Текст книги "Ускользающая почва реальности"

Действие второе

Два брата и сельский доктор Пивз, присоединившийся к ним в саду.

Пивз. Смотрю я на вас и вижу гиперемию кожи. Не слишком ли много времени вы проводите на солнце?

Вилли. Куда уж меньше? И так всегда в тени посредственностей, которые делают книги, которые вы читаете, из деревьев, которые мы сажаем и рубим.

Билли. Не переживайте, док. Мы просто объелись клубники и обнюхались цветов.

Пивз (показывая на искусственные розы). Вот этих самых цветов?

Билли. Этих самых.

Пивз. Но искусственные растения не вызывают аллергии!

Вилли. Искусство – есть искусство. Порой, оно вызывает самую настоящую аллергию, были бы ценители. Кому судить, что искусственно, а что нет? Каждый выбирает это для себя сам.

Пивз. Но все же! Есть конкретные исследования, говорящие, что ваши пластиковые цветы гипоаллергенны.

Вилли. Если они так искусственны, но почему в них столько кальция?

Пивз. Откуда же в них кальций?

Вилли. Оттуда, что они белые.

Пивз. Не понимаю вас. Однако, думаю, что ваша гиперемия кожи вызвана либо солнцем, либо клубникой.

Билли. У нас нет ни солнца, ни клубники.

Пивз (глядя на палящее солнце в саду). Но вы сами только что сказали, что объелись клубники.

Билли. Какая разница что это? Клубника или древесная кора, если все это мясо?

Вилли. Верно, если мы это едим, то это мясо. Ведь мы плотоядные.

Пивз. Мы всеядны.

Вилли. И мы употребляем кровь в пищу?

Пивз. Ее нет.

Вилли. Значит уже не всеядны. Хотя могли бы. Кровь – это тоже мясо, как мы недавно установили. Просто вам это еще неизвестно. А сок и плоть клубники – тем паче мясо. Просто мы воспринимаем мясом лишь то, что является плотью животных, похожих на нас.

Пивз. Действительно… есть исследования, говорящие о том, что растения издают крик, не слышимый нами, но слышимый многими животными, когда мы их срезаем или топчем…

Вилли. Именно. Мы не считаем их животными и едим без зазрения совести, ведь их форма жизни слишком непохожа на нашу. Так же мы делаем с осьминогами, которые слишком не похожи на нас, но по интеллекту не уступают собаке и даже ближе к шимпанзе.

Пивз. Не хотите ли вы сказать, что нам нужно перестать есть и умереть с голоду?

Билли. Ох, я не вынесу голода. Тогда я съем другого человека… А у него ведь будет мозг, в отличие от меня…

Вилли. Это вернет тебя, братец, к твоим ночным высасываниям костного мозга. Однако, нет, док, я простой деревенский парень и я не считаю, что нам следует умереть с голоду. Наоборот! Нам следует жить так, как следует жить нашему виду, как заповедано нам матерью-природой. И не важно, обезьяна это или клубника – нам нужно есть все, что мы можем переварить.

Пивз. Но не кровь?

Вилли. Почему нет? Если мы начнем есть кровь, то может она нам и понравится. Это лишь сок, но не клубники.

Пивз. На самом деле, это даже полезнее, ибо кровь наполнена железом.

Билли. Вот почему она такая невкусная! Воняет, как серп или молот.

Вилли. Я смотрю, ты, брат, уже пробовал ее на вкус?

Билли. Только для равноправия меньшинств, вроде крови быка, и большинств, вроде сока клубники.

Вилли. Нет такого слова, как «большинств». Впрочем, твое стремление к равноправию похвально и заслуживает одобрения политически мотивированных крестьян, как я.

Билли. Мне больше по вкусу кровь клубники, так как она мне привычнее.

Вилли. Это все от консерватизма, впитанного с молоком матери. Ты к этому более привык. К тому же, те, кому нравится запах серпа и молота – те и кровь пустить всегда рады. Они все красное любят.

Билли. А помнишь, как мать в детстве готовила нам коктейль из клубники, молока и сахара?

Вилли. Как не помнить? Молоко и сахар белые, значит полно кальция. Клубника – это мясо. Шикарный коктейль. Мать знала толк в медицине. А еще там плавали жучки с клубники, тоже мясо. Полный балдеж! А все же, кровь делает нас стальными!

