большинство людей предпочитают душные офисы.

– Это потому, что они недышачие.

– Недышачие? – не понял Дезмонд.

– Это типа как незрячие, только слепы они носом. У нас даже мусульманки сменили никаб на носаб, такой хороший воздух у нас на острове.

– Ну, хороший воздух много где есть…

– Верно, есть. Но недышачие люди этого не знают, они его не чувствуют. Хороший воздух можно найти даже в загазованном мегаполисе, ведь воздух – это свобода, пусть даже грязный. Свобода всегда испачкана, она не бывает чистой. Но свобода и воздух всегда лучше, чем несвобода в четырех стенах с затхлой удручающей атмосферой. Поэтому я люблю животных. Они всегда пытаются сбежать из клетки, пусть даже в ней и сытнее. Они умнее нас.

– Умнее ли потерять бесконечно пополняемую кормушку ради того, чтобы умереть голодным в углу под шкафом?

– А какой смысл долго жить у кормушки, если ты живешь в четырех стенах и должен непрестанно вращать колесо?

– Не непрестанно, большую часть времени ты отдыхаешь.

– Да, большую часть времени мы отдыхаем, большую часть отдыха мы спим, а значит не существуем. Этот отдых и есть морковка на конце веревки.

– Допустим, мы сбегаем из клетки. Но мы оказываемся в других четырех стенах – в квартире или доме, где эта клетка стояла. Не самообман ли такой побег? Мы расширили рамки своей клетки, но мы все равно в клетке, только теперь без еды…

– И колеса…

– И колеса. Но все равно в клетке.

– Да, потому что все бессмысленно. Каждый решает сам что ему важнее – корм или воздух. Мы умрем и без того, и без другого. Но без воздуха быстрее. Просто он не всем нужен.

– Мне кажется, что воздуха не существует. Лучшее доказательство тому – то, что на нашем острове все уверены в качестве воздуха и даже мусульманки открыли свои носы. Мы сами его придумываем (или же другие для нас). Когда мы сбегаем из «клетки», то мы всегда сбегаем лишь в другую клетку. Мы можем лежать на бескрайнем просторе деревенских полей, но вокруг нас все равно есть стена, пусть и далеко, пусть ее никто и не возвел, но есть, как минимум, государственная граница, которую начертили на карте карандашом и которую мы не можем так просто пересечь. А еще есть гравитация нашей планеты – это самая дальняя стена из всех, но самая крепкая. Через нее не сбежать. Разве что в открытый космос, где мы умрем от удушья и давления.

– Выходит, что чем дальше мы от стен, тем меньше там воздуха… Еще одно доказательство бессмысленности всего. Чем больше мы пытаемся получить воздуха – тем меньше мы его находим. Это меня успокаивает.

– Что это там за обломки? – Дезмонд показал Мелоди на обломки самолета, лежащие в небольшой бухте у скал.

– Это один из последних самолетов, на которых не нашли выживших, – ответила она.

– Может пойдем посмотрим? – отважился Дезмонд.

– Там сильное течение, волны. Туда сложно попасть.

– Но это может быть шикарным приключением! – воскликнул он. – Давай проберемся через скалы?

– Что ж… Почему бы и нет? – ответила она.

Мужчина и женщина полезли по кромке скал, цепляясь за выступы, у самой линии океана. Им было немного страшно, но если бы они упали, то просто окунулись бы в холодные воды, высота была небольшая. Они не были уверены, смогут ли они в таком случае выплыть, но это лишь подогревало их азарт. В конце концов они медленно доползли до разорванной части самолета и прыгнули внутрь салона. Пахло не очень приятно. Дезмонд заткнул нос платком, пока они шли мимо разбросанных тел, частично еще гнивших, часть из которых сидели в креслах, привязанные спасательными ремнями, так помогшими им в этой катастрофе. Мелоди шла с открытым носом, абсолютно безучастно. Она привыкла к запаху гниющих тел все еще живых людей, окружающих ее. Она слишком далеко видела и слишком много понимала, чтобы верить в живые существа, жизнь которых была невероятно коротка в бесконечном пространстве времени, бесконечном как в вперед, так и назад, чего не мог вместить в себя человеческий мозг. На трупах были шорты и гавайские рубашки. Дезмонд нашел место, на котором сидел он, оно было пусто. Рыжие волосы женщины рядом висели на гниющем черепе, облепленном мухами. В глазницах копошились червячки – дети мух, жизнь которым давала смерть любительницы арахиса, разбросанного рядом. «Как интересно» – подумал Дезмонд – «что жизнь арахиса длиннее и прочнее, чем жизнь человека. Он вполне не плох, потерпев крушение самолета и его не едят мухи. С другой стороны, арахис был уже жареный, практически мумифицированный, а люди здесь были сырые. Мумии фараонов живут тысячелетия, наверняка дольше, чем жареный арахис. Вот бы засолить все эти тела и арахис, или сделать их вялеными… Что тогда проживет дольше?».

