Текст книги "Ускользающая почва реальности"

Глава 4

Наступил август 1917 года. Состояние дел на фронте стало крайне удручающим. Солдатам дали полную волю, офицеров более не уважали, их мог пнуть любой рядовой, армия разлагалась в отсутствие дисциплины. В это время генерал вернулся в отпуск на несколько дней в родной дом. Домашние были рады, отпраздновав это событие так широко, как было им по средствам в это голодное время. Граф Апраксин явился лично к генералу накануне приема. Генерал выглядел подавленно.

– Знаете, молодой человек, – говорил генерал графу, – никто нас более не уважает. Любой сопляк готов огрызаться генералу и никакой управы на него больше нет. Не то это все, не то…

– Не то, чего мы хотели?

– Не то, что должно быть. Не по-людски это и не по-божески. Все пьют да гуляют, а дисциплины никакой. Пусть старые порядки устарели, но какие-то порядки, пусть новые, но все ж должны же существовать? Эдак и до полного духовного разложения недалеко. Этого добивалась революция? Такой свободы?

– Свободы чтобы каждый червь мог гнить в своей земле. И ничего сверх того.

– Верно сказано, юноша, верно сказано. Комитеты3232
  После Февральской революции армейские дела решали солдатские комитеты, а не приказы Генштаба, армия во многом была отдана на самоуправление, что привело к ее разложению.


[Закрыть] – это не порядок и не свобода, это разгул и убийство армии!

– Проблема в том, что и государь этих червей в землю закапывал.

– Но вынужденно!

– А теперь они гниют по собственному желанию и не физически, но духовно.

– Духовно гнить, по мне, куда страшнее.

– Возможно. Генерал. Я пришел к вам с просьбой.

– Слушаю.

– Я хочу просить руки вашей дочери, Анны Павловны.

– Хм… – генерал призадумался. – Честно сказать, я не удивлен. Удивлен лишь тому, что раньше ко мне не пожаловали.

– Я хотел бы раньше, но не смел. Теперь я имею средства.

– Да, про средства мне ваши известно. Да и человек вы хороший. Даю вам свое благословение! Но согласна ли Анна? Ведь до вас сватались уже двое…

– Буду надеяться, что выбор падет на меня.

– Ну с Богом, голубчик, с Богом! Приходите завтра до приема, поговорите с Аней.

На том и условились. Следующим вечером граф пожаловал в дом Олсуфьевых заранее, до торжества, рассчитывая иметь приватную беседу с Анной Павловной. Она приняла его в покоях, уже одетая и готовая к выходу в свет.

– Как вы прекрасны, Анна Павловна… – начал он.

– Благодарю вас, граф. Впрочем, неприятно подмечаю ваше удивление. Неужели вы привыкли во мне к иному?

– Что вы, Анна… Вы всегда прекрасны… Но сегодня… Сегодня я пришел с вопросом жизненно важным, даже утверждающим…

– Вы все с вопросами, да с вопросами… Опять что-то про политику? Что вы вытянулись как Керенский3333
  Председатель Временного правительства, основатель Российской республики, глава государства, признанный западными державами.


[Закрыть] перед англо-французскими хозяевами?

– Простите, Анна Павловна… Керенский может и зависим от западных держав, но другой у нас достойной альтернативы правителя в данный момент нет. Однако ж, я перед вами вытягиваться готов как угодно, хоть как Керенский, хоть как шут перед королем. Вопрос мой не касается политики…

– Чего же он тогда касается?

– Вас.

– Меня? И что же вас так интересует?

– Накануне я имел честь предстать пред вашим батюшкой и просить вашей руки…

– Моей руки? – спросила Анна остолбенев.

– Да, вашей руки, милая любезная Анна Павловна. И он дал согласие. Теперь я прошу ее у вас.

– Мою руку… – Анна заходила мелкими шажками по комнате, пересекая ее взад и вперед, не осмеливаясь смотреть на графа. – Мою руку я могу протянуть любому, кто пожелает ее поцеловать или потянуть меня кружиться в вальсе. А отец мой ею распоряжаться право не имеет.

– Конечно, нет. Анна. Я люблю вас. Я прошу вас быть моей женой.

– А до этого вы просили об этом моего отца? – она остановилась и посмотрела с вызовом в лицо графу.

– Так требуют порядки…

– Я думала вы выше этого.

