Текст книги "Записки из Тюрьмы"

Но вечерними представлениями он не ограничивается. В длинных очередях за едой он тоже является нам в образе своего персонажа ахунда – роли, которую он прекрасно играет. Иногда его можно застать за подготовкой забавного реквизита, что вызывает взрыв хохота среди заключенных. Только представьте себе духовное лицо, без бороды, но в религиозной одежде, стоящее в длинной очереди. Ему даже не нужно говорить ни слова. Просто нарядиться так и стоять там достаточно, чтобы вовлечь других в свое уморительное действо. Более того, он отвлекает на себя внимание мерзких военных. Он открыто противостоит системе, желающей откармливать ягнят на убой. Всего одно слово из его уст – и мы словно постигаем суть жизни.

* * *

Помимо узников, снующих между заборами и коридорами, по тюрьме рыщет и кое-кто другой. Различные зоны тюрьмы находятся под надзором группы, известной как G4S, – охранного предприятия, отвечающего за обеспечение безопасности. Сотрудники этой конторы держат ряд заключенных под пристальным наблюдением. Лучше называть G4S ее настоящим названием: «Ублюдочная Охранная Компания». Я мог бы придумать ее служащим много разных эпитетов, но этот самый подходящий. Например, я мог бы назвать их сторожевыми или цепными псами. У каждого из них на поясе висит портативная рация. Эти чрезмерно любопытные охранники то и дело что-то записывают в блокноты, которые всегда носят в карманах. Они строчат заметки обо всем и обо всех. Их основной метод работы – быть ублюдками. Нужно быть полным ублюдком, чтобы работать там, где ты всех ненавидишь.

С самого первого дня их работа высоко ценится: «Вы – армия, собранная здесь для защиты нации, а эти заключенные беженцы – враги. Кто знает, кто они такие и откуда родом? Они вторглись в вашу страну на какой-то там лодке». Ситуация для них совершенно ясна. Перед ними – враги, согнанные сюда отовсюду. Боже мой, вы бы видели их глаза: холодные, жестокие, полные ненависти.

Они сидят группами в конце коридоров или вдоль заборов напротив океана, бездельничая и делясь сплетнями. Без сомнения, они подробно обсуждают личность каждого заключенного. Многие из них наблюдают за празднествами, устроенными Шлюхой Майсамом. Однако не вмешиваются, а сидят на стульях на расстоянии от толпы, чтобы их присутствие ощущалось. Участки, которые они должны контролировать, распределены заранее, и каждый из них сидит на пластиковом стуле и часами следит за периметром. Все тупики и закоулки в отдаленных частях тюрьмы находятся под их пристальными взглядами – они выслеживают нас и всегда готовы преследовать.

С наступлением темноты тюремный комплекс возвращается в свое естественное состояние. В первые мои месяцы здесь на всю тюрьму было всего две большие лампы, по одной с каждой стороны. Они освещали только прилегающую территорию. Лампы должны рассеивать тьму, но их свет теряет яркость, не дойдя до Тюрьмы Фокс. Ночью эта огороженная зона напоминает сцену из фильма ужасов. Тени выходят на тропу войны, и людям приходится рассчитывать только на интуицию, чтобы отыскать дорогу к туалетам.

В темноте присутствие охраны заставляет заключенных чувствовать себя еще больше узниками, чем обычно. Здоровенные мужики кажутся намного крупнее, когда их фигуры выступают из тьмы. Они несут вахту в каждой секции тюрьмы, как агрессивные звери. Их взгляд пронизывает насквозь, и кажется, нет шансов от него скрыться.

Тюремные охранники из G4S (мы для краткости называем их просто «G4S») большую часть жизни прослужили в австралийских тюрьмах, где сидят разного рода преступники. И конечно же, преступления, уголовные процессы, сами тюрьмы и их жестокость, физическое насилие и нападения с ножом стали частью их повседневной жизни и образа мыслей. Многие из охранников – бывшие военные, которые годами служили в Афганистане и Ираке. Они вели войны на другом конце света. Они убивали людей.

