Текст книги "Записки из Тюрьмы"

Его поведение в других частях тюрьмы – то еще зрелище. Он неторопливо обходит ряды душевых, обернув полотенце вокруг голого тела. Ноги у него коренастые и безволосые, а его голени блестят, как у жабы. И, как эта жаба, прячущаяся от зимнего холода, он вынужден выискивать подходящее место. Его взгляд полон недоверия, в глазах страх и напряжение, он с подозрением озирается по сторонам. Иногда он ведет себя как слепая, но быстрая и ловкая мышь. Он сует свой нос во все, что привлекает его любопытство: каждый запах и каждый уголок. Он вездесущ. Он будто страдает от нехватки чего-то важного, некой внутренней пустоты, и подсознательно пытается ее заполнить. И эта экзистенциальная пустота словно сосредоточена в альтернативе его мышления: в его непомерном чреве.

Обычно он повсюду таскает под мышкой тазик с одеждой. В тюрьме нет стиральных машин, поэтому заключенные вынуждены стирать вещи в пластиковых тазиках. Бетонные канавки рядом с туалетами, похожие на маленькие бассейны, пришлось приспособить для стирки. После стирки, которая выглядит как полный хаос, заключенные развешивают вещи сушиться на металлических оградах. Раз в неделю каждый узник может получить немного стирального порошка, если выстоит за ним очередь.

Прикончив завтрак, Корова выходит из коридора с тазиком и своим знаменитым полотенцем. Шаркает тапочками по полу, направляясь в душевые. Он ходит с видом сторожа, чей сон внезапно нарушил шум, заставивший его открыть дверь. Утренняя хмурость углубляет морщины на его загорелом лице. Идет он так, словно кто-то только что вытащил его из душа. Приблизившись к душевым, он останавливается и вертит головой во все стороны. Потом проверяет первый свободный душ – обычно он самый грязный. Далее он изучает каждую кабинку, обнюхивая все уголки, как слепая мышь. А затем матерится так громко, что его рев разносится по всем душевым. Убеждается, что все заметили его присутствие. И когда подходящая кабинка освобождается, он туда заходит.

Неужели он так долго выбирает душ из-за длинной очереди? Или желая найти самую чистую кабинку? Нет. Я уверен, что Корове нет разницы, где намывать свои телеса. Ему важно лишь одно: чтобы все обратили внимание на его желание принять душ. Он хочет причинять всем неудобства. Он хочет, чтобы все знали, что он здесь. Такое ощущение, что вся его личность строится на том, чтобы донимать других.

Корова на некоторое время исчезает в одной из кабинок. Остальные желающие помыться возражают все громче. Он выходит в совершенно другом образе – то и дело создает новый имидж из своей жиденькой бородки и усов. Люди вроде него никогда не остаются без предметов первой необходимости, таких как бритвы, которые здесь редкость. Даже тазик, который он вечно носит с собой, – предмет роскоши, ведь только Корова и еще несколько человек смогли выдержать длинную очередь за ними. Открыв дверь кабинки, он разражается смехом. Люди, всего секунду назад колотящие в дверь, во все глаза таращатся на персону с причудливой внешностью, которая словно выплывает на сцену какого-то нелепого театра. Они реагируют взрывом веселья. Следующие минуты все задорно комментируют новый облик Коровы в самых вульгарных выражениях. Каждый пытается сочинить самый смешной рассказ о его последнем появлении и поделиться им с остальными.

Чаще всего Корова экспериментирует с формой усов. То длинные и тонкие, напоминающие усы одичавшего городского кота, который только что вытащил голову из мешка с углем. То заостренные и гладкие, обрамляющие плоское круглое лицо, – забавно выглядит. Вот такими мелкими делами Корова заполняет свое существование, но не забывает о своей главной роли лидера очереди.

