Текст книги "Ускользающая почва реальности"

Глава 7

Он был единственным существом во Вселенной. Существовало лишь его сознание, больше ничего в мире не было. Откуда он мог это знать? Ниоткуда. Он это чувствовал. Но он судорожно искал что-то еще существующее помимо него. Ему было одиноко. Он видел многое вокруг себя, но глаза видят то, что рисует тебе мозг. Уши слышат то, что нашептывает тебе этот кусочек мяса в голове. А часто он нашептывает то, что не слышат уши. Голоса в голове, идеи – люди называют это мыслями, но людей тоже придумал его мозг. Он мог быть уверен только в том, что было его сознанием. Что из внешнего мира было его порождением, а что реальностью он знать не мог. Со временем, он решил, что никакой реальности нет, раз лично ему открыта лишь его собственная реальность. Значит лично для него есть только она, а остальное его не касается.

«Но если есть только мое сознание, которое летает на просторах вечного и пустого «ничто» – думал он – «То в мире есть только я. А если есть только я, то я и есть Бог. Ведь никого другого здесь нет. Значит я сам себя создал. Или был всегда. Никто никогда не отвечает на вопрос: «А кто создал Бога?» Бог просто был всегда, как и мое сознание. Мир я могу познать лишь через органы чувств, но органы чувств мои и показывают мне мир так, как вздумается им и моему разуму. И если я не могу познать мир таким, как он есть, то и мира этого нет, по крайней мере, для меня. Если бы были люди, то они уж точно не были бы этими нелепыми кусками мяса с костями, с этими изогнутыми позвоночниками нелепой формы, сутуло шастающие по каким-то абсурдным важным делам, размахивая длинными руками взад-вперед, как карикатура на неудачное божественное творение. Люди выглядят так смехотворно, в сравнении с гармоничными животными, что это точно лишь комедия, насмешка над глупыми заблуждениями в реальности всего происходящего. О! Как глупо было думать, что что-либо в жизни существует и имеет смысл! Если бы Бог, то есть я, реально создавал всех этих существ, то он уж точно не делал бы пустую нерациональную работу по творению материального мира. Он создал бы нас нетелесными душами – энергиями в пустом космосе, которые видят виртуальную картинку материального мира вокруг. Это было бы куда проще и логичнее – ведь результат был бы один. Тогда бы люди летали в темной пустоте в виде сгустков энергии и думали, что видят прекрасный мир, наполненный звездами, планетами, животными, растениями и прочим. Это бы объясняло почему Бог не вселил душу в животных и растений, почему после смерти рай уготован лишь для людей – потому что люди реальные души, а все остальное лишь их галлюцинации. Иначе было бы жестоко со стороны Бога обделять вечной жизнью остальных существ, которых он так же сделал сам. Другое объяснение атеистическое – что все это понаписали древние варвары, а никакой не Бог, они не считались с чувствами животных и растений. Но такое объяснения не для меня, ведь я, вероятно, и есть Бог. Значит и люди, и ангелы – все это сгустки энергии, которые летают в пустоте и видят галлюцинации. Но зачем было бы делать это все, если я могу лишь сделать это все своей собственной галлюцинацией? Зачем это создавать в пустоте, раз я могу это создать все в своем разуме для себя самого? Так было бы еще проще и логичнее. А может Бог лишь психбольной запертый в лечебнице и весь наш мир его фантазия? Я не могу точно знать есть ли другие души, Бог ли я, или мне нужно его найти. Но я буду искать. Я буду искать другие души и связь с Богом через них. И, если не найду, то буду убежден, что нет ничего, кроме меня. Мне не по себе среди других. Подонки чувствуют себя комфортно лишь в окружении таких же подонков. Поэтому, когда они приходят к власти, они окружают себя такими же нечестными, как и она сами. Это называется красивым словом – «коррупция». Среди людей честных и достойных им становится стыдливо внутри. Черни становится комфортно среди такой же черни. Среди людей высшего уровня они не знают как себя вести, ощущая себя ниже них, чувствуя свою ущербность. У черни это чувство порождает не стремление возвыситься, а агрессию и стремление принизить тех, кто выше. А мне некомфортно со всеми. То ли я последний подонок и чернь, то ли первый среди них? Сомневаюсь, что есть что-то, кроме них, для того, кто действительно возвышен. А что от них самое далекое? Первый или последний? Первым среди подонков значит быть лучшим, но быть лучшим подонком означает быть самым большим подонком из всех или самым достойным из существующих на Земле? Последним значит быть самым низким человеком или это означает, что ты уже настолько не подонок, что их ветвь на тебе обрывается? А может это лишь про бесплодие и бездетность? Начинает болеть голова. Эти непонятки и говорят о том, что нет ничего, кроме меня. Каждый воспринимает это по-своему, что значит быть «первым», а что «последним». А значит и нет никаких «первых» и «последних», нет никаких истинных значений слов. Мы просто придумываем наборы букв, а потом сами решаем, что эти наборы будут означать. Люди, которые воспринимают эти наборы наиболее схоже считаются говорящими на одном языке, но даже они все время спорят, поправляют друг друга, доказывая, что другой говорит неправильно и имеет ввиду не то, что нужно. А еще эти речки… Сколько речек я проехал на своем такси. И все они такие разные, но все называются одним словом – «речка». Слово похожее на слово «речь», те самые наборы букв. И течет речь из их ртов, как реки с гор. И загрязняется так же, и выглядит совсем по-разному. Говорят, что речь у деревенских простая и неправильная. Но я видел много деревенских речек – они красивые и чистые, с каменными или песочными берегами. А в городе все по правилам. Там речки закатаны в уродливый бетон и наполнены отходами с заводов и фабрик. Берега речек в городе делают из какой-то человеческой химической выдумки, а потом сливают в реки отбросы тех же химических выдумок человека. И это считается прогрессом. Выглядит это так же нелепо и абсурдно, как тело прямоходящей обезьяны, широко размахивающей длинными руками на ходу».

