Текст книги "Записки из Тюрьмы"

12. В Сумерках / Цвета Войны

Настали сумерки /

Я хочу думать, что взошла луна /

Или это иллюзия из-за тюремных ламп /

В ярком свете мы видим целые банды мужчин /

Они стоят по обе стороны дороги у тюрьмы /

В их руках угрожающе сжаты дубины /

Нам предстоит этот путь длинный /

Прямо между вооруженными рядами /

По этому коридору нас направят /

Мы должны временно покинуть тюрьму /

Сквозь туннель из людей, уходя во тьму /

Да /

Коллективный побег под конвоем охраны /

Побег по приказу тюремных надзирателей /

Побег без бегства, под контролем четким /

Он организован нашими надсмотрщиками.

По обе стороны дороги выстроились длинные цепочки людей. Два ряда мужчин, готовых обрушить град ударов дубинами на спины и плечи любого, кто отклонится от прямой линии.

Нам объявили, куда идти. Все должны двигаться группами по пять-шесть человек к заросшей травой площадке или футбольному полю. Но где оно находится?

Глупый вопрос. Путь туда очевиден. Нужно просто идти по дороге между шеренгами поджидающих нас людей с палками в руках. Все дальше и дальше от тюрьмы. Таков приказ.

Но прямо за нашими спинами – война /

Она бушует, как опасная волна /

Орудий, воплей и стонов она полна /

Это театр проверки мужества /

Этот бой наполняет нас ужасом /

Позади нас идет война /

Или она уже закончена /

И в этот самый миг /

Победители издают ликующий крик.

Австралийские охранники ведут заключенных группами по пять или шесть человек. Они проводят их через главные тюремные ворота к дороге. Они только командуют, а заключенные и папу (именно они стоят по обе стороны дороги) подчиняются. Приказ для узников: опустить головы, молчать, идти четко вперед. Приказы для папу: бить любого, кто свернет с центра дороги, молчать, следовать приказам. Эти приказы отдаются командным тоном, как на войне.

Корни этих навязанных нам приказов и правил кроются во властной иерархии. Несомненно, это всеобъемлющая система репрессивного управления. Это ясно по тому, как папу слушаются приказов австралийцев. Роль заключенных здесь – поверженная, разгромленная дивизия, взятые в плен солдаты, которых трясет от ужаса.

Мы – военнопленные. Когда я шагаю вперед, все, о чем я могу думать, – это мои плечи. Несмотря на их прочные кости, удар деревянных дубин наверняка их сокрушит. Мои кости сломаются, а я закричу так, что мой вопль эхом отразится в небесах.

Я начеку. Я слежу за развитием ситуации, даже не оборачиваясь на людей с палками. И все же страх за плечи не утихает.

Человеческие глаза не заставишь смотреть в противоположных направлениях: невозможно наблюдать за обеими сторонами дороги одновременно. Я кидаю взгляд то влево, то вправо – так быстро, будто у меня четыре глаза.

Время от времени папу сильно бьют по чьим-то бокам и задницам. Пострадавшие узники, вероятно, не подчинились приказу. Я слышу звук побоев. Я слышу стук своих шагов, словно на марше. Я неосознанно шагаю в ногу. Я бессознательно общаюсь с папу. То, как я марширую, говорит им, что я покорно выполняю приказы. Было бы глупо напрасно подвергать свою жизнь опасности. Звуки ударов сбивают мою концентрацию, мой разум исступленно мечется в страхе за мои ноги, бока и кости.

Тем не менее мои глаза по-прежнему бдительно отслеживают ситуацию; взгляд не теряет осознанности, цепкости и внимательности.

По мере продвижения ритм шагов ускоряется, и я несколько раз оступаюсь. Я добираюсь до конца пути раньше, чем ожидал. На самом деле дорога не кончается, а уходит во тьму. Несколько австралийских охранников спрашивают наши номера. Затем путешествие продолжается: мы поворачиваем налево, к футбольному полю.

Здесь мокро. Я замечаю это, попытавшись сесть спустя несколько часов. Но многие все равно садятся. Пространство заполняет оглушительный шум. Гвалт сотен людей, чьи тела в страхе жмутся друг к другу, в темноте сливаясь в общую массу. Словно стадо коров, на которое зимой напали волки.