* * *

Возможно, Корова знает лучшие методы, позволяющие вынести тюремное существование, пока остальные из нас пытаются выжить на грани голода. Жизнь здесь вращается вокруг бессмысленного цикла из трех приемов пищи: завтрака, обеда и ужина. Эти периоды дня тесно связаны с унижением. Тяжелее всего дотянуть до завтрака, поскольку время между ужином и завтраком настолько долгое, что желудок сжимается от голода.

Каждую ночь из одного конца тюрьмы в другой расползается запах голода. Когда я говорю «запах голода», я не преувеличиваю. Я считаю, что у голода есть свой запах. Он связан с нашими инстинктами на самом глубинном уровне. Он превращает нас в волков. Когда люди голодают, они способны до самых десен вонзить свои лошадиные зубы в живот собрата, пожирая его со звериной жадностью.

По сравнению с другими приемами пищи завтрак здесь более всего напоминает квест. Часто есть практически нечего – ничего не осталось. На стульях сидят несколько охранников. После того как они отметят наши номера, они отправляют нас к стопке пустых подносов и поварам в ресторанной униформе. Дойдя до них, мы понимаем, что нам ничего не выдают: еды нет. Подносы пусты, вылизаны дочиста. Когда узник в гневе указывает на свой пустой желудок и кричит, что голоден, он получает вежливый ответ: «К сожалению, завтрак закончился». Когда этот заключенный, теперь уже в ярости, кричит во весь голос, пытаясь выяснить, зачем тогда повара до сих пор здесь стоят, в его разъяренное лицо снова вежливо отвечают: «К сожалению, нам приказали оставаться на своих местах еще час. Приносим свои извинения, мы просто выполняем наши обязанности. Мы ничего не знаем».

В эту ситуацию попадают только люди из второй половины очереди и несколько бедолаг в самом ее хвосте. Разум узника начинает терзать обескураживающая мысль о том, что это Корова и его приятели сожрали весь завтрак. Заключенный уходит, возмущенный и обиженный.

Иногда завтрак состоит из куска хлеба и арахисового масла. Когда намазываешь арахисовое масло на хлеб и проглатываешь кусочек, эта субстанция застревает в горле. Узник становится похожим на голодного петуха, пытающегося проглотить кусочки сухарей. Но арахисовое масло, смешавшись с кусочками хлеба и слюной, прилипает к нёбу и глотке, как клей. Чтобы проглотить кусочек, требуется несколько заходов.

Время от времени повара проявляют толику щедрости и наливают каждому заключенному по полстакана молока. Повар так мелочно, расчетливо и осторожно старается не налить больше половины крошечного пластикового стаканчика, что становится похож на доярку. Он наливает молоко, поднимает стаканчик и пристально рассматривает его. Если он заключает, что количество молока все еще ниже уровня, который Кириархальная Система определила как идеальный, то он добавит еще несколько капель. Повара так набили руку, что обычно за один прием наливают ровно половину. Если повар ошибается в расчетах, плеснув чуть больше половины стаканчика, он отставляет его в сторону и наливает другой, с большей точностью.

Я не понимаю, почему у него нет инструкций на случай, если в стакан налили немного больше молока. Например, почему бы не перелить лишнее молоко в другой стаканчик или контейнер? Дурацкая практика – к концу завтрака стаканчики молока, наполненные чуть больше половины, скапливаются на краю стойки. В конце смены повар просто выливает все прокисшее молоко. Этот отлаженный процесс также имеет свою логику: рядом стоит охранник, чья обязанность – следить, чтобы повар не выдал ни одного стаканчика молока, наполненного более чем наполовину. Это сбивает с толку. Тюремщики так сосредоточенно выполняют эту обязанность, что невольно думаешь, что в молоке содержатся лекарства или какая-то химия, – настолько они озабочены.

