Текст книги "Сильнодействующее лекарство"

Этот разговор напомнил ей о другом, состоявшемся много лет назад между нею и Сэмом, когда она получила назначение на пост заместителя директора курсов повышения квалификации торговых агентов, хотя рассчитывала на директора. Как выразился по этому поводу Сэм: “Кое-кому в нашей компании такое не по зубам. Пока что не по зубам!”

На память ей пришла поговорка: новое – это лишь хорошо забытое старое.

– Тебя это здорово задело? – спросил ее за обедом Эндрю. Прежде чем ответить, Селия задумалась.

– Да, пожалуй. Перед несправедливостью я бессильна. Хотя, с другой стороны, я, к собственному удивлению, обнаружила, что реагирую вовсе не так остро, как если бы это случилось несколько лет назад.

– Именно об этом я и подумал. Хочешь знать почему?

– Я вся внимание, доктор, – рассмеялась Селия.

– Все происходит из-за того, что ты, моя любовь, женщина на все сто процентов. Ты самая лучшая жена, о какой мужчины могут только мечтать, и при этом замечательная мать. На работе ты компетентна, умна, решительна и способна дать фору большинству мужчин. Ты доказывала все это тысячу раз. И тебе не требуется никаких регалий и титулов; ведь все и так знают тебе цену, в том числе и эти мужланы из вашего совета директоров, ни один из которых не стоит твоего мизинца. Именно поэтому то, что произошло сегодня, не должно причинить тебе ни капли боли, ибо в проигрыше будут те, кто принял это решение. Рано или поздно они в этом убедятся. – Тут Эндрю как бы перебил себя:

– Извини. Я вовсе не собирался произносить речь. Просто хотел констатировать кое-какие истины и немножко тебя развлечь.

Селия встала и крепко обняла мужа.

– Что тебе и удалось!..

Винсент Лорд словно переродился. Он прямо-таки излучал энергию и счастье.

После почти двенадцати лет упорных жертвоприношений на алтарь науки, попыток претворить в жизнь идею, в которую мало кто верил, кроме него самого, – добиться подавления свободных радикалов – его мечта наконец осуществилась. Неустанные поиски должны были принести плоды. Создание препарата, способного сделать любые лекарства, имеющие опасные для здоровья побочные действия, полезными и полностью безопасными, казалось близким к осуществлению, требовалось лишь провести последние испытания на животных и людях.

Гексин – такое условное название дал Лорд своему созданию, и оно за ним укрепилось – живо обсуждался по всей отрасли, хотя подобные характеристики нового препарата компания “Фелдинг-Рот” держала в тайне. Другие фармацевтические фирмы, где понимали значение этого изобретения, уже откровенно проявляли к нему интерес.

Как выразился в телефонном разговоре с Селией глава крупной конкурирующей фирмы:

– Конечно, нам бы хотелось, чтобы наши собственные исследователи совершили открытие, которое, судя по всему, сделал доктор Лорд, но уж коли им это не удалось, мы хотим быть первыми в очереди, когда вы будете готовы к деловому разговору.

Вызывали интерес и оба способа использования нового препарата: он мог входить активным ингредиентом при создании различных лекарств, то есть смешиваться с другими веществами в процессе производства или изготавливаться в виде отдельной таблетки, предназначенной к употреблению в сочетании с другим лекарством.

Гексин должен был стать “лекарством на все случаи”. Или, иными словами, это был фармацевтический препарат для фармацевтов – он предназначался для использования создателями прочих лекарственных препаратов и поступления на рынок с маркировкой не какой-то одной компании, а сразу многих. Предполагалось, что все прочие компании будут использовать гексин по лицензии с условием выплаты соответствующих процентов прибыли – а она ожидалась колоссальной – компании “Фелдинг-Рот”.

Винс Лорд в общедоступной форме объяснил Селии и еще нескольким руководителям компании механизм воздействия нового препарата, в частности на артрит.

– У страдающих этим заболеванием возникает воспаление суставов, что снижает их подвижность и вызывает боль. Это происходит на той стадии заболевания, когда начинается выделение свободных радикалов. А они, в свою очередь, притягивают лейкоциты – белые кровяные тельца. Обостряется воспалительный процесс. Но вот вступает в действие гексин, – продолжал Лорд, – и подавляет выделение свободных радикалов, а следовательно, снижает лейкоцитоз. В итоге – никакого воспаления и боли.