– Но позвольте, какое это имеет значение…

– Какое значение? – лицо Анны переменяло в себе ярость и боль. – Мою руку уже просили у моего отца два уважаемых господина. Оба раза я ответила отказом. Я не предмет для… для…

На глаза ее стали наворачиваться слезы, причина которых графу была совершенно не ясна.

– Но постойте, милая моя, дорогая Анна…

– Почему вы не просили моей руки раньше? – резко оборвала его она.

– Как бы я посмел? Не имея за душой ни гроша…

– А вот как вы ведете учет душам? В грошах? Что ж. Тогда грош и есть цена вашей душе!

– Я не могу понять…

– Конечно, вы не можете! – она залилась истеричным смехом, смешанным со слезами.

– Неужели вы меня не любите? – спросил он сраженный в своем непонимании.

– О, нет! Больше не люблю! – плакала она и смеялась. – Я и любила то вас за вашу бедность! А теперь вы такой же пошлый, как все они, предлагающие моему papa за меня состояния, как будто я товар, выставленный в лавке!

– Анна…

– Прошу вас, уйдите! Уйдите сейчас же!

Графу Апраксину ничего не оставалось, как удалиться. Ничего не понимая, он шел коридорами дома Олсуфьевых и успокаивал себя мыслями, что Анна еще одумается, это просто нервный припадок, скоро она возьмет себя в руки и даст согласие на брак. Прием прошел по протоколу. Анна держалась тихо и в стороне. Общалась с Прядовым и Сабольским, не подавая виду, что только что была в слезах. Не было на приеме лишь одного частого гостя – Стоянова. Было известно, что тот вступил в партию большевиков и теперь не мог являться на графские приемы как по причине риска для своей карьеры, так и по причине нежелательности присутствия своей персоны в высшем свете.

Граф Апраксин ждал перемены в поведении Анны, но они так и не наступили. Мало кто заметил, как в апреле 1917 года в Россию прибыл поезд из вражеской Германии. Поезд был ничем не примечателен, кроме одного пассажира, который ехал в пломбированном вагоне. Пассажир этот был русским революционером из мелких дворян, давно уехавшим из России, жившим какое-то время во вражеских странах и поддерживающим революционные преобразования в духе марксизма. Родом он был из калмыков, да то ли украинцев, то ли евреев. Учился в гимназии, возглавляемой отцом Керенского. Одним из основных его лозунгов был мир с Германией. Звали его Владимир Ильич Ульянов, сам он себя называл Ленин.

Настал ноябрь 1917 года, выборы в Учредительное собрание показали, что большевиков поддерживает менее четверти проголосовавших, у «кадетов» провал был еще крупнее. Проигрыш на выборах приняли те, кто искал воли народа, но большевики не были одними из них, захватив власть силой.

5 января 1918 года граф Апраксин сидел в своем просторном, хорошо обставленном доме, который он арендовал в уездном городке, не желая уезжать далеко от Анны. День клонился к вечеру. В дверь постучали и на пороге оказался Сабольский, весь взмыленный и возбужденный. Он кинулся к кофейному столику, за которым сидел граф, схватил графин с водкой, налил себе рюмку и выпил ее залпом. Ничего не понимая, граф вопросительно уставился на гостя.

– Дорогой граф, вы слышали, что случилось?

– Успокойтесь, пожалуйста, присядьте Алексей Иванович. Что стряслось?

– Петроград, – говорил Сабольский задыхаясь, – они расстреляли студентов…

– Успокойтесь, Алексей Иванович, я ничего не пойму. Кто расстрелял? Каких студентов?

– Большевики… огонь по безоружной толпе… митинг в защиту парламента… безоружные студенты с плакатами… защищали Учредительное собрание… – Сабольский упал в кресло.

– Так так… – граф встал и налил себе водки, выпил небольшой глоток и зашагал по комнате. – Вот вам и «Кровавое воскресенье» по-социалистически. Наверняка, более гуманное, ибо от народной власти, которую никто не выбирал.

