Текст книги "Ускользающая почва реальности"

СТОЛИК НА ТРОИХ

Глава 1

Алисия Дейтон была в этом курортном городке недавно. Неудачные отношения, неудачная карьера, сложившаяся в большом городе на Севере, заставили ее однажды понять, что жизнь нужно менять кардинально. Небоскребы и карьерные лестницы, возможно, кого-то и возводили к небесам, но для нее это были лишь далекие и чуждые высоты, покорить которые она не смогла, да и высокой радости от их покорения не испытывала. Для большинства ее друзей и знакомых, радость заключалась в испытываем ими чувстве гордости от высокой их значимости в социуме, которую они получали своими должностями и марками автомобилей – новыми титулами современности, лишенной привычной аристократии, пытающейся показать свою эгалитарность, но не имеющей возможности избавиться от необходимости в чисто биологической человеческой иерархии. Алисия закончила художественную школу и, стараясь устроиться в жизни, как новый великий современный художник, то рисовала картины для модных выставок своей менструальной кровью, то, напившись абсента, мазала руками и грудью полотно, экспрессивно выражая свои эмоции, то пыталась запечатлеть на полотне маслом картину своих утренних испражнений в унитазе. Модные выставки большого города высоко оценивали ее творчество, тем временем, не находя места в своих залах для ее работ, так как подобных имели великое множество. Приходя домой в маленькую и убогую, кишащую тараканами съемную квартирку в дешевом районе, она писала для души… Она писала красивые древние города, старинную Европу, фантазии на античность, красочные пейзажи… Иногда в стиле реализм, иногда импрессионизм… Выпив лишнего, она писала экспрессионизм и даже кубизм, не пробуя никогда запрещенные препараты. Это искусство прошлого вселяло в нее приятную и грустную ностальгию, но оно было совершенно бесполезно, ибо не актуально в наше время. Она знала, что оно изжило себя, но все же… Как оно было красиво! Красота была для нее всем… Именно поэтому Алисия решила бросить все и уехать в красивый курортный городок между морем и горами, где она могла, не имея денег, гулять по южным улицам, сидеть в парках в окружении пальм, кипарисов, магнолий и цветущих олеандров.

Алисия устроилась работать в небольшую, но милую кофейню баристой, делая кофе и принимая заказы на десерты, среди которых были творожные кольца, чизкейки, улитки с корицей и пончики… Все было свежим, а кофе, в котором она начала разбираться как эксперт, отменным. Художественную деятельность она оставила для дома, который был довольно далеко от центра. Недвижимость на курорте была дорога, но ремонты в квартирах были намного лучше, чем на Севере. Она снимала маленькую студию далеко от моря, которая, однако, была светла и чиста, хоть и отнюдь не просторна. Работа, прогулка, дом… В этом была вся ее скучная и однообразная жизнь. Однажды в кафе зашел мужчина, значительно старше нее. Он взял кофе и ушел, мило пообщавшись с баристой регулярными фразами. В другой день он снова зашел, а потом еще, и еще. Они стали общаться, обмениваясь милыми словами и зазывающими взглядами. Так она познакомилась с ним. Он был красив – черные волосы, густые брови, гладко выглаженные шелковые рубашки, классические брюки, порой рискованных расцветок, элегантный шейный платок, жилет… Он контрастировал со светловолосой и голубоглазой Алисией, как контрастируют тени и свет на полотнах, создавая для зрителя силу визуальной драмы. Да, он был намного старше, но именно это качество порой привлекает в мужчинах больше всего молодых девушек, так часто лишенных внимания своего отца. Родители Алисии развелись, когда она была еще совсем ребенком и с тех пор максимум, что она получала от отца, было рождественское поздравление, да открытка на День рождения.