Надсмотрщики – пастухи, на которых возложена обязанность защищать стадо, жестоко колотя коров палками по хвостам. Все стадо требуется собрать в одном месте. Каждый вынужден смириться с этим. Вдалеке мы слышим крики и улюлюканье. До нас доносятся ужасающие звуки с поля брани. Это поле битвы некогда было тюрьмой.

С другой стороны по дороге быстро проезжают автомобили, похожие на машины скорой помощи. Возможно, они забирают раненых. Их пункт назначения ясен: лодка, служащая общежитием для группы охранников. Или, может быть, лодка начальства. Ее превратили в плавучий госпиталь. Больница на корабле. Больница в океане.

Четыре тюрьмы /

Четыре имитации побега /

Четыре тюрьмы обезлюдели /

Их вывели наружу, на мокрую траву /

Четыре тюрьмы там, в поле /

Стоящие, как солдаты, строем /

Нет /

Прошу прощения /

Три тюрьмы /

Три тюрьмы, ведь узники из Майк где-то в другом месте.

Центр бунта – Тюрьма Майк. В переполошенной, хаотичной толпе иногда можно разобрать отдельные фразы, новости о том, что происходит.

«Я сам видел. Его обезглавили. Все это видели. Это произошло перед дверью. Двое папу и двое австралийцев казнили его прямо перед дверью. Он точно мертв».

«В Майк погибло минимум десять человек».

«Да, бунт начался с Майк. Их давят уже три дня. Ребята из нашего лагеря тоже сломали заборы, чтобы прийти им на помощь».

«Деревянные дубинки? Что вы несете, юнцы? Не слышали выстрелы? Конечно, они пускали в ход и дубинки, но я говорю о пушках, а вас волнуют какие-то палки?»

Все разговоры среди узников свелись только к этой теме. Царит атмосфера безумия и хаоса. Нас будто накрыло ослепляющей волной. Наше обоняние тоже притупилось. Никто никого не узнает. У нас осталась всего одна идентичность – мы не более чем заключенные.

Некоторые люди в толпе плачут. Один из них – Усатый – сидит на мокрой траве. Он так встревожен, что у него дрожат ноги. Его сосед массирует ему плечи. А кто-то приказывает другому найти бутылку воды, чего бы это ни стоило. Тот отходит на несколько метров и передает заказ кому-то еще. В итоге приказ по цепочке добирается до папу, который входит в толпу с ящиком бутилированной воды. Бутылки с водой разбирают в мгновение ока. Собравшиеся там люди выпивают воду залпом, даже не коснувшись губами горлышка бутылки.

Папу остается лишь вернуться за новыми упаковками воды. Эта война разрушила и разорвала все отношения; Кириархальная Система насаждает насилие и вражду. Но сейчас у папу появилась хорошая возможность показать себя с другой стороны. Ясно, что заключенные негодуют и на них, но еще яснее, что они боятся папу.

Папу отлично знают ситуацию и, раздавая воду, говорят: «Нам жаль, это не наших рук дело», или «Это не наша вина. Я ни на кого не нападал», или «Я никого не бил. Никто из нас никого не бил. Все это натворили австралийцы». Папу искренне пытаются помириться с узниками и глубоко сожалеют, что ситуация сложилась именно так, это не в их власти. Все под полным контролем Кириархальной Системы.

В культуре папу есть важный аспект – их ритуалы искренни и наполнены смыслом. У них есть кодекс чести, который стоит уважать. Один из их путей к дружбе – через сражение и войну. Сначала вы бьетесь, будто бы насмерть, но после окончания боя возникает дружба.

Порабощающая власть системы слишком велика. Без сомнения, каждый папу, говоривший, что он просто выполнял приказы австралийцев или что он невиновен, на самом деле причастен к самым жестоким методам подавления и виновен в тяжких избиениях. Во время войны, в этом конкретном сражении и под гнетом системы, трудно отличить по-настоящему сострадательного человека от агрессора под маской сочувствия. Папу пытаются восстановить отношения с заключенными через этот акт примирения, хотя мы до сих пор слышим крики и стоны из тюрьмы. Они все еще пронзают воздух.