Все это произвело такой эффект, что несколько слушателей этой импровизированной короткой лекции зааплодировали. Лорд зарделся от удовольствия.

Крупный успех в научных изысканиях Лорда наступил примерно три месяца назад. Он ознаменовал славную и столь желанную победу в многотрудном, изнурительном процессе проб и ошибок, после целой череды неудач, способных кого угодно повергнуть в отчаяние.

Кое-кому научный метод Лорда сегодня казался устаревшим, В упрощенном виде суть его заключалась в следующем: по системе Лорда новые препараты создавались на основе старых. Исходной основой служил активный компонент препарата, затем химический состав лекарства изменялся, затем еще одна модификация, и так вновь и вновь, если необходимо, до бесконечности. Конечная задача при этом заключалась в получении нового эффективного препарата минимальной, даже нулевой токсичности на основе старого лекарства. Мысленно возвращаясь в прошлое. Лорд вспоминал, как два года назад, после того как он провел испытания на более чем тысяче различных компонентов, и всякий раз неудачно, он поклялся, что никогда не прекратит свои поиски.

Существовал и другой, более современный метод. Его разработал сэр Джеймс Блэк, прославленный создатель препарата тагамет в компании “Смит-Клайн”. Суть его заключалась в определении, какое именно нарушение биологических функций организма может быть устранено при помощи фармацевтических средств, после чего создавался принципиально новый препарат. Мартин Пит-Смит использовал в Харлоу еще более передовые методы генной инженерии. Но и этим исследователям требовались годы экспериментальной работы. И у них все могло завершиться неудачей. Правда, в случае успеха ожидалось появление новых лекарств, способных произвести революцию в фармакологии.

Но Лорд считал, что традиционный метод в большей степени отвечал стоящей перед ним задаче, соответствовал его характеру, и (Бог видит! – напомнил он себе) он оказался прав. Но у него была и еще одна причина для радости: целая маленькая армия различных специалистов – химиков, биологов, врачей, фармакологов, физиологов, токсикологов, ветеринаров, патологов и статистиков – работала рука об руку в “Фелдинг-Рот”, объединив свои таланты ради окончательного создания гексина.

Приподнятое настроение Лорда даже подтолкнуло его на попытку заключить мир с Селией. Вскоре после ее возвращения в компанию он пришел к ней в кабинет. Поздравив ее с новым назначением, он сказал:

– Я рад, что вы снова здесь.

– В таком случае, – ответила Селия, – и я вас поздравляю. Я только что прочитала отчет о гексине.

– Надеюсь, что мое открытие будет признано одним из крупнейших в этом веке, – вскользь заметил Лорд. Хотя его характер с годами стал мягче, самомнение Лорда явно оставалось прежним.

В разговоре с Селией Лорд предпочел не касаться монтейна. Он так и не признал, что Селия оказалась права, а он нет. Он считал, что мнение Селии было всего лишь случайным, лишенным какой-либо научной основы. А значит, она заслуживает похвалы не больше чем обладатель выигрышного лотерейного билета.

Несмотря на временное перемирие с Селией, Лорд испытал облегчение, когда после смерти Сэма Хауторна она не стала президентом компании. Уж это было бы слишком. Наконец-то, подумал Лорд, совет директоров проявил хоть какое-то здравомыслие. Когда мир вступил в новый, 1978 год, гексин продолжал оставаться ярким светочем надежды для компании “Фелдинг-Рот”.

Назначение Престона О'Халлорана президентом компании на ограниченный срок практически не отразилось на рабочих обязанностях Селии и на ее повседневных делах. На другой день после внеочередного совещания совета директоров О'Халлоран разговаривал с ней откровенно и искренне.

Встреча происходила с глазу на глаз в президентском кабинете. Появление нового человека там, где еще совсем недавно работал Сэм, заставило Селию вновь пережить горечь утраты; по сей день она не могла свыкнуться с мыслью, что Сэма нет.

Говорил О'Халлоран взвешенно, с характерным акцентом жителя Новой Англии:

– Миссис Джордан, мне бы хотелось начать с того, что я не был в числе тех, кто столь яростно воспротивился вашему назначению на пост президента. Точно так же я честно признаюсь, что не поддержал вашу кандидатуру. Однако я был готов присоединиться к большинству голосов в вашу пользу, если бы такое случилось. Я даже позволил себе поставить об этом в известность остальных членов совета.