Дверь в кабину пилота была закрыта. Гнилые красотки-стюардессы лежали рядом, не всегда в полном составе своих изувеченных тел. На стене висел аварийный молоток.

– Давай-ка поднажмем, – сказал Дезмонд, схватив молоток и начав выламывать дверь в кабину пилота.

Раз, два, три – дверь постепенно отходила от косяка, и так уже пострадавшая от аварии. Раз, два, три – дверь отошла, и Дезмонд влез в кабину. Лобовое стекло было разбито, пилотов в кабине не было, видимо, они вылетели в окно, плохо пристегнувшись, как самоуверенный таксист, много лет лихо разъезжающий по скоростным шоссе. «Возможно, было бы проще влезть сюда через стекло, карабкаясь по гладкой крыше самолета» – подумал Дезмонд неуверенно. Кабина представляла собой маленькое помещение с разбитым непонятным пультом управления, вмещающем кучу кнопок и рычагов с двумя рулями. Дез начал открывать ящики под приборной панелью, стремясь найди что-то съестное или передатчик, с помощью которого он надеялся связаться с внешним миром.

– Это бессмысленно, – сказала ему Мелоди, равнодушно стоя в стороне. – Никакие радиоволны не пройдут сквозь Бермудский треугольник.

Дезмонд поднажал и открыл последний ящик. Он увидел его. Черный, железный, вселяющий радость и уверенность в того, кто им владеет и страх в того, на кого он направлен. Это была любовь с первого взгляда. Им был легендарный Кольт М1911, калибра.45. Пистолет состоит из 53 деталей. Затвор двигается по направляющей рамке. Ствол соединен с рамкой пистолета качающейся серьгой. После выстрела ствол двигается назад, серьга поворачивается на подствольной оси, ствол останавливается, а затвор продолжает движение назад и выбрасывает гильзу, после чего гильза падает куда-то на землю, а пуля падает в чье-то тело, навсегда прекращая существование этого тела, вызывая его гниение и дает жизнь новым мухам, отложившим туда своих детей. Еще она помогает опарышам, в общем-то, любым червякам. Как только свою жизнь завершает высшая форма жизни, так сразу в ее теле начинает свою жизнь низшая ее форма – непременно, червяк. Круговорот пуль и тел в природе. Наверное, пули тоже создал бог, раз республиканцы так любят огнестрельное оружие.

Дезмонд взял в руки пистолет. Это был единственный пистолет на острове, где стража владела лишь луками и копьями. Он открыл обойму, она была заправлена патронами до отказа.

– Ты знаешь что это? – спросил он Мелоди.

– Пистолет, – ответила она с совершенно безучастным выражением лица.

– Да, именно! Это пистолет! – воскликнул он воодушевленно. – Ты понимаешь, что владея этим оружием, мы сможем изменить жизнь на острове так, как мы того пожелаем?

– Зачем? – спросила она все так же безэмоционально.

– Как зачем? Да хотя бы чтобы не ели больше людей! Чтобы все ели бананы!

– И что это даст? Все будут есть бананы и никто не будет есть людей. И что из того? Тогда все будут выращивать бананы только для себя, а потом воевать и грабить за эти бананы. Если никого не будут есть, то никто не будет бояться. В результате жертв будет еще больше, чем сейчас. Те, кто трудолюбив будут выращивать бананы чуть хуже, чем ныне. А те, кто ленив, будут отбирать эти бананы у первых. Сейчас у нас убивают и съедают человека три в месяца. А так каждую неделю жертв будут десятки. И в чем смысл?