Пивз. Как сколопендр, хрен их раздавишь! И древние делали свои щиты и доспехи из стали. И мазали лицо кровью своих жертв.

Вилли. И ели их сердца и их мозг. При его наличии.

Пивз. Сейчас африканские племена все еще едят сердца и мозги львов и своих врагов, сильных воинов, чтобы впитать их силу в себя.

Вилли. И нам бы следовало. Но мозги нынче в дефиците. Даже среди людей. Особенно, среди сильных.

Пивз. В наше время значение силы изменилось. Теперь сила не в мышцах, а в уме. Поэтому так полезно впитывать в себя плоды ума сильных мира сего. Но делаем мы это через книги, не через мясо.

Вилли. Книги тоже мясо, ведь сделаны из бумаги. Вы слышали про хамелеонов, док?

Пивз. Конечно.

Вилли. Они маскируются под что угодно и это отличная стратегия выживания.

Пивз. Несомненно.

Вилли. Вот и «сильные мира сего» часто пишут свои труды, маскируясь под умных, чтобы их «мясо» купили слабые мира сего. Но это плоды не их, это плоды лишь только древесины.

Билли. Разве древесина – это не мясо?

Вилли. Конечно, мясо.

Билли. Тогда они не так и обманывают своих потребителей.

Вилли. Не так и обманывают, верно. Не будем об этом.

Пивз. Я заметил, что у вас железный фиолетовый забор.

Билли. Именно так.

Пивз. Довольно экстравагантно. Говорят, это цвет шизофреников.

Вилли. Не экстравагантнее других. Через металл хотя бы не пройдут непрошенные гости.

Пивз. А кто же захочет к вам пройти?

Билли. О, бывают всякие. Бездомные, наркоманы… – кто только ни пытается.

Пивз. А чего же им у вас здесь желать? Картошки, да огурцов?

Билли. А почему бы и нет? Огурцы пупырчатые, как и клубника. Порой, не менее сладкие, даже более. Их приятно гладить, когда ты под кайфом. А женщине, да и некоторым мужчинам, они могут доставить даже большее удовольствие.

Вилли. А картошка? Не хлеб ли это вырастающий из земли?

Пивз. Пожалуй, что так. Но на хлеб, по мне, можно положить куда больше всего интересного.

Вилли. Может и так, но откуда оно у бездомных и наркоманов? Картошку можно пожарить, потушить, запечь… и ничего, кроме соли, не потребуется…

Пивз. Хлеб тоже нужно испечь.

Вилли. Тем более картошка – это хлеб, растущий из земли. Пшеницу нужно собрать, перемолоть, смешать с солью, сахаром, дрожжами, замесить – а уже потом класть в печку. Картошка – это готовое тесто. Его можно даже грызть сырым.

Пивз. Не думал об этом так. Если бы готовое тесто для хлеба росло из земли – может я бы и сам его воровал по ночам с крестьянских хозяйств. Врачам, знаете ли, платят не так много… А хороший свежий хлеб – вещь не такая и простая.

Вилли. Вы поняли, док? Мы, крестьяне, сами люди не такие и простые, раз выращиваем это тесто из самой земли, да еще пшеницу, из которой делаем хлеб.

Билли. Брат, но ведь соль, сахар и дрожжи мы покупаем?

Вилли (раздраженно). Да, покупаем. Соль добывают шахтеры, сахар те, кто рубит тростник, дрожжи выращивают вообще хрен знает кто… Но все они едят хлеб, который делаем мы! Я и ты! И без нашей пшеницы грош цена всем их солям, сахарам и дрожжам!

Билли. Выходит, все они работают на нас, чтобы мы их кормили, и они не умерли с голоду?

Вилли. Выходит, что так, братец!

Билли. Но и мы без них не сделали бы хлеба!

Вилли. И мы без них тоже.

Билли. Выходит, что и они не дают умереть нам с голоду?

Вилли. Все в мире взаимосвязано. Без личинки, которую может съесть паук, не вырастет муха. А муха утолит паучье чувство голода куда лучше, чем личинка. Поэтому мы и растим поросят в свиней, а телят в быков. Корова даст молоко, а бык много мяса. Паук ест то, что попалось, он не растит свою жертву, как муравей растит тлю. Поэтому коллективные формы жизни лучше выживают. Мы тоже растим то, что пригодится нам больше в будущем – эта дальновидность и есть интеллект.