– Любопытно слышать, что вы употребляете слова “позволил себе”, – заметила Селия с ноткой язвительности, которая невольно прозвучала в ее ответе.

– Сдаюсь! – улыбнулся в ответ О'Халлоран, и Селия подумала: во всяком случае, у него есть чувство юмора.

– Отлично, мистер О'Халлоран, – скороговоркой проговорила она, – итак, наши карты открыты, и мне это по душе. В дополнение к этому мне хотелось бы услышать, как вы мыслите мою роль и каково будет разделение наших обязанностей.

– Близкие друзья зовут меня Сноу[2]2
  Сноу – снег (англ.)


[Закрыть]. – И вновь чуть кривая улыбка. – Это прозвище уходит корнями в беспечную юность, когда я много времени уделял лыжному спорту. Я буду рад, если вы им воспользуетесь, а я мог бы называть вас просто Селией.

– О'кей – вы Сноу, я Селия, – ответила Селия. – А теперь давайте-ка вернемся к нашим делам.

– Это проще простого. Я хочу, чтобы вы продолжали действовать так же, как и по сей день, а значит, с той же исключительной компетентностью и изобретательностью.

– Ну а вы, Сноу? Что будете делать вы, пока я буду проявлять свою компетентность и изобретательность?

– Президент не обязан отчитываться перед исполнительным вице-президентом, – мягко отчитал ее О'Халлоран. – Все как раз наоборот. Однако поскольку мы понимаем друг друга, позвольте вам признаться, что мои познания в области фармацевтического бизнеса не идут ни в какое сравнение с вашими, фактически они ничтожны. Но в чем я действительно силен, так это в финансовой политике компании. В этом я почти наверняка разбираюсь лучше вас. В настоящее время этот участок требует особо пристального внимания. Следовательно, те полгода или меньше, пока я буду занимать это кресло, моя работа главным образом сосредоточится на финансовых вопросах.

Селии пришлось признать, что О'Халлоран отнесся к ней с терпением и даже почтительно.

– Благодарю вас, Сноу, – на этот раз ответ Селии прозвучал более вежливо. – Я сделаю все, что в моих силах, для исполнения возложенных на меня обязанностей.

– В этом я и не сомневаюсь.

Новый президент появлялся на работе не каждый день. Он занимался разработкой комплексного плана, перестройкой финансовой политики компании “Фелдинг-Рот” на следующие пять лет.

– Это настоящее сокровище, действительно ценная помощь, – отозвался о плане О'Халлорана в разговоре с Селией Сэт Фейнголд. И добавил:

– Может быть, этому старикашке и требуется тросточка для ходьбы, но мозги у него не хромают. Ум его по-прежнему остр словно лезвие бритвы.

Селия и сама прониклась уважением к О'Халлорану. Он был по-прежнему безукоризненно любезен и всячески поддерживал все ее начинания. Это действительно был – тут ей на память пришло вышедшее ныне из употребления выражение – “джентльмен старой закалки”.

Селия огорчилась, узнав в конце января 1978 года, что он слег с воспалением легких, и искренне переживала неделю спустя, когда О'Халлоран умер в результате острой сердечной недостаточности.

На этот раз назначение преемника обошлось без обычной двухнедельной отсрочки. Вопрос был решен на другой день после похорон О'Халлорана.

Никакой приемлемой кандидатуры извне так и не появилось, несмотря на то что О'Халлоран проработал на своем посту больше четырех месяцев из полугодового срока.

Совету директоров не потребовалось и пятнадцати минут, чтобы принять решение, которое следовало принять еще в сентябре: пост президента и главного ответственного представителя компании “Фелдинг-Рот” заняла Селия Джордан.

Впервые эта мысль осенила ее еще в самолете, когда она возвращалась с Гавайских островов в августе прошлого года. Поводом послужило замечание Эндрю.

Повернувшись к Селии, Лизе и Брюсу, он сказал:

– Я считаю, что лекарства вообще не стоит принимать, когда ничего серьезного не происходит, так, легкое недомогание или неприятные ощущения.

Эндрю имел в виду беременность. Толчком для этих слов послужила катастрофа с монтейном, от которой они еще не успели тогда оправиться.

Обращаясь к дочери, Эндрю добавил:

– Когда наступит твой черед, не смей пить никаких лекарств. И если хочешь, чтобы у тебя родился здоровый, полноценный ребенок, – ни капли, даже глотка вина и, уж конечно, не курить.