Дэнни только что вышел из душа в своем завшивелом маленьком номере в придорожном мотеле. Душ был покрыт плесенью и Дэнни подумал о том, что была бы у него ультрафиолетовая лампа, он явно увидел бы множество следов чужой спермы и прочих выделений на своем постельном белье, стуле и даже стенах номера. Его брезгливо передернуло, ведь Дэнни был крайне чистоплотным человеком, поборником чистоты во всем. В белье, оружии, салоне автомобиля, расе и своих помыслах. Он никогда не искал душу в чернокожих и никогда не думал о том, чтобы совокупиться с кем-либо из своих подопытных до, или же после их смерти. На самом деле даже смертью он это не считал, ведь, по сути, за всю свою жизнь он не убил ни одного человека. Даже паук или муха, коих он находил в большом количестве в номерах мотелей по всей стране, могли быть совершенно спокойны за свои жизни. Он аккуратно брал их руками и выбрасывал в открытое окно. Убийство было грехом, и он не желал зла ни одной божьей твари. Разрезая человеческое тело, он не убивал человека, ведь человек – есть его душа. И либо у этих людей ее не было, либо душа вылетала из тела, оставаясь им незамеченной. Убив животное, ты убиваешь все, что у него есть. Но убить человека нельзя, не убив его душу. В какой-то степени, большими убийцами были врачи в психиатрических клиниках, в которых и ему в свое время пришлось недолго пробыть. Они пичкали пациентов такими препаратами, которые давили их души, превращая их в животных. Они называли это лечением, но это было лишь подавление души. Убить же душу могли лишь черные колдуны, по мнению Дэнни. Но больше всего он страшился гаитянцев, ведь магия Вуду могла подчинить твою душу колдунье, сделав тебя ее вечным рабом. Чернокожих Дэнни обходил стороной. Но и белых мужчин он опасался. Он искал душу в женщинах, ибо не питал никакого чувства святого таинства к душам мужчин. Лишь души женщин вызывали в нем приятное эмоциональное возбуждение и потягивание внизу живота. Дэнни рано лишился отца. Он жил с матерью и иногда их посещал его родной дядя Джон. Дядя был очень добрым и веселым человеком, покупал Дэнни подарки и всегда привозил с собой много вкусной еды. Китайской, итальянской, индийской… Больше всего Дэнни любил пиццу. Острую, с пепперони и двойным сыром. Порой дядя Джон оставался у них дома на ночь, выпивая виски со льдом, он долго сидел на крыльце, смотря в темную даль. Он всегда ложился спать позже всех. Каждый такой вечер Дэнни объедался до пуза вкусными блюдами и довольный ложился спать, зная, что за все в жизни приходится платить – это очень полезный урок, чем раньше ты его усвоишь – тем быстрее ты поймешь жизнь. По ночам дядя причинял Дэнни моральную и физическую боль, иногда принося для него с собой женские шмотки. Дэнни не нравились эти маскарады и боль, но дядя всегда был очень добр и ласков, и покупал ему столько всего, чего Дэнни никогда бы не имел без доброго дяди Джона, что он чувствовал, что отказывать ему было бы крайним свинством и неблагодарностью. Дядя никогда не проявлял насилия и не делал ничего, что не позволил бы ему сделать Дэнни. По крайней мере, так думал сам Дэнни и это искусно внушил ему дядя. Он чтил его память и по сей день. Дядя Джон умер, когда Дэнни был подростком. В связи с его смертью был небольшой скандал, ведь его убил какой-то псих в заведении, где мужчины со странными наклонностями занимались тем, что в Библии считается тяжким грехом. Дэнни не знал что привело его дядю в подобную клоаку, но он не хотел верить, что дядя занимался чем-то плохим.