Но затем наши теории внезапно терпят крах. В редких случаях щедрость поваров взлетает до небес. Тогда каждому заключенному наливают полный стакан молока. Ровно в два раза больше обычного количества. Иногда наоборот, наливают только четверть стакана. Во всех этих случаях повар выполняет задание с идеальной точностью, стараясь не налить ни на каплю больше или меньше предписанного лимита. Наблюдая за этим процессом, узник убеждается, что белая жидкость – и в самом деле молоко, ведь его всегда наливают за один прием. А если бы в молоко было что-то подмешано или если бы это было вообще не молоко – зачем тогда наливать полный стакан?

Этот вопрос прочно застревает в голове. Наполнен ли весь стакан молоком или только половина жидкости – молоко, а половина – какие-то медикаменты? Или, наоборот, возможно ли, что все стаканчики наполнены обычным молоком: полные, наполовину полные и на четверть полные? Или ни в одном из них вообще нет молока? Что все это значит? Наливают ли они полный стакан, или половину, или четверть – всегда поражают точность и старания, проявляемые поваром и военным, всегда стоящим рядом, чтобы убедиться, что повар филигранно выполняет свои обязанности.

Заключенный совершенно сбит с толку и тем, что такого тотального контроля нет в отношении, например, фруктового сока. Подача других напитков – регулярная и рутинная, настолько, что когда заключенным дают фруктовый сок, то всегда наливают полный стаканчик. Повар наполняет его не задумываясь, почти не глядя, будто хлопочет по дому и наливает стакан сока супруге приятным весенним утром.

Есть еще один момент. Фруктовый сок часто подают теплым, но иногда он бывает и холодным. Это и вправду важно для заключенных, ведь в тюрьме нет холодильников и в жаркие дни они вынуждены постоянно пить теплую воду. Когда им достается холодный сок, узники по-детски радуются, любуясь этим стаканчиком. Затем медленно и бережно, мелкими глотками заключенный утоляет жажду, растягивая удовольствие. Память заключенного хранит ощущение прохлады фруктового сока, даже когда ему доступна только теплая вода. Мечта о глотках холодной воды становится все сильнее и больше.

Рецепт мучений: долгие голодные ночи, голодные желудки, пустые кишечники и многогранное, запутанное взаимодействие с поварами, раздающими молоко, фруктовый сок и различную еду. Даже самые проницательные заключенные не способны распутать эти хитросплетения. Нет узника, который не ломал бы голову, пытаясь разобраться в сложностях системы очередей и раздачи еды. Полагаю, что разум каждого заключенного бьется над этими загадками.

Иногда особо смышленый заключенный может расшифровать некоторый порядок в этой системе. Например, он скажет себе: «Ага, в воскресенье они выдают нам полный стакан молока, затем каждый будний день – полстакана, а в субботу – четверть. На следующей неделе наливают полные стаканы в понедельник и вторник вместо воскресенья, по полстакана со среды по субботу и четверть в воскресенье». Или придумает какую-нибудь замысловатую формулу для раздачи фруктового сока. На этом заключенный считает, что прозрел и раскрыл чудесную истину.

Пребывая в иллюзии, что он с этим разобрался, он даже попытается доказать всем друзьям, что разгадал систему. Затем вдруг его расчеты опровергаются: он входит в столовую и видит завтрак, которого не ел даже на воле: несколько видов фруктового сока, молоко, фисташки, грибы, сливочное масло, джем, мед, печеные бобы. И не только. Еще и арахисовое масло в придачу. И все это пиршество красиво оформлено.

Осознав, что его «открытие» о здешнем порядке вещей неверно, заключенный впадает в уныние. Он снова и снова пытается раскусить логику системы, ища решения в своем окружении, непрерывно мучаясь этой дилеммой. В глазах поваров и охранников он выискивает ответы на терзающие его разум вопросы. Возможно, кто-то из главных поваров добрее остальных. Может быть, некоторые охранники менее жестоки.