Эти слова легли в основу предложения, с которым Селия приготовилась выступить в качестве формулировки декларации компании “Фелдинг-Рот”. И вот сейчас, в сентябре, она решила претворить свое намерение в жизнь.

Билл Ингрэм, недавно назначенный на пост вице-президента по торговле и рыночным операциям, помог ей сформулировать проект декларации “Фелдинг-Рот”, начинавшейся следующими словами:

“ФАРМАЦЕВТИЧЕСКАЯ КОРПОРАЦИЯ “ФЕЛДИНГ-РОТ”

Торжественно обязуется:

1. Никогда не разрабатывать, не производить, не распространять, не продавать – прямо иди через посредников – никаких продуктов, предназначенных для употребления женщинами во время беременности с целью облегчения таких естественных для нормального развития беременности проявлений, как недомогание и тошнота.

2. Компания “Фелдинг-Рот” будет активно выступать, используя все имеющиеся у нее возможности, за то, чтобы ни одна женщина в период беременности не пользовалась прописанными ей или приобретенными каким-либо другим путем препаратами, упомянутыми в параграфе 1, кем бы они ни были изготовлены.

3. Компания “Фелдинг-Рот” считает своим долгом рекомендовать женщинам воздерживаться от использования всех рецептурных и нерецептурных средств – как ее собственного производства, так и выходящих под маркой других компаний – во время всего периода беременности, кроме исключительных случаев, когда они необходимы при каком-либо заболевании и выписываются лечащим врачом.

4. “Фелдинг-Рот” будет неустанно выступать за то, чтобы женщины во время всего периода беременности воздерживались от употребления алкогольных напитков, включая вино, от курения, а также избегали вдыхать дым, когда кто-то курит рядом…”

Содержание декларации “Фелдинг-Рот” этим не ограничивалось. Она включала еще много пунктов.

– Звучит это куда более разумно, – заметил Билл Ингрэм, – чем все то, что мне довелось читать за многие годы. Давно пора, чтобы в нашем бизнесе кто-то выступил с подобной инициативой.

Ингрэм – он выступал в поддержку монтейна, а значит, против Селии на совещании руководства компании, когда была предрешена ее отставка, – испытывал неловкость и раскаяние, когда она вернулась. Спустя несколько недель он признался Селии:

– Я вообще-то не рассчитывал, что после всего случившегося вы захотите, чтобы я продолжал здесь работать.

– Это вы бросьте, – ответила ему Селия. – Я знаю вам цену как работнику, кроме того, я вам доверяю и могу на вас положиться. Что касается прошлого, ну что ж, вы совершили ошибку; время от времени такое случается со всеми нами. Беда в том, что эта ошибка повлекла за собой страшные последствия, но виноваты не вы один, и, как мне кажется, вы извлекли из этого соответствующий урок.

– Ого, и еще какой! А как я страдал, проклиная себя, что не хватило ума и воли поддержать вас.

– Вовсе не обязательно всегда меня поддерживать, – посоветовала ему Селия. – Даже теперь не обязательно. От ошибок и я не застрахована, и, если вы в чем-то со мной не согласитесь в будущем, я хочу, чтобы вы откровенно говорили мне об этом, Селия, а теперь она стала полноправным членом совета директоров, тщательно готовилась к совещанию, на котором предстояло рассмотреть выдвинутую ею декларацию компании “Фелдинг-Рот”.

Она не забыла рассказы Сэма о том, как трудно ему бывало убедить членов совета. Помня о том сопротивлении, которое было оказано Сэму, когда он выступил с весьма спорным предложением создать научно-исследовательский центр в Англии, Селия приготовилась столкнуться с оппозицией.

К ее удивлению, ей практически не возражали. Один из членов совета – Адриан Кэстон, глава объединенного финансового треста, человек весьма осторожный – спросил ее:

– Скажите, разве столь уж необходимо и правильно принимать решение навсегда закрыть себе доступ в область медицины, которая в будущем может стать ареной применения новых, более безопасных средств, способных к тому же явиться источником высоких доходов?

Совещание происходило в помещении управления компании. Окинув взглядом сидевших за длинным ореховым столом, Селия ответила:

– Мистер Кэстон, я считаю, что именно так мы и должны поступить, ибо тем самым мы оградим себя и тех, кто придет нам на смену, от невольного искушения и риска оказаться снова в ситуации, подобной той, что сложилась с монтейном.

За столом воцарилось молчание. Все ее внимательно слушали.