Заперев свою комнату в мотеле, Дэнни доставал из чемодана тайные предметы своих маленьких увлечений. Он красил глаза, надевал женское платье, колготки… Особенно ему нравилось чувствовать тонкую и гладкую ткань капроновых колготок, когда он натягивал их на свои волосатые ноги, как презерватив. Затем он гладил их, представляя, что трогает женскую ножку и то, что выше нее сзади. Гладить эту ткань на себе было так же приятно, как и на девушках, с которых он снимал эти колготки, предварительно разрубив топором их голову. Только более спокойно, не так волнительно. Ему было куда комфортнее самому с собой. Когда он был женат, ему стоило больших трудов возбудиться в присутствии другого человека. Ему мешала эта машина, спрятавшая внутри себя душу. Душа другого человека могла его возбудить только чистая, сама по себе. Без этих мясных отвратительных кусков, которыми она управляла. Особенно глаза… Дэнни не мог сосредоточиться на процессе, видя взгляд другого человека на себе. Он мог делать это только в темноте или надевая на жену повязку. Взгляд выражал осознанность разума женщины. Душа возвышенна, а взгляд говорит о том, что она испачкана множеством мирских мыслей, вселенных в этот мозг, находящийся прямо за глазом, наполненный противоречивыми желаниями и установками, часто порожденными самим Сатаной. Дэнни совсем не хотел, чтобы его партнерша обладала собственными мыслями или желаниями. Этот процесс должен был доставлять удовольствие именно ему, а не кому-то другому. Слияние душ прекрасно в любви, но в этом деле он должен быть один. Один или с чужой обезличенной душой. Он больше не позволит другому человеку использовать его в целях самоудовлетворения и причинять ему боль. Теперь он сам будет делать больно и доставлять удовольствие себе, больше никому.