На следующий день газеты сообщили, что по приказу Ленина большевики разогнали Учредительное собрание, начались репрессии против их бывших сторонников в «борьбе с самодержавием», которые преуспели на выборах более большевиков. Примерно в то же время образовывалось Белое движение – движение всех тех сил царской России, которые выступали против большевистской оккупации, одним из лозунгов их было восстановление парламента – Учредительного собрания. Тогда же Ленин исполнил свое главное предназначение, для которого его прислали немцы в Россию: заключил сепаратный мир с Германией. Германия потребовала значительных территориальных уступок со стороны России и большие денежные компенсации. В стане большевиков произошел раскол, но Ленин настаивал на полном удовлетворении требований врага. 3 марта Россия подписала Брестский мирный договор, по которому отдавала миллион квадратных километров и обязывалась демобилизовать армию и флот, передать Германии Черноморский флот, выплатить 6 миллионов марок, признать независимость (а по сути, немецкую оккупацию) Украины, Белоруссии, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии. С такого поражения и унижения началась новая история Российского государства. Неудивительно, что уже в конце марта 1918 года начались антибольшевистские восстания тех людей, которые не желали мириться с возникшей ситуацией. Поражение в войне против проигрывающей Германии было абсурдно и немыслимо. К середине мая Донская область была полностью очищена от большевиков казаками под руководством генерала Краснова. А в июне Добровольческая армия Деникина начала свой поход на Кубань. Генерал Антон Иванович Деникин полностью разбил своею 8 тысячной армией красных3434
  Красные – большевики.


[Закрыть], насчитывающих 30 тысяч голов, а затем 30 тысячную армию красных под Екатеринодаром3535
  Краснодар.


[Закрыть]. К августу 1918 года территория Кубанского войска была полностью очищена от большевиков.

Глава 5

Все это время Анна игнорировала графа, а он, в свою очередь, не понимал причин ее странного поведения. Да и спокойной размеренной жизни дальше уже не получалось. Все чаще людей убивали за их происхождение или материальный достаток. На улицах царил разгул рабоче-крестьянского беспредела. Они рвали бархатную обивку кресел в поездах, ломали и уничтожали все красивое, что могли встретить по пути. Уничтожение всего прекрасного, ранее не доступного этим простым массам, было самоцелью. Большевистские солдаты врывались в благородные усадьбы, убивали их жителей, ломали мебель в стиле барокко, жгли картины… Они не хотели поселиться там, им нравилось уничтожать, убивать, мучить и жечь. Танатос цвел во всей красе, подчиняя себе даже эрос, в их массовых изнасилованиях благородных дам. Для графа было лишь два выхода – бежать из страны, либо сопротивляться. Он не был военным, но в решающие моменты колеса наших душ могут поворачиваться в неожиданных направлениях. Он выбрал второй путь и окольными путями, при содействии генерала Олсуфьева, смог пересечь всю страну на юг, примкнув к Добровольческой армии Деникина. Квартировался граф в кубанском городке, пройдя предварительное небольшое обучение по обращению с оружием и строевой подготовкой. Большая часть солдат в отряде были бывшими офицерами, аристократами той или иной степени. Таких как он, гражданских лиц, было немного. Именно благодаря своему военному искусству Белая армия побеждала в боях против красных, часто имея 1 своего солдата против 10 вражеских. Городок был совсем маленький, местное население сильно отличалось от контингента в Петербурге или уездном городке, в котором граф жил эти годы. У них был свой диалект и жили там по большей части украинцы. Порядки тоже были иные, более фривольные и простые, но при том и более свободные, хоть и менее деликатные. Численность Добровольческой армии в то время достигала 40 тысяч. На юге бойцы освобождали Северный Кавказ, но граф, пока еще учившийся военному ремеслу, удерживал кубанский регион. Прибыв в свой отряд, он начал с обучения стрельбе и строевому искусству. Конечно же, обучение было весьма поверхностное, в условиях спешки военного времени. Помимо офицеров разного ранга, воюющих в Добровольческой армии в чине простых солдат, другого воюющего контингента было мало. В армии были или офицеры, или дети, юнкера военных училищ. Взрослые солдаты и крестьяне шли в Красную армию или придерживались нейтралитета. Такова была парадигма гражданской войны: против сил зла боролись дети. В Красной армии действительно было гораздо больше солдат, народ правда предпочитал их белогвардейцам. Что указывает на чудовищное естество демократии, превращенной в охлократию принадлежностью народа к толпе, а не гражданскому обществу. Иногда образованное меньшинство, именуемое аристократией или олигархией, является более демократичным, чем широкие народные массы, порождающие охлократию. Больше всего Белую армию пополняли большевики. Вырезая целые семьи ведя свою классовую борьбу и красный террор, называя его так официально, не гнушаясь признать себя террористами, они пополняли Белую армию сыновьями убитых отцов и матерей, братьями убитых сестер и отцами убитых детей.