– Людям свойственно быстро забывать, – продолжала Селия, – Множество молодых женщин, вступающих сейчас в пору материнства, не помнят о случае с талидомидом. Они даже никогда о нем и не слышали. Пройдет несколько лет – и то же самое будет с монтейном, и беременные снова начнут принимать любые лекарства, которые им предложат.

Время и опыт наглядно продемонстрировали, что беременность, пожалуй, единственное состояние человеческого организма, когда следует воздерживаться от вмешательства в естественное развитие и полностью положиться на природу. Нашей компании приходится платить дорогой ценой за катастрофу, вызванную попытками подобного вмешательства. И мы изберем на будущее иные, лучшие и в моральном плане, да и в финансовом отношении сферы приложения сил, способные приносить прибыль, и будем побуждать к этому и других.

Неожиданно для Селии ее поддержал один из старейших директоров компании адвокат Клинтон Этеридж:

– Что касается прибылей, мне нравится идея миссис Джордан использовать наш провал с монтейном ради коммерческого успеха. В случае если присутствующие этого не заметили, эта декларация, – тут Этеридж выдержал паузу, – дьявольски хитрая штука. Это отличный пример коммерческой рекламы всех прочих препаратов, выпускаемых нашей компанией. Я думаю, со временем мы поймем, что ценность этого документа измеряется весьма весомыми долларами.

При этих словах Селию внутренне передернуло, но она напомнила себе, что вовсе не дурно заручиться поддержкой, независимо от того, чем она обоснована. Выступление Этериджа ее удивило.

С последним словом выступил Оуэн Нортон – “король” радиотелевизионной сети.

Глядя на Селию с противоположного конца длинного стола, Нортон – а всего за несколько дней до совещания он отметил свою восемьдесят вторую годовщину – изрек скрипучим голосом:

– Миссис Джордан, вы, вероятно, заметили, что наконец-то мы начинаем проникаться большим уважением к вам: оказывается, женщины способны здраво рассуждать. Могу лишь добавить от себя лично и от имени моих давних коллег: нам жаль, что для этого потребовалось так много времени.

– Сэр, ваши слова – самый лучший для меня подарок, – ответила Селия, причем совершенно искренне.

Последовавшее за этим голосование по вопросу о перестройке политики компании было единогласным.

Воздействие декларации “Фелдинг-Рот” оказалось весьма ощутимым, однако в целом она не получила того отклика среди широкой публики, на который надеялась Селия.

Врачам, за редким исключением, она пришлась по душе.

Среди врачей были и такие, кто выступал против. Свой протест они обосновывали тем, что они, а не фармацевтическая компания должны советовать больным, какие лекарства и когда принимать или не принимать. Но таких врачей было незначительное меньшинство.

Декларации “Фелдинг-Рот” уделялось широкое внимание в рекламных мероприятиях компании, ограниченных, правда, научными и медицинскими журналами. Вначале Селия поддержала идею использовать для рекламы газеты и другие массовые печатные издания, но затем вняла доводам, что это может вызвать нарекания профсоюзов медицинских работников. Как и в ФДА, там косо смотрели на попытки непосредственного воздействия на потребителя, когда речь касалась рецептурных средств.

Вероятно, по этой причине декларация компании нашла довольно слабое отражение на страницах газет. “Нью-Йорк таймс” поместила лишь заметку в два параграфа в колонке финансовых новостей. “Вашингтон пост” опубликовала аналогичное сообщение на своей последней странице. Другие газеты ограничились лишь краткой информацией, да и то в тех случаях, когда им удавалось выкроить несколько свободных строк. Телевидение, несмотря на все старания рекламного отдела компании, так и не откликнулось на эту новость.

Реакция различных фармацевтических компаний на декларацию “Фелдинг-Рот” была неоднозначной.

– Дешевый трюк, грязная самореклама, и только! – такими словами отозвался об инициативе “Фелдинг-Рот” представитель одной из таких компаний. Причем заявил об этом публично.

Другие замечали по этому поводу, что “Фелдинг-Рот” стремится быть “святее самого папы римского” и что все это может нанести ущерб отрасли в целом; при этом, правда, не указывалось, какой именно. Однако среди конкурирующих фирм нашлись и такие, где не скрывали своего восхищения.

– Честно говоря, – признался Селии один из уважаемых лидеров отрасли, – мне жаль, что подобная мысль не осенила нас первыми.