Убийца есть убийца… ясно и просто. Я где-то читал или, может быть, слышал от кого-то, что человек, забравший жизнь другого человека, молодеет. Или убийцы медленнее стареют. Этим людям наплевать на других. Убийца есть убийца; насилие сочится сквозь их затуманенные, расширенные зрачки. Я убежден, что в этих глазах отражается душа убийцы.

Я осознал это, наблюдая за многими из группы G4S. Был случай, когда один из этих парней стал свидетелем кровавой сцены: юноша перерезал себе вены в туалете. Охранник повернулся ко мне и сказал: «Извини, но мне не понять ни тебя, ни этого перепуганного пацана. Я был тюремным охранником почти всю свою жизнь… Прости». Вот и все сострадание. Чего ожидать от человека, всю жизнь погруженного в тюремное насилие? Его живот непропорционально огромен по сравнению с другими частями тела. Кажется, что его тощие ноги просто свисают с его массивного живота – мерзкие конечности, прилипшие к туловищу. Но он хотя бы признает, что ему не понять обычных людей.

Очевидно, что ему пришлось приложить большие усилия, чтобы даже задуматься об этом, и он старался выдавить из своего сердца хоть что-нибудь. Возможно, разница между ним и его коллегами в том, что он искренне признает, что превратился в бездушную машину. Возможно, он пришел к выводу, что образ жизни тюремного охранника лишил его сочувствия. Возможно, он никогда не найдет этому иного объяснения, кроме того, что он давно варится в этой системе и поэтому отличается от обычных людей.

В каждую смену в каждой тюрьме дежурит около пятидесяти охранников G4S. В семь вечера десятки охранников G4S собираются между тюрьмами Дельта и Фокс на беседу с начальниками. Издалека непонятно, о чем идет разговор. Видно только покорных охранников, стоящих в тесном строю и внимательно слушающих человека, вставшего на стул. Надзиратель заканчивает говорить, и они превращаются во взвод солдат, приступающих к несению службы. Они расходятся по всему периметру тюрьмы, направляясь в назначенные им участки.

Словно роботы, выполняющие приказы, они следят за соблюдением каждого тюремного правила, от элементарного до глобального.

Значительная часть охранников G4S – это местные жители: родом с Мануса или из Порт-Морсби[85]85
  Порт-Морсби – столица государства Папуа – Новая Гвинея, на побережье залива Папуа. Самый большой город в стране (примерно 300 000 человек). Коренные жители территории – народ Моту. Прим. перев.


[Закрыть]. Когда открылась тюрьма, их созвали сюда на работу – людей, которые до этого занимались ловлей рыбы гарпуном, рубкой деревьев в джунглях или сбором и продажей тропических фруктов на местном рынке. Соглашение между правительством Папуа – Новой Гвинеи и Австралийским департаментом иммиграции предусматривает трудоустройство большей части местного населения. Поэтому тюрьма вынуждена нанимать людей, бывших ранее абсолютно вольными. Но теперь они поглощены Кириархальной Системой: их поглотила тюремная структура и культура системного насилия.

Австралийцы пытались привить им корпоративную культуру компании G4S, но, в отличие от своих австралийских коллег, эти люди свободолюбивы. Они непокорны и мало заботятся о поддержании порядка по тюремным правилам и казарменной логике. Они абсолютно противоположны Кириархальной Системе. Но у Департамента иммиграции нет выбора, кроме как терпеть их. Они не прогибаются под правила и жесткую структуру. Они пахнут джунглями и напоминают мне рыб, плавающих в океане. Эти сборщики фруктов с невероятно развитыми икроножными мышцами взбирались на самые высокие и дикие тропические деревья, а их ноги касались песка столь далеких мест, вблизи которых большинство людей никогда не окажется.

Яркий контраст между местными охранниками и служащими из Австралии и Новой Зеландии резко бросается в глаза. Мне кажется, что G4S и Департамент иммиграции распределяют обязанности, опираясь на эти различия. Все без исключения местные жители и выходцы из других частей Папуа – Новой Гвинеи находятся в самом низу иерархии. Ожидается, что каждый местный тюремщик обязан без раздумий и вопросов выполнять приказы австралийцев. В конце месяца за свой тяжкий труд они получают сумму, равную лишь пяти дням работы даже самого тучного австралийского надсмотрщика. Это еще больше побуждает их игнорировать тюремные правила – настолько, насколько это возможно.