– Я не думаю, что все будет так. Смысл в том, что мы сможем взять власть в свои руки и открыть доступ в «Пещеру Знаний» для всех! Это ли не лучший дар для человечества? Открыть всем правду?

– Ты глуп. Я ухожу.

– Постой, куда же ты? – крикнул ей в след Дезмонд.

– Я в этом не участвую, – Мелоди повернулась и с вызовом посмотрела не него, гордо подняв подбородок вверх. – Не забудь, кто последним открыл людям всю правду. Много ли из нас его чтут? Многим ли по душе Сатана с его правдой о древе добра и зла? Я не стану новой Евой, пусть этой дурой хоть раз в истории станет мужчина.

Она ушла, оставив Дезмонда в одиноких раздумьях.

Глава 10

Дезмонду выделили собственную комнату в городской хижине. В столе у кровати лежал Кольт М1911, калибра.45. Дез же исправно ходил на работу на плантацию, а потом в комнату клуба, где напивался до чертиков в обнимку со Старым Джоном, под неодобрительные взгляды Ричарда. Мелоди приходила по вечерам, когда Дез сильно много выпьет и общалась с ним, ласкала его, а потом они проводили странные ночи под столом клуба наедине. Она его простила и ее тепло, ее нежность, согревали его ночами.

– Почему ты тогда ушла? – спрашивал он ее.

– Я не могла смотреть на то, как ты жаждешь власти. Это противоречит моим убеждениям, – отвечала она.

– Но я хочу свободы для всех, – возражал он.

– Свобода для всех – означает свободу для никого. Анархия это, или коммунизм, но всеобщая свобода – это миф. Миф, выгодный лишь тем, кто раздает эту свободу. Им и хотел бы стать ты, со своим Кольтом М1911, калибра.45.

– Ты не права… ты не права… – бормотал пьяный Дезмонд и засыпал в ее объятиях.

– Дез! Просыпайся! Пьяная ты свинья! Уже выходной день, а ты все спишь под столом! – дернул его Ричард субботним утром.

Дезмонд встал и огляделся. Ему дико хотелось медовухи. Ричард налил ему кубок со словами: «На, опохмелись. И давай уже приходи в себя, она не вернется». Дез выпил полный кубок, мучаясь от жажды, немного пришел в себя и вопросительно уставился на Ричи.

– Кто не вернется?

– Наша Мелоди, пьяная ты скотина, – ответил Ричард участливо и немного ласково.

– Куда же она денется? Ведь она буквально вчера была тут, со мной.

– Эх ты, фантазер. Она уже неделю как уехала на другой конец острова разводить лосей в лесу. А ты все валяешься и воображаешь, что она с тобой под столом, как последняя пьяная шлюха лежит.

– Не понимаю…

– То-то и оно! А ты пойми уже наконец. Уехала она и не вернется. Не знаю, что там у вас произошло на прогулке у моря, но с тех пор она пропала и ищи свищи…

– Но она была здесь, со мной… Я думал, что мы всегда будем вместе… До самой смерти…