Билли. Получается, что интеллект бывает только коллективный, объединенный множеством особей?

Вилли. Ты слишком много берешь на себя для человека, не прочитавшего ни одной книги. Хочешь сказать, что мой мозг ничего не значит без мозгов других людей?

Пивз. Но это так и есть, кто мы без всех тех мыслей, что мы прочитали из голов иных?

Вилли. Я думаю своими мозгами. И муравей сдохнет гораздо быстрее паука. Поставь их рядом и муравей точно проиграет.

Билли. Опять ты противоречишь самому себе, брат.

Вилли. Это и есть интеллект. С кем еще спорить умному человеку, если не самому с собой? Я часто бываю не прав, но я всегда могу себя переспорить. При любом исходе я оказываюсь победителем. Так я и понимаю, что я умнее всех.

Пивз. Интересный метод.

Билли. Как ты умен, брат. Мне до тебя, как до луны! Но что ты скажешь на то, что иногда дети залезают в наш сад, через забор, чтобы полакомиться сливой? Они не бездомные и не наркоманы, но им хочется вкусить сладкие плоды наших деревьев.

Вилли. Дети всеядны. Они вторгаются в чужое пространство, не чувствуя взрослых рамок частной собственности. Этим капиталистическим полезным истинам их еще не научила современная жизнь. Нужно обладать чем-то, чтобы понимать какую ценность и интимную, ничем не опороченную девственную сакральность, имеет частная собственность, принадлежащая лишь тебе, ни в коем случае не кому-либо иному, как жена в парандже для благоверного мусульманина. И мы часто идем у них на поводу, позволяя им вторгаться в нашу собственность ради нескольких ягод или фруктов, думая, что они лишь дети, и пусть они насладятся чем-то, пока могут, пока им это дарует хоть какую-то радость в жизни. Но это ошибка. Им лучше было бы сразу понять, как устроена жизнь. И что никто не даст им что-то за просто так. Нам кажется, что эти милые маленькие девочки достаточно прекрасны, чтобы дать им фрукты за ничто. Но пройдет пару лет и они вырастут. И тогда мы все так же захотим им дать что-то за ничто, надеясь получить что-либо взамен. А когда они нам это не дадут… Что ж… Кто-то из нас уйдет грустный домой, а кто-то рассвирепеет и потребует от них то, что они и не думали дать вам, привыкшие к бесплатным плодам с ваших деревьев, получаемые ими лишь милой улыбкой и горящим детским взглядом.

Пивз. О, как тонка грань меж детским женским взглядом и, казалось бы, подающем надежды и намекающим взглядом чуть выросшей юной красотки.

Вилли. Нам это не разобрать, а тем не менее, для них это два совершенно разных взгляда. Один из которых мы воспринимаем как следует, а другой, чаще всего не так, как они его изъявляют, по своей, еще детской, наивности.

Билли. Тогда может и одинокий паук умнее, чем твой коллективистский муравей?

Вилли. Паук умнее хотя бы тем, что он съест муравья. Но одинокий индивидуалистичный человек никогда не победит целое человечество. Можно быть каким угодно умным и сильным пауком, но ты никогда не сделаешь ничего против множества муравьев, думающих одинаково.

Билли. Я вижу гусениц, которые сползают тонкими нитями с полотка.

Вилли. А я вижу собаку, которая пьет из лужи.

Билли. А почему она не пьет из миски?

Вилли. Миски для слабаков. Настоящий зверь пьет с импровизированного водопоя.

Билли. А что, если там грязно?

Вилли. Не важно. Это выбор, который они приняли сами. Не фальшивка, которую им подставили люди, желающие насладиться их мясом.

Пивз. Разве мы едим мясо собак, как корейцы?

Вилли. Нет. Но мы используем их тела для наших нужд, это тоже самое.

Пивз. Разве они не согласны на это?

Вилли. Как и коровы согласны питать нас молоком, а потом своим мясом. Они просто привыкли.

Билли. Как свиньи готовы есть, чтобы потом послужить нам пищей.

Вилли. Как люди питают своим молоком целое общество, чтобы потом дожить до пенсии – времени, когда они получат скудное зерно от него, составляющее малый процент от того молока, которым они его питали всю жизнь. Они те же коровы.

Билли. Только наше мясо не едят. Мы как мухи. Нами питаются, но не едят наше мясо. Только пьют нашу кровь. Но мы это не замечаем.

