Текст книги "Торговый дом Гердлстон"

Глава III
Современные афиняне

Томас Димсдэл, студент Эдинбургского университета, проводил дни своей жизни в квартире на третьем этаже, состоявшей из маленькой спальни и большой гостиной, служившей, как принято у студентов, в то же время и столовой и рабочим кабинетом. Над камином было вделано засиженное мухами зеркало, по обеим сторонам которого стояли две подставки для трубок. На средней полке шкафа были в порядке расставлены серьезные книги: «Остеология» Голдена, «Анатомия» Квена, «Физиология» Кирка и «Беспозвоночные» Гексли. Все эти книги отличались подозрительной чистотою, которая показывала, что их редко брали в руки. На другой полке помещался небольшой запас книг для легкого чтения, гораздо более засаленных, чем медицинские трактаты. Над шкафом висела фотографическая группа, изображавшая футбольную команду Эдинбургского университета. Вот какой вид имела эта студенческая келья в то утро, о котором идет здесь речь. Мы не упомянули только об одном: а именно, что, развалясь в большом кресле, положив ноги на стол, сидел сам молодой джентльмен с коротенькой деревянной трубкой во рту.

Трудно было бы найти лучшего представителя британской молодежи, чем этот сероглазый молодой человек, белокурый, с широкой грудью и тонкой талией, обладавший силою быка, грацией и проворством оленя. У него было типичнейшее англосаксонское лицо, открытое, с широкой переносицей, с едва пробивающимися усами, которые были светлее его загорелых щек. Застенчивый и сильный, он был из тех людей, которые говорят очень мало, да и то, что говорят, выражают плохо, но делают больше, чем все ораторы и писатели, взятые вместе.

– Неужели Джэк Гаррауэй еще не готов? – пробормотал он, поглядывая на потолок: – уже одиннадцатый час.

Он зевнул, взял кочергу, встал на стул и трижды ударил ею в потолок. Из верхней комнаты послышались три ответных удара. Димсдэл слез со стула и неторопливо снял пиджак и жилет. На лестнице раздались торопливые шаги, в комнату вошел худощавый мускулистый молодой человек среднего роста. Он тоже снял пиджак и жилет и надел боксерские перчатки. Димсдэл также надел перчатки и, красивый и мужественный, стал посреди комнаты.

– Наноси первый удар, Джэк. Вот сюда, – и рукою в толстой перчатке он коснулся своего лба.

Джэк стал в позицию и, размахнувшись, нанес удар в указанное место. Димсдэл ласково улыбнулся и покачал головой.

– Так не годится, – сказал он.

– Я бил изо всех сил, – оправдываясь, говорил тот.

– Не годится. Попробуй еще раз.

Гость понатужился и из последних сил ударил еще раз.

Димсдэл опять печально покачал головой.

– Ты не понимаешь, как нужно бить, – сказал он. – Надо вот как.

Он ринулся вперед, послышался резкий звук, и гость, пролетев через всю комнату, чуть не вышиб дверь своим черепом.

– Вот как нужно бить, – совершенно спокойно сказал Димсдэл.

– Да, так надо бить, – повторил гость, потирая голову. – Все это было дьявольски интересно, но я думаю, что я лучше понял бы, если бы ты показал мне на ком-нибудь другом. Такой удар – нечто среднее между взрывом порохового погреба и землетрясением.

Его наставник мрачно улыбнулся.

– Только так и можно научиться, – сказал он.

В то время, как в комнате у студента разыгрывалась эта сцена, пожилой, среднего роста толстяк медленно шел по Гау-Стрит, следя за номерами домов. На его большом красном лице сияли черные проницательные глаза, не лишенные скептической иронии. Но при этом в нем проглядывала не утраченная с годами мальчишеская веселость.

Дойдя до тринадцатого номера, он остановился и постучал в дверь набалдашником трости.

– Миссис Мак-Гэвиш? – спросил он вышедшую на его стук женщину.

– Да, это я, сэр.

Если я не ошибаюсь, у вас живет мистер Димсдэл?

– На третьем этаже, сэр.

– Что, он дома?

Женщина подозрительно посмотрела на него.

– Вы хотите получить с него по счету? – спросила она.

– По счету, добрая женщина? Нисколько. Меня зовут доктор Димсдэл. Я отец этого молодого человека, и приехал из Лондона, чтобы повидаться с ним. Я надеюсь, он не переутомляется от занятий науками.

Легкая улыбка заиграла на губах у женщины.