В один вечер, когда она закрывала смену и собиралась уходить, запирая дверь кофейни, они повстречались у входа. Он был любезен и предложил ей зайти в еще открытый ресторан, чтобы пообщаться. На открытой летней веранде теплого курортного городка они болтали пару часов, распивая кофе и вино. После ужина они прогулялись по улицам вечернего города, освещенного желтыми теплыми огнями, падающими на пальмы и красивые отели, отражающие блики на лужи, образовавшиеся от полива сухих пыльных дорог. Она говорила про художников прошлого, он говорил про писателей, к коим он сам относился. Художник и писатель шли, описывая красоту вокруг в образах красок и слов – так, как они могли это описать, соотносясь со своими талантами. Мужчину звали Чарльз Уолш. Он был не слишком популярным писателем, но это ремесло давало ему некоторые средства, не отбирая взамен душу, которую пришлось бы вложить в другое, более прибыльное и более скучное дело. Он много рассказывал про свою сестру, работающую мастером маникюра и живущую вместе с ним. Алисии это было интересно и ей хотелось познакомиться с его, по рассказам, веселой и жизнерадостной сестрой. Вечер заканчивался, но за ним следовал по пятам другой день…

Глава 2

– Наверное, здорово быть мастером маникюра? – спросила Алисия Дженни, сестру Чарльза. – Быстро накрасила ногти и получила взамен кучу денег?

Квартира Уолшей находилась в самом центре города. Красивая, в белых тонах, с окнами от пола и до потолка – она вселяла уверенность в благополучном статусе ее владельцев.

– Не так-то это и просто, как ты думаешь! – дружелюбно улыбаясь ответила Дженни. – Знаешь сколько я училась, чтобы стать хорошим мастером?

– Там множество нюансов и не так легко быть лучше других, – отметил Чарльз.

– Но все же… Ты работаешь на себя, должно быть это здорово! – сказала Алисия, чуть смущенно.

– Да, это здорово, – подтвердила Дженни. – Ни тебе графика, ни начальства… Сама решаешь, когда и кого ты примешь… Но все же… Мне хотелось бы работать меньше, а получать больше…

– Всем всегда хочется большего, – сказал Чарльз. – Но не забудь, что ты получаешь за час работы намного больше, чем другие.

– Да… – призналась Дженни. – Но я и учусь постоянно… Новые техники, новые методики…

– Не думала, что маникюр – это что-то сродни медицины, – засмеялась Алисия.

– Но именно так и есть! – воскликнула Дженни. – Конечно, это не так сложно. Но все время приходится учиться и быть в тренде.

– Иначе не заработаешь денег, – подтвердил Чарльз. – Я делаю рекламу для Дженни. Развиваю ее бизнес. Но без ее умений – все это ничто. Надо делать лучше других, предлагать дополнительные услуги больше, чем у других. И тогда ты сможешь брать денег больше, чем другие.

– Бизнес очень не похож на творчество, – сказала Алисия. – Хотя творчество тоже должно быть бизнесом, чтобы приносить деньги. А бизнес должен быть креативным. Но я не могу предложить больше, чем другие на картине, чтобы ее купили. Если я напишу большую картину, где будет много элементов, то это не дает гарантии на успех. Если я напишу много таких картин, то эта куча огромных полотен не будет никому нужна. Тут нужно только одно – мое имя. Если имя что-то значит, то и картина что-то стоит, пусть она и будет полным ничтожеством.

– С книгами тоже самое – это и отличие творчества от работы, – ответил Чарльз.

– Милый Чарльз, не знаю даже как это интерпретировать… То ли ты свое творчество принизил, не считая его работой, то ли мою работу, не считая ее творчеством… – сказала Дженни смеясь.

– Не знаю даже, что из этого что принижает, – засмеялся ее брат. – Кто-то не считает творчество чем-то серьезным, тянущим на работу. А кто-то не считает работу чем-то значительным, тянущем на творчество!