В особых заведениях он, бывало, встречал похожих на него людей, которые одевались в женскую одежду, не совершая никаких богопротивных действий с мужчинами. Были там и те, кто любил мужчин. Таких он осуждал. У каждого подобного человека была своя история. Он не встречал ни одного трансвестита или гомосексуалиста, у которого бы не было истории. Кого-то насиловали в детстве, кого-то развращали, кто-то получил иную сексуальную травму. Но у всех у них было то, что они могли рассказать. Дэнни нравилось слушать эти истории, но иногда люди, их рассказывающие, в конце концов начинали домогаться Дэнни, ничем не отличаясь от тех людей, про которых они только что говорили. Дэнни становилось противно, и он уходил, иногда надавав пару тумаков, если его новоявленный приятель казался меньше и слабее него. Его мало интересовал секс или деньги, он удовлетворял себя сам, в том числе простыми снеками и дешевым пивом. Дэнни жил мечтой. Мечтой достать душу.

– Ни одна живая душа не должна узнать о том, чем мы занимаемся, – говорил ему ночью дядя Джон. – Понял? Ни единой живой душе!

Дэнни осознал с детства, что откровенным ему суждено было быть лишь с мертвыми. Когда он расчленял тела, не находя в них души, он засовывал себе в трусы сердце или аппендикс, при его наличии, и представлял как душа исходит в него из этого органа. Конечно же, он часто пытался извлечь ее из мозга, но мозг он никогда не совал себе в трусы. Ему были противны все эти противоречивые мысли, пропитавшие мозг современных людей, многие из которых были бы ему мерзки, будь они высказаны из еще живого рта его подопытного. Не найдя душу, он часто ложился рядом с пустым телом и аккуратно выложенными в ряд внутренними органами, смотрел в небо и разговаривал с трупом, как с живым человеком. Мертвые были ему куда ближе, ведь они никогда не спорили, и они не были живыми душами, которым нельзя было знать про его самые сокровенные и постыдные тайны. Странное выражение – «ни одна живая душа». Разве душа может быть не живой? Мертвым может быть тело, лишенное ее. Но душа бессмертна и воспаряет в небеса, где нет никаких противоречий, мирских мыслей, споров и дядей Джонов… А значит это лишь фразеологизм. Мертвым может быть только тело, которому он и мог поведать все свои тайны. Эти мертвые куски мяса были его лучшими друзьями. А значит и он был их лучшим другом. Он был самым близким и откровенным для них человеком. Настоящим другом. Прямо как дядя Джон…

Глава 8

Курт Уилкотт осматривал останки романтической пары у дороги в лесу. Кажется, он напал на след. В соседнем городе только что было совершено подобное преступление против юной блондинки и теперь эти двое, прямо здесь… на следующий день… Расчленитель никогда раньше не вел себя так опрометчиво, оставляя такой четкий след за собой. Проходили недели, прежде чем находились его новые жертвы в совершенно другом месте, чаще всего соседнем штате. Всегда где-то рядом с Куртом, но бегать по штатам по случайному маршруту было делом абсолютно бессмысленным. Тут же он указал свой точный маршрут, он был где-то совсем близко и уже было точно понятно, что путешествует он на машине. Пешком он бы не добрался до этого места в такой срок. Автобусы или поезда не ходили по данному маршруту из одного города в другой. Значит, автомобиль. Это было и без того очевидно, но теперь были неопровержимые доказательства. Дорожные камеры не были популярны в таком захолустье и отследить все автомобили, следующие по этому маршруту, было невозможно. В конце леса дорога раздваивалась, и старый «друг» следователя мог поехать в две разные стороны. В одной из них поблизости был небольшой городок и мотель. В другой была длинная дорога, ведущая в соседний штат. Учитывая, что преступления совершались, как правило, в разных штатах, стоило предположить, что после содеянного маньяк поехал по той дороге, что вела в другой штат. Это следовало бы заключить по методичке следственного управления и просто по логике. Но следователь Курт Уилкотт был чудак. Он завел мотор и поехал на своем внедорожнике в соседний городок. Почему Курт так решил? Он понимал расчленителя, так похожего на него самого. Много раз на месте преступления он находил влажные салфетки, все было прибрано и вытерто, органы были разложены в аккуратном порядке, никакой хаотичности, никакой агрессии маньяк не испытывал. Это была чистая и точная работа хирурга. Никакого отношения к медицине он не имел, это заключили эксперты по разрезам. Но все же, в душе этот человек или, если желаете, «зверь», был настоящим нейрохирургом, работающим с максимальным аккуратизмом. Курт сам был человек дотошный и брезгливый. Отпив из фляги джина, он попытался войти в голову маньяка, став в душе им самим. Он думал о том, как он мыслит, что он чувствует… И понял, что кровь и смерть ему противны. Расчленитель был противником насилия и убийств. Как человек, крайне аккуратный и чистоплотный, он с отвращением думал обо всей этой грязи, как физической, так и моральной. Никто из коллег Курта его бы не понял, поэтому он оставил свои умозаключения для себя самого и просто повернул ключ в замке зажигания, направив внедорожник по дороге в городок. По факту, следователю и самому требовалось помыться после близкого контакта с милой парочкой и их внутренними органами.