– Не думаю, сэр, – ответила она.

– Ну, хорошо, хорошо. Третий этаж, вы говорите? Он не ждет меня так рано. Я застану милого мальчишку за работой.

Бодрый маленький человечек, тяжело ступая, поднялся по лестнице до первой площадки и остановился.

– Боже мой! – пробормотал он, – кто-то выбивает ковры. Неужели они думают, что мой бедный Том может заниматься при таком шуме?

На второй площадке шум удвоился.

– Да здесь, должно быть, танцкласс, – решил доктор.

Дойдя до двери комнаты, где жил его сын, он уже не сомневался, откуда шел этот шум. Раздавались топот, шарканье, пыхтение, а по временам и глухие удары, будто кто-то бился головой о мешок, набитый мягкой шерстью.

– Это припадок падучей болезни, – с ужасом прошептал доктор и, повернув дверную ручку, ворвался в комнату.

Он сразу понял, что здесь происходила борьба. Не было времени входить в подробности. Какой-то сумасшедший напал на его Тома. Доктор бросился на этого злодея, оттащил в сторону, повалил и сел на него.

– Вяжи ему руки, – сказал он сыну, очень довольный собой.

Прошло не мало времени, прежде чем сын, задохшийся от смеха, объяснил энергичному доктору, что джентльмен, на котором он сидит, отнюдь не опасный лунатик, а, напротив, безобиднейший, ни в чем неповинный человек. Когда, наконец, доктору стало все ясно, он освободил своего пленника и начал рассыпаться перед ним в извинениях.

– Это мой отец, Гаррауэй, – сказал Димсдэл. – Я не ждал, что он придет так рано.

– Тысяча извинений, сэр. Я близорук, а очки надеть не успел. Мне казалось, что это была борьба не на жизнь, а на смерть.

– Ничего, ничего, сэр, – благодушно сказал Гаррауэй.

– А ты, Том, бездельник, так-то ты занимаешься по утрам! Думал, что застану тебя за учебниками. Ведь, через несколько недель у тебя выпускные экзамены!

– Все сойдет хорошо, – с важностью отвечал Том, – Мы с Гаррауэем ежедневно упражняемся в боксе перед тем, как засесть за работу.

Доктор взглянул на Медицинские книги, на разобранный череп, и все его неудовольствие исчезло.

– Я вижу: пособия у тебя под рукой, – заметил он.

– Да, папа, они всегда у меня наготове.

– Эти кости напоминают мне старое время. Я хоть и позабыл многое из анатомии, но все же думаю, что заткну вас за пояс. Ну, что вы знаете об отверстиях в клинообразной кости, какие ткани проходят через них? а?

– Иду! – громко закричал Том. – Иду! – и стремглав выбежал из комнаты.

– Я не слышал, чтобы его звали, – заметил доктор.

– Вы не слышали, сэр? – спросил Гаррауэй, надевая пиджак. – А я как будто слышал.

– Вы, кажется, занимаетесь вместе с моим сыном?

– Да, сэр.

– Может быть, вы можете сказать мне, какие ткани проходят через отверстия клинообразной кости?

– О, да, сэр, так… Сейчас, Том, сейчас! Простите, сэр. Он зовет меня, – и Гаррауэй вылетел из комнаты.

Доктор остался один, курил папиросу и думал, что за последнее время у него испортился слух.

– Наконец, оба студента вернулись, немного смущенные, и сейчас же затрещали без умолку о погоде, о городе, об университете, – обо всем, обо всем, но только не о клинообразной кости.

– Я еще не успел выразить вам, папа, как я рад вас видеть, – говорил Том.

– И я рад видеть тебя, мой милый мальчик. Мама и Кэт приезжают ночью. Я нанял комнаты в гостинице.

– Кэт Гарстон? Я помню ее маленькой, тихонькой девочкой с длинными каштановыми волосами. Это было шесть лет тому назад. Она обещала стать хорошенькой.

И она сдержала свое обещание. Впрочем, ты увидишь сам. Ее опекун – Джон Гердлстон. Кроме нас у нее нет никаких родственников. Ее отец приходился мне троюродным братом. Увезти ее от Гердлстона было труднее, чем вырвать у него зуб. Но я так надоедал ему, что он в конце концов согласился.

Маленький доктор засмеялся; вспомнив о своей победе и протянул свои толстые ноги к огню.

– Этот экзамен помешает мне часто бывать у вас.

– Так и следует, мой мальчик: пусть ничто не мешает твоей работе.