Разница между местными и австралийскими охранниками отражена даже в цвете униформы. Местные наемники носят фиолетовую униформу, и в их обязанности входит групповой обход тюрьмы от края до края. Таким образом, Кириархальная Логика… дает всем ясно понять: «Да будет известно, что в этой тюрьме местные жители – ничто. Они просто получают наши инструкции и следуют им». Это определяет взаимоотношения между тремя основными элементами в тюрьме: заключенными, местными и австралийцами. В результате местные вступают в союзы с нами. В этих взаимоотношениях даже есть некая доброта и сопереживание. Иногда местные тайком курят сигареты, подаренные заключенными; они курят в конце коридоров, в темных и укромных уголках тюрьмы, вне поля зрения австралийцев, и трясутся от страха. Иногда они жуют бетельные орехи и ловят кайф; тогда они несут какую-то тарабарщину хриплыми голосами.

Начало формы

Бетельный орех[86]86
  Бетельный орех, или орех бетеля, – семена пальмы Areca Catachu, привычка жевать которые широко распространена от Пакистана до Микронезии. Орехи бетеля обладают умеренным психотропным воздействием. Глотать слюну в процессе жевания бетеля крайне не рекомендуется, возможна рвота и другие симптомы отравления. Ее обычно сплевывают, поэтому в Азии на мостовых можно видеть красные плевки. Прим. перев.


[Закрыть] с одноименной пальмы, растущей здесь же, – плод размером с мелкий помидор. Местные жители жуют его в качестве природного стимулятора. Они раскалывают орех о камни, а затем пережевывают его семена. Пожевав нескольких минут, их выплевывают вместе с большой порцией слюны до последнего кусочка, независимо от того, плюют ли они на траву, в мусорное ведро или на бетонный пол какого-нибудь офиса, – таков обычай.

Когда охранник жует бетель, чтобы поймать кайф, у него во рту появляются красные пятна. Если кто-то регулярно употребляет эти семена, его зубы окрашиваются в красный цвет, поэтому практически у всех местных жителей красные зубы. Такова повседневная культура Мануса. Кроваво-красные зубы, как у хищного животного, которое только что подняло голову, отрываясь от пожирания добычи. Когда я впервые оказался в компании местных жителей, у меня возникло чувство, что я окружен каннибалами. Лица, испещренные морщинами, вьющиеся волосы и смеющиеся рты, наполненные кровью. Австралийцы надеялись, что они нас напугают.

Но разве такие добрые люди могут быть каннибалами? Тюремные служащие из местных – душевные добряки. Эти черты берут начало в их свободной натуре и поведении, не ограниченном законами. Их присутствие в тюрьме улучшает местную атмосферу; однако с их прибытием становится еще теснее, число людей растет, и эта скученность душит.

Страх и трепет – особенно яркие и навязчивые чувства в тюрьме, ими пронизано все. В глубокой ночи, в самый пик тьмы, власть этих заборов ощущается особенно сильно. Дыхание заключенных пропитано неприкрытым ужасом и глубокой безнадегой; они цепляются за свои кошмары – удерживают их в своих объятиях и глубоко внутри себя, будто пытаясь сдержать ураган, который иначе разметал бы эти коридоры. В глубинах тюрьмы царит тяжелое и всеобъемлющее молчание – единственное убежище для измученного узника.

И вот я молчу, дымя сигаретой. В эти мрачные часы спят даже сверчки. Я вижу кокосовые пальмы, возвышающиеся над тюрьмой, ветер развевает шапки их листьев, словно распущенные на прохладном ветру волосы заключенных. Одни только крабы крадутся вдоль длинного забора в поисках пищи.

Шлюху Майсама утомило шоу, состоявшееся после захода солнца, и общение с его эксцентричными друзьями. Теперь он спит в своей пропитавшейся потом постели. Парни ворочаются, оказавшись во власти кошмаров, поднимающихся из самых глубин их души.

