Текст книги "Записки из Тюрьмы"

Он уважаемый семьянин, и для родных его натура – благословение свыше. Он любит дочерей столь безусловной, необычайной любовью, какой я не видел за всю свою жизнь. У него сочувствующая улыбка, и даже в тюрьме он проявляет свои отцовские инстинкты, обычно в отношении молодых заключенных. Он щедр, а его доброта безгранична. Он благороден.

Он относится к особой категории людей – обыграв его в шахматы или нарды, испытываешь стыд. Когда этот особый персонаж появляется среди нас, большинство прекращает валяться без дела, как обычно, и даже стесняется сидеть, широко расставив ноги. А еще в присутствии такого человека стараются не сквернословить. Хоть он и безупречен, оказаться с кем-то вроде него взаперти в одной тюрьме может быть неприятно: тяжело подолгу держать себя в рамках приличия в присутствии Премьер-Министра.

Его заключение в тюрьму – само по себе нонсенс. В хаотичном и конфликтном мире тюрьмы он ищет рутину и формальное поведение – в тюрьме, которая не терпит даже намеков на чувство коллективной ответственности, приличия и этический порядок. Присутствие такого принципиального и дисциплинированного в следовании своим принципам человека, как Премьер-Министр, неизбежно становится невыносимым. И сам Премьер-Министр, наш уважаемый интеллектуал, тоже становится невыносимым. Другие заключенные так устают от образованной и организованной личности Премьер-Министра, что стараются больше общаться с молодежью.

Тяжелые складки на лице Премьер-Министра, вероятно, отражают невзгоды, которые ему довелось пережить. По состоянию его кожи и телосложению можно сказать, что он вел привилегированную жизнь, поэтому некоторые морщины кажутся неестественными. Борозды на его лице – результат событий, на которые он никак не мог повлиять. Это следы не времени, но горестей. Он потерял все, чего достиг за всю свою жизнь. Этот крах был полностью вне его власти. И крах вынудил его ринуться в путь, отправившись в путешествие с бесчисленными опасностями, незнакомыми человеку его статуса. Сама его натура противоречит той полной тягот и испытаний морской одиссее, которую ему пришлось пережить. Выдающийся человек – в суровой тюрьме. Премьер-Министр и Тюрьма Манус – абсолютно противоположные явления.

Теперь Премьер-Министр оказался в условиях, где он вынужден часами стоять в очереди за едой и сталкиваться со множеством трудностей только ради банального посещения туалета. Конечно, всему персоналу и руководству тюрьмы невдомек, что под безликой мешковатой одеждой в очереди в туалет томится такая уважаемая личность, как Премьер-Министр. Эта картина не вяжется с образом руководителя, которого когда-то глубоко уважали его подчиненные. С тем горьким фактом, что их отец заключен в Тюрьму Манус, теперь должны мириться и его дочери. Видите ли, их любовь к нему всегда была связана с его статусом, когда он занимал достойную должность.

Вероятно, и самому Премьер-Министру невыносимо находиться в подобном окружении. Комнату прямо напротив него занимает Шлюха Майсам. Эти двое – полнейшие антиподы. В то же время Премьер-Министр по-прежнему сохраняет ауру превосходства и авторитетности, хотя в реальности он уже давно не начальник. Но он так эффективно поддерживает этот имидж, что даже Шлюха Майсам обращается с ним уважительно.

Такая видная персона, как Премьер-Министр, не похожа на типичного иммигранта. Он оказался в Тюрьме Манус по роковой случайности. Поэтому даже кишечник у достопочтенного Премьер-Министра застенчив и дисциплинирован: он приучен облегчаться в строго определенное время. Премьер-Министр тщательно высчитывает и планирует сей процесс, как и все прочее в своей жизни, и в итоге по большой нужде посещает туалет раз в два дня. Рутина его дефекации продумана до мелочей, не говоря уж о важных деталях. Но бывают ситуации, когда даже дисциплинированные и организованные люди ошибаются в расчетах и застревают в тупике, откуда нет пути ни вперед, ни назад, – как альпинист, цепляющийся за скалу, где малейшее неверное движение может привести к падению. А в переполненной тюрьме такая дилемма может случиться… в жаркий день… в момент острейшей надобности. Был один такой случай: на нашего благородного Премьер-Министра разом навалились все напасти. Наихудшая ситуация для уважаемой персоны.