– Впрочем, я думаю, мне нечего бояться. Я рад, что вы приехали. Через неделю состоится международный футбольный матч. Я и Гарроуэй – беки шотландской партии. Вы должны непременно посмотреть это состязание.

Глава IV
Англия против Шотландии

Наступил день англо-шотландского футбольного матча.

Лучшей погоды нельзя было и желать. Утро было туманное, но выглянуло солнце, и туман мало-помалу стал подниматься и повис, как огромное перо над мрачными стенами Эдинбургской крепости, окружив волшебной гирляндой недоконченные колонны национального памятника на Карлтонском холме. Путешественники, объехавшие весь свет, говорят, что им не приходилось видеть ничего прекраснее этого зрелища.

Три человека смотрели из окна Королевского отеля на эту великолепную картину. Одного из них мы уже знаем. Это толстый, краснощекий черноглазый джентльмен в клетчатых брюках и светлом жилете. Рядом с ним девушка в дорожном платье. Тут же у окна в плетеном кресле сидела спокойная пожилая женщина, с любовью следившая за оживленным лицом девушки.

– О, дядя Джордж, – воскликнула девушка, – какой божественный вид! Для меня все это, как во сне.

– Вот-вот я проснусь, и мне придется наливать кофе Эзре Гердлстону и слушать, как мистер Гердлстон бормочет утренние молитвы. Я каждый день после обеда читаю ему «Финансовые Новости» и знаю все о процентных бумагах, государственной ренте и акциях американских железных дорог, которые то поднимаются, то падают. На прошлой неделе акции одной из них сильно упали. Эзра стал ругаться, а мистер Гердлстон сказал, что господь наказует тех, кого любит. Но ему самому, кажется, было не очень-то приятно нести это наказание.

– Вот и Том, – весело вскричала миссис Димсдэл.

– Здравствуйте, мама, – сказал молодой человек, целуя ее. – Здравствуйте, папа. Здравствуйте, кузина Кэт. Вы должны посмотреть на нас и пожелать нам удачи. Что вы думаете о нашем матче, папа?

– Я думаю, что ты негодный изменник, играющий против своей родины, – сказал доктор.

– Что вы, папа! Я родился в Шотландии и притом я член Шотландского клуба. Этого вполне достаточно.

– Во всяком случае, я надеюсь, что вы проиграете.

Дороги, ведущие на Рэборнскую луговину, где должно было состояться состязание, были черны от многотысячных толп. Эта движущаяся масса народа была так густа, что лошадь экипажа Димсдэлов принуждена была идти шагом; кучер яростно ругался: как истый патриот, он сознавал, что на нем лежит большая ответственность, ибо он везет одного из игроков шотландской партии и должен вовремя доставить его к месту состязания. Доктору и девушке сообщилось волнение окружающей толпы.

Наконец, экипаж въехал через широкие ворота на обширную, заросшую травою луговину и приблизился к целой веренице наемных экипажей. Том схватил свой мешок и побежал в павильон переодеваться.

Раздался оглушительный рев: толпа приветствовала партию англичан, вышедшую на середину площадки.

Вот они, в белых трусиках, в белых шерстяных фуфайках. На груди у них вышиты красные розы. Да, они сумеют постоять за себя, – высокие, широкоплечие, прямые, как стрелы, проворные, как кошки, сильные, как молодые бычки. Это самые лучшие игроки лондонского университета и лондонских клубов. Между ними нет ни одного человека, имя которого не было бы известно повсюду, где только играют в футбол.

Но где же их противники? Прошло несколько, минут, и послышались новые приветственные крики. Шотландцы, перепрыгнув через барьер, появились на арене. Трудно было решить, которая из двух партий красивее. Шотландцы, на синих фуфайках которых были вышиты цветы чертополоха, казались сильными, закаленными людьми. Они, к тому же, весили больше своих противников.

Англичанам по жребию досталось право выбрать себе гол, и они устроились так, чтобы ветер дул им в спину. Задребезжал колокольчик, и толпа загудела от нетерпении. Один из английских игроков проворно сделал два шага вперед, и желтый мяч, как пушечное ядро, полетел в толпу шотландцев.

Шотландцы засуетились – каждый хотел отбить мяч. А затем началась свалка, бешеный переполох.

Кэт Гарстон стояла в экипаже, раскрасневшаяся от возбуждения. Всем сердцем она сочувствовала тем, у кого на груди была вышита роза, несмотря на то, что товарищ ее детских игр находился в партии чертополоха. Восторг доктора не отставал от восторга мальчишек, с упоением следящих за игрой. Кучер махал руками и кричал самым неподобающим образом.