Отряд графа Апраксина квартировался в кубанской станице, недалеко от линии фронта. Провинциальная южная жизнь имела свои плюсы и минусы. Здесь было все проще и все сложнее, все не обременительнее и все тягостнее. Людская простота хороша для простых людей, графу панибратство было в тягость. Можно было не думать о своих манерах, но манеры глубоко вплелись в его натуру, а отсутствие оных у окружающих вводило графа в ступор и безмерно смущало. Он не знал, как реагировать на фривольности и повсеместное «тыканье», не знал, как общаться с местными, будто бы деланно лениво и фамильярно растягивающими слова, общаясь с незнакомцем как с «кумом», как говорили тут. Подругу сердца граф здесь завести никак не мог, даже если не учитывать его бессмертную любовь к Анне. Местных женщин было в самый раз называть «бабами», как тут, собственно, их и звали. А девушек «девками». Бабы пилили с утра до вечера мужиков, имея твердый нрав и сильный характер (впрочем, как и тяжелую хозяйскую руку), а мужики пили и старались не выводить своих жен на агрессию, иногда все же побивая их с большим или меньшим успехом, непременно получая тумаки в ответ. Вся эта местная «семейная жизнь» и нравы вызывали в графе чувство тошноты и неудовлетворенности жизнью. С Аней он был в постоянной переписке, получая гораздо меньше писем, чем отправлял сам и письма те были куда менее горячими и любовными. Однако, граф ощущал в них страсть. Это были письма обиженного ребенка, любящего его, но не терпящего пренебрежения и никак не могущего забыть свою детскую обиду.

В один из дней в их часть пришел приказ: наступление через линию фронта через 5 дней, всем быть готовыми к бою. Ночь была бессонной, но на утро пришло еще одно удивительное сообщение. К ним прибыла знатная дама и требует аудиенции с графом. Апраксин пребывал в смятении, но в какое смятение он погрузился, когда пред ним предстала Анна Павловна, в шикарном дорожном платье, в их захолустной станице.

– Аня вы…

– Я, – отвечала она улыбаясь. – Может пригласите даму в ваш военный шатер или что там у вас? Или мне так и стоять на этом солнцепеке?

Граф и Анна заняли отдельную комнату в импровизированной казарме, которую любезно выделили дочке генерала.

– Аня… Как?… – начал граф.

– Проще простого. Перебралась к вам в почтовой карете обойдя линию фронта. Ах и долгая же была поездочка, скажу я вам! По счастью, мой papa спланировал все до мелочей. Он и сам воюет сейчас в Добровольческой армии в Малоросии против большевиков и анархистов. Смог договориться о моей переправе в свободную Россию.

– О, это прекрасно, но почему вы здесь, а не с отцом?

– Не переживайте, через неделю я отправлюсь к нему. А заехать сюда по пути… что ж, это моя личная блажь.

– Аня…

– Без лишних сантиментов, граф. Я все еще на вас злюсь.

Этим вечером они пошли на склон холма, золотого кубанского холма, усеянного колосками ржи и пшеницы, настоящей русской житницы. Со склона холма были видны золотящиеся поля и хуторы, а на небо сходил живописный закат.

– Какое красивое Солнце на юге… – говорила Анна.

– Что мне Солнце рядом с вами? – отвечал граф. – Всего лишь звезда. Ни одна звезда не способна затмить женской красоты.

– В это время суток красота уж очень красна, впрочем, «красный» – лишь старое русское слово, означающее «красивый», так что это одно.

– Не совсем одно… Впрочем, и вправду. Над Россией настал кроваво-красный закат3636
  Игра слов: «красный» также означает «большевистский», «коммунистический».


[Закрыть].

– Думаете это закат?

– Только если его не прекратит белый серебристый рассвет3737
  «Белый» так же означает Белое движение, противостоящее «красным», то есть большевикам.


[Закрыть].

– А вы думаете будет иначе?

– Этого никто не знает. Но народная масса на стороне популистских большевистских лозунгов, абсолютно нереалезуемых и легко понятных народу. Народ поддержал большевиков, за которых не голосовал. В этом сила пропаганды. Чем она глупее – тем лучше ее усваивает глупая толпа.