Рядом с мотелем был бар. Единственный мотель в этой деревне, единственный в ней бар. Курт сидел за барной стойкой и осматривал посетителей. Большинство из них было обычной деревенщиной, в ковбойских шляпах, как и у него самого, в клетчатых рубашках и щетиной, они пили дешевое пиво и жевали арахис, рассказывая друг другу скабрезные шутки. Плечо Курта что-то коснулось, и он увидел человеческую руку. Рядом сел лысый человек средних лет в очках и дружелюбно улыбнулся, уже явно поддатый.

– Вы явно не из местных, не пытайтесь обмануть здешних своей шляпой, – улыбнулся лысый.

– Да, вы правы, – рассмеялся Курт. – Шляпу я ношу как память, в этом городке я на денек. Впрочем, вы тоже не похожи на местного.

Курт заметил, что руки лысого были чисты, его ногти были свежеподстрижены и не имели черной грязи под собой. Более того, руки были мягкими, не знавшими тяжелого труда в кукурузном поле. Загар с левой стороны говорил о том, что этот человек много проводит времени за рулем, а совсем не в поле. О том же говорили характерные мозоли на его руках, не похожие на мозоли от садового инструмента.

– О, я тут живу давно, – сказал лысый.

– Чем же вы занимаетесь? – поинтересовался Курт.

– Работаю в поле, как и все.

– Ваш загар и руки говорят о том, что вы скорее водите машину.

– Загар и руки? – лысый напрягся, а потом расслабился и повеселел, отпивая пиво из большой кружки. – Ну так и есть! Я же работаю на тракторе!

– Ах, трактор! Это все объясняет, – улыбнулся Курт.

– А вы очень наблюдательны, – прищурился лысый. – А кем работаете вы?

– Я следователь, тут по делу.

– Что за дело?

– Не могу сказать, – отрезал Курт.

– Знаете… – разговорился лысый. – У нас тут место тихое. Но в тишине все вести разлетаются в два раза быстрее. Вы, наверное, тут из-за тех убийств, что случились поблизости последние пару дней?

– Именно так, – заинтересовался Курт, не зная куда их заведет это диалог, но отметив про себя, что про убийство парочки в газетах еще не печатали. – А что вы про это знаете?

– Только то, что говорят. Бедная девушка в соседнем городе, да какая-то несчастная парочка рядом с нами.

– Да, так и есть. Думаете, это кто-то из местных?

– Нет, – ответил лысый. – Мы тут все друг друга знаем. Мы бы не сделали такое против ребенка своего соседа.

– И я так думаю.

– Вы умный человек, мистер…

– Уилкотт.

– Мистер Уилкот… И давно вы расследуете эти дела?

– С чего вы взяли, что давно, если они произошли пару дней назад?