Усатый уже не плачет, а безутешно рыдает.

Буквально прошлой ночью он собирал камни в конце Коридора «М» в Тюрьме Фокс, чтобы затем с силой швырнуть их в ворота, примыкающие к телефонной комнате. Он швырял эти камни со всей мстительностью, ненавистью и силой, на какую только были способны его мускулы.

Даже с места нашей стоянки ясно, что происходит в Тюрьме Майк. Это главное поле битвы. Две недели мирных протестов вылились в кровопролитную войну. Так нелепо думать, что группа заключенных на отдаленном острове попыталась поднять восстание, скандируя лозунги… Когда село солнце, узники собрались перед воротами и митинговали против Кириархальной Системы: «Свободу! Свободу!» Они искренне думали, что начинают настоящую революцию. Но вместо вызова Кириархальной Системе или противостояния боссам протест выглядел жалким копошением на фоне величия экосистемы, окружающей эту сцену. Бунт заглушило великолепие природы.

Остров /

Тюрьма /

Джунгли /

Океан /

Эскадрильи птиц /

Отряды крабов /

Армии лягушек /

Оркестры сверчков /

До этого не видевших людей /

Политические лозунги /

Первозданная природа /

Парадокс /

Пейзаж, сотканный из противоречий.

* * *

Всего две недели. Две недели потребовалось заключенным, чтобы прийти к выводу, что они должны либо молча склониться перед властью тюрьмы, либо восстать, бросив вызов системе.

Агрессия вылилась в скандирование емкого лозунга /

Всю свою ярость, что заставляет зубы скрежетать, возмущенные узники вложили в эти вопросы /

«В чем мое преступление?» /

«Почему я должен сидеть в тюрьме?» /

И другие вопросы, больше похожие на требования /

«Дадите мне лодку, чтобы я уплыл назад в океан?» /

«Позволите мне вернуться в Индонезию?» /

И другие, прямые запросы /

«Отправьте меня в суд».

На закате в толпе, стоящей у ворот, царила атмосфера ужаса. Именно здесь узники осознали свои страхи, столкнувшись с ними вплотную, лицом к лицу с Кириархальной Системой. Теперь их страх стал осознанным, и заключенных начало затягивать в спираль кошмара.

Появились несколько человек, скандировавших в унисон: «Свободу! Свободу!» Это побудило остальных объединиться и примкнуть к ним. Однако с самого начала казалось, что в толпу просочился страх.

Оттенок ужаса окрасил все движение /

Его приобрели глаза людей в окружении /

Лица окрасились боевой раскраской /

Цвета кошмара и ярости братской /

Страх сквозит даже в криках толпы /

В нем тот же ужас, цвета войны.

Возможно, они до сих пор не верили в это… не верили, что они на самом деле могут восстать против Кириархальной Системы.

Герой тоже был там. Решительный, как и всегда, и по-прежнему излучающий особый энтузиазм. Эти качества присущи только людям подобной натуры.

Были и те, кто сохранял дистанцию в несколько метров от основной толпы. Более напуганные наблюдали за развитием протеста с расстояния в десятки метров. А некоторые прятались в своих комнатах.

Калейдоскоп характеров /

И целый спектр мужества /

Дивное, чудесное ощущение свободы /

Протест породил новую, уникальную /

Идентичность феноменальную /

Заключенные наконец обрели голос /

Они кричат, надсаживая глотки /

Узники скандируют: «Свободу! Свободу!» /

Мятеж /

Восстание /

Бунт против низведения их до чисел /

Голоса раздаются из Тюрьмы Оскар /

Голоса доносятся из Тюрьмы Дельта /

Голоса гремят из Тюрьмы Майк /

Зов и ответ /

Все взывают друг к другу /

Все отвечают друг другу /

Невероятная форма взаимодействия /

Словно оркестр, исполняющий потрясающую симфонию.

Узникам впервые удалось установить эмоциональную связь с соседними тюрьмами. В то же время в их бурных эмоциях сквозила и глупость. Они превратили ожесточенность и мощь своих голосов в соревнование. Заключенные в каждой тюрьме хотели доказать, что именно они – истинные революционеры.