– Для чего тогда вы сражаетесь?

– Для России и своей совести. Чтобы на смертном одре сказать апостолу Петру: «Я сделал что мог, все что мне подсказала совесть и вера».

– Станислав, – Аня взяла его руку в свою и крепко сжала ее своей маленькой, нежной, неожиданно сильной ладошкой, – тогда борись до конца. Борись как мой отец. Но! Если ты проиграешь, то уйди. Беги. Сохрани свою жизнь для меня.

Эти слова разрезали мозг графа надвое как молния. Он был тронут до глубины души, поцеловал ее в губы и навсегда сохранил в своей памяти этот момент и в своем сердце этот завет.

Глава 6

Утром они выдвинулись вперед, чрез плодородные поля, полные зерна и овощей, чрез станицы полные фруктовыми садами, палящим солнцем и уютной благодатной тенью платанов и кипарисов, яблонь и вишен. Благодатный плодородный край сотрясался от пушечных взрывов и винтовочной картечи. Граф Апраксин был, пожалуй, самым неопытным членом отряда, состоящего на 80% из боевых русских офицеров и на 20% из юнкеров кубанских и ростовских военных училищ. Знатное происхождение здесь было не главным. Да, среди гвардейцев было много монархистов, уважающих его титул, но это была уже не царская армия, это была армия выборной демократии, защищающая Учредительное собрание и значение в ней имели боевые заслуги, а не происхождение. Было лето 1919 года. Деникин двигался на Царицын3838
  Волгоград.


[Закрыть], а отряд графа двигался на соседние станицы, освобождая дорогу к городу. Подходя к железнодорожной станции, они увидели рабочего со вспоротым саблей животом. Его детородные органы были засунуты ему в рот, а на распоротой груди фотография юнкеров с надписью: «Дорогому отцу». Если бы это была единственная жертва красного террора, поплатившаяся за то, что его дети служили Отчизне! Но это было лишь рядовое явление, уже не оставляющее особый след в душе солдат. В боях гражданской войны погибли менее миллиона человек, а жертвами террора стали 10 миллионов гражданских невинных душ. Капля в море, в сравнении с жертвами последующего за гражданской войной режима немецкого шпиона Ульянова-Ленина, а в последствии грузинского грабителя Джугашвили-Сталина. К сожалению, русская армия, освобождая населенные пункты от большевистской оккупации, узурпирующей насильственно власть в Петрограде, регулярно сталкивалась с кадрами жестокой расправы над людьми, признанными классово ненадежными советской властью. В будущем немецкие нацисты будут проводить расовые чистки с такой же тщательностью, с какой советские коммунисты проводили чистки классовые. Чем это хуже? Убивать за класс или расу? Оставим на суд потомков. Зажиточные крестьяне, купцы, дельцы, русские офицеры, дворяне, священники – все уничтожались быстро и безжалостно, часто вместе со всей их семьей. Трупы раздевали, насиловали, разрубали, таскали на канате за лошадью, вешали в разодранном и голом виде на надругание и оплевание толпой горожан, жестоких и неистовых. Гражданская война поднимает в человеке все худшее и животное, что есть в нем.

Отрядом графа командовал боевой офицер Вильницкий, наглотавшийся в свое время пушечного дыма и холерных миазмов в окопах воюя с немцами. Он подошел к телу рабочего, перекрестил его и скомандовал закопать в лесу рядом. На могилу поставили деревянный крест из двух палок, связанных меж собой.

Граф не был в арьергарде наступления на Царицын, их отряд продвигался деревнями и вступал в мелкие стычки с отдельными красными отрядами. Входя в деревню, тесня красных, отряд всегда находил одну и ту же картину: убитые люди, поруганные трупы, голодные дети, вырезанный скот, пустые кувшины из-под вина… Основные силы генерала Врангеля сумели взять город, куда незамедлительно прибыл генерал Деникин. Из писем Ани Апраксин узнал радостную весть – войска ее отца на западе взяли Харьков, а затем и Николаев, Киев, Одессу, Воронеж. Большевики готовились к бегству. Но вслед за летом всегда приходит осень. И осенью белые стали отступать, теряя недавно завоеванные города один за другим. Белая армия пополнилась количественно, но отнюдь не качественно. Мобилизованные солдаты и казаки стали разбегаться, дезертируя при каждой неудаче. В декабре 1919 граф Апраксин получил ранение шальной пулей в ногу. Всю страшную зиму 1919—1920 гг пришлось провести в санитарном вагоне, двигающемся вслед за отступающей армией по 30 градусному морозу. Еды было мало, вагон был полон тифозными больными. Проще всего было умереть именно здесь, а не в сражении. Ехали медленно, животы болели от голода, а кости от холода. Самым страшным было заразиться тифом от соседей по вагону.