– Здесь все зависит от серьезности человека, – задумчиво сказала Алисия. – Серьезные люди всегда чтут серьезные дела, которые приносят деньги. А несерьезные чтут несерьезное – то, что для души. Оно не имеет никакой материальной ценности.

– Тогда серьезные люди правы, – ответила Дженни. – Деньги приносят радость и уверенность в завтрашнем дне. Остальным мы можем заниматься в свободное время.

– То есть, по твоему мнению, дорогая сестра, в свободное время мы можем творить? – спросил Чарльз. – А в несвободное быть несвободными, то есть делать то, что мы не стали бы делать по своей воле, не будь нам нужны деньги?

– Примерно так.

– Но тогда какую же ценность для нас представляет это несвободное время?

– Никакой, мы лишь его терпим.

– Если несвободное время для нас не представляет ценности, то и его продукт – деньги, тоже ценности не представляет, как его часть и его порождение?

– Довольно твоей софистики, брат. Ты знаешь не меньше меня какую ценность для тебя, в том числе, представляет все то, что ты можешь на них купить. Твое любимое пиво, вино, сыр и остальное…

– Да. Тут суровая реальность бьет по нашим творческим щекам, – ответил весело Чарльз.

– Братец, ты не смог бы писать свои любимые книги без моего скучного и заурядного маникюра, который дает тебе вино и закуску к нему.

– Согласен. Но все же они стоят больше ногтей.

– В каком эквиваленте? В нашем мире есть мера, определяющая стоимость всего. И эта мера – доллар.

– Не всего… – тихо сказала Алисия.

– Что ты имеешь ввиду? – вопросила Дженни.

– Без долларов никуда, но не все меряется ими. Есть вещи выше долларов. Хоть без них они и не могут жить. Как Сократ не смог бы жить без еды и воды, как Уайльд не смог бы жить без юношей… Не скажешь ли ты, Дженни, что молодые крепкие мужские тела выше, чем поэзия Уайльда, что вино и хлеб выше, чем античная философия? А тем не менее, они не смогли бы жить без этого…

– Не выше, но это важнее. Важнее не всегда значит выше, – ответила Дженни. – Людям приходится жить и жить мы хотим счастливо.

– Не лучше ли жить несчастно, но с великой болью в сердце, дающей вечные истины человечеству? – спросила Алисия.

– Я отвечу, что нет. Лучше жить счастливой. Мы живем один раз. Кому нужны эти истины, порожденные болью? Будущим поколениям? Какое нам дело до них?

– Алисия… – сказал Чарльз. – Я согласен с тобой, но правда на стороне Дженни. Ты могла бы писать книги, если бы не писала картины. Но всех этих книг и картин не было бы без материальных ценностей. Без вина, без сыра Бри, без абсента, без всего того, что дает нам вдохновение… Не будет никаких великих истин, пока не будет простого хлеба и вина, дающих жизнь мозгу их порождающему.

– Я уже пыталась продать себя, заработав доллары на хлеб, сыр и вино… – ответила Алисия подавленно. – В результате я не получила ни хлеба, ни сыра, ни вина, ни истин. Больше я не продаю себя. Теперь я пишу то, что хочу писать.

– Это лучшее, – ответил Чарльз. – Но ты все равно варишь кофе ради хлеба и вина.

– Да, я варю кофе. И это отнимает мое время и силы, которые я бы потратила на творчество.

– Но дает тебе на вино, – сказала Дженни.

– Вам хорошо, – воскликнула Алисия, разводя руками. – Вас двое. Один из вас работает на хлеб, вино и сыр. Другой творит. А я… я одна…

– Ты теперь не одна, – Дженни нежно обняла ее. – Теперь у тебя есть мы.

– Да и не так это все лучезарно, – сказал Чарльз и тоже обнял ее – Дженни работает для дела, а я лишь помогаю. Она делает это для меня.