Ему понадобилось посетить туалет как раз в тот момент, когда в кабинках скопились горы пустых бутылок и нечистот. Группа заключенных стоит вдоль стен, надеясь, что воду снова включат. Но нашего уважаемого товарища Премьер-Министра постигла большая неприятность. С одной стороны, он не может войти в одну из кабинок на глазах у десятков пар глаз, наблюдающих за туалетами. И даже если он решится, облегчиться ему негде. С другой стороны, его внутренности так ужасно сводит, что он впадает в неистовство, как раненое животное. Возможно, в этот момент он проклинает все свои расчеты. Вероятно, он сдерживался целых два дня, чтобы не ходить в эти грязные кабинки. Однако когда ему приспичило так, что невозможно терпеть, воду отключают. Возможно, он переел. Или у него началась диарея из-за некачественной воды.

Но в данный момент все рассуждения бессмысленны – знание причин ему никак не поможет. Самое важное, чтобы наш уважаемый интеллектуал Премьер-Министр нашел место, где можно справить свои дела, а затем успел натянуть штаны, пока никто его за этим не застал. Когда пространство настолько переполнено людьми, что невыносимо даже видеть всю эту толпу, то все ограничения социального этикета вылетают в трубу. Даже Премьер-Министру, нашему чопорному интеллектуалу, тоже приходится его нарушить. Но он не находит себе места, даже обежав и осмотрев все удаленные уголки тюрьмы.

Шлюха Майсам впоследствии с колоритом и помпой опишет всю эту картину группе заключенных. Ублюдок… Он преследовал Премьер-Министра все то время, пока тот носился повсюду, словно курица с отрубленной головой. У людей вроде Шлюхи Майсама развито чутье на подобные вещи. Поэтому, пока мы наблюдали очередной тюремный кризис, он отправился на поиски самого зрелищного и уникального объекта, в данном случае – почтенного Премьер-Министра, гадящего в укромном уголке. Несомненно, Шлюха Майсам с большим энтузиазмом участвовал в этой игре в кошки-мышки. Это становится ясно, когда он описывает эту сцену остальным заключенным, используя все свои таланты; он так увлекается, что плачет от смеха.

Шлюха Майсам рассказывает, что в конце концов наш прославленный эксперт находит местечко за одним из баков и снимает штаны, не считаясь ни с какими нормами, забыв о социальном этикете… в этот момент ему уже нет дела до воспитанности и принципов… и выдает две кучки темных, гнилых фекалий. Шлюха Майсам лезет из кожи вон, живописуя сцену во всех деталях; он даже доходит до крайности, описывая цвет стула. Зрителям, сидящим и слушающим Шлюху Майсама, явно дискомфортно. Здесь смешиваются стыд, смех и унижение. Пара зрителей не выносит зашкаливающего глумления в этой сатирической зарисовке и в гневе покидает собрание. Однако другие не испытывают неприятных чувств и не спорят со Шлюхой Майсамом. Уважение к Премьер-Министру сменяется жалостью, но остальные заключенные уже не могут перестать думать об этой сцене. Они мирятся с глубокой неэтичностью этой ситуации, ведь история их здорово развлекает.

Репутация уважаемого Премьер-Министра полностью разрушена, как если бы его мертвое тело лежало на земле, а члены общины наступали бы на него и пинали. Но на самом деле эта сцена – просто-напросто глубокое унижение, деморализующая деградация, случившаяся не только с нашей образованной персоной. Он лишь взят как пример. А Шлюха Майсам снова стал зеркалом тюремных страданий. Прикрываясь театральной маской сатиры и комедии, заключенные пытаются избежать столкновения с реальностью, наполненной непреодолимым унижением. От него нет убежища, нет приюта, кроме веры в Шлюху Майсама и его нелепое высмеивание. Возможно, это самый простой способ противостоять унижению.