Прибрежные жабы нашли теплое и влажное местечко под забором. Они лежат с закрытыми глазами, медитируя, в состоянии удивительного покоя.

В темном углу тюрьмы, под водосточными трубами Блока «Пи»[87]87
  В оригинале – Block P. Прим. перев.


[Закрыть] неподвижным изваянием замер охранник с красным лицом и седыми волосами. Он смотрит прямо перед собой, почти не моргая, словно старая сова-сипуха, наблюдающая за тюрьмой. В это время ночи папу[88]88
  «Папу» – нейтральное по возрасту обращение к мужчинам, характерное для острова Манус. Беженцы, содержащиеся в Тюрьме Манус, используют этот термин гендерно-нейтральным образом для обозначения всех местных жителей. Прим. Омида Тофигяна.


[Закрыть] уже закончили свои обязанности и просто отдыхают и болтают, сидя на пластиковых стульях; их глаза покраснели от усталости. Они ждут наступления утра, когда за ними приедут автобусы компании и развезут их по разным направлениям к их бунгало в джунглях.

В последующие месяцы фальшивые праздники и вечеринки уже не помогают развеивать тюремный гнет, одиночество и отчаяние. Со временем даже Шлюха Майсам становится более замкнутым и начинает сдавать. Мы должны найти другой способ пережить изгнание.

* * *

По тюрьме поползли слухи, что на следующей неделе остров Манус планирует посетить группа юристов. Их цель – освободить каждого из нас. По всей тюрьме начинают пробиваться ростки надежды.

Группа людей с мощными пилами вырубает деревья и расчищает землю в западной части Тюрьмы Фокс. Что они хотят построить? Может быть, бассейн?

7. Старик-Генератор / Премьер-Министр и Его Дочери

В Тюрьме Фокс есть шесть основных коридоров. В каждом из этих коридоров имеются:

Два открытых входа-выхода /

Двенадцать комнатушек, примерно полтора на полтора метра /

Окна с сетками от мух /

В каждой комнате – по четверо заключенных на двух двухъярусных кроватях /

Они вынуждены приспосабливаться к отсутствию личного пространства, когда рядом постоянно находятся чужие потные тела /

Двенадцать ржавых вентиляторов, дующих в одном направлении /

Сорок восемь человек /

Сорок восемь коек /

Сорок восемь смердящих ртов /

Сорок восемь полуобнаженных потных тел /

Напуганных /

Галдящих.

Внутри комнаты кажутся чистыми, хотя в них очень душно и тесно. Деревянный пол едва виден из-за большого вентилятора, стоящего в центре помещения. Помимо заключенных в этих комнатах есть и другие узники, терпящие еще более ужасные условия. Их отправляют в дальнюю часть комплекса, где они вынуждены жить, как собаки, бесконечно слушая унылый и монотонный шум вентиляторов.

Там, между главными коридорами и большим тентом около главных ворот (он используется в качестве столовой), располагается строение, похожее на ржавый металлический ангар. Это странное полукруглое здание называют «Туннель Пи». Один его конец выдвинут на территорию комплекса, а другой примыкает к забору, ограничивающему тюрьму со стороны океана. Он похож на темный и узкий туннель длиной шестьдесят метров, шириной три метра, а высотой два метра. В нем сыро и душнее, чем в хлеву. Спертый воздух. Полуголые тела, воняющие потом.

Трудно поверить, что там вообще возможно жить, не говоря уже о ста тридцати людях, насильно втиснутых в это помещение.

Мрак /

В нем двести шестьдесят расширенных зрачков блестят /

Во тьме сто тридцать тел смердят /

Все вместе они воняют, как разлагающийся труп /

Шестьдесят вентиляторов молотят духоту /

Но громче их гула – рев старого трактора /

Рядом в атмосферу чадящего нескончаемо.

Металл там повсюду, как и человеческая плоть и кожа. Потолок Туннеля Пи имеет форму купола; изнутри это выглядит как настоящий туннель или огромная труба.

В ноздри въедается ужасный запах нечищеных зубов, циркулирующий по помещению. На каждые две двухъярусные кровати приходится непрерывно шумящий вентилятор. Он бесполезен – из него свирепо дует горячий воздух и струится над измученными телами.