– Проиграем мы братцы, как пить дать проиграем. Да уже проиграли… – говорил сосед графа по койке, простой кубанский мужик, которого мобилизовали деникинцы. – Драпать надо было к красным, как многие из нас. У них говорят платят больше…

– И за сколько же сребреников ты, мужик, Родину продать готов? – ощетинился на него другой солдат, из офицеров.

– Родина, ваше благородие, у нас у всех одна. Да только там платят больше и землю всю нам обещают, мужикам, отдать. А Деникин все помещикам оставляет.

– Дурачье ты, мужик, необразованное. Никакую землю вам большевики не отдадут, себе они ее оставят, а вас работать на ней обяжут. Не нравится помещик – будет вам один большой помещик – «Партия» называется.

– Все лучше, чем на моего бывшего хозяина работать…

– Да не закрепощает же вас Деникин, в самом деле. Эх, ничего ты не понимаешь в рыночной экономике и управлении землей на правах аренды. Экономика – дело сложнее, чем лозунг «взять, да поделить».

– Да, куда уж нам. В университетах то не обучались, вестимо. А все же Ленин землю обещал…

Весной белые оставили Ростов, а затем и Новороссийск, эвакуировавшись в Крым. Здесь граф хотя бы перестал испытывать муки холода. Нога заживала, однако ходил он все еще прихрамывая. Заняв отдельную комнату в крымском доме, он посвятил свое время поиску Анны и генерала Олсуфьева. В тяжелых условиях последних месяцев почтовое сообщение между ними было прервано и граф узнавал через солдат, вернувшихся с западного фронта, не известна ли им судьба генерала и его дочери. Никто ничего не знал.

Воскресным утром граф, опираясь на трость, прогуливаясь по рынку крымского городка, заметил краем глаза знакомый силуэт… или ему лишь показалось? Кусок волос и платья… Возможно ли? Забыв о боли в ноге, он ринулся через толпу и столкнулся лицом к лицу с ней. Ее глаза расширились от удивления, как и его. Они давно не виделись. Немного неловко и смущенно было их общение теперь, он пригласил ее за столик ближайшего трактира. Она поведала ему свою историю последнего года. Отец погиб в сражении, мать убили большевики в их доме, спалив его до тла. Армейские друзья отца помогли ей эвакуироваться в Крым. Это была и она, и не она одновременно. Взгляд ее потух, лицо стало серьезнее, взрослее…

– Знаете, Станислав, удивительные метаморфозы происходят с людьми спустя время. Насколько мне известно, Сабольский бежал заграницу и неплохо там устроился. Про Прядова мне доподлинно неизвестно, но вроде как его уже нет… Стоянов свел с ним счеты… А я, дочка графа и выгодная партия, не имею теперь ничего…

– Стоянов? – удивился граф, вспоминая ничтожную, но твердую, как придорожный булыжник, фигуру мелкого молодого псевдоинтеллектуала. – А он то с какой стати?

– Стоянов теперь большой человек. Заседает в партии, решает кому жить, кому не жить…

– Да уж… следовало ожидать… Такая шваль в Совдепии далеко пойдет! Но Аня… Вы не правы про метаморфозы… Все остались тем, кем и были ранее, все на своих местах. И не говорите, что у вас нет ничего. У вас есть я…

– Вы? – помедлила Анна. – А к чему я вам теперь? Чего я теперь стою?

– Аня… Для меня никогда не имело значения ваше приданое. Да, я лишился всего, как и все. Но в свое время я успел обменять рубли на золото, бриллианты, они всегда при мне… Все это может стать нашим… Моим и твоим…

– Опять вы меня покупаете? – сказала Анна холодно. – А я думала вы изменились. Скажи вы мне что у вас нет ни гроша – я пошла бы за вами. Но вы наступили на те же грабли.