Тюрьма требует, чтобы заключенные в какой-то степени признавали, что они жалки и достойны презрения, – этот аспект системы разработан специально для них. Одна из целей Кириархальной Системы: никто не имеет права проявлять то самое человеческое качество – великодушие. Эта цель противоречит такой личности, как наш достойный друг Премьер-Министр.

Система прививает узникам своего рода мазохизм, вынуждая их испытывать радость от унижения. Присоединяясь к Шлюхе Майсаму, они превозносятся над Премьер-Министром, нашим благородным мыслителем. Но на самом деле они действуют в соответствии с Кириархальной Системой и этим унижают и себя. Подсознательно заключенные видят в Премьер-Министре отражение себя самих, отождествляясь с разрушенным образом этого достойного человека. В результате их насмешки и издевки перемешиваются с унижением и стыдом. С одной стороны, унижая столь видную персону, они чувствуют своего рода освобождение. Но все же выходки и слова Шлюхи Майсама разрушают нечто ценное. Не задумываясь о собственных эмоциях в тот момент, заключенные еще больше злорадствуют над тем, что растоптал Майсам. Они устали чтить благородного Премьер-Министра каждый раз, когда видят его, или следить за своей речью рядом с ним.

Под покровительством Шлюхи Майсама они «пинают труп»; это месть за то, что им долгое время пришлось играть роль послушных подданных, и за попытку припудрить этикетом их социальное взаимодействие. Премьер-Министр – наш важный интеллектуал с образцовым кодексом поведения, и это недоразумение нужно уничтожить. Заключенные могут мириться только с одним сводом правил: Кириархальная Система исключает любой другой кодекс. Душа тюрьмы не приемлет этических норм, присущих обществу за ее пределами; нормы отброшены в сторону, и именно Шлюха Майсам их устраняет.

Шлюха Майсам рушит все барьеры, ограничивающие и направляющие социальное взаимодействие. Для уставших заключенных это как глоток свежего воздуха. Проходят месяцы, и тюрьма устанавливает свой принцип: неважно, откуда заключенный, чем он зарабатывал на жизнь, сколько ему лет и какое положение он занимал. С точки зрения социальной динамики Тюрьмы Манус жизнь в этой среде однообразна. В конечном счете все здесь низведены до одинакового социального статуса.

Тюрьма – это место бесконечного цикла из повторения и однообразия, где малейшее отклонение от рутины становится темой обсуждения всего лагеря. Любая новость быстро облетает всю тюрьму. Даже обитатели соседней тюрьмы ее услышат. В тюрьме следить за слухами – простейший способ скоротать время. А если слухи касаются такого дисциплинированного и принципиального человека, как наш честный Премьер-Министр, они разлетаются со скоростью света.

В обычные дни никто даже не замечает, как уважаемый Премьер-Министр посещает туалет, но в этот день выстреливает новая, беспрецедентная история. Она гуляет по тюрьме, нарушая ее обыденное однообразие и угрюмость.

В понимании заключенных достопочтенный Премьер-Министр изгадил не только свои принципы, но и свой авторитет, который создал в тюрьме. Этот инцидент настолько не соответствует их представлениям, что они интерпретируют его как «наш правильный Премьер-Министр превратил половину тюрьмы в выгребную яму». На следующий день герой истории выглядит в их глазах как жаба, барахтающаяся среди лягушек в вонючем болоте из нечистот.