– Нет никаких «мы», есть только «я». Да и смерти никакой нет, как учит Никто Боб. Ни у человека, ни у Вселенной нет не только конца, но нет и начала. Мы думаем, что наше начало – это наше рождение, а наш конец – это наша смерть. Но на самом деле нет не только конца и начала, нет даже рождения и смерти. Все это выдумки ограниченных людей. Наши жизни скачут по времени, как блоха. И мы только потому считаем, что нет ничего, кроме нашей жизни, что большая часть времени всегда была и будет пустота. Да еще потому что мы придумали эту выдуманную линию времени, на которую пытаемся уложить в хронологическом порядке всю нашу жизнь и историю. И даже получается. Откуда пошло слово «хронология»? Древние еще знали, что Хронос – Время – это бог всего, первый, кто существовал. Он породил Хаос и Эфир – Эфир – это наше небо, наша атмосфера. Все это породило время, которое было всегда, еще до пространства, до неба и вселенского хаоса. По другим версиям, Хронос – время, Хаос и Эфир были всегда. В любом случае, время пребывает в хаосе и нераздельно с ним. Они были еще до пространства. Ты знаешь, история нашей цивилизации – пшик, в сравнении с тем временем, что существовала Земля. Ты также знаешь, что история нашей Земли – пшик, в сравнении со временем, что существует Вселенная. Так почему же ты думаешь, что история нашей Вселенной – это не пшик, в сравнении со временем, что было до и будет после нее? И если мы ничего не помним ни до нашего рождения, ни после нашей смерти, так только потому, что все остальное – это пустая тьма и помнить там нечего. Иногда люди случайно прыгнут на мизерный отрезок существования нашей цивилизации до или после их собственного рождения. И их считают экстрасенсами, медиумами. Они видят будущее и говорят с умершими. А эти несчастные просто помнят те отрезки, что совпали с недолгим существованием других людей, не более того. Мы существовали всегда и будем существовать всегда, просто почти все время нашего существования ничего не было. Человек приходит один в этот мир и уходит из него один. Мы верим в то, что есть кто-то рядом с нами, но рядом никого нет. Есть только мы сами. Просто мы не желаем это осознавать. Однако, есть такие, кто это осознал. Каждый из них покончил с собой и каждый, кто покончил с собой – это осознал. Других суицидников мир никогда не знал.

– Нет других причин для суицида?

– О нет! – рассмеялся Ричард. – Причин для суицида у нас больше, чем причин его не совершать! Но только это осознание к нему приведет. Ведь есть инстинкты. Одни инстинкты заставляют рушить свое благосостояние чтобы найти себе самку, другие разрушить свою жизнь изнасиловав кого-либо, либо кому-либо отомстив, а третьи заставляют нас верить в лучшее в жизни, не прибегая к ее скорейшему окончанию. Но как только мы поймем, что в этом мире мы одни и в этом мире мы ничто, лишь куски мяса на круглом камне, временно летающем в пустоте, наполненной огненными шарами, рядом с которыми наш камень ничего не стоит, – лишь тогда мы отважимся выйти из цирка до антракта.

– Что же в этом хорошего?

– Вообще ничего! Я ничего такого не пропагандирую, прошу внести в протокол и запретить суицид, как экстремистскую организацию, запрещенную в Триангле.

– Ты шутишь…

– Как сказал Шекспир: «Весь мир театр и люди в нем актеры», как сказал Никто Боб: «Весь мир цирк и люди в нем клоуны». Жаль, что клоуны бывают грустными. С нарисованными слезками под глазами. Люди думают, что они нарисованы и это комедия, но это трагедия. Каждый такой клоун нарисовал свои слезки не случайно. Каждый отразил на лице то, что в его душе. И именно это нравится зрителю, если он не ребенок. Ребенок любит воздушные шарики, а взрослый воздушные замки. Но даже тот, кто любит эти замки, уважает сатиру. Замечал ли ты схожесть в словах «сатира» и «сарказм»? И то, и другое – юмор, приправленный горестью и разочарованием в мире. Когда ты слаб – ты смеешься над этим, когда силен – прекращаешь цирк. Мало кто силен и это хорошо, в этом и есть сила нашего вида – он слишком слаб, чтобы вымереть, как неандертальцы и динозавры. Он не знает когда «пора», он держится за мечту, за воздушный замок, который никогда не существовал и не будет существовать. Сила в слабости.

– А я покажу тебе, что сила в силе! – воскликнул Дезмонд и вышел из бара в сторону дома.

– Эх… Знал бы он, что физическая сила – это и есть проявление слабости. Легко захватить страну с пистолетом в руках… Сложно ее подчинить силой убеждения и надежды на лучшую жизнь… Именно поэтому в нашем двадцатом веке побеждали не те, у кого больше оружия, а те, кто предлагали лучшую жизнь для других… – сказал Ричи в пустоту.