Вентиляторы ведут неравный бой с жарой и всегда включены. Но хуже всего фоновый рев старого трактора, с натугой вспахивающего расчищенный от джунглей холм. И этот неистребимый запах.

Непонятно, зачем архитектор так спроектировал это непропорциональную, нелепую конструкцию. Ради каких соображений возвели этот уродливый шедевр? Внутри Туннеля два ряда кроватей расположены друг напротив друга. В узкий проход между ними может протиснуться только один человек. Чтобы пройти из одного конца ангара в другой, приходится несколько раз потревожить других. Например, если кто-то хочет добраться до своей койки в дальнем конце помещения, он должен еще в начале Туннеля рассчитать, собирается ли кто-нибудь идти в противоположном направлении. Или прикинуть, решит ли кто-нибудь встать или спуститься со своей койки и направиться к выходу.

Трудно организовать свое передвижение так, чтобы не задевать друг друга, протискиваясь по проходу. Поскольку здесь ужасно тесно, а пространство всегда заполнено приходящими и уходящими людьми, приходится тереться и сталкиваться плечами. Это постоянное вынужденное взаимодействие вашего тела с такими же потными, почти голыми телами других мужчин вызывает отвращение.

Бетонный пол ангара истерт и испещрен как мелкими, так и крупными ямами. Воздух внутри влажный и теплый – идеальная среда для размножения всех видов тропических насекомых. Смрад несвежего дыхания и пота волосатых мужчин, спящих рядом друг с другом, еще тошнотворнее, чем зловоние канализационных стоков снаружи Туннеля. Иногда эта вонь, как от дохлой псины, смешивается с запахом дерьма.

* * *

В дни, когда облаков меньше, чем обычно, или их практически нет, металлический ангар раскаляется до температур, при которых человеческое тело может просто-напросто запечься. Заключенные в нем подобны кускам мяса в скороварке. Днем почти никто не осмеливается спать или ложиться на свои койки внутри Туннеля. Все опасаются даже сидеть внутри, поскольку каждая секунда, проведенная там, приносит ощущение нестерпимого жара, обжигающего глазные яблоки.

Но есть альтернатива. Заключенные находят убежище под одиноким старым деревом с широкими листьями, растущим между «столовой» и комнатушкой, зачем-то сооруженной в верхней части комплекса. Это толстое дерево щедро протянуло свои густые ветви над всем участком. Оно утешает страдающих узников Туннеля, словно прохладная тень от большого зонта. Это затененное пространство заполнено пластиковыми стульями, и заключенные рассаживаются там, откинувшись на спинки.

Дело нехитрое – время убивать /

До нового заката лишь рукой подать /

Отсияет закат из тысячи оттенков /

Потерпи еще ночь в этих застенках /

Нового рассвета осталось подождать /

И бесплодный цикл повторится опять /

Так сменяются долгие ночи и дни /

Под старым деревом, в тени.

Бывают периоды, когда в середине дня на небе нет ни клочка водоносного тропического облака. Зной достигает пика.

Будто два солнца в битве сошлись /

Зной с неба сливается с жаром земли /

Жара обжигает /

Жара ослепляет /

Пекло весь остров дотла выжигает.

Когда солнечный зной и раскаленная земля сливаются в единое пекло, тенистые места становятся редкостью, и заключенные собираются в тени старого дерева, как цыплята под крыльями матери-наседки. Папу и охранники-австралийцы продолжают непрерывно работать и следить за порядком во всех тюрьмах. Лица австралийцев становятся ярко-красными… цвета крови. А между их ягодиц текут реки пота. Кажется, даже солнцезащитные очки бессильны. А комары… какие смышленые создания! Они исчезли. Эти живые существа избегают света, но точны и быстры в темноте.