Они сидели на светло-сером угловом диване втроем, обнимались и смотрели вниз. Рядом с ними на диване лежала кошка Сусси – серая и пушистая, она часто спала и тщательно намывала себя. В остальное время она носилась по квартире, снося все на своем пути. Уши назад, расширенные зрачки, ошалелый взгляд – она бегала и прыгала на стены, издавая тигриный рык. В ее голове она явно боролась со стаей львов в африканской саванне, непременно их побеждая, получая в качестве добычи стадо газелей, которых она съедала одним махом. В качестве газелей выступали шарики кошачьего корма, которые она гоняла по полу, а в качестве львов – стены, игрушки, а подчистую руки и ноги хозяев и гостей дома.

Глава 3

Чарльз встретил Алисию утром, в ее выходной день. Они прогулялись по главной пешеходной улице города, украшенной пальмами и цветами. Было жарко, Алисия, красивая и высокая блондинка, лет двадцати, была одета в облегающий грудь топик и юбку средней длины, без колготок, которые были бы невозможны в этом жарком и влажном климате. Проходящие мимо мужчины жадно смотрели на нее, но она не смотрела на них. Чарльза злило это похотливое внимание, он чувствовал себя на арене цирка, но старался не показывать вида и концентрироваться на самой Алисии. Они дошли до моря, на набережной было построено много домов под старину, которым не было и пяти лет, однако, они создавали приятный антураж, как если бы мы были в старой южной Европе, где-то на Сицилии. В такой атмосфере хотелось пить вино. Легкое южное вино, родом из Италии, сделанное из Треббьяно или с французского южного берега, сделанное из Совиньон Блана. У берега был ресторан, цены там были завышены из-за близкого соседства с морем. Они взяли мидий в сливочно-чесночном соусе и вино. Они ели и пили, сидя на морской набережной, глядя вдаль, на бескрайние синие волны волнующегося моря, а жаркое южное солнце пекло их кожу, прибавляя эффекта от выпитого вина.

– Мидии превосходны, – говорил Чарльз. – Но знаешь, я готовлю их дома ненамного хуже.

– Охотно верю, – отвечала Алисия.

– А вино у меня дома и того лучше.

– Давай сравним? – Алисия хитро прищурила свои густо накрашенные подводкой и тушью глаза.

Быстро и просто, они вернулись пешком в квартиру Чарльза, находящуюся в центре. Закрыв за собой дверь, они припали друг к другу в объятиях, даруя взаимные поцелуи. Он сорвал с нее одежду и повалил на кровать. Спустя полчаса он уже стоял за кухонным столом и мастерил средиземноморский салат. Айсберг, руккола, брынза, черри, немного пармезана и полить все сверху бальзамическим соусом из итальянской Модены… Чарльз вонзил штопор, провернул несколько раз и вырвал кусок пробкового дерева из горлышка бутылки легкого итальянского вина. Они легли в кровать, накрылись тонкой простыней, покрытые потом от летней южной жары и стали вкушать изысканный салат и прекрасное вино.

– Мне не нужно ничего больше… – сказала опьяневшая Алисия. – Это все, что мне надо. Вино, салат, ты…

– Но ты забыла одну деталь в этом уравнении… – ответил ей Чарльз. – Дженни сейчас на работе, чтобы мы могли все это вкушать.

– Пусть работает… Если она не способна на большее… – весело сказала Алисия, отпивая из бокала превосходное вино.

– Ты не права… – Чарльз стал серьезнее, как будто это его задело – Ты пьешь и ешь то, на что заработала она. Ты считаешь творчеством свои картины или мои книги? Но они не приносят так много салата и вина, как ее рисунки на красивых идеально выточенных ногтях. А как мы стали бы писать без вина?

– Извини, – Алисии стало не по себе и она резко протрезвела. – Ты прав. Это не менее важно. И это тоже творчество.

– По крайней мере, мастерство, – ответил Чарльз. – И научиться этому сложнее.

– Ну тут уж уволь! – воскликнула Алисия обиженно. – Сравнивать маникюр и картины!