«Хорошо сыграно, Англия!» – ревела толпа. – «Беги, беги, Булла!» «Живее, Туки!» «Живее, Димсдэл!» «Хорошо поймал, Димсдэл, отлично поймал!».

Дело шло так: если одной из сторон удавалось занять выгодное положение, противная сторона удачной контратакой восстанавливала равенство. Еще ни разу ни одному голу не угрожала серьезная опасность. В течение следующих сорока минут казалось, что англичане, более проворные и стойкие, победят неуклюжих шотландцев. Борьба становилась все напряженнее. Каждый отдельный игрок играл так, будто от него одного зависел исход всего матча.

Казалось, приезжие игроки собирались совсем уничтожить своих противников, как вдруг положение вещей внезапно переменилось. Оставалось всего три минуты до звонка, когда Туки, один из шотландских беков, совершил великолепный пробег, не отпуская мяч от себя, между английскими форвардами и беками. Голкипер остановил его, но Туки перебросил мяч назад Димсдэлу, который все время бежал следом за ним. Теперь, или никогда! Том готов был пожертвовать всем на свете, только бы ему удалось миновать троих игроков, отделявших его от гола англичан. Как ветер, промчался он мимо первого игрока. Второй был английский бек, широкоплечий, сильный детина. Том даже не попытался увильнуть. Наклонив голову, он стремительно налетел на него. Они с такой силой стукнулись друг о друга, что разлетелись в разные стороны. Но Димсдэл оправился первый и побежал дальше. Теперь гол находился от него на расстоянии двадцати ярдов. Между ним и голом не было никого, но шесть человек гнались по его пятам. Английский бек обхватил его сзади руками, другой игрок схватил его за шиворот, и все трое грохнулись на землю.

Но дело было сделано. Падая, Том успел ударить ногою мяч, который медленно взлетел на воздух и упал прямо в гол англичан. Едва мяч прикоснулся к земле, как зазвонил колокол, а это означало, что матч окончен. Тысячи шляп полетели кверху, воздух сотрясался от восторженного рева толпы. Но виновник этого ликования все еще беспомощно сидел на земле. Правда, он улыбался, но бледность покрыла его лицо и рука его висела, как плеть.

«Ну, за выигрыш матча перелом ключицы – не такая уж большая цена».

Так думал Том Димсдэл, когда он шел в павильон, а доктор и Джэк Гаррауэй отгоняли от него ликующих зрителей. Через полчаса ключица была вправлена, и Том сидел в экипаже. Как спокойно и проворно хлопотали над ним женщины! О, ангельское женское сердце! Когда мужчина искалечен и несчастен, оно нежнее, чем тогда, когда он полон силы и гордости. В этом утешение несчастных. Невыразимой жалостью были полны глаза Кэт, когда она наклонилась над Томом. И, заметив это выражение глаз, он почувствовал, что весенняя радость переполняет его сердце, такая радость, перед которой померкли все его прежние надежды и мечты. В молодости маленький божок любви стреляет сурово и прямо. Это был роковой день в жизни студента. Он поддержал честь своей партии, он переломил себе ключицу, и, самое главное, он понял, что безнадежно влюблен.

Глава V
Экзамен

Через несколько недель после перелома ключицы Том Димсдэл должен был идти на экзамен.

Его отец и мать жили по-прежнему в гостинице, а студент оставался у себя на квартире, чтобы заниматься по утрам и вечерам. Каждый вечер он, тем не менее, обедал в гостинице и оставался там, пока отец не гнал его назад к книгам. Тщетно вымаливал он разрешение посидеть еще хоть часок. Доктор был неумолим. Когда роковой час пробивал, несчастный юноша медленно брал шляпу, перчатки, трость, стараясь провозиться возможно дольше.

Впрочем, он скоро открыл, что в саду против гостиницы есть скамейка, с которой были видны окна той комнаты, в которой его семья обычно проводила вечер.

После обеда он, никем не замеченный, садился на эту скамейку и смотрел в окна гостиницы до тех пор, пока его родные не ложились спать. Случалось, что ему не удавалось видеть свою кузину. Тогда он, совершенно расстроенный, возвращался домой и полночи просиживал в кресле, проклиная судьбу и куря крепкий черный табак. Когда же счастье улыбалось ему и он видел в окне ее изящную фигуру, его возвращение домой бывало благодушно и радостно. Итак, в то время, когда доктор с нежностью представлял себе, как его сын трудится, углубляясь в тайны наук, тот находился в каких-нибудь шестидесяти ярдах от него и был занят совсем другими мыслями.