Кто-нибудь вникал в военные стратегии комаров? Как только солнце начинает отступать и клониться к закату, они возвращаются в полном составе. Удивительные создания. Почуяв человеческое тело, они приступают к поразительным тактическим действиям. Комары, безусловно, обладают своего рода логическим мышлением или способностью к стратегии, хотя и считаются безмозглыми. Но как им удается создавать особый союз, свойственный любой дисциплинированной и мощной армии, чтобы атаковать добычу? Это происходит точно в те моменты, когда хочется спать или веки начинают слипаться. Комары обладают необычайной способностью жалить именно в те места, куда трудно дотянуться руками. Зоны боевых действий – нижняя часть поясницы, внутренние части бедер, участки за ушами и все отдаленные и укромные уголки тела. А в тропиках след или ранка от укуса будет чесаться неделями.

Себя неосознанно царапая и раня /

Впиваешься ногтями в плоть /

Всюду, где побывали комариные жала /

Кожу хочется распороть /

Зудит так нестерпимо и нещадно /

Что жаждешь содрать с себя кожу /

Пока не оставишь открытые раны /

Остановиться не можешь.

Сами раны раздражают даже больше, чем этот ужасный зуд. Влажность и жара превращают каждую крошечную ранку в инфицированный нарыв. После заживления каждой раны навсегда остается черный шрам. Чем глубже рана, тем темнее и толще шрам.

Непомерные страдания в душной клетке /

На память нам дарят маленькие черные метки.

Я буду носить несколько таких красивых черных «сувениров» с собой всю жизнь – один на лодыжке и два или три в области поясницы.

Комары здесь всегда остаются потенциальной угрозой. Считается, что в любой момент комариный укус может приковать заключенного к постели на несколько недель. Каждый день на закате в комплекс входит несколько медсестер в оранжевой униформе, в их руках коробки с желтыми таблетками. Сразу же напротив маленькой комнаты рядом с главным входом в тюрьму выстраивается длинная очередь. Это имитация борьбы с малярийными комарами, смертоносными тварями, словно целиком состоящими из длинных тонких ног, – ужасающими и невероятно хитрыми. Я называю это имитацией, ведь по сути все это просто спектакль. И я лишь передаю слова медсестер, которые разнесли по всей тюрьме.

Тюремная Кириархальная Система преувеличивает угрозу малярийных комаров, так что напуганные, невежественные узники, стекающиеся с разных концов тюрьмы, еще и вынуждены отстоять длинную очередь, чтобы принять таблетки. Похожие таблетки раздают в деревнях коровам, когда от переедания у них раздувает желудок. Страх – это необычайно эффективный кнут для мотивации людей, он заставляет их спешить и гонит в нужном направлении. Страх, словно айсберг, почти полностью скрытый под водой – от него все мучения.

Гребаные медсестры входят в тюрьму в своей нелепой униформе, придав своим пятнистым лицам особо надменный вид. Они заходят прямиком в эту комнатушку, не оглядываясь и ни с кем не здороваясь… они всегда неуважительны и бесцеремонны. Они располагаются за столом и быстро приступают к работе.

Тем временем один из папу выполняет поручения австралийца, распаковывая коробку с бутилированной водой прямо рядом с медсестрами, чтобы заключенные могли на месте запить таблетки – на глазах у медсестер. Одна группа придурков-заключенных из этой очереди – глупые выпендрежники. Медсестры устраиваются на своих местах, и эти парни решают, что у них наконец-то появилось важное дело. До прихода медсестер некоторые сидели на земле, теперь же они поднимаются, чтобы выстроиться в более упорядоченную очередь. Другие, собравшись в группы и болтая ни о чем, вдруг спохватываются и тоже встают в очередь. Энтузиазм стоящих в очереди за желтыми таблетками – это сочетание страха и глупости. Страх перед комарами, влюбленными в человеческую кровь, и другой, гораздо более сильный страх, заставляющий человека оставаться в живых, перемешиваются с глупостью заключенных, доверяющих этим лживым медсестрам и Кириархальной Системе тюрьмы.