Представьте, что в соседних тюрьмах есть люди, похожие на Героя. Для него важно, чтобы рев толпы из Тюрьмы Фокс был намного мощнее и внушал больший трепет, чем крики из других тюрем. Иногда он даже подстрекает других заключенных шуметь так, чтобы их слышал весь остров. Иногда он командует: «Вам ясно? Наши голоса должны разнестись по всему острову!» Эти действия привлекают к движению все больше узников. К концу недели протест превратился в непостижимое единство.

Пришло время для демонстрации силы. Кириархальной Системе со всеми ее боссами бросили вызов, и очень серьезный. Сила правил и предписаний ослабела, система больше не может подавлять заключенных. Они воодушевлены. Это было феноменально. Это мотивировало их еще больше. Они кричали громче. Они яростно скандировали лозунги. К последним дням протеста заключенные молотили ногами по земле, топая от гнева и возмущения.

Рев толпы из Тюрьмы Оскар отражался эхом от другой части острова. Это создало такой впечатляющий рокот, что затрепетал даже Герой. Представьте, какой эффект это произвело на тех узников, что еще прятались по комнатам!

Толпа из Оскара кричала в ответ на рык из Дельты. А резонирующий рев из Тюрьмы Фокс заставил задрожать даже кокосовые пальмы. Это был голос силы, общий голос заключенных, обретших власть. Казалось, тюрьма стала единым целым, превратилась в одно большое живое существо, текучую жизненную силу. И единый вибрирующий голос, разносящийся над местностью, исходил из всего тюремного комплекса одновременно.

Охранники сбежали. Они больше не были частью тюрьмы. Оставшиеся в огромной клетке узники, как птицы, бились о ее решетки. Но каждый уже вдыхал аромат свободы. Все заключенные ощущали себя почти освобожденными.

В последние две ночи перед тем, как их вывели из тюрьмы, узники из Тюрьмы Фокс остро ощущали свою власть, ведь эта тюрьма расположена в самом центре комплекса. Они уже не просто скандировали лозунги – они чувствовали себя центром событий, даже лидерами революции. Они скандировали лозунги у главных ворот рядом с Тюрьмами Оскар и Дельта, а затем взялись за руки и подошли к воротам Тюрьмы Майк.

Боже, как дивно звучит многоголосый рев толпы разъяренных мужчин, топающих ногами. Этот рокот заводит и будоражит, от него захватывает дух.

Сами заключенные были в бешеном восторге от всей этой мощи и энергии. Герой рычал, как лев. Отчаянный лидер, одержимый этим массовым движением, теряющий от него голову. Он был в ужасе. Но действовал так, словно ни капли не напуган. Он был так зачарован, словно под гипнозом, что шел на несколько шагов впереди толпы, разрывая криком осипшее горло. Герой совершенно потерял голос. И хотя его уже не было слышно, он обрел еще больше силы и власти. Герой бил себя кулаками в грудь, словно борец, готовящийся к бою.

Когда группа прибыла к воротам Тюрьмы Майк, казалось, что у них открылось второе дыхание. Они топали и продолжали скандировать: «Свободу! Свободу!», маршируя к тюремным воротам. Этот шум был угрозой, призывом к войне.

* * *

Когда это продолжалось уже несколько ночей, один круглолицый узник средних лет принялся отчаянно пинать ограждение.

Война вспыхнула с первым ударом по ограде /

Война, во всем ее чудовищном формате /

Со всей ее жестокостью и страданиями /

Война началась с этого простого деяния.

Если смотреть на Тюрьму Оскар издалека, сверху вниз, то будут видны белые пластиковые складные стулья, валяющиеся на крышах тентов, где они приземлились, описав дугу в воздухе. Над головами летали даже кровати и еще какие-то неопознанные объекты. В воздух взмыли десятки подушек. Наконец раздался оглушительно громкий удар твердого металла о еще более твердый металл заборов.

Это было объявление войны. Так она началась в Тюрьме Оскар. Одновременно с Тюрьмой Фокс – там война разразилась в момент, когда отчаянный круглолицый заключенный начал ломать забор. Война разом вспыхнула и в Тюрьмах Майк и Дельта. Она разгорелась с четырех сторон.