Сотрудники тюрьмы работают посменно. Охранники и повара отрабатывают двухнедельную смену, а затем покидают остров, чтобы их заменила новая группа. Никто не работает больше двух недель подряд. За исключением форс-мажоров в тюрьме – тогда им приходится работать несколько дней сверхурочно. В таких случаях заключенные анализируют тюремные правила и думают, что они могут меняться с ротацией смен.

Что касается завтрака и других блюд, некоторые считают, что «Смена 1» или ее главный повар наполняет стаканчики чуть щедрее других, добавляет немного фруктового сока сверх нормы. Или что качество его еды лучше. Или что надсмотрщики из «Смены 1» не так сурово соблюдают тюремные правила. У этого вывода есть причины: разница действительно есть. Сотрудники «Смены 1» менее жестоки. Но вот эта точка зрения закрепляется в сознании заключенных – и внезапно, к всеобщему удивлению, тюремщики из «Смены 2» меняют подход на более дружелюбный. В свою очередь, «Смена 1» вдруг ожесточается.

Итог – тюрьмой управляет извращенная система, чья безумная логика держит в заточении даже разум заключенных. Эта крайне деспотичная форма управления заставляет узников слепо следовать всем ее абсурдным правилам. Эта система не оставляет заключенным никакого выбора, кроме как просто выжить.

Я пытаюсь понять условности контроля на всех уровнях /

И разобраться в противоречивых инструкциях /

Погружаясь в бесконечный поток выживания /

Я на самом краю пропасти замираю /

Стараясь не впадать в безумие.

* * *

Каждый заключенный убежден, что именно он или его группа – главные аналитики и теоретики здешней системы. Но наибольшая трудность здесь в том, что никто ни за что не отвечает, не на кого накинуться с вопросами, некого прижать к стене и допросить: «Эй, ублюдок, что за концепция у этих правил и предписаний? Зачем, по какой логике ты создал эти инструкции и регуляции? Кто ты вообще такой?»

Никто из винтиков системы не сможет дать ответ – ни охранники, ни другие сотрудники тюрьмы. Они лишь пробормочут: «Извините, я просто следую приказам». На самом деле, даже те, кто входит в систему, тоже понятия не имеют, что происходит. Их просто привозят в тюрьму на две недели, где они усердно исполняют все правила и регламенты, а затем покидают остров.

Систему можно охарактеризовать так: сначала она вгоняет заключенных в состояние зависимости, которая поддерживается микро– и макроконтролем, в разных вариациях. Еда – необходимость, и заключенным не оставляют выбора, кроме как изо всех сил пытаться удовлетворить базовую потребность. Суть этой тактики – удержание людей в плену. Это как попасться в паутину – чем сильнее борешься, тем больше запутываешься. Узников держат впроголодь ради двух целей: внедрить различные механизмы контроля в их сознание и вынудить их стать соучастниками системы. Желудок заключенного заставляет его следовать правилам. Даже несмотря на изматывающее сопротивление системе и солидарность в этом с другими… все тщетно.

Этот путь никуда не ведет /

Пустота /

На тщетные вопросы ответ не придет /

Никогда /

Их поиск лишь в безумие заведет.

Узник страдает от формы угнетения, корни которой от него скрыты. Не лучше ли быть такими, как Корова и Мулы, не бунтовать и сотрудничать с системой? Да. Возможно. Это может быть самым простым и легким решением. Этот метод может сократить страдания, позволить терпеть меньше неудобств. И это именно то, на чем основана система и для чего она предназначена.

Укрощение промышленным методом /

На современном техничном конвейере /

Нас превратили в цыплят в большом загоне /

Мы – материал для фабрики или завода /

Нас превращают в безликую массу /

Следуя чьему-то бездушному приказу /

Наших внутренних стержней металл /

Переплавляют в штампованные детали.

Кириархальная Система предоставляет заключенному план. Именно так. И этот план воплощен в Корове. Проще говоря: тот, кто хочет меньше страдать, должен жить как Корова. Есть. Спать. Не задавать вопросов.