Вилли. Да, кровь имеет те же полезные вещества, что и молоко. Разница лишь в методе добычи этого эликсира.

Пивз. Как врач, могу лишь заключить, что такая польза благоприятственна для общего развития.

Действие третье

Тот же сад, сидят Билли, Вилли, Пивз. К ним присоединяется старый полковник в отставке Гольц. Билли и Вилли рвут какую-то книгу, засовывают в рот листы бумаги и жуют их.

Гольц. Что это вы делаете?

Билли. Едим мясо.

Вилли. Впитываем в себя плоды человеческих умов.

Пивз. Как древние дикари…

Вилли. Только гораздо продвинутее. Хотите, полковник?

Гольц. Нет, благодарю. Что-то я не вижу здесь никакого мяса, про которое вы говорите.

Билли. А это вы еще не узнали, что бумага – тоже мясо, раз сделана из древесины.

Гольц. Никак не возьму в толк, но ладно, дайте кусочек.

Гольц берет кусок бумаги, жует и с отвращением выплевывает.

Гольц. Нет уж, увольте от такого «мяса».

Вилли. Это вы от армейского консерватизма.

Гольц. Не так-то мы в армии и консервативны, как всем представляется. Но мясо для нас святое! Мы же своего рода охотники. Только на людей.

Вилли. Значит вам тем более полагается впитать в себя ум противника. Но бумага куда вкуснее мозгов, поверьте мне.

Пивз. И совершенно отсутствуют трансжиры.

Гольц. Настоящие мужчины любят класть себе в рот твердые мясные колбаски, а не эти ваши полезные сои с тофу. Это возвращает нашу детскую бисексуальность, подавленную большинством из нас лет эдак в тринадцать.

Пивз. Очень похоже на Фрейда.

Гольц (оборачиваясь и глядя по сторонам). Где?

Пивз (под нос). Не важно.

Билли и Вилли грызут деревянные стулья.

Гольц (недоуменно). А что это вы грызете стул, но не грызете, скажем, камни, разбросанные вокруг?

Пивз. Как врач, настоятельно не рекомендую грызть камни. Вред для зубов неоспорим.

Гольц. А стулья можно?

Пивз. Учитывая, что это органика… Возможно. Тем более, что мы тут установили, что это тоже мясо.

Гольц. И то верно. Помнится мне, на войне бывали случаи тяжелого голода и люди тогда ели кору деревьев.

Вилли. Вот видите! Еще одно доказательство правоты моей теории. Просто древесина – не такое вкусное мясо, как свинина и говядина. Вот и едят его в последнюю очередь.

Билли (обсасывая ножку стула). По мне, очень даже и не дурно!

Вилли. Ты вообще готов жрать что угодно. Ты не в счет. Доктор, скажите, а камни – это разве не органика?

Пивз (задумчиво). Сложный вопрос. С одной стороны, они тоже продукт природы. С другой стороны, не уверен, что мы в состоянии их переварить.

Вилли. Ну, переварить мы многое не можем. Например, мысль, что все мы когда-то умрем. Однако, смерть от этого не перестает быть естественной и едим мы всегда именно трупы животных, которых перевариваем как нельзя лучше.

Билли. Звучит разумно. Значит и камни органика и мы можем их переварить, просто не хотим.

Вилли. По каким-то неведомым нам причинам. Может мы их боимся, как смерти?

Билли. А чего тут бояться? Камни есть камни. Они совсем не страшные. Вот бык – другое дело. Но его то мы едим с удовольствием.

Вилли. Но не живьем! Кажется, начинаю понимать. Мы не едим камни лишь потому, что не можем их убить!

Пивз. Гениально!

Билли. Зато камни всегда могут убить нас.

Вилли. Но лишь в чьей-то руке.

Пивз. Не только, бывают и горные лавины.

Гольц. Знаете, раньше люди кидались друг в друга камнями, чтобы нанести вред противнику. А сейчас мы используем гранаты. Гранаты – те же камни, только они взрываются и разлетаются на осколки.

Вилли. Выходит, что граната – это усовершенствованный человеческим гением камень, как зажигалка – усовершенствованная человеческим гением молния?

Билли. Что-то мы все только взрывающееся, да поджигающее совершенствуем.

Гольц. А зачем нам другое?