Десятки разъяренных людей последовали примеру того безрассудно смелого круглолицего мужчины и атаковали ворота. Узники собирали по пути все, что могли, и колотили по металлу ворот. Сила, рожденная из вполне материальной субстанции и пережитого опыта, против прочного металла. Первыми объектами, которые разбили о ворота, были пластиковые стулья. Их разнесли на куски. Отвращение к этим стульям глубоко засело в душах заключенных. Ломая их, они ломали детали Кириархии.

Во время первого натиска коротышка из Ливана, по прозвищу Комик, нашел способ забраться на вершину ворот. К этому времени те уже немного наклонились. Оказавшись на волне мятежа, Комик кричал заключенным, призывая их перелезть через ворота и ворваться в телефонную комнату. Он вырвал там все телефоны. Он выбросил из кабинок все детали до единой, даже выдернул кабели из гнезд. Он разбил корпус одного из телефонов о бетонный пол, швырнув его с такой силой, что тот отлетел на несколько метров. Затем подобрал то, что осталось, и со всей своей яростью доломал о металлическую стену контейнеров.

Комик был милым парнем, популярным в Тюрьме Фокс. Иногда он дразнил охранников, стоя в очередях, или корчил нелепые и уморительные рожицы. Он делал себя объектом насмешек, собирал группы заключенных и смешил их. Теперь он стал силой, с которой приходилось считаться, боевой единицей. Он был на передовой, как пример неистового мужества, полного решимости разрушить тюремные ворота.

Он так привык забавлять других, что, даже поглощенный выплеском агрессии на поле боя, улучил момент пошутить с телефонами. Прежде чем выдернуть кабель одного из телефонов, вытащить его из кабинки и разбить об пол, он взял трубку и поднес ее к уху. С гневом в голосе он спросил: «Алло? Алло?» Затем взглянул на динамик на телефонной трубке, пожал плечами и швырнул трубку об пол.

Все охранники разбежались. Они стояли по другую сторону ограды, за периметром тюрьмы, и на грунтовой дороге за тюрьмой. Они стояли там наготове. Папу тоже были с ними. Рации работали безостановочно. Некоторые надсмотрщики бегали вокруг, из одного конца тюрьмы в другой, не выпуская из рук рации.

На грунтовой дороге снаружи тюрьмы постепенно собралась группа местных жителей. Формировался невероятный альянс: местные жители объединялись с австралийцами. С этими ублюдками австралийцами. Даже в таких обстоятельствах они все еще контролировали ситуацию и продолжали командовать. Мы понимали, что происходит, глядя с того места, где стояли. Мы видели, как они настроили папу против беженцев. Но вскоре забор, разделяющий Тюрьму Фокс и Тюрьму Майк, был полностью разрушен. Две тюрьмы слились в одну.

Герой сразу же ворвался туда. За ним последовала другая группа заключенных из Тюрьмы Фокс, которые объединились с разгневанной до предела общиной Тюрьмы Майк. По пути люди вооружались и готовились к войне. Тюрьма полностью перешла под контроль узников. Десятки разъяренных мужчин заполнили тюрьму, солдаты разместились в своих гарнизонах.

И тут на заключенных обрушился каменный ливень. Было неясно, откуда взялись камни, но они градом посыпались на толпу заключенных на поле боя. Узники не раздумывая закрылись импровизированными щитами. Атака с неба стала менее интенсивной из-за нехватки боеприпасов. Зато в тылу боя готовились к битве десятки заключенных: они суетились в коридорах, разбивая плитку. Они доставляли осколки к грунтовой дороге, чтобы швырять их в военных и папу. Но с другой стороны прибыли папу с усиленным вооружением. Они бросали в заключенных крупные камни, ранив несколько человек. Но в пылу боя, в его маниакальной ярости не до раненых, поэтому было трудно определить, как сильно они пострадали.

Тюрьма превратилась в стадион для петушиных боев. Узники жаждали лишь одного – повредить организм Кириархальной Системы; нанести удар по тем, кто запер их в клетке.