– Не с чего. Два дня тоже срок.

– Да… – насторожился Курт. – Тоже срок. А знаете, может пройдемся? Что у вас тут есть в городе?

– У нас… – запнулся лысый и в этот момент Курт «случайно» разлил пиво ему на руку. – Черт… Липкая!

Лысый быстро скрылся в туалете. «Слишком чистюля для тракториста» – подумал Курт и подошел к компании местных деревенщин, играющих в карты, попутно протирая руки влажной салфеткой.

– Привет, друзья. Видели парня, что сидел рядом со мной за стойкой?

– А что? Это твой любовник? – засмеялся беззубый парень, уже изрядно напившийся. – Вытираешь его после секса?

– Нет. Он давно живет в вашем городе?

– Скажете тоже! Вы тут не местные, первый раз вас видим! – ответил суровый крупный мужик.

Курт бросился в мужской туалет. Туалет был пуст. Он стал вышибать ногой каждую дверь кабинки, но в ней никого не обнаружил. Курт посмотрел вверх, небольшое окно на стене туалета было открыто настежь.

Глава 9

Впервые в жизни Дэнни торопился. Он чувствовал себя так, как лиса чувствует себя, когда за ней по лесу бегут гончие, подгоняемые охотниками. Ему был чужд и непонятен этот мир, где за ним гнались охотники, желающие его схватить и убить, которых одобряло целое общество, тогда как он сам никого в своей жизни не тронул. Он лишь искал истину и друзей, не осуждающих его. Лишь искал любовь, не причиняющую ему боль. Лишь право коснуться своего Создателя. Почему за ним устроили погоню? Человеческая стая, лишенная чувства возвышенного, ищущая лишь низменного и тех, кто дерзнул прикоснуться к небу – она пыталась лишить его жизни, которую ей было не суждено прожить, ибо не суждено было понять. Они были так примитивны, что мыслили своими жалкими мелкими жизнями, такими далекими от всего, что касается неба, что касается Бога. И эти судьи, насмехающиеся над Ноем, смели его судить. Да что они знали?

Он мчал на скорости по дороге, вдавливая педаль газа, желая ускорить длину расстояния между ним и своим преследователем. На дороге было много развилок, и он знал, что чем больше он проедет – тем меньше вероятность того, что следователь повернет именно в ту сторону, которую выбрал он сам. Так и было. Курт уже ехал за рулем своего внедорожника, но, полагаясь на чутье, никоим образом не смог бы угадать каждый раз на какую развилку повернет его жертва. Дэнни жал на газ так сильно, как мог. Скорость уже превышала 60 миль в час, что было довольно много для узкой дороги среди лесов и полей. Внезапный удар вырвал его из мыслей в реальность, но ненадолго. Он ударился о твердый руль и кровь залила ветровое стекло. Что из этой красной массы была кровь Дэнни, а что кровь старика, выбежавшего неожиданно на дорогу – было уже не понять. Дэнни интуитивно затормозил, остановив машину в паре метров от места столкновения, ударив капотом старого мужчину и переехав его своими колесами. Он отключился. Курт, следовавший по соседней дороге, резко повернул и оказался рядом. Старик был мертв, водитель – лысый мужчина из бара – был жив. Что было дальше? Приехала скорая, патрульная машина. Старика увезли в морг, водителя в больницу. Морг и больница были в одном здании, ведь те люди, которых лечили и те, которых хоронили, были в одном шаге друг от друга. Было крайне удобно держать их всех рядом. Курт поехал за ними.