Две недели спустя на тюрьму, как бомба, обрушивается новость: добрый и деликатный Премьер-Министр покинул нашу тюрьму. Он ходатайствовал о переводе в Тюрьму Оскар. Все удивлены, что власти согласились, – такое произошло в первый и единственный раз. А потом одним ранним утром, недолго пробыв в Тюрьме Оскар, он ушел, ни с кем не попрощавшись – даже с ребятами, с которыми он подружился. Ему пришлось согласиться на принудительное возвращение – его семья была в опасности, они не могли выжить одни, они нуждались в защите. Один из охранников улыбается, передавая эту новость, и говорит, что незадолго до ухода Премьер-Министр сказал, что хочет вернуться к своим дочерям.

* * *

До сих пор нет никаких известий от юристов, которые собирались посетить Тюрьму Манус. Но некий анонимный австралиец сообщил одному из узников, что судебного разбирательства или адвокатов не понадобится. Он сказал, что заключенных освободят менее чем через два месяца. По тюрьме прокатывается волна счастья.

Джунгли за забором на западной стороне Тюрьмы Фокс вырубили, а команда рабочих до сих пор трудится под палящим солнцем. Лопаты и кирки уже добрались до основного поля. Земля выровнена. На другой стороне рабочие развели бурную деятельность, шумно передвигая большие белые металлические контейнеры – их перемещают в расчищенное место. Что именно они строят? Может быть, общежития для охранников. Или, возможно, взлетно-посадочную полосу. А может…

8. Очередь как Пытка: Логика Тюрьмы Манус / Коровье Счастье

Мы сплетены в цепь из голодных людей /

Тела плавятся под злобой жарких лучей /

Жарятся головы в печи раскаленной /

Мы стали для солнца стряпней тошнотворной /

Вереница разномастных мужчин /

Плотных и тонких, седых и без морщин.

Дни в тюрьме начинаются с суматохи из-за очередей. Длинных, изматывающих очередей. Голодные заключенные ранним утром вылезают из своих потных, липких постелей и, как пчелы, роятся вокруг тента, отведенного под прием пищи. «Голодные» на самом деле означает «умирающие с голоду». Как только ужин заканчивается, ничего съестного больше найти невозможно. Посреди ночи по всей тюрьме разносится запах голода. Никому не разрешается вынести из «столовой» даже картофелину. Все, что можно съесть, должно быть съедено прямо там, в «обеденной зоне» под тентом. Это последний шанс наполнить животы. После голодные желудки берут верх над разумом и телом.

На выходе из «обеденной зоны» всегда стоят несколько мрачных безмозглых охранников из G4S. Они сканируют взглядом каждого выходящего. Если его карман хоть немного выпирает, охранники приказывают папу обыскать заключенного. Это часть стратегии тотального контроля над телом. Папу неодобрительно качает головой, обыскивая все карманы, голени, торс, а затем под мышками. Бывает, находят картофелину или расплющенный кусок мяса. Тогда папу отбирают «контрабанду» с таким видом, будто достали ее из мусорного ведра. Австралийский охранник из G4S еще раз напоминает заключенному: «Выносить еду против правил».

Молодые мужчины часами изнывают на солнце в очередях за грязной, некачественной едой. Мясо плохо прожарено и похоже на куски автомобильной покрышки. Челюсти едва могут его пережевать.

Заключенные знают, что в начале очереди, перед тентом, сидят несколько парней из G4S и приказывают проходить в столовую группами по пять человек. Логика Тюрьмы Манус основана на власти и подчинении.

Вот пример этому: пять человек должны покинуть столовую, чтобы пять человек могли занять их места. Вся очередь должна дожидаться, пока эти пять человек не уйдут, и тогда тюремщик указывает пальцем, разрешая войти следующей пятерке. Мы словно марионетки на ниточках, приводимые в движение пальцами. Сознание каждого вовлечено в процесс, который уже стал нормой. Это процесс дрессировки.

Но и сам тюремщик не решает, как двигать пальцами и даже как сидеть. Он лишь винтик системы, которой здесь подчинено все до мелочей. Тюрьма регулирует количество ресурсов и ограничивает время их выдачи. Это происходит механически и строго по предписаниям:

Логика здесь строится на числе пять /

За пятерыми следуют столько же опять /

Охранник смотрит вслед выходящим пяти /

На их замену еще пять должны войти /

Его палец машинально сигнал подает /

Новая пятерка выходит вперед /

В начале очереди их пять стульев ждут /

Еще пять узников пищу берут /

Пятеро едят, остальные ожидают /

Цифра пять здесь всем заправляет.