Понять систему нельзя. В ней несведущи даже надсмотрщики. Нельзя бунтовать. Нужно бездумно подчиняться правилам и предписаниям. Согласно нашим базовым потребностям:

• каждый заключенный нуждается в пище;

• каждый курящий нуждается в сигаретах;

• каждому заключенному нужен доступ к телефону;

• каждый заключенный может заболеть и нуждаться в лекарствах.

Я представляю себе лабиринт комнат за тюрьмой. Административные помещения, где работники в униформе или строгих костюмах сидят за столами, набирая текст: пишут ежедневные отчеты о событиях внутри тюрьмы. Там есть и другие сотрудники – с большими папками под мышкой. Они снуют туда-сюда между офисами и коридорами. Я будто слышу типичный стук деловых туфель… Тук, тук.

Чем дольше я в тюрьме, тем ярче моя воображаемая офисная сцена. Количество кабинетов множится так, что я представляю себе многоуровневый офис за тюрьмой.

Верхний этаж этого здания, безусловно, занят седовласыми стариками и пожилыми дамами. Они сидят за элегантным овальным столом для совещаний, проводя формальные встречи за закрытыми дверями. Да, мы должны противостоять этим стильным пожилым господам и дамам. Прямо в разгар официальной встречи, когда они составляют планы для новых правил и регламентов, нужно внезапно распахнуть дверь, ворваться в этот огромный кабинет и треснуть кулаком по их овальному столу с криком: «Сволочи, мы вас раскрыли! Где ваш босс?» Но, как обычно, главного босса невозможно найти.

Какой бы ни был вопрос, кому бы вы его ни задали в тюрьме, ответ всегда один и тот же: «Это распоряжение Босса». Всякий раз, когда упрямый заключенный наводит справки и находит Босса предыдущего сотрудника и вступает с ним в спор, этот работник также отвечает: «Это распоряжение Босса». Это пустая трата времени и сил. Все правила, регламенты и вопросы о них отсылаются к одному человеку: Боссу. Удивительно, что Босс также отвечает: «Это распоряжение Босса». Длинная иерархическая цепочка.

Бюрократические ранги определяются степенью власти. Каждый босс подчинен другому боссу. И вышестоящий босс также подчиняется своему боссу. Если бы кто-то проследил эту цепочку дальше, она, вероятно, привела бы его к тысячам других боссов. Все они твердят одно и то же: «Это распоряжение Босса».

По мере того как тянется время в тюрьме, тирания верховного Босса становится все более жестокой и разрушительной. А его воображаемый образ меркнет и становится все бледнее, пока я не начинаю ощущать, что его вовсе нет в том высоком здании за тюрьмой.

Босс собрал других боссов /

И вместе с ними покинул остров /

Он переехал в небоскреб до небес /

Улетел в отдаленный мегаполис /

Умчался в дальние страны /

В далекие края за океаном /

Устроился прямо рядом с парламентом /

Чтобы изобретать свои регламенты /

В городе с тысячами высотных зданий /

Где дамы и господа одеты еще шикарней /

И снова мудрые пожилые дамы и старцы /

Уселись за роскошным столом совещаться.

Теперь система стала проще. Тюремщики строчат отчеты в блокнотах. В конце дня эти отчеты отправляют в высокое здание за тюрьмой. Отряд особо усердных сотрудников перепечатывает множество этих заметок. Затем их собирают, оформляют в официальное досье и доставляют его в кабинет начальства. Там принимаются необходимые решения, и указания вместе с досье передают наверх, на следующий этаж. Там над ним работают другие сотрудники, обобщая все эти отчеты до их краткого содержания. Далее досье опять же отправляют в кабинет начальства на этом этаже. Там принимаются важные решения, а затем досье передают наверх, на следующий этаж. Там снова выполняются аналогичные действия… и далее, на этаж выше. А оттуда – еще на этаж выше.