Страшный шум из Тюрем Дельта и Оскар эхом разнесся по округе. Это были инфернальные звуки, это был ад. Тюрьма Майк боролась под градом камней. Но в этом кошмаре, на ужасающей арене войны заключенные чувствовали себя свободными. Тюрьма и ее власть казались насекомыми под их ногами. Она была посрамлена, когда они растоптали ее. Впервые узники не ощущали гнета решеток. Впервые правила и регламенты ничего не значили – система угнетения была стерта. В ходе ожесточенного протеста среди заключенных возникли узы братства, сотканные во время военных действий, у всех на глазах.

Так выглядит воинская слава. Даже над жестокостью воцарилось чувство братства – чувство, которое узники испытывали к своим товарищам по заключению. Парадоксально, но оно было реальным.

Заключенные получили полный контроль /

Они одержали верх над тюрьмой /

Теперь они могли радоваться победе /

И улыбаться друг другу, как дети /

Насмехаясь над правилами и регламентами /

И репрессивной системы фундаментом /

Казалось, война внезапно прекратилась /

Камни над головой уже не проносились /

В тюрьме тишина воцарилась /

Атмосфера заметно изменилась /

И даже цвета преобразились.

Папу на дороге исчезли из виду. Число австралийских тюремщиков сократилось. Комик смеялся. Он курил сигарету, опираясь на металлический столб, и выглядел как актер из комедийного фильма. Стоя в этой расслабленной позе, он просто разглядывал толпу.

Герой ощущал себя могущественнее, чем когда-либо. Он оглядывал все вокруг таким взглядом, будто провозглашал независимость региона с собой во главе. Он возвысил себя до статуса завоевателя. Он улыбался так, словно командовал революцией и достиг вершины победы. И он был прав. Он кричал и скандировал во весь голос много ночей подряд, сорвав связки, но его революционные призывы побудили заключенных взбунтоваться против правил и предписаний, восстать против Кириархальной Системы.

Война непредсказуема /

Война экстраординарна /

Она вспыхивает неожиданно /

И прекращается внезапно /

Воцаряется зловещая тишина /

Будто затишье перед бурей /

Молчаливой угрозы она полна /

Словно предчувствие прилета пули /

Даже узникам эта тишина казалась странной /

Они еще кипят от боевого азарта /

Их вены пульсируют до сих пор /

В их висках еще стучит горячая кровь.

Тишина длилась недолго. У ворот тюрьмы появился штурмовой отряд для подавления беспорядков. Команда примерно из двенадцати человек. Они были похожи на отряд железных людей: каждый был гордо облачен в железный шлем и бронежилет, а в руках держал щит. Словно хищники, отправившиеся на охоту за добычей.

Они встали в сцепку, держа щиты наготове перед собой.

Они сделали несколько шагов вперед /

И замерли.

Брошенные камни падали на них, словно дождевые капли. Они просто ударялись о твердую поверхность щитов и отскакивали.

Они стояли так несколько минут /

Затем они снова продвинулись вперед на несколько шагов.

Теперь центром всеобщего внимания стали Железные Люди. На них смотрели все, кто был поблизости. В них запускали всевозможные предметы. Австралийские охранники и папу снова вышли на грунтовую дорогу. Они уставились на нас. Все остальные глазели на Железных Людей. Те были похожи на запрограммированных роботов, которыми управляли дистанционно из удаленного от тюрьмы пункта. Возможно, их командующий стоит на грунтовой дороге, или засел на дереве, или где-то еще.

Управление отрядом требовало от командира полного контроля, оценки количества заключенных и их местонахождения и в соответствии с этим руководства Железными Людьми.

Железные Люди были упорны /

Их ноги казались стальными колоннами /

Они выдержали град камней /

И обстрел из случайных вещей /

Удар артиллерии по железной цепи /

Казалось, им придется отступить /

Казалось, их цепь вот-вот порвется /

Но они продолжали наступать и бороться.

Прошло примерно полчаса, прежде чем отряд вторгся в центр Тюрьмы Майк. Теперь Железные Люди практически взяли узников в осаду.