Вилли. Не слушайте брата, он у меня глуповат. Ты, брат, вот клубнику давеча ел. А она, по-твоему, сама по себе появилась? Земляника дикая – она вот да. А клубнику тоже люди придумали.

Билли. Значит бумага из книг – это как клубника, а кора на дереве – как земляника?

Вилли. Конечно.

Билли. Тогда лучше бы мы ели бумагу!

Вилли. Это дело вкуса.

Пивз. Лучше бы вы не ели ни бумагу, ни кору…

Вилли. Просто вы, док, не гурман. Едите курицу, а мясо страуса уже бы забраковали. А тем временем, мясо – есть мясо.

Гольц. Да, мясо в любом виде хорошо! А все же лучше всего колбаски!

Билли. Мне больше по вкусу округлые формы, чем продолговатые.

Гольц. Медальоны из говядины?

Билли. Не только.

Гольц. Медали лучше, чем шпаги и винтовки. А все же тянет и к тем, и к другим.

Билли (мечтательно). Перед сном закрываю глаза и вижу: шары, пузыри, внутри пузыря дом, скорее замок с треугольными крышами и башнями, над ним радуга. А пузырь круглый и летает над холмами и долинами у морского берега. А потом я лечу вверх и вижу, что все это на шаре – круглой планете. А вокруг все такое круглое. И звезды, и другие планеты, и спутники их. И ведь попади что в космос – так и выходит, что со временем оно круглое становится. И даже на Земле вода камни закругляет. Выходит, что все в мире делается круглым само собой.

Вилли. Как твой живот с годами.

Билли. Да, даже живот и все наши фигуры. Со временем все округляется. И если в мире все с годами становится неминуемо круглым, то и сама наша Вселенная круглая и Бог тоже шар.

Гольц. Физкультура избавила бы вас от круглого живота.

Билли. В том и дело, что чтобы сделать что-либо не круглым нужно много стараться. А само собой все становится круглым. Так устроен мир. Мы все закругляемся. А закругляться – означает еще и заканчивать. Поэтому все в мире временно, всему приходит конец. Значит все закругляется не только в пространстве, но и во времени. Все приходит к круглой форме. Но у круга нет конца. И когда что-то закругляется, это значит, что начинается лишь новый оборот по кругу.

Пивз. Есть такая индийская теория. Колесо Сансары называется.

Билли. Я с теориями совсем не знаком. Но чувствую, что дело говорили эти индийцы. Хоть и не знаю какое именно дело.

Гольц. А все же поклонялись люди всегда фаллическим символам.

Билли. Может, как мысли, что мы способны быть сильнее Вселенной?

Пивз. На самом деле, до этого мы поклонялись округлому – богиням-матерям, круглым, толстым, с кучей округлых грудей, как у свиней.

Вилли. Вот свиньи и священные животные у древних.

Пивз. У индусов коровы.

Вилли. У них много сосков и одна огромная грудь – это тоже самое.

Гольц. Выходит, что и фаллос не все могут сделать таким продолговатым, как им того бы хотелось. Это целая борьба со Вселенной.

Пивз. И непременно психологическая! Без психологии его не удлинить. Эрекция – победа человеческого интеллекта над Вселенной и Богом! Теперь я, как врач, это точно установил.

Вилли. Вот Бог и пытается всем навязать воздержание и стыд от похоти.

Гольц. И стыд от длинных предметов во рту!

Пивз. Ну, это уже ваши личные тараканы настоящего мужчины, полковник.

Билли. Мне кажется, я совсем не про это говорил…

Гольц. Но вы сами говорили про башни в шаре…

Билли. В моих видениях перед сном важны и башни, и пузыри… А, впрочем, ничто это не важно. Это лишь образы, порождаемые мне перед тем, как я усну.

Вилли. «Порождаемые», «образы» … начитался моих книг? Ну, говори!

Билли. Листал пару из них. Но ничего не понял. Только образы какие-то появились.

Гольц. Я вам скажу, о чем я думаю перед сном. Окоп, землянка, рою себе бункер. И как вырою, так представляю, как я там лежу, как все устроил. Банки с консервами, куда прорыл вентиляцию, какую стальную дверь поставил на вход, как замаскировал эту дверь, чтобы никто не смог ее найти. И так уютно, так спокойно становится, что засыпаю, представляя вокруг себя артиллерийские снаряды, разрывающие землю и никакой угрозы для меня не представляющие, пока я в своем уютном бункере.