Иногда тюремщик, отвечающий за пропуск, подает сигнал не одним пальцем, а всей пятерней.

Человеческая воля здесь подчинена числу пять.

Очередь представляет собой точную копию заводского конвейера. Полная дисциплина. Расчет и точность.

Первый этап – в хвосте очереди, под навесом, откуда не видно, где очередь заканчивается. Далее змейка из людей поворачивает за комнатами шриланкийцев. Человек, отстоявший в очереди как минимум полчаса, дойдя до этого поворота, понимает, что очередь тянется еще на тридцать метров.

И снова странная логика пяти /

Сытая пятерка готова уйти /

Пока пять человек желудки набивают /

Голодная очередь сигнала ожидает.

Очередь напоминает вереницу грузовиков, загружающихся внутри огненного рудника, в адском пекле шахты. Они прибывают туда пустыми, а покидают «карьер» полными.

На повороте голодные заключенные испытывают целую смесь эмоций. Радость и боль, надежду и безнадегу. Прибытие к повороту – достижение, но выходить человек вынужден на участок под палящим солнцем. Ему нужно готовиться к противостоянию с солнцем, проникающим в каждую клетку своими жалящими лучами. Эти жгучие лучи – как тысячи раскаленных игл, вонзающихся в тысячи точек. Глядя на очередь, уходящую за поворот, заключенный снова понимает, какой трудный путь ему еще предстоит пройти.

Однако прибытие в эту точку пробуждает тихую радость и надежду. Узник знает, что половина пути осталась позади: первый этап – добраться до поворота – уже пройден. Он теперь на один этап ближе к еде. Перед ним всего тридцать метров, но какие: теперь у заключенного нет выбора, кроме как двигаться вдоль стены.

Очередь выстраивается параллельно стене, прямо под солнцем. Жарким и безжалостным солнцем. Но над стеной есть небольшой козырек, прикрывающий своей тенью плечи человека среднего роста. Он отбрасывает эту узкую тень прямо над головами заключенных. Узники вынуждены спасаться от солнечного жара, вжимаясь в стену одним плечом. В этом положении, если они хоть немного пошевелятся, солнце достанет их беззащитные головы и шеи. Но второе плечо частично попадает под палящие лучи.

На этом проблема не заканчивается, поскольку очередь образуется на бетонном выступе шириной в тридцать сантиметров и высотой в полметра над землей. Заключенные взбираются на этот высокий вытянутый порог и стоят, прислонившись к стене. Странное зрелище – группа мужчин, балансирующих на узкой длинной ступеньке. Попытка удержаться на этом выступе ради узкой тени, которая может хоть как-то укрыть от солнечных лучей, вынуждает людей здесь выстраиваться ровнее, чем в любой другой очереди. Очереди в иных местах, особенно за пределами тюрьмы, образуют подобие свободной и расслабленной цепочки с маленьким или большим изгибом. Но этот отрезок очереди имеет форму строгой прямой. Здесь очень тесно. Чувство голода заставляет людей инстинктивно толкать друг друга вперед. По сравнению с другими очередями тела здесь практически вжимаются друг в друга.

Вереница мужчин стоит у стены, замерев /

Будто вмурованный в нее горельеф /

Тюремная очередь – грубый способ системы /

Сделать пытки еще мучительнее и острее.