Дэнни лежал на больничной койке, прикованный наручниками. У двери сторожил патрульный. Неумышленное убийство – все равно преступление и карается оно подчас сильнее, чем умышленное. За умышленное убийство тебя просто-напросто убьют. Раз – и все. А за неумышленное тебя будут мучить в тюрьме годами, пожалуй, лучше уж убить кого-то с осознанием дела, а не просто так, случайно, мучаясь еще много лет после. Думать надо всегда головой! Если не подумал – общество расправится с тобой куда более жестоко. Какую бы жестокость ты не проявил сам, но если ты предварительно все хорошо не обдумал, то люди будут к тебе беспощадны. За неумышленное убийство все равно судят, а значит и берут твои отпечатки пальцев. Никакой чудак-следователь не смог бы заставить тебя сдать твои отпечатки, ведь ты можешь быть каким угодно подозрительным, но твои права все равно нерушимы. Твои отпечатки возьмут либо если ты совершишь установленное преступление, либо если ты решишь быть так дерзок, что захочешь поехать через границу, в другую землю, где другие люди, говорящие на другом языке (пусть даже и почти не отличающемся от твоего), потребуют от тебя книжечку с печатями и твоей фотографией, с твоими отпечатками пальцев, говорящую им, что если ты нарушишь какой-то их местный закон, например, заплатишь деньги женщине, которая с удовольствием полюбит тебя за эти деньги, или купишь растение типа колы, кофе, или табака, но чуть другое, чуть менее традиционное, то они смогут тут же установить твою грязную мерзкую личность по этой фото или отпечаткам твоих грязных уникальных пальцев. Сама уникальность твоих пальцев уже вселяет чувство брезгливости в тех, кто использует их отпечатки. Ведь выходит, что Бог создал тебя таким уникальным, что они могут воспользоваться твоим отличием от всех, чтобы упечь тебя навсегда в бетонную коморку без солнечного света. Эти самые отпечатки и раскрыли историю нашего почитателя Создателя и его уникальных творений – душ. Отпечатки пальцев Дэнни уже давно были в полицейской базе, найденные на местах его преступлений. Но эти отпечатки были безымянны, так как сам Дэнни никогда не был так неосторожен, чтобы попасться в лапы правосудия. «Наверное» – думал он – «Надо было всегда ехать по дорогам слева. Дороги справа привели меня к правосудию. На правой дороге и был тот старик».