Две противостоящие группы были близко друг к другу… очень близко. Так близко, что Герой запустил целую плитку в защитную броню щитов, ограждающих железную цепь. Но бросок всего с полуметра не разорвал ни одного звена в цепи; напротив, Железные Люди даже продвинулись еще на два шага вперед. Бросок Героя был таким мощным, что грохот разнесся по всей округе, и ему тут же вторил стук других ударов и громкие крики. Толпа заключенных, наблюдавших эту сцену из Тюрьмы Фокс, подбадривала действия Героя свистом и одобрительными возгласами. В этом энергичном одобрении Герой черпал новые силы. Он отошел на несколько метров назад в поисках снаряда покрупнее.

На этот раз Герой раздобыл металлический шест. Он подошел к Железным Людям и изо всех сил ударил по броне щитов. Заключенные роились, как взбесившиеся пчелы, образуя батальон. Вскоре еще несколько участников объединились с Героем в попытках разгромить Железных Людей. Сила их ударов внезапно разорвала цепь на звенья. Железные Люди умчались с поразительной скоростью. Они сбежали так быстро, что не верилось, что те же самые люди до этого двигались со скоростью два шага за десять минут.

Когда Железные Люди капитулировали, заключенные воспользовались моментом, чтобы погреться в лучах победной славы. Они праздновали взятие тюрьмы радостными криками и свистом. Герой преследовал Железных Людей до самых заборов и запустил шест им вдогонку. Его переполняло чувство победы. Он сжал кулаки и ударил себя в грудь. Он взревел. Но его севший голос звучал не рыком льва, а скорее криком дикого осла.

Все это время Комик стоял в той же непринужденной позе у столба. Затем он внезапно бросился в погоню за Железными Людьми, подпрыгивая на бегу. Он долго гнался за ними, а затем, вернувшись, продолжил носиться вприпрыжку. Наконец он унялся и попросил у зрителей сигарету.

Комик воплотил актера на сцене /

Комик воплотил в себе поэта /

Комик, актер театра военных действий /

Ликует, приветствуя победу.

Но затем, после победы, на пике ликования, пока узники наслаждались военными трофеями… внезапно отключился генератор.

Повсюду тьма /

Комик… и его ухмылка /

Герой… и его рев /

Десятки узников… их радость и восторг /

Все затерялось в котле тьмы /

Погрузилось во мрак, лишь выстрелы слышны /

Стрельба… грохот смерти… это поступь войны /

Так она звучит… Теперь здесь тоже поле битвы /

Мгновения спустя… остались только стоны и крики /

Гулкие удары по металлическому тюрьмы лику /

Звук мощных снарядов, дробящих кости /

Все это доносилось из Тюрем Майк и Фокс /

Эта жуткая какофония наполняла темноту /

Среди всего этого шума… Раздался звук… /

До боли знакомый /

Из далеких мест родное слово /

Его звук пронзил мое ухо, как ветер /

Оно сжало мое сердце и согрело /

Это был голос, произнесший по-курдски «Далега[99]99
  Dālega – курдское слово, обозначающее «мать» на курдском диалекте фейли. Курды-фейли живут на границе между Ираном и Ираком. Большое число курдов-фейли остаются лицами без гражданства; они живут в своем обществе без национальности. Правительства Ирана и Ирака не признают их гражданами, хотя они живут на этих землях тысячи лет и их наследие связано с курдскими регионами. Согласно статьям Бехруза, некоторые беженцы, содержащиеся в лагерях для военнопленных на острове Манус, являются курдами без гражданства. Прим. Омида Тофигяна.


[Закрыть]!»/

Это был чей-то голос, прокричавший «Мама!».

* * *

В непроглядном ночном мраке метались десятки испуганных теней. Заключенные из Тюрьмы Фокс сбежали через ворота возле Тюрьмы Майк и помчались к воротам рядом с Тюрьмой Оскар. Все произошло за считанные минуты, на фоне стонов и бессвязных криков. Вскоре перед воротами собралась толпа перепуганных людей. Все были растеряны и сбиты с толку, но их слух был обострен. Они прислушивались к стонам и слабым крикам, доносящимся из Тюрьмы Майк.

Некоторым счастливчикам повезло сбежать из Майк. Им удалось добраться до Тюрьмы Фокс. Несколько заключенных несли кого-то на руках и положили его на землю рядом с толпой, перед воротами.