Возможно, когда главенствует стремление остаться в живых, остается лишь наивно полагаться на таблетки и медсестер. Нескольких мужчин во главе очереди подгоняют рвение, вера и ложная гордость. Они спешно выхватывают бутылку с водой из рук папу и проглатывают таблетку. В их глазах это сразу отделяет их от толпы, и они самодовольно оглядываются на других. Они думают: «Этой ночью я не умру. Это гарантия того, что сегодня я не умру от малярии. С этого момента и до завтрашнего заката – когда нам снова придется терпеть вонь этой мерзкой очереди – я спасен от смерти. А вы все ждите, пока до вас не дойдет очередь, ведь я вас опередил. Вы наказаны ожиданием, пока не доберетесь до моего места и не ощутите то же чувство. Теперь я точно не умираю… Смотрите, какой я счастливчик… Я победитель. Сегодня я не умру. Завтра мы снова увидимся здесь, рядом с медсестрами, папу, желтыми таблетками и бутылками с теплой водой. Боже мой, мне так повезло, что я не умру этой ночью. Я так хитер, что одним из первых успел засунуть одну из этих ужасных таблеток себе в желудок. Я один из первых, поэтому самый умный». А другие, собравшиеся в конце очереди, тоже один за другим принимают свои таблетки и уходят.

Это стояние в очереди заставляет думать, что смерть притаилась за углом. Появляется чувство неотвратимости… даже семейные кланы малярийных комаров уже собрались и ждут в этом углу. Эта неотвратимость гнездится на верхушках кокосовых пальм. Эта неотвратимость наблюдает за нашей общиной из зарослей за оградой – она выбирает свою жертву, чтобы заняться ею после захода солнца. Обман очевиден. Очередь бессмысленна; нет причины в ней стоять… все это пустая трата времени. Спустя дни и месяцы, после череды изменений, стало очевидно, что это была ложь. Теперь все убеждены: нет оснований полагать, что местные комары переносят малярию. Дело не в том, что малярия сама по себе не опасна. Нет. Но зарегистрированных случаев было недостаточно, чтобы оправдать такую ужасную очередь. Становится ясно, что никто в Тюрьме Манус не умер от укуса этого длинноногого комарика с тонким телом и безобидной внешностью.

* * *

Вдали от Туннеля Пи, на восточной стороне, рядом с заборами, тянущимися вдоль берега, располагается еще одно строение. Это ветхое сооружение со стенами, полными дыр и трещин. Эти дыры выглядят так, словно их проделали железным молотком, которым колотили по обветшавшей стене, пока не проломили ее. Издали это строение смотрится как решето с остроконечной крышей и четырьмя комнатами внутри.

Комнаты внутри и все внешние стены изрисованы картинками в мультяшном стиле. Похоже, это было сделано ради маленьких детей. Белая коровка с черными пятнами. Игривый слоник с таким длинным хоботом, что тот тянется по всей поверхности разрозненных участков стены. Большой гордый лев, чей хвост засыпало под одним из проломов. Но если слегка сосредоточиться и проследить за линиями, можно заметить, что хвост продолжается с другой стороны бреши. Несколько криво нарисованных яблонь: их ветки сломаны трещинами, но на них до сих пор полно цветов и ярко-красных фруктов. Множество лиц: улыбающиеся мамы, папы и дети со школьными рюкзаками. У мамы очки. У папы непропорционально огромные усы. Рядом нарисованы разноцветные буквы английского алфавита. А рядом с крышей – птицы, летящие над всеми остальными картинками. Высокий аист, который должен был быть белым, но давно потемнел. Похоже, в этом здании учились дети из плененных семей, которые жили здесь в предыдущий раз. Но сейчас туда поселили новую группу узников из Шри-Ланки.

Это место – часть наследия Австралии и главная черта ее истории. Это и есть Австралия – вот она, прямо здесь. В местах заброшенного наследия всегда испытываешь поразительную ностальгию. Источник этого чувства неясен; это словно ощущение, возникающее на заброшенном кладбище, заросшем сорняками и привлекающем старых ворон, кружащих вокруг. Стоит лишь недолго побывать в этих больших темных комнатах, взглянуть вокруг, на потолки и углы, где сгустились тени, как проникнешься памятью этих стен. Эти поблекшие картинки, словно из детского сада, до сих пор хранят трогательные эмоции. Чувства из прошлых жизней. Здания прочнее чувств, но последние все равно неоспоримы. Пусть даже ощущение жизни сейчас почти угасло на фоне всепоглощающего чувства смерти.