Пивз. Оригинально.

Вилли. А я вас понимаю. Всегда спокойнее тогда, когда ты сам в безопасности, а все остальные в жопе. Ведь если в безопасности все, то чем ты от них отличаешься? А если ничем, то кто ты тогда такой? Что в тебе особенного, что от тебя самого?

Билли. А так ли важно быть особенным, как паук, если мы выживем вернее, будь мы как муравей, с коллективным мозгом, превышающим индивидуальный, как ты сам давеча говорил?

Вилли. Во-первых, то, что я говорил, было уже давно, час эдак назад. И как любой умный человек, я уже давно мог изменить свою точку зрения. Во-вторых, действительно, коллективный ум сильнее. И, если ты муравей, идущий в толпе других муравьев, то то, что тебя раздавят – менее вероятно, ведь вокруг слишком много других целей для чьей-то ноги. Статистика! Королева всех наук! И под бомбежками лучше быть в огромном городе, чем в маленькой деревне, на которую совершает налет тот же размер авиакрыла. Но все же каждый муравей хочет считать себя пауком. Ведь тогда он будет чувствовать себя выше, пусть и глупее, и слабее, чем среди своей муравьиной стаи. Зато он сам будет чего-то стоить.

Билли. Значит, всем нам лучше быть муравьем, который мнит себя пауком?

Вилли. Не только лучше, а только так и устроено наше общество!

Гольц. Да-да. Мы, в армии, расходуем солдат как материал, но перед боем внушаем каждому, что именно он ответственен за победу или проигрыш.

Вилли. Только так мы и выживем. Пусть каждый мнит себя пауком, будучи муравьем. Тогда это и для муравейника полезно, и никому не обидно. В действительности, думаю, что у самих муравьев именно так и заведено.

Пивз. Разумно.

Билли (глядя вверх). А все же небо такое синее… А облака в нем белые…

Пивз. Облака – всего лишь газы.

Билли. Когда я всматриваюсь в небо, мне кажется, что я вижу синюю пелену, как пленка на колбасе. Вроде как вижу вдаль, а сам упираюсь взглядом в какую-то стену. Знаю же, что за синевой черный космос. И днем он такой же черный, как и ночью. А сам вижу синюю пленку, кто бы мог ее наклеить? Может они думали, что ночью мы спим и не увидим, что на самом деле небо не синее?

Вилли. Вполне может быть. Но не учли, что ночью мы не всегда спим.

Билли. Может нам потому и запрещают половые сношения, чтобы заставить ночью нас спать? А то мы смотрим в окно и видим черноту космоса. А она не для нас. Нам надо думать, что небо синее и радостное. А черноту видеть не надо. Это просто пленка в темноте не видна. Вот нас и увещевают, что работать – дело благое. Когда в поле сильно умотаешься, то и спишь потом всю ночь напролет.

Вилли. Нет там никакой пленки. Все это газы.

Билли. А как будто все-таки есть. Синяя-синяя. И кто-то ее туда наклеил. Чтобы мы не знали какое небо черное на самом деле. А значит и весь наш мир. А может только то, что за его пределами? Тогда мы в раю с синим небом, а остальное сделано не для нас. Только Земля для нас и все.

Пивз. Это мы сделаны для Земли, а не Земля для нас. Ведь мы эволюционировали здесь и приспособились к ней.

Билли. Тогда мы здорово приспособились. Раз даже пленка на небе кажется нам такой красивой.

Вилли. Тебе и убитая хата покажется родной, если ты в ней вырос. Тут много ума не надо.

Гольц. Это верно. Вот и артиллерийские снаряды успокаивают, если ты к тому привык.

Перед ними легла кошка, вернувшаяся, почуяв, что искусственными розами ее больше пичкать не намерены. Кошка начала умываться.

Вилли. Ты гляди как язык работает!

Билли. Острый, шершавый.

Вилли. А сколько шерсти захватывает!

Билли. А потом рвет ее этой шерстью.

Вилли. Да всех нас выворачивает от работы. И чем она серьезнее – тем больше выворачивает.

Билли. А все же шерсть блестит потрясающе!

Вилли. Еще бы она не блестела потрясающе, после такой проделанной работы! Думаешь, кошки стали бы себя так нализывать, если бы толку от этого не было?