Что же было дальше? Дальше был суд, приговор к пожизненному заключению, хотя Дэнни молил судью о смертной казне, непременно, более гуманному методу наказания, но в этом штате смертная казнь была под запретом и Дэнни пришлось ждать еще целых двадцать лет в унылой и серой тюремной жизни, прежде чем его чистая душа встретилась с ее Создателем. Важные люди в разных штатах решали убивать им людей за преступления или нет. Они считали высшей гуманностью не убивать, но стоило бы им посидеть в этих сделанных ими тюрьмах, как они сами попросили бы об электрическом стуле. Еще они решали, что есть преступление, а что нет. И раньше часто являлось преступлением то, чем занимались эти люди в наши дни, будь то нетрадиционный секс или нетрадиционные растения в их самокрутках. Однако, в своих решениях они были однозначны и непреклонны, веря, что только это и является истиной и добропорядочностью хорошего американского гражданина. Эти установки менялись так же быстро, как менялись поколения этих людей, хотя все же чуть медленнее. Часто они убивали тех, кто впоследствии оказывался невиновным. Чаще всего цвет кожи этих людей был чернее общепринятого. К этому моменту душа Дэнни уже не была так чиста, ибо потускла и померкла в тюремной действительности, наполняясь злобой и депрессией, порождаемой ею. Возможно, это и было причиной того, что большинство заключенных были чернокожими. Попадали они туда с совершенно разными цветами кожи, но тюрьма их всех делала черными. На самом деле, это и был тайный смысл пожизненного заключения – высосать из человека душу, чтобы после смерти она попала в ад или чистилище, но только не в рай. Индульгенция прощает все грехи и отправляет душу в рай, но тюрьма противоположна индульгенции. Тебя может миллион раз исповедовать священник, но с каждым годом душа твоя чернеет и ссыхается, превращаясь в уголек. Что еще было дальше? Еще Курт Уилкотт получил повышение и какую-то блестящую ничего не стоящую круглую железяку, которую надо было лепить на грудь, как третий сосок. Чем больше у человека было таких сосков – тем значимее он был в обществе. Видимо, как грудастая богиня природы, вскармливающая своих чад. Курт ценил эту железяку за две вещи: первое – она приносила ему дополнительный доход к пенсии, второе – она была круглая, а следовательно, чего-то да стоила во Вселенной. Курт Уилкотт не был рад поимке своего давнего «товарища». Он заскучал, ведь теперь на него обваливались самые тривиальные дела и самые никчемные аплодисменты, и внимание журналистов. Он уже сто раз повторил в сто разных шоу и интервью о том, как ловил расчленителя два года. Кто-то восхищался его умом, кто-то спрашивал почему ему потребовалось так много времени и человеческих жертв, чтобы его найти. От вторых Курт отшучивался тем, что человеческие жертвоприношения – обязательный ритуал для успеха, от первых он отшучивался тем, что будь он и правда умен, то нашел бы расчленителя в первый же месяц. Никого из журналистов по правде не интересовали детали расследования, меньше этого их интересовали только человеческие трагедии жертв и их семей. Они строили сочувственные мины, но не испытывали ничего, кроме азарта от получения премий за свое интервью. Чем была земля обетованная для этих людей? Уж точно не тем, чем она была для Курта и Дэнни. Она была для них усыпана зеленой «капустой» и золотой славой. Для Курта и Дэнни она была наполнена истиной и чистотой, просто каждый из них видел ее по-своему. Для Дэнни душа была недостижимым лучом восходящей далекой звезды, самой близкой для нас, но от того не менее далекой, доказывающей непреодолимую даль всех самых ярких светил, недоступных нашему роду. Прямо как Бог. Для Курта она была чистым и беспрекословным библейским Словом, не просто буквой закона, а целым Словом – сущностью, знающей что есть добро, а что зло. Не сомневающейся в своих постулатах. В этом смысле Курт был намного примитивнее и близорукее, чем Дэнни, но все мы с вами находимся на его стороне, как детище нашей христианской цивилизации. Не так ли? Но не обманываем ли мы себя, теша себя иллюзией, что знаем что есть добро, а что зло? Что есть черное, а что белое? Есть ли что-либо черное и белое в нашем мире синего неба и голубых океанов, заполняющих большую часть нашей планеты? Или в мире все синее и голубое, а черное и белое – лишь оттенки синего, делающего его голубым или bleu fonce4040
  Темно-синим (фр.)


[Закрыть]? Французский веками был главным мировым языком международного общения, пустяк ли, что их флаг веками был синего цвета с желтыми лилиями на нем, при том, что реальные лилии чаще всего белые? Лишь синий цвет океанов и желтый цвет рек мочи человека и животных являются настоящими цветами. В дипломатии нет черного и белого. Все остальное придумали наземные млекопитающие, даже зеленый, из которого слеплена вся их земная природа, составляющая лишь малый процент от того, что есть на нашей круглой планете, созданной нашим шарообразным Богом с круглым животом, так любящим пиво и рыбно-мясные закуски к нему. По факту, Курт понимал Бога даже лучше, чем Дэнни, а уж тем более лучше, чем любой пастор в любой церкви, слепленной из золота изнутри. Он знал почему Бог сделал осьминогов такими умными, почти как людей, но такими вкусными, что люди потребляют их в пищу. Потому что Бог не заботился о жизни и счастье своих творений, а лишь о возвеличивании своей личности. Пусть те, кто восхваляют его в золотых домах с крестами, на которых он распял своего сына, руками римского прокуратора, руками озлобленных фарисеев, руками невежественных вчерашних кочевников, едят осьминогов в своем отпуске у моря, потребляя их не такое вкусное, но такое эксклюзивное мясо, уничтожая те формы жизни, которые он создал, но которые были достаточно умны, чтобы не начать поклониться своей матке или грибнице.