Повсюду тьма.

Было трудно понять, что произошло. Вся община на несколько секунд погрузилась в молчание, шокированная словами: «В него стреляли. Отойдите в сторону. Они всадили в него пулю».

Это был голос Героя. Он спасся из Тюрьмы Майк и перенес на своих плечах одного из раненых заключенных. Чем больше храбрости он проявлял, тем сильнее возрастал его восторг. Он упивался тем, что выжил на главном поле боя.

На разгоряченном лице каждого заключенного были написаны безумие и ужас. В каком-то смысле весь этот шум был всего лишь представлением, совершенно бессмысленным и бесцельным.

* * *

Кто же звал мать? Я хорошо знал только курдов. Связь между матерью и сыном у курдов отличается от уз матерей и сыновей в других местах и культурах. Она глубокая и сложная. Эти отношения трудно понять даже самим курдам, не говоря уж о других народах.

Зов сына к матери – это важный экзистенциальный момент. Их связь совершенно иная, чем у курдских матерей с дочерями. Она непостижима даже для меня. Но точно так же, как я чувствую кровь, текущую по моим венам, я чувствую связь с матерью. Думаю, это ощущение порождает глубокую связь между курдом-сыном и его матерью, и эти эмоциональные узы существуют независимо от нашего сознания. Я убежден, что на эту сверхъестественную связь повлияла война. Да, эта связь непостижима, но я точно знаю почему: несомненно, война оставила свой отпечаток в этих отношениях.

Кто звал свою мать из этой удаленной тюрьмы? /

Взывал к ней с этого острова? /

Звал ее из джунглей? /

Взывал к ней этой ночью?

* * *

Вскоре показались и австралийцы. Они толпой явились к воротам Тюрьмы Оскар. Мы никогда прежде не видели столько австралийцев ни в тюрьме, ни даже на всем острове. Возможно, это направленные сюда австралийские военные. Или же это контингент сил, действующих на заднем плане, работающих на боссов – начальство из многоэтажных офисов, которые я представлял возведенными позади тюрем. Один из австралийцев потребовал тишины тоном военного генерала. Но его голос надломился. Возможно, он и направлял Железных Людей, руководил ими и их щитами из своего пункта, а теперь взял на себя другую роль.

«Вы должны покинуть тюрьму под нашим сопровождением. Очень тихо и спокойно. Идите дорогой, которую мы указали, и покиньте это место. Соблюдайте молчание. Идите послушно и спокойно, не отклоняясь с дороги. Просто двигайтесь вперед. Храните полное молчание».

В эти моменты, когда в наших ушах отдавались крики и стоны, доносящиеся из Тюрьмы Майк, это предложение казалось слишком заманчивым, чтобы отказываться. У нас не было другого выбора, кроме как уйти.

Внезапно ворота открылись. И мы ступили на дорогу, ведущую к заросшему травой футбольному полю.

Теперь видно, насколько узники испугались /

Сейчас им страшнее, чем когда папу нападали /

Страшней, чем когда Железные Люди атаковали /

Это один из оттенков войны, ее граней /

Чем дальше от битвы, тем сильнее страх нарастает /

В пылу действий разум его отторгает /

Но затем новый ужас им овладевает /

Уже вдали от поля боя.

Мы стоим спиной к тюрьме, но оттуда не доносится ни звука. Картина слишком спокойна. Но тревога овладевает нами, она сквозит в наших коротких диалогах. Мы убеждены, что несколько человек убиты.

Машины, похожие на скорые, перестали ездить туда-сюда. Повсюду воцарилась тишина.

Мы просидели на этом поле несколько часов – до тех пор, пока военные громогласно не приказали всем снова вернуться в тюрьму.

Это чувство душераздирающе /

Тюрьма – словно заброшенное кладбище /

Как будто в ней не жило ни души /

Запах людей исчез из этой глуши /

Листья пальм поникли скорбно /

Звезды исчезли с небосклона /

Луна на горизонте тает, исчезая /

Океан замер, словно умирая /

Джунгли ледяной иглой пронзая /

Из-за деревьев детский плач долетает /