Вдоль цепочки дежурят несколько охранников из G4S. Эти парни отличаются от тюремщиков, сидящих в начале очереди или контролирующих «обеденную зону». Эти охранники стоят в тени двух баков с водой напротив очереди. Они ничего не делают, лишь пялятся на вжавшуюся в стену очередь. Им абсолютно нечем заняться. Цель их присутствия проста: заявить, что у очереди есть хозяин. Они подобны пастухам, направляющим стадо овец по проторенному пути, по которому те и так пойдут. Время от времени охранники делают пометки в своих маленьких блокнотиках, вероятно, по привычке. Или переговариваются по рациям. Но иногда они бывают доброжелательны. Например, когда один из них приносит коробку с бутилированной водой из столовой и ставит ее рядом с очередью. Бутылки так нагрелись, что вода из них обжигает желудок.

В то же время среди нас всегда есть похожие на бездомных собак, стремящихся быстро стащить кусок мяса; они пытаются перескочить в начало очереди из-за баков. У них острое чутье на то, как исполнять такие трюки, и они точно знают, когда это можно проделать незаметно. И даже если сам трюк замечают, они настолько быстры, что их не успевают опознать, чтобы вернуть назад. Направление скачка точно рассчитано так, чтобы лицо оставалось скрытым. С конца очереди они кажутся призраками – темными фигурами, мелькающими всего на мгновение.

Скачок происходит в сторону головы очереди. Словно прыжок на ступеньку лестницы. Успешно его проделав, нарушитель встает так, будто ничего необычного не произошло. Он выглядит точно так же, как все остальные в очереди. Это откровенное жульничество, но оно требует мастерства.

Существует огромная разница между тем, кто просто лжет, и тем, кто делает это убедительно. Последние телом выражают показные эмоции, например: «Я так устал», «Это гребаное солнце», «Когда уже кончится эта длинная очередь», «О боже, я жду уже целую вечность».

Эти ребята настолько искусны, что их почти невозможно отличить от тех, кто уже давно стоит там, жарясь на солнце. Попытка вернуть их на свое место обычно приводит к потасовке. На словесные протесты они не реагируют, поэтому кто-то должен подойти к ним в начало очереди, узнать в лицо, а затем выпинать или вытолкать их оттуда кулаками. Для заключенного, давно стоящего на солнце и действительно измученного, участие в конфликте требует вдвое больше сил. А конфликт временами завершается дракой.

Интересно, что большинство таких ссор заканчиваются без вмешательства охранников из G4S. Немного ругани, несколько безобидных пинков и тычков, и конфликт сходит на нет всего через несколько минут.

Интересно и то, что сами нарушители также признают, что они – подонки, ведущие себя незрело и бесчестно, как наглые подростки.

Вести себя как бессовестный подросток – это эффективный метод быстро добыть еду. Есть и другие, кто успешно получает пищу, но без откровенной наглости. Они играют честно. Эти парни просто ждут свой паек часами. Они занимают выгодное место, заранее становясь в самое начало очереди. Единственное превосходство, которое у них есть перед другими, – это их способность ждать несколько часов подряд, устроив свои чугунные задницы на жестких стульях или стоя под солнцем. Это люди со стальными нервами, безразличные, как мулы, способны терпеливо ждать часами, почти не шевелясь.

Трудно представить, как человек может ждать часами, не сходя с места? Как он может выдерживать долгое ожидание, не сдвинувшись ни на дюйм? Черты и фигуры таких людей у меня ассоциируются с домашним скотом. Странно, как они деградируют до прожорливых животных. Они будто произошли от мулов: натура скотины отражается в их лицах; там не видно ни порядочности, ни достоинства. Еще они похожи на коров. Жадные и ненасытные коровы. Или пиявки, которые намертво присасываются к источнику пищи. Манеры – как у профессиональных попрошаек.

Мне дискомфортно из-за их присутствия в тюрьме. Когда я вижу их перед собой, у меня закипает кровь. Будь у меня больше уверенности в силе своих мышц, я бы пробился в начало очереди, чтобы поколотить их. Это не значит, что я боюсь драться с теми, кто занял голову очереди. Нет. Это просто не стоит того. К тому же я уверен, что у меня не хватит сил, чтобы навести порядок, постоять за себя и одолеть их.