Это строение проектировалось явно не для того, чтобы в нем жили люди. В лучшем случае оно напоминает маленькие караульные помещения при гарнизоне, у поля боя. Можно сказать, что это здание, как и Туннель Пи, представляет собой склад, превращенный в барак. В 1950-х годах Австралийский Военно-морской флот захватил большой участок земли, бывший в ту пору густыми джунглями. Они вырубили джунгли и разместили там большой гарнизон. Задолго до того, как эту площадку переделали в Тюрьму Оскар, здесь развлекались морские офицеры, играя в бейсбол.

Эти помещения построили в спешке, за один или два дня, взводом из нескольких десятков солдат еще в далеких 1950-х годах. Здания похожи на муравейник – помимо четырех основных комнат в других секциях есть еще несколько комнат, возведенных в случайном порядке. Еще несколько комнат: узкие деревянные двери, спальное место на одного человека среднего роста; без окон, с низкими потолками и кривыми стенами. Словно вертикальные гробы. Возможно, эти комнаты хранят свои тайны – они плотно заперты. Может быть, горькие воспоминания похоронены в них навсегда, и последний человек, что запер их, бросил ключ в вечно шумящие волны за этим забором, утопив его в океанской пучине.

Комнаты мертвых, комнаты тьмы /

Здесь будто склеп, где прячут гробы /

Так пахнут тлен и руины /

Запахом дохлой псины

Таких комнат здесь целый набор. Они отрезаны от океана заборами, но внутри этого периметра есть еще маленькие участки, отделенные голубыми простынями. Несколько суданцев обернули множество простыней вокруг двух столбов, поддерживающих новую импровизированную крышу, приделанную к исходному строению; они превратили комнату в загон для стада овец или коз. Внутри пахнет болотом, так как цементный пол весь в выбоинах, а почва влажная… Вонь гниющей земли смешивается со смрадным дыханием заключенных. К этому добавляется зловоние от канализационного желоба, проходящего рядом с комнатой.

Атмосфера удушающая. Лучше жить среди мусора, чем в таком вонючем месте. По крайней мере, на горе мусора может подуть свежий ветерок. Или новый мусор принесет другие запахи. Но в этом свинарнике застоявшийся запах словно гниет. Разлагается. Отравляет. Эта вонь вызывает головокружение и безумие.

Из-за стойкого зловония здесь роится целая армия комаров – им явно больше нечем заняться, кроме как слетаться на регулярные совещания. Но я предпочитаю укрыться в комнате, а не пялиться на этих микроскопических, но злобных кровопийц и вдыхать запах дерьма. Ночью, под защитой своей комнаты, я крепко обнимаю подушку.

В нескольких метрах дальше находится туалетный комплекс с остроконечными крышами. Точнее, это небольшие готовые деревянные помещения, заброшенные много лет назад. В комплексе примерно десять кабинок, многие уже без дверей: они просто сгнили со временем. Из-за влажности и жары здесь образовалась целая «лаборатория» для выращивания ила и водорослей. Все уже позеленело.

Пол тут всегда в одном и том же состоянии: моча по щиколотку. Туалеты настолько загажены, что нечистоты расползаются на несколько метров вокруг. Вонючая вода просочилась наружу, проникая в почву, из которой растут разнообразные растения. В итоге любой, кто захочет войти, должен сначала продраться сквозь плотные заросли сорняков, доходящих до пояса.

Глубокой ночью я часто вижу заключенных из комнат в этом районе, мочащихся среди сорняков. Они предпочитают справить нужду прямо там, в укромном местечке среди кустов. Эта тайная ночная операция требует отточенных и выверенных действий. Им нужно убедиться, что никого нет, решительно подойти к этим маленьким комнаткам, остановиться, занять позицию, быстро осмотреться вокруг. И только будучи уверенными, что одни, они отливают в сорняки. От начала процесса отливания до момента обратного натягивания штанов важно тщательно контролировать обстановку вокруг, чтобы никто ничего не заметил. Более всего страдает шея: поддержание надлежащего контроля в этой ситуации требует поворота головы на триста шестьдесят градусов. И во время поворота в разных направлениях мышцы шеи должны на несколько мгновений застывать.