Билли. Ох, братец. Вспоминаю я некоторую нашу работу… Да ты сам вспомни! Сажали мы в том году помидоры. И подвязали их, и поливали, а уж какую теплицу я им смастерил! Самому завидно, что в такой бане они живут, а не я. И что? Пожухли они, выросли у них маленькие плоды – ни о чем. Лучше б в магазине купили.

Вилли. Это потому, что человек не животное и не дурак, как мы уже с тобой сегодня установили. Если бы человек был так глуп, то тоже работал бы так усердно, как язык этой самой кошки. И тогда точно плоды бы взошли. Мы с тобой подвязали, поливали, смастерили… А сколько мы самогонки пили и забывали порой и полить, и удобрить наши томаты? Это все от чего? От большого ума! У нас он разносторонний. Нам и того хочется, и этого. А иногда и подавить его великие мысли требуется, для того и самогонка придумана. А у кошек оно что? У них лизать, да и все. Вот и получается лучше нашего.

Гольц. А все же свое, с грядки – оно лучше и вкуснее магазинного.

Вилли. Так-то оно так, да не совсем. Нам так всем кажется. А на самом деле мы просто ценим дефицит и плоды своих трудов. Если сами сделали – значит это наше, мы туда частицу себя вложили, себя есть всегда вкуснее. Больше трудов – больше удовольствия. Не потому, что вкуснее, а потому что иначе дураками себя считаем. Ну кому хочется себя дураком считать?

Гольц. Ясное дело, никому.

Вилли. Вот. А тем временем, большинство из нас дураки и есть. И чтобы это от себя скрыть, мы делаем вид, что эти кислые и мелкие ягоды и овощи – куда лучше магазинных. Потому и продолжаем растить эту гадость, тратя на удобрения и парники больше, чем стоят эти же овощи и ягоды в магазине. Чтобы себя дураками не посчитать. А как съедим – новые растим. Ибо глупо было бы прекратить растить такую благодать. Замкнутый круг выходит. Так люди и становятся крестьянами. Дураки, да и только. Но зато с чувством собственной значимости! Как муравей, думающий, что он паук.

Пивз. Но без крестьян не было бы вообще овощей.

Вилли. А некоторые из них настоящие муравьи. Трудятся за оклад на крупных хозяйствах, вот там и выращивают все магазинное по науке.

Гольц. Не принижаете ли вы сейчас самих себя?

Вилли. Отнюдь. Нас то все устраивает. У нас и огурцы, и кабачки – все лучшее и все свое. Помидоры только не уродились.

Гольц. Ну-ну.

Вилли. А еще бочка.

Гольц. Какая бочка?

Вилли. Ну бочка, в саду стоит. Там вода дождевая отстаивается.

Гольц. И что с того?

Вилли. Ну так это вы, городские, думаете – ну вода и вода. У нас такой из-под крана сколько пожелаешь. Так?

Гольц. Ну так.

Вилли. Вооооот… А там у нас комариные ветчинки!

Гольц. Что?

Вилли. Комариные ветчинки!

Гольц. Не понимаю. Что еще за ветчинки? Ветчина из свиней делается. Ну, порой из индейки, что магазинная.

Вилли. Это у вас, у городских, в магазинах. А у нас в бочке настаивается. И совершенно задаром.

Пивз. Объясните толком.

Вилли. Смотрите сами. Дождь пройдет – вода наберется в бочку, верно?

Пивз. Верно.

Вилли. А потом что там будет, когда вода отстоится?

Пивз. Чистая вода.

Вилли. Ну, чистая или не чистая – тут еще бабка надвое сказала… У нас тут рядом химкомбинат… Но дело не в этом.

Пивз. А в чем?

Вилли. В ветчине.

Гольц. Да откуда там ветчина то возьмется?

Вилли. А у вас в магазинах ветчина всегда из свинины?

Гольц. Самая дешевая из кур или индейки, если чуть дороже.

Вилли. Вот. Самая дорогая, выходит, из свинок, потом индюшки идут по цене, потом курочки. Так?

Гольц. Так.

Вилли. А у нас и далее будет по списку. То, чего у вас нет!

Гольц. Это что же?

Вилли. Бесплатная! Из комаров!

Гольц. Да разве комары съедобны?

Вилли. Все съедобно, что белок! И не только. Даже искусственные розы съедобны, ибо кальций.

Гольц. Нововведения ваши непонятны старому солдату, но послушаю.