– Твой талант дан тебе с рождения, а уметь что-либо делать – это мастерство. Этому надо учиться. Чтобы научиться делать что-то хорошо тоже нужен талант.

– Мне кажется, вы слишком близки с твоей сестрой. Почему вы живете вместе?

– В нашем городе многие живут вместе, здесь очень дорогое жилье.

– Это правда, но все же… Не лучше ли было бы разъехаться?

– Мне принадлежит эта квартира. У нее есть бизнес, с которым я ей помогаю. Нам так удобно. В чем проблема? Она живет у меня, я помогаю ей и пользуюсь частью ее дохода.

– А если я захочу жить с тобой?

– Это преждевременно… впрочем, все возможно… – ответил Чарльз неуверенно. Ему явно не хотелось об этом говорить. Они допили бутылку вина и вскрыли новую. Зазвенел дверной звонок. Оба, полураздетые, быстро натянули на себя минимально приличное количество одежды, и Чарльз открыл дверь. В квартиру вошла Дженни.

– Дженни, я думал ты будешь позже…

– Отменилась клиентка, – Дженни невозмутимо прошла внутрь и стала разбирать сумки. – Привет, Алисия!

– Привет, Дженни, – Алисия, немного смущенная, прикрыла простыней себя, одетой в нижнее белье.

– Я купила нам пиццу! – Дженни достала горячую и сочную пиццу из пакета и поставила на диван, где лежала полуголая Алисия.

– Здорово! – Алисия искренне обрадовалась пицце, брат с сестрой легли по обе ее стороны, и стали поглощать пиццу и пить вино за компанию.

– Давайте сыграем в карты! – неожиданно подорвалась повеселевшая от вкусной еды и выпивки Дженни.

– Я не очень умею играть… – ответил Чарльз.

– Зато я отлично умею! – воскликнула сильно пьяная Алисия.

Дженни достала карты и разложила между ними на диване.

– Будем играть в «Блэкджек»! – продекламировала она. – На раздевание!

Чарльз, плохо играющий в карты, запротестовал, но в конце концов девушки его уговорили, предложив ему и Алисии немного одеться. Предсказуемо, он стал проигрывать первым. Его скудная одежда полетела на пол, но Дженни, одетая лучше всех, играла не лучше него. Когда брат снял свои трусы, сестре пришлось раздеться до нижнего белья.

– 21! – крикнула Дженни, играющая раунд против Алисии.

Алисия почувствовала себя неловко, но делать было нечего… Ей пришлось снять лифчик и кинуть его на пол. Дженни оценивающе посмотрела на ее грудь и тронула ее пальцем, что вогнало Алисию в краску.

Чарльз опять проиграл.

– Что будем с ним делать? – спросила его сестра и подруга Алисии.

– Пусть помашет им перед окном!

– Согласна!

Девочки смеялись, а Чарльзу пришлось встать голым перед окном, которое выходило прямиком в окна соседнего дома, и помахать свои местом, так привлекшим Алисию в их компанию.

– 21! – воскликнула Алисия. И Дженни сняла свой бюстгальтер. Алисия с интересом рассматривала небольшую, но аккуратную грудь Дженни.

– Что пялитесь? Играем или как? – крикнул Чарльз, отпивая еще больше вина из горла.

– Играем! – ответила Дженни.

Следующие 2 раунда раздели до гола обеих девушек, заставив все их нижнее белье валяться на полу квартиры. Наконец, снова проиграл Чарльз.

– И что мне теперь делать? Мы все уже голые.

Алисии казалось, что Чарльз крайне смущен тем фактом, что ему приходится сидеть вблизи его голой сестры.

– Выйди за дверь и потряси своим петушком! – смеялась Дженни.

– Ты что? – смутился Чарльз.

– Давай! – потребовала веселая Алисия.