Вместо этого я представляю крупного парня с мощными мускулами. Спокойный и собранный, он выходит из очереди и объявляет всем, что намерен вершить правосудие. Все, даже те, что стоят в начале цепочки, смотрят на него с любопытством.

Но этот спектакль не для них. Даже не для Мулов. Он затеян, чтобы привлечь внимание охранников, стоящих в тени баков. Они сбиваются в кучу, пристально наблюдая за происходящим. Я воображаю, как этот мощный парень решительно направляется в начало очереди. Его неспешная походка вразвалку притягивает и подстрекает любопытство зрителей. Когда он достигает головы людской цепи, Мулы смотрят на него в замешательстве.

Тюремщики у баков выдыхают, убедившись, что он пришел не по их душу, и прекращают жаться друг к другу. Но все внимание по-прежнему сосредоточено на силаче. Внезапно он хватает за шею первого парня в очереди, отрывая его от земли. Затем одним метким пинком он отправляет первого Мула в полет, с приземлением позади баков. Здоровяк методично прокладывает себе путь через очередь, изгоняя таких индивидов одного за другим…

Но это всего лишь фантазия, всплывшая из глубин моего голодного нутра. Я совсем не такой мощный парень. Я признаю, что другие сильнее меня. Я признаю, что они воры, укравшие всю мою еду. Временами мое воображение даже рисует их львами, в то время как я – скромный лис, хрупкий и слабый, вынужденный ждать, чтобы довольствоваться лишь их объедками.

Такова реальность. Система построена так, что тем, кто оказался в столовой раньше других, достается лучшая пища, а иногда им удается даже побаловать себя кусочком фрукта. Но людям в конце очереди достаются лишь объедки. Рядовые повара следуют инструкциям главных поваров. В самом начале, для первых пришедших, они открывают коробку с красиво украшенным тортом, а также наполняют подносы фруктами. Когда первые группы покидают столовую, торт исчезает, и выдаются только фрукты. Затем свежие фрукты заменяются несвежими, и качество еды становится все хуже. Наконец, людям во второй половине очереди достаются только почерневшие кусочки мяса и рис, который как будто сварен в морской воде.

У очередей здесь есть своя логика, и вот что она диктует: чем омерзительнее и наглее будет вести себя заключенный, тем комфортнее станет его жизнь. По мере увеличения срока пребывания в тюрьме этот «закон джунглей» превращается в принцип, и все больше и больше узников пытаются действовать, как та группа из первого ряда очереди.

Конечно, повара могли бы распределять еду так, чтобы кусочки торта доставались всем. Отложить понемногу десерта для первой трети очереди, для последней и для тех, кто посередине. Или, например, торт раздать первой половине очереди, а фрукты – второй. Или наоборот. Или вообще никому не давать никаких сладостей – всех сделать равными. Или несколько дней распределять десерт в первой половине, а следующие несколько дней – в последней. Возможно, лучшее и самое справедливое решение – чтобы вообще никто не мог выбирать, а всем бы доставался одинаковый набор еды. Но это не тот случай. Самое лучшее всегда достается первым в очереди, то есть Мулам.

Можно было бы ускорить раздачу еды, добавив еще несколько человек персонала. Или хотя бы установить еще один тент со столовой под ним, чтобы люди подолгу не страдали в очередях. Но тюремная система подразумевает, что тот, кто желает поесть, должен страдать.

Такие, как я, всегда последними входят в столовую, и месяц за месяцем я не получаю ни фрукта, ни десерта. Ведь я всего лишь щуплый лис. Да. Это самое точное описание.

Лишь один щуплый лис /

Смотрит на цепочку лиц /

Издалека /

Я измеряю взглядом эту очередь /

И гляжу на нее обреченно /

В который раз /

Я обхожу тюрьму кругом, затем снова гляжу на очередь – к тому времени она сократилась. Наконец, пройдя несколько раз взад и вперед вдоль цепочки, я становлюсь в самом ее хвосте. В итоге я набиваю желудок остатками еды, а затем выкуриваю сигарету.