На этом пути досье получает ряд официальных одобрений и множество подписей от боссов. С их помощью оно поднимается все выше и выше, пока, наконец, его не отсылают в далекий город, в высокое здание, где заседают боссы Мануса. Оно приходит туда подписанным и запечатанным. Местные служащие нетерпеливо хватают досье, и оно проходит тот же процесс на нескольких этажах этого здания для боссов. Оно поднимается все выше и выше, пока не оказывается на овальном столе боссов всех боссов. Его доставляют непосредственно тем пахнущим духами стильным пожилым дамам и благоухающим одеколоном мужчинам – людям, что всегда полны решимости.

Возможно, там есть и другое начальство. Я не знаю… все возможно. Может быть, это тоже пожилые дамы и старики, еще более мудрые и стильно одетые. Может быть, они проводят собрания в другом здании. Может быть, тысячи и тысячи боссов участвуют в навязывании каждого правила и регламента. Конечно, возможен и обратный процесс: самый главный из всех боссов передает приказы вниз по этажам, в Манус, и, наконец, Босс спускается в чрево тюрьмы. В этом случае досье не уменьшаются, сокращаясь во все более тонкие папки, а наоборот: каждое незначительное решение увеличивает толщину досье – они распухают все больше и больше по мере того, как передаются вниз. Этот процесс продолжается до тех пор, пока решение не спустят в тюрьму. По пути указания становятся настолько запутанными, что теперь ни один узник не сможет в них разобраться. Правила и регламенты исходят из неизвестного источника или основаны на некой тайной логике. Они всегда просто обрушиваются сверху на тюрьму, угнетая психику заключенных. Альтернативы нет. Точное соблюдение абсурдных правил и предписаний является приоритетом, поэтому все, что остается узнику, – это в отчаянии и ярости бить кулаком по стенке барака.

* * *

На основе этой таинственной логики каждую неделю вводятся новые правила для очереди за сигаретами – столь же непостижимые и сводящие всех с ума, как в столовой и других очередях. Очередь за сигаретами устроили именно так, чтобы она совпадала по времени с очередью за лекарствами от малярии. Несколько местных женщин толкают тележку, нагруженную коробками с десятками пачек сигарет, к небольшому ларьку. Они прямо-таки излучают высокомерие. Находясь в центре внимания, они уверены, что доставляют особо ценный продукт, словно команда инкассаторов, перевозящих огромную сумму наличных из одного банка в другой. У заключенных есть веская причина провожать жадными взглядами коробки в тележке, преодолевающей дистанцию в несколько метров, от ворот до ларька. Ритм женских шагов для узников превращается в песню, усладу для ушей. Заключенные томятся в страстном ожидании. У этих женщин, наверное, в голове не укладывается, что заключенные настолько ими зачарованы.

Тележка, лязгая, въезжает в ларек через служебный вход. Очередь кипит от напряжения. Затем женщины из окошка выдают каждому узнику по одной или две пачки сигарет. И записывают его номер в большой формуляр.

На ларьке написано «Магазин». Хотя было бы правильнее назвать его «Табачная лавка». У каждого заключенного есть еженедельная квота в двадцать пять баллов, на которые он может приобрести три пачки сигарет. За баллы, не потраченные на сигареты, он в теории может купить другие вещи: леденцы, печенье или ручку с блокнотом. Но все это существует только на бумаге, а в тележках всегда только сигареты. Узник не может купить ничего, кроме сигарет. Сохранить баллы невозможно. Каждый понедельник счет заключенного обнуляется. Даже если кто-то вообще ничего не покупает, его оставшиеся баллы стираются, а затем начисляются следующие двадцать пять баллов.

Странно, что Корова снова всегда первый в очереди, хотя он даже не курит. Удивительно. Похоже, он нашел верный способ выжить. Он знает, как ценны сигареты и как отчаянно нуждаются в них заключенные. Корова занимает очередь и копит пачки сигарет, чтобы использовать их для личной выгоды.