Чарльз был уже пьян и ему было все равно. Он вышел в пустой коридор и потряс своими причиндалами. Вернувшись в квартиру, он застал Алисию и Дженни вместе.

Глава 4

Алисия лежала на расстеленном диване, не веря в свое счастье. Два прекрасных красивых человека лежали рядом. Она любила обоих. Точнее, любила она Чарльза. Но Дженни была не менее прекрасна. Даже более. Красота мужского тела не могла идти ни в какое сравнение с красотой тела женского. Изящные формы, изгибы, множество чувственных вожделенных мест… Мужское тело рядом с этим лишь сук, в сравнении с божественными кронами раскинувшегося на всю поляну величественного дуба, со всеми его набухшими почками и дуплами. Возможно ли такое? Получить все одновременно? Нежный красивый цветок и твердый гладкий тисовый кол, сочетающие в себе прекрасный английский сад, расстилающийся за богатым замком благородного герцога, одаряющего тебя прекрасным вином и вкуснейшими изысканными яствами? Алисии такое было впервой. Она не привыкла ни к изысканным яствам, ни к сочетанию цветов и колов. Она жила обычную заурядную жизнь, без фантасмагорических книжных образов. Ее жизнь была проста. Работа, кофейня, книги, картины. Так она думала. А теперь… теперь она чувствовала себя героиней романа… Теперь она жила, теперь ее жизнь была настоящей, ибо не была заурядной жизнью баристы в дешевой кофейне. Теперь она была кто-то. Она была художник и ее живопись не жила в картине, она жила в ее жизни. Ее живописью были красивые формы двух тел – мужского и женского. Она встала и начала писать. Свернутый трубочкой холст и краски всегда были в ее вместительной сумке. Она писала, и писала… Ей не хватало места на холсте, но она закончила. Брат и сестра проснулись.

– Что это? – спросил ее Чарльз.

– Я написала вас.

Чарльз взглянул на картину и смутился. На ней лежали обнаженными он с сестрой на диване, написанные мазками, конечно же, не четко, но узнаваемо.

– Как будто любовники, – сказал он грубо.

– Так и должно быть, – ответила Алисия. – Кого можно любить более, чем родную сестру? Любовь – есть любовь. В этом смысл картины. Долой стеснение!

– Долой, – ответила, только что проснувшаяся Дженни. – Ты права, Алисия. Нам нечего стыдиться.

Брат и сестра оделись, смущенно взглянув друг на друга.

– Уже поздно. Ты хочешь остаться на ночь? – спросила Алисию Дженни.

– Да, уже поздно. Пожалуй, это было бы разумно.

– Тогда возьми мою пижаму.

Алисия оделась в розовую пижаму с единорогами и котиками, разложившись под одеялом вместе с Дженни и Чарльзом, который включил какой-то фильм. Они грызли чипсы и продолжали пить вино, наслаждаясь фильмом и общением друг с другом, комментируя все происходящее на экране, отстраняясь в их собственные размышления и переживания. Сусси лежала на ногах Дженни, которая пыталась не двигаться, чтобы ее не потревожить, всячески огрызаясь на других, если они посмеют шатать диван, что не нравилось Сусси, которая недовольно поднимала голову и неодобрительно смотрела на тех, кто посмел тревожить ее комфорт. Дженни подкладывала под кошку подушку, ласково уговаривая ее полежать и нежно убеждая, что здесь очень удобно и ей крайне понравится провести время на этом месте.

Эту ночь Алисия спала с Дженни, объясняя это тем, что они обе достаточно маленькие, чтобы спать на одной кровати. Чарльзу пришлось спать в одиночестве. Утром они пошли в душ по очереди, Чарльз готовил завтрак, жаря яичницу с хлебом, перцем и кетчупом.

– Фу, кетчуп, – сказала недовольно Дженни. – Ты же знаешь, что я не люблю кетчуп…

– Но это очень вкусная яичница… – просительно возопил Чарльз. – Хотя бы попробуй…

– Нет, я лучше съем хлопья с сахаром…

Алисия, однако, съела яичницу и была крайне довольна.