Голод словно сверло /

Сначала он буравит нутро /

Затем ввинчивается в сознание /

Истачивая нервы, разум истязая /

Он проделывает глубокие дыры во всем /

Пока не просверлит тебя целиком.

С течением дней я понимаю, что мой организм истощен. Я осознаю это всеми клетками своего тела. Иногда я гадаю, почему мой мозг не может использовать силы тела, чтобы раздобыть что-нибудь сладкое. Мое тело отчаянно требует десерта. Мне. Нужно. Что-нибудь. Сладкое.

От долгого истощения человек начинает слепнуть /

Мои глаза – два фиолетовых шара с набухшими венами /

Мое зрение теряет яркие цвета /

Я вижу все так, будто вокруг чернота /

Я представляю себя скелетом без плоти /

Моего «я», воплощенного в кости /

Я – скелет, блуждать обреченный кругами /

По этой клетке, шаркающими шагами /

Мне представляется группа людей /

Из самого начала очереди /

Сборище сытых желудков и потной кожи /

Мне опротивели их алчные рожи /

Компания, первой бегущая к корыту /

Сборище, чьи рты всегда жадно раскрыты.

* * *

За еду идет соперничество, но оно всегда заканчивается победой одного человека: персоны по кличке Корова. Этот парень всегда первым входит в столовую, и это причина его прозвища. Ему тридцать с лишним, у него большая голова и череп, как у старой гиены, короткая шея, похожая на грубый обрубок каштанового дуба, и похотливые глаза, широкие и удлиненные. Подавленное либидо этого парня перенаправляется в его нутро и в конечном счете к челюстям. Удивительно, как спокойно и даже с гордостью он принимает кличку «Корова» и совершенно ей не противится.

Некоторые из нас встают очень рано и после короткой прогулки в санузел направляются прямиком в сторону очереди. А Корова уже занял самый первый стул. Он неподвижно сидит, сцепив руки и часами глядя прямо перед собой, не двигаясь с места. Другие заключенные медленно и спокойно приходят в разное время, чтобы занять стулья, выстроенные в ряд после него. Первое место в очереди зарезервировано исключительно для него – конкуренция среди остальных на него не влияет. Этот индивид словно вне рамок очереди. Каждый день, в один и тот же час он уже ждет. Со своим непропорциональным телом, в плохо сидящей и нелепой одежде, на своем привычном стуле, выглядя как огромный торс. Часами ждет, слушая, как поднимаются крышки с кастрюль и повара объявляют раздачу еды.

Охранники отдают приказ, и очередь начинает двигаться. Тогда Корова приступает к действию и вторгается в столовую. Он удерживает этот рекорд изо дня в день. Его внимание занято передвижениями поваров и прибытием мисок с едой, а еще он отслеживает, как охранники из G4S занимают свои позиции. Он проглатывает завтрак, а затем, несколько часов спустя, снова возникает на том же месте. Такой же ритуал повторяется во время ужина. Присутствие этого парня и его необычайный аппетит вызывают всеобщее недоумение. Но он невозмутимо выдерживает все презрительные взгляды. Его ежедневный план действий неукоснителен.

Со временем остальные привыкают к присутствию Коровы и признают его право сидеть первым в очереди. Его настойчивость, решительность и упорство в соблюдении этого распорядка, а также его стойкость к колкостям и издевкам снискали ему особую дурную славу и даже своего рода популярность среди заключенных. Куда бы он ни пошел, заключенные насмехаются над ним, хотя и знают, что он не отреагирует. Чувства Коровы нельзя задеть, он не отвечает гневом или агрессией; напротив, он подыгрывает, чтобы дразнящие высмеивали его еще изощреннее. Кажется, он даже получает удовольствие от того, как слова превращаются в насмешки. Чем оскорбительнее и презрительнее издевки, тем сильнее он собой гордится. Поэтому я называю его «Коровой» без колебаний и оговорок – он сам согласен на эту роль.