Кэт не могла не понять, что происходит с ее двоюродным братом. Несмотря на молодость, она тонким женским инстинктом поняла, что он влюблен в нее. Ей стало неловко, и, она, помимо воли, переменила свое отношение к нему.

Прежде она была с ним откровенна и проста. Теперь она стала замкнутой. Он быстро заметил эту перемену, приходил в отчаяние, сердился. Целые ночи напролет оплакивал он свою судьбу и жаловался подушке, что никогда еще во всемирной истории не было такого несчастья, да и не будет его никогда. Кроме того, он стал писать плохие стихи, которые были найдены его квартирной хозяйкой и прочитаны вслух всем соседям. Соседи были потрясены этими стихами и чрезвычайно их одобряли.

Том стал проявлять и другие симптомы своего внезапного недуга. До сих пор он никогда не обращал внимания на свою наружность и не любил франтить. У него были привычки богемы. Вдруг все переменилось. В одно прекрасное утро он посетил портного и сапожника, а, побывав в шляпном магазине, побывал и в бельевом. И все эти почтенные ремесленники и торговцы остались вполне довольны его посещением. Через неделю он был одет так пышно, что ошеломил свою хозяйку и изумил друзей. Приятели с трудом узнавали честную физиономию Тома, торчащую между модным пальто и лоснящейся шляпой.

Было холодное весеннее сырое утро, когда пришла его очередь идти на экзамен. Отец и Кэт подвезли его к университетским воротам.

– Не падай духом, Том, – говорил отец. – Будь спокоен и не забудь того, что знаешь.

– Я, кажется, забыл и то немногое, что знал, – грустно говорил Том, поднимаясь по лестнице. Он оглянулся и увидел Кэт, которая весело махала ему рукой, и на сердце у него стало легче.

Один из студентов подошел к Димсдэлу и погасил последний луч надежды, еще сиявший у него в душе.

– Что вы знаете о какодиле? – спросил он.

– О какодиле? – испуганно переспросил Том. – Это такое допотопное пресмыкающееся.

Студент горько улыбнулся.

– Нет, – сказал он, – это химический взрывчатый состав. – По всей вероятности, вас спросят о какодиле. Шестер всех спрашивает, как делают какодил.

– Диллон, Димсдэл, Дуглас! – громко закричал служитель, и три несчастных молодых человека через полуоткрытую дверь вошли в мрачную залу.

– Диллон – ботаника, Димсдэл – зоология, Дуглас – химия! – еще раз прокричал служитель и подвел экзаменующих к трем столам.

Том увидел перед собой огромного паукообразного краба, который, казалось, смотрел на него с самым злым видом.

– Что это такое? – спросил маленький профессор, протягивая Тому какой-то небольшой круглый предмет.

– Это морской еж, – торжествующе сказал Том.

– Есть ли у морских ежей кровообращение? – спросил второй экзаменатор.

– У них водяная сосудистая система.

– Опишите ее.

Том принялся бойко рассказывать, но в планы экзаменаторов не входило, чтобы они истратили четверть часа, предоставленные для экзамена, на то, что студент хорошо знал. Они стали перебивать его.

– Как движется морской еж?

– Посредством длинных трубочек.

– Сколько зубов у кролика? – спросил ни с того, ни с сего другой экзаменатор, повыше ростом.

– Не знаю, – откровенно ответил студент.

– Он не знает, – насмешливо заметил экзаменатор.

– Советую пересчитать их, когда вам подадут кролика на обед, – сказал третий. Так как он явно пытался сострить, то Том из чувства деликатности засмеялся, но какой невеселый, испуганный был этот смех!

Затем экзаменующегося мучили птеродактилем, разницей между летучей мышью и птицей, миногами, хрящевыми рыбами и амфиоксом. На все эти вопросы он отвечал более или менее удовлетворительно – по большей части менее. И, когда, наконец, зазвонил колокольчик, – знак, что экзаменующиеся должны переменить столы, – профессор, который был повыше ростом, нагнулся над листом бумаги и вывел иероглиф.

Острые глаза Тома живо заметили его каракули, и он удалился весьма обрадованный, ибо получил «удовлетворительно», а на минус ему решительно наплевать. Не все ли равно, отвечал ли он немного хуже или немного лучше? Зоологию он сдал, а это все, что ему было нужно.