– Куда мы сегодня пойдем?

– Лично я на работу, – ответила Дженни.

– А мы с тобой пойдем в кафе, – осчастливил Алисию Чарльз.

– Не дорого ли ходить все время в кафе? – спросила Дженни Чарльза с вызовом.

– Что ты только о деньгах, да о деньгах? Как будто нет других дел.

– Ну, у кого как… – ответила Дженни.

Чарльз и Алисия гуляли по набережной, поедая устрицы и крем-брюле.

– Я была не справедлива к Дженни, – сказала Алисия.

– Чем же?

– Она работает, чтобы мы ели эти устрицы и десерты. Пусть я не считаю ее таким талантом, как мы. Но ты творишь благодаря ей.

– Хочешь сказать, она Гертруда Стайн? Старая некрасивая любительница женщин, вдохновляющая мировых гениев, редактирующая их «холсты», не имеющая собственного таланта?

– Ты правда думаешь, что Гертруда Стайн не имела своего таланта? У нее был талант, но иной. А Дженни… Она не старая и не некрасивая… Она вдохновляет, но своей красотой, у нее есть свой талант, как и у Стайн он был. Свой, не чей-то иной.

– Я не хотел сказать про сестру что-то дурное… Она красива и ее таланты неоспоримы. Может быть, даже сильнее наших… Просто они не так на виду, их не так ценят…

– А ценители кто?

– Критики…

– Толпа недооцененных «гениев», которые решают, что гениально, а что нет? Грош цена их оценке. Они сами не знают, что имеет ценность. Они все меряют долларами и лайками, а не интеллектуальным или творческим содержанием. Ровный френч для них ценнее, чем абстрактный дизайн на гребанном ногте. А картина для них вообще ничто, если за нее не отвалит миллион какой-то пьяный богатый псих на выставке. Потому им там и разливают бесплатное шампанское.

– Мы для них вообще ничто.

– А искусство ногтей и подавно. Представь, сколько есть творческих людей, делающих жалкие жизни критиков не такими жалкими. И все мы для них ничто, пока не заработаем свой миллион долларов.

– А без денег искусство ничего не стоит?

– Без денег оно часто стоит очень много, но не сейчас. Искусство не имеет ничего общего с долларами. Просто оценивается ими, как и всё. Но, если творожный сырок, оценивается в свой срок годности, то искусство срока годности не имеет. Оно может стоить два цента сейчас и миллиард спустя пять лет.

– Искусство – как вино, главное, чтобы оно не было выпито преждевременно.

– О, мое искусство не будет выпито преждевременно, – ответила Алисия. – Меня больше волнует, чтобы оно не прокисло в подвалах какого-то экстравагантного коллекционера, непонятого никем.

– Я никто? – спросил Чарльз.

– Что ты! – не поняла, о чем он Алисия.

– Тогда никем оно не будет непонято. Я его уже понял. И хочу видеть еще.

Они сели в такси и уехали к ней домой. Район ее совсем не был курортным. Обычные многоквартирные дома, простые подъезды. В ее квартире царило уныние, хотя балкон открывал вид на горы и поля сельскохозяйственных угодий, таких зеленых и родных. Родных не потому, что они были знакомы Чарльзу, отнюдь. А потому, что они были близки каждому человеку, родом из нашего вида, с гор Эфиопии. Зеленые горы, виноградники, поля, реки…

– Арчи! – Алисия прикрикнула на своего маленького пса, размером с кошку. – Фу!

Пес подбежал к Чарльзу, стал его вынюхивать и лизать ботинки. Чарльз с умилением взял на руки Арчи, поцеловав его во влажный шершавый язык. Квартира не была очень чистой или красивой, но Чарльз уложил свою девушку на ее девственную постель и остаток дня они провели под одеялом.