Глава 11

Дезмонд держал в руке пистолет и направлялся к дворцу президента. На входе дверь ему преградили двое стражников с копьями в руках. Дез сделал два точных выстрела практически в упор и размозжил головы охранникам. Он открыл дверь и пошел вверх по золотой лестнице, украшенной замысловатыми фигурками и образами из чистого золота. На втором этаже дворца было много высоких грузных золотых дверей, но лишь у одной стоял стражник с копьем. Дезмонд подошел почти вплотную к оскалившемуся охраннику и выстрелил ему в грудь, пробив его примитивную броню. Он ударил ногой в золотую высокую дверь и пред его взором предстала большая комната, отделанная шелком и драгоценными камнями, с большой кроватью в центре, с навесом и уютными подушками и одеялами. С нее встал тот человек, который еще недавно толкал речи с балкона и приказывал убить и съесть недостаточно трудолюбивых работников. Рядом лежал обнаженный Еее-писка. Леопардовая шкура висела рядом на кресле.

– Кто вы такой? – начал президент, не успев закончить фразу. Выстрел из Кольта разнес его голову на прекрасную кровать, единственную в своем роде на этом острове. Кровь и мозги стекали по навесу, свет из большого окна с балконом весело проникал внутрь покоев. Следующий выстрел прикончил Еее-писку. В комнату ворвались стражники во главе с начальником охраны. Дезмонд навел на них пистолет.

– Вашего президента больше нет. Кто готов умереть за его труп?

Охрана сложила оружие и встала на одно колено.

– Господин президент, – обратился к нему начальник охраны. – По нашим законам, кто убил президента – тот следующий президент.

Дезмонд опустил пистолет и приказал охране: «Вольно!».

Это был понедельник. Толпа собралась на площади перед дворцом. На балкон вышел новый президент, толпа скандировала слова восхваления. Не важно, что он недавно убил их правителя, они любили его, ведь теперь он был их правителем. Как вчера они готовы были защищать с пеной у рта политику старого президента, так теперь они готовы были загрызть любого, кто осмелится осудить президента нового. Новая политика, со слов президента Дезмонда, заключалась в отмене законов прошлого президента, его полном осуждении и развенчании культа. Отныне, никто никого не съедал. Все работали так, как могли, и бананы с ананасами распределялись между всеми жителями острова поровну. Толпа ликовала.

Прошел месяц. Начальник охраны пришел к президенту и заявил, что бананов и ананасов не хватает на охрану, они готовы поднять бунт. Более того, все жители настолько обленились, что бананов теперь не хватает не только на них всех, но даже шкурок больше недостаточно для того, чтобы прокормить островитян. Большинство людей теперь отдыхают целый день, а, за неимением собранных бананов, совершают с голодухи набеги на тех, кто собрал их хоть сколько-то. Все это грозило экономической катастрофой и недовольство уже разрослось не только среди охраны, но и среди всех слоев общества, от бедных до богатых. Многие откровенно требовали заменить нового президента на труп старого, так, дескать, и то было бы больше пользы. Тогда Дезмонд решил открыть людям то, что могло стать для них важнее бананов – открыть им истину, смысл всего. Он распорядился снять охрану с «Пещеры Знаний» и пустить туда всех желающих, а кто не пожелает – заставить туда прийти по расписанию. Сам Дезмонд пока что не решался ее посетить. Люди стали заходить туда по очереди и каждый, кто выходил из нее либо кончал с собой, либо наотрез отказывался далее работать и есть. Президенту стало необычайно любопытно, что же содержится в пещере, в чем смысл всего? Он уже думал, что там какие-то особые пары, газы, которые заставляют людей сойти с ума и кончать с собой. Дезмонд потребовал от охраны отыскать противогаз на самолете, надел его и пошел в пещеру в сопровождении своих верных стражников. Он приблизился к древним каменным утесам, среди которых была узкая темная расщелина, ведущая вглубь камней. Дезмонд глубоко вздохнул и направился в темноту, держа в руке яркий фонарик, который должен был показать ему Смысл Всего, находящийся в этой уникальной пещере, скрытой от человечества, дабы не травмировать его и не разрушить его жизнь. Он зашел в пещеру, ее пространство было мало, это была та пещера, в которую зашел в свое время Никто Боб, которую хранили с незапамятных времен древние викинги, оберегая людей от правды – в чем же заключается смысл всего во Вселенной. Дезмонд тщательно осмотрел пещеру. Она была пуста.