С очередью за сигаретами все не так просто. Вначале сигареты продавали раз в три дня поштучно в течение часа. Затем каждые два дня. А потом их стали продавать ежедневно. И каждый раз длительность раздачи сигарет непредсказуемо менялась: их выдавали то час, то полтора, то два. То же самое со временем: только привык, что сигареты выдают с двух до трех или четырех дня, как ларек начинает открываться, скажем, в девять или десять утра, а к полудню все уже роздано, и ждать больше нечего. В первую неделю в окошке ларька вывешивали объявление для заключенных, будут ли сигареты в этот день и во сколько за ними подойти.

Это не значит, что можно потратить все двадцать пять баллов за один раз. Если бы это разрешалось, то выстаивать эту очередь пришлось бы только раз в неделю. В условиях тюрьмы это было бы только к лучшему. Но этот вопрос не может ускользнуть от вездесущего взгляда тюремной Кириархальной Системы. Правила и предписания диктуют иное: «На каждый индивидуальный запрос выдается только две пачки сигарет». Это означает, что каждый заключенный должен страдать и в этой долгой очереди, как минимум дважды в неделю. Наличие сигарет в тюрьме – это как подарок, которым система милостиво одаривает заключенных. Первое впечатление – это изумление. Почему они дают заключенным сигареты? Как может система разрешить заключенному курить, ведь она обязана контролировать весь спектр его базовых потребностей и ограничивать их клеткой своего насилия? Например, почему система с первого же дня не вводит правило «Курение запрещено»? Как же так вышло, что футбольные мячи запрещены, а сигареты всегда доступны? Но с течением месяцев всем становится ясно, что сигареты – это жизненная сила тюрьмы. Или нет, не так. Сигареты – пульс заключенного. Каждый раз, когда системе нужно, она пережимает артерии.

Система настолько умна и опытна, что использует сигареты как инструмент, когда ей нужно разрешить кризис. Она может применить этот инструмент против заключенных в любой момент. Или заставить непокорных узников сдаться, прекратить сопротивление правилам и регламентам. По воскресеньям, когда повсюду суетятся курильщики, эти заключенные медленно, но верно превращаются в попрошаек. В тюрьме формируется культурный слой «нищих», подчиненная группа внутри системы. Образуется новая социальная пропасть; рождается новое классовое расслоение. Курящие заключенные становятся зависимыми от некурящих.

Корова и его друзья прекрасно уловили дух тюрьмы. Они набивают свои матрасы и подушки пачками сигарет, делая курильщиков все более зависимыми от них. Тем приходится унижаться и выпрашивать все больше. Раздавая сигареты курящим друзьям, заключенные бездумно укрепляют это искусственно созданное тюремное расслоение.

Еще одна проблема в том, что и папу без ума от сигарет. Это их ахиллесова пята. Их добрые сердца можно завоевать всего лишь одной сигаретой. Хитрый заключенный этим пользуется. Когда папу видит сигарету, радость освещает его глаза. Он берет ее и с наслаждением выкуривает до края, спрятавшись в укромном уголке тюрьмы. Для папу сотворение и выдыхание дыма почти как священный ритуал. Это относится и к женщинам, и к мужчинам любого возраста. От папу практически невозможно услышать отказ, предложив им закурить. Еще менее вероятно услышать, что они завязали с курением. Курить папу обожают.

* * *

Очередь за телефоном – вероятно, лучшее место, чтобы задобрить папу сигаретами, ведь здесь у них больше полномочий. Но раз в несколько дней австралийский охранник – обычно самый суровый – забирает у папу все удостоверения и сам следит за порядком и соблюдением правил. Тюрьму невозможно представить без столпотворения из-за телефонных очередей. Они, безусловно, самые шумные. В них толпится гораздо больше людей, чем в любой другой очереди, поскольку возле телефонной комнаты собираются заключенные из трех разных секций Тюрьмы Манус.