– В общем, все это доказывает лишь одно, – призналась Селия в разговоре с Эндрю, – а именно: всем сразу угодить невозможно.

– Не торопись с выводами, – заметил ее муж. – Ты сделала доброе дело, но круги по воде уже идут вовсю. Со временем ты сама удивишься, как далеко они могут зайти.

Но этим дело не ограничилось. Давали о себе знать и другие “круги” – последствия скандала с монтейном. В том числе и от камня, брошенного с Капитолийского холма в Вашингтоне.

Если бы слово “демагог” или “демагогос” не родилось в Древней Греции где-то во времена Клеона, его все равно пришлось бы изобрести, чтобы определить сущность члена сената США Денниса Донэхью. Более яркого представителя этого племени быть не могло.

С самого рождения он купался в богатстве и привилегиях, однако постоянно пытался из себя изображать, как он говорил, “сына простых людей, выходца из народа, кость от кости тех, кто всего ближе к земле”. Большей несуразности выдумать было невозможно, но, как часто бывает, постоянное повторение возымело свое действие и на сей раз: нашлось немало тех, кто свыкся с этими словами и стал в них верить.

Сенатору нравилось также, когда его изображали “защитником бедняков и угнетенных, врагом их притеснителей”. В действительности же если он и питал к “беднякам и угнетенным” чувство сострадания, то запрятано оно было так глубоко, что оставалось тайной души Донэхью, известной лишь ему одному. Но вот пользу для себя извлечь из этого он умел.

Донэхью мчался в любую точку страны, где бы ни разгоралась очередная, и к тому же сенсационная с точки зрения прессы, схватка в духе сражения Давида с Голиафом. Донэхью с ходу вступал в бой на стороне давидов, даже когда правда, по мнению людей здравомыслящих, была на стороне голиафов.

– Давидов всегда больше, а значит, от них больше пользы, когда наступает пора выборов, – как-то раз слетело с языка у одного из помощников сенатора.

Он давным-давно смекнул, что там, где речь идет о трудовых конфликтах и безработице, открываются широкие возможности для честолюбивого политика. Именно поэтому, когда уровень безработицы поднимался выше обычного, сенатора можно было увидеть в очередях у бирж труда, где он вступал в разговоры с теми, кто пытался найти себе работу. Делалось это под предлогом “необходимости лично убедиться и удостовериться в положении безработных”.

Весьма примечательно, что о намерениях сенатора всегда становилось заранее известно, и, когда он появлялся на месте события, его уже ждали телевизионщики и фоторепортеры. Ну и конечно же, его всем знакомое лицо с написанным на нем выражением растроганности во время беседы с безработными появлялось в программах телевизионных новостей в тот же вечер и на следующее же утро – на страницах газет.

Что касается прочих аспектов жизни “простых людей”, то не так давно сенатор счел весьма полезным выступить с возражениями против не облагаемых налогами воздушных путешествий по первому классу, услугами которых пользовались представители делового мира. Если людям угодно пользоваться подобными особыми привилегиями, заявил сенатор, они должны оплачивать их из собственного кармана, а не за счет налогоплательщиков. Он выступил в сенате с предложением снять подобные налоговые ограничения, хотя отлично понимал, что этому законопроекту суждено умереть в тенетах законодательного процесса.

Зато в прессе его инициатива вызвала целую шумиху. Дабы подлить масла в огонь, сенатор Донэхью заявил, что сам он намерен путешествовать туристическим классом, о чем не забывал сообщить газетчикам накануне каждого своего перелета. При этом ни один пассажир первого класса не пользовался таким вниманием, как примостившийся в хвостовом отсеке, в кресле салона туристического класса Донэхью. Надо ли говорить, что он предпочитал умалчивать в своих публичных выступлениях, что при этом путешествует преимущественно в комфортабельных частных самолетах – либо взятых напрокат семейной кредитной компанией, либо одолженных у друзей.

Донэхью был приземист. Щечки его горели розовым румянцем, и он выглядел моложе своих сорока девяти лет. Он был тяжеловат, но без лишнего жира. Большую часть времени, особенно на людях, он прямо-таки лучился дружелюбием, постоянно расплывался в широкой улыбке. Костюм сенатора и даже его прическа носили отпечаток продуманной небрежности, что должно было соответствовать облику “парня из народа”.