Вилли. Ну мы значица пьем эту воду дождевую, с химкомбината слившуюся, так?

Гольц. Так.

Вилли. Братцу потом видения эти перед сном мерещатся. Химия – великая наука!

Пивз. Не спорим.

Вилли. А в воде то плавает ветчина!

Гольц. Да какая ветчина?

Вилли. Комариные ветчинки!

Билли. Это верно! Я в детстве ветчину отказывался есть, потому что гадко это выглядит – червячки эти в бочке. А потом мать сказала, что все это белок, как ее жучки в клубнике с молоком. Да и ветчину делали совсем не из этих червячков, с ее слов. А из свинок. Помнится мне, была у меня свинка одна любимая в свинарнике. Ох уж и любил я ее, имя ей дал – Жули. Поросенок она была еще совсем. Обнимался с ней, сны свои рассказывал, ох и близки мы с ней были. А потом как-то вечером, за ужином, ели мы отбивную. И мать сказала, что это наша, со свинарника. Вкусно было, хоть убей! Но Жули я с тех пор больше не видел. Старше стал – понял, что за отбивная то это была. И с тех пор решил, что лучше я ветчину из червячков буду есть, чем друзей своих губить. Гуманнее это выходит.

Пивз. Друзья, кажется, я понял, но! Вы ошибаетесь! Это называется комариные личинки, а совсем не ветчинки. Ничего общего с ветчиной это не имеет! Вы воду пьете и вместе с ней червяков, которые иначе в комаров бы превратились.

Вилли. А разница? Порося в свиней или червяки в комаров? От комаров то, пожалуй, больше вреда будет, чем от свиней. Хорошо, что не превращаются!

Пивз. Оно может и хорошо, да только не ветчина это.

Вилли. Из птиц тоже не ветчина, а, однако, так ее называют.

Билли. Да уж, какая разница из чего, раз мясо да белок?

Пивз. Так-то оно так. Белок есть белок, со строго медицинской точки зрения. Но все же и вкус, и психологический аспект…

Вилли. Нас все устраивает. Зато наше и бесплатно.

Билли. И комары реже кусают.

Вилли. Верно. Сплошные плюсы. В магазине может и ветчина вкуснее, и огурцы слаще, и помидоры крупнее. Да только денег это все стоит.

Гольц. А вы бы устроились на службу. Глядишь и деньги бы появились.

Вилли. Каждый должен заниматься своим делом. Мы крестьяне. Будем есть то, что сами вырастили. Пусть это и личинки.

Пивз. Ну тут сложный вопрос. Вырастили вы их или поймали. Может это больше похоже на охоту.

Вилли. Охоты и крестьяне не гнушаются. Но тут скорее собирательство. Как в лес за черникой.

Билли. А уж сколько там комаров!

Вилли. Больше бы ветчины в лесу кто ел – проще было бы собирать чернику!

Билли. А почему медведи, да волки ветчину не едят?

Вилли. Дурак ты, Билли. У них зубы то видел? Как им ветчинки комариные разжевать? Они матушкой-природой созданы чтобы есть больных зверей. Санитары леса! Как наш доктор.

Пивз. Не следует ли мне тогда есть больных пациентов?

Вилли. Еще как следует! Тогда и больных было бы куда меньше.

Пивз. Да и к зарплате был бы неплохой бонус.

Гольц. Только тогда к вам, док, никто больной бы не обращался. Вам их искать пришлось бы, как волку зайца.

Пивз. И то верно. Больше работы бы было. Но так всегда – больше дохода означает больше трудов!

Гольц. От этого не уйдешь. Каждая медаль дает тебе прибавку к пенсии, но за каждую медаль требуется убить больше людей.

Билли. Не далеко мы ушли от зверей.

Пивз. Ничего вы, крестьяне, не смыслите. Думаете легко писать научные работы? А тем временем они спасают жизни, а не отнимают их. Но попробуй напиши что-то стоящее, пока не выпьешь самогона или не примешь на грудь морфия.

Гольц. Тогда выходит, что вы ради денег убиваете не других, как мы. А лишь убиваете себя, вместо других?

Пивз. В этом и есть смысл врачевания. Думаете, когда мы посещаем тифозных и прокаженных, мы не рискуем заразиться?

Вилли. Прямо как мы, когда ради еды пьем из бочки с водой, попавшей туда от дождя с химзавода.