Телефонная комната представляет собой большое помещение с семью или восемью телефонами, но несколько из них всегда сломаны. Комната находится прямо у ограждения, в правом углу западного крыла Тюрьмы Фокс. Именно здесь рабочие срубили деревья и установили на их место контейнеры, доставленные на грузовиках. Утро до полудня отведено для заключенных из Фокс. Узники с раннего утра томятся в очереди перед будкой дежурного. Затем, когда этот охранник зачитывает номера, группы из нескольких человек входят в телефонную комнату. Они набрасываются на телефоны, как голодные львы. Они не знают, какие из аппаратов сломаны. Атака должна быть молниеносной; у заключенного есть время только быстро проверить свой телефон. Если он сломан, он должен найти другой.

Часто двое узников одновременно понимают, что их телефоны сломаны, и тут же переключаются на телефон в углу. Один хватает телефонную трубку, а другой – корпус. Начинается жесткая борьба, и тут либо телефон разломают на части, либо тому, кто слабее, придется уступить. Словно дикий зверь, потерявший добычу, он уходит в угол, чтобы пинками и ударами сорвать гнев на стене. В некоторых случаях конфликт заканчивается серьезной дракой. Но там всегда дежурят несколько мощных охранников, готовых применить силу, чтобы растащить дерущихся. Из семи или восьми человек лишь нескольким достаются работающие телефоны. Остальные, приложив столько усилий, вынуждены вернуться ни с чем. Они раздосадованы, их нервы на пределе. Им остается лишь признать поражение или заново встать в очередь. Но день потрачен зря.

Вся картина выглядит так: два охранника стоят в начале очереди, один из них бдительно отслеживает номера проходящих через ворота, другой через краткие промежутки времени выкрикивает список номеров и сопоставляет фото на удостоверениях с лицами входящих. Затем два тюремщика за воротами отпирают замок. После того как группа входит в телефонную комнату, они снова запирают ворота. Роль стоящего там служащего состоит в том, чтобы постоянно запирать и отпирать одни и те же ворота в течение всего его дежурства. Представьте, что вечером после рабочего дня супруга этого охранника спросит у него что-то вроде: «Дорогой, чем ты сегодня занимался?» Будь он честен, он бы ответил: «Милая, сегодня с утра до вечера я десятки раз открывал и запирал ворота, и теперь я наконец могу побыть в твоих объятиях».

Система дискриминирует одни тюрьмы по сравнению с другими. Воскресенье отведено Тюрьме Оскар, понедельник – Дельте, а вторник – Тюрьме Фокс. Но заключенные из Тюрьмы Фокс могут пользоваться телефонами каждый день с утра до полудня. Им дается гораздо больше времени, чем обитателям других тюрем. Но это не постоянное расписание: например, бывают недели, когда заключенных из Фокс вообще не допускают к телефонам. Правила и регламенты меняются еженедельно. Иногда в начале недели все номера вписаны в запутанном порядке. И установлено, что, например, MEG45 может воспользоваться телефоном в четверг утром в десять минут двенадцатого. Но на практике эта очередь может не соблюдаться. В начале следующей недели инструкции и предписания могут смягчиться. Кто встанет в очередь раньше, тот и сможет позвонить.

Иногда очередь к телефонам начинается в девять утра. Иногда в восемь. А в другие случаи – в десять. А время, отведенное на звонки, истекает, например, в полдень. Или в час дня. А иногда – в два. На протяжении недель эти правила и регламенты не меняются, но стоит заключенным к ним привыкнуть, как внезапно появляются новые. В этой непостижимой системе, поглощающей человеческое сознание, полно искажений. Система фрагментирует и дезориентирует личность заключенного до такой степени, что он отчуждается от себя самого.