И хотя объективные наблюдатели прекрасно понимали, что Донэхью – всего лишь оппортунист, он пользовался искренними симпатиями многих не только в своей партии, но и среди политических противников. Объяснялось это, в частности, тем, что он обладал чувством юмора и умел принимать шутки на свой счет. Кроме того, это был человек живой, с ним всегда было интересно.

Все это, по-видимому, служило причиной успеха, которым он пользовался у прекрасного пола и, как поговаривали, не упускал случая ответить взаимностью, несмотря на то что считался добропорядочным семьянином и частенько появлялся в обществе с женой и детьми-подростками.

Таков был сенатор Донэхью, ударом молотка в десять утра в первый вторник декабря месяца призвавший к вниманию сенатский подкомитет по этике торговли и заявивший, что начинающиеся слушания он откроет собственным коротким заявлением.

Председатель и другие сенаторы – члены подкомитета сидели за столом, напоминающим подкову. Ее концы были направлены к свидетелям и публике. Из трех широких окон были видны фонтан и парк, примыкавший к зданию сената. Зал украшал мраморный камин. На бежевых гардинах был выткан государственный герб Соединенных Штатов.

– Все мы, здесь присутствующие, – начал читать Донэхью заранее подготовленный текст, – знаем о страшной, потрясшей весь мир трагедии с детьми, чьи умственные способности и другие нормальные жизненные функции оказались нарушенными действием препарата, который еще до недавнего времени прописывался и продавался у нас в стране. Этот препарат – монтейн.

Сенатор был умелым оратором, и более ста человек, собравшихся в зале, напряженно внимали его властному голосу. На него были устремлены объективы телевизионных камер.

– Цель этих слушаний, – продолжал Донэхью, – определить, кто несет ответственность за ряд событий, а также…

Селия – в списке свидетелей она значилась первой – слушала вступительное слово сенатора. Все шло так, как она и ожидала. Она сидела за покрытым зеленым сукном столом. Соседнее с ней место занимал адвокат Чайлдерс Куэнтин. Она уговорила его не отказать в любезности и взять на себя эту дополнительную ответственность:

– В настоящее время нет ни одного юриста, который разбирается в истории с монтейном лучше вас, да и, кроме того, я полностью доверяю вашим советам.

Рекомендации Куэнтина относительно сегодняшних событий были конкретны и четки.

– Опишите имевшие место факты откровенно, ничего не утаивая, ясно и по возможности кратко, – настоятельно советовал Селии Куэнтин. – И не вздумайте щеголять красноречием или пытаться переиграть Денниса Донэхью.

Последнее замечание было высказано в ответ на желание Селии напомнить во время дачи свидетельских показаний о том, что два года назад, когда внедрение монтейна натолкнулось на барьеры ФДА, Донэхью был в числе тех, кто протестовал против этой задержки и отзывался о ней как о “явно нелепой с учетом создавшихся условий”.

– Ни в коем случае! – категорически отверг эту идею Куэнтин. – Во-первых, Донэхью это ваше замечание мимо ушей не пропустит, но даже если и позабудет о нем, то его люди ему напомнят, так что он успеет подготовиться и найдет что сказать. Скорее всего он заявит, что и сам оказался очередной жертвой пропаганды, развернутой вашей компанией, или что-нибудь еще в подобном роде. Во-вторых, вы возбудите в нем антипатию, что было бы крайне нежелательно.

Затем Куэнтин рассказал Селии о кое-каких закулисных сторонах столичной жизни.

– В Соединенных Штатах сенатор обладает колоссальной властью и влиянием; в определенном смысле он даже могущественнее президента, ибо его власть проявляется более завуалированно. Нет такого правительственного департамента, куда бы он не мог проникнуть и что-то там перекрутить. Все зиждется на принципе “ты мне, я тебе”, и в этой игре самый крупный козырь – власть сенатора. Он может и миловать, и казнить. А значит, надо быть круглым идиотом, чтобы нажить себе врага в лице сенатора Соединенных Штатов.

Селия со всей серьезностью отнеслась к этому совету и дала себе зарок не забывать о нем, как бы ни повернулся ее диалог с Деннисом Донэхью, к которому она уже успела проникнуться отвращением.

Селию сопровождал Винсент Лорд. Он сидел по другую сторону от Куэнтина. Если ей предстояло сделать заявление от лица компании “Фелдинг-Рот”, а затем отвечать на вопросы при перекрестном допросе, то роль директора научного отдела сводилась лишь к ответам на вопросы, если в том возникнет необходимость.