Текст книги "Забытый легион"

– Все, что было для меня дорого, отняли или осквернили. Мою девственность. Мое тело. Даже моих детей. У меня ничего больше нет. – Впервые за все эти годы Вельвинна смотрела на хозяина без страха. – Продавай меня на шахты.

– Будь готова к рассвету! – рявкнул Гемелл.

Он испытывал растерянность и не мог решить, что еще сказать рабыне, которую отправлял на верную смерть. В тяжелейших условиях и при жесточайшей дисциплине даже сильнейшие из мужчин могли выдержать на соляных шахтах лишь несколько лет. А такая слабая женщина, как Вельвинна, протянет несколько недель от силы.

Он повернулся, чтобы выйти.

– Когда-нибудь в твою дверь постучат, – зловещим голосом произнесла Вельвинна.

Купец поднял было кулак, но что-то удержало его от удара.

– За дверью будет стоять Ромул. И моли богов, чтобы они смилостивились над тобой, когда он узнает о моей судьбе.

Память о наглости Фабиолы и о ненависти, которую он увидел во взгляде Ромула посреди двора Большой школы, была еще жива в памяти Гемелла. А вдруг она сказала правду? Его охватил ужас, и он все же ударил Вельвинну с такой силой, что она стукнулась затылком о стену. И рухнула на пол. Лишь чуть заметное шевеление тряпья, в которое она была одета, говорило о том, что она еще жива.

Взгляд купца упал на обнажившиеся ноги Вельвинны, и в его чреслах затлела обычная похоть. Он не задумываясь овладел бы ею и в бесчувственном состоянии и на полу, но уж слишком сильно потрясло его ее пророчество. Он тихо прикрыл дверь и пошел прочь. Утром он отведет Вельвинну на рабский торг. И навсегда забудет и о ней, и о ее близнецах.

«Когда-нибудь в твою дверь постучат».

Глава XI
Пророчество

Рим, зима 56 г. до н. э.

Тарквиний сидел на корточках подле лестницы огромного храма Юпитера, находившегося на Капитолийском холме. Здесь, в месте, где еще улавливались отзвуки из тех времен, когда расенны были сильны, он чувствовал себя как дома. Также отсюда было очень удобно наблюдать за происходящим и оценивать общие настроения, владевшие горожанами. Этруск приходил сюда каждый день уже не первую неделю. Это здание, воздвигнутое руками его соплеменников много веков назад, было главной святыней Рима. Жизнь здесь кипела от восхода до заката. И благодаря непрерывным политическим неурядицам дела в храме шли хорошо, как никогда. Пронизывающий холод нисколько не пугал молящихся, в храме и его окрестностях было многолюдно и шумно.

Прохаживались с самодовольным видом жрецы, носились как настеганные молодые прислужники, кучкой сидели ликторы, зорко посматривая, не решится ли какой-нибудь глупец взглянуть в их сторону. Ребятишки, забравшиеся на холм без родительского дозволения, с жадным любопытством разглядывали широко раскинувшийся внизу огромный город. Простые граждане входили в двери, чтобы высказать свои просьбы, попросить помощи в преодолении трудностей и проклясть врагов. Торговцы, продающие еду, вино и статуэтки Юпитера, орали на разные голоса, перекрикивая и друг друга, и кур с овцами, то и дело приносимых в жертву. Были там и заклинатели змей, и шлюхи, и фокусники, и воришки, и даже один сенатор, рассчитывавший на голоса состоятельных граждан. Сюда приходили все, потому что народ всегда стремится узнать свое будущее.

Тарквиний улыбнулся. Здесь толпилось столько мошенников, что шанс получить верное предсказание был крайне мал. Впрочем, то же самое творилось возле всех прочих храмов во всем мире. За долгие годы своих странствий Тарквиний встретил, пожалуй, лишь двух истинных прорицателей и авгуров. Причем жителем Италии был лишь один из них. Его губы скривила презрительная усмешка. Пусть римляне уничтожили все города этрусков и присвоили всю их культуру, однако овладеть искусством гаруспции они так и не сумели. В отличие от Олиния, который доподлинно видел будущее.

«В конце концов желание отомстить заставит тебя вернуться в Рим».

Но Целия, ради которого он столько времени торчал в столице, оказалось на удивление трудно разыскать. Вконец разорившись и отдав за долги свою латифундию ростовщикам, рыжий аристократ избрал новую карьеру, которая, как он рассчитывал, должна была помочь ему нажить новое состояние. Тарквиний с отвращением узнал, что Целий сделался работорговцем и теперь следует по пятам за армией Цезаря, громившей Галлию. Этруск раз за разом приносил жертвы, но так и не смог точно узнать, где находится Целий. Потому-то он терпеливо сидел в Риме вот уже два месяца. Если не сдаваться, то внутренности жертвенных животных, или погода, или что-то еще обязательно укажут, где находится его враг. Так и случилось. Теперь он знал, что человек, убивший Олиния, должен появиться в городе в течение этого года.

Удовлетворенный тем, что удалось узнать, Тарквиний окинул взглядом сидевших поблизости прорицателей, которые неустанно восхваляли свое умение. Этих людей с головами, покрытыми тупоконечными колпаками, окружала толпа простофиль, с готовностью опустошавших кошельки, чтобы узнать будущее. Этруск опустился на пятки и принялся незаметно рассматривать людские лица. Тут была бесплодная замужняя женщина, отчаявшаяся уже зачать сына, неподалеку стояла встревоженная мать, которая целую вечность не получала известий от своего сына-легионера. Игрок, запутавшийся в тенетах ростовщиков, богатый плебей, которого снедало стремление взобраться повыше по социальной лестнице, отвергнутый любовник, мечтающий отомстить. Он усмехнулся. Всех их он видел насквозь.

Тут Тарквиния отвлекло от созерцания толпы блеяние купленного им спозаранку ягненка. Ему было едва ли больше месяца от роду; Тарквиний обвил его шею тонкой веревкой, другой конец которой привязал к запястью. Гаруспик вскинул голову, определил направление ветра и движение облаков по небу. Да, пришла пора взглянуть, что же судьба приготовила ему. И Риму. Тарквиний извлек короткий нож с вороненым лезвием, который использовал для жертвоприношений и в случайных драках. Пробормотав себе под нос благодарственную молитву за ниспослание жизни этому существу, он подтянул ягненка поближе и левой рукой задрал ему голову. Короткий удар острым как бритва лезвием – и животное забилось в предсмертных судорогах, из перерезанного горла хлынула кровь. Ягненок дернулся несколько раз и замер. Перевернув тушку на спину, Тарквиний ловко вскрыл живот и выложил тоненькие кишки петлями на холодный камень. Быстро взглянул, не увидел ничего интересного и продолжил свое занятие – высвободил печень. Держа ее на ладони левой руки, гаруспик опять воздел глаза к небу. Он творил так много прорицаний, что давно уже сбился со счета, но обряд все равно неизменно волновал его. Не единожды за четырнадцать лет ему удавалось получить одни и те же результаты.

Но Тарквиний ни разу не попытался узнать, что же так напугало Олиния в тот достопамятный день в пещере.

Хотя об этом можно было догадаться.

Над головой промчалась стайка скворцов, и Тарквиний, сощурив глаза, поспешил пересчитать птичек.

«Близится опасность. Весной».

Тарквиний немного выждал, молча подсчитывая удары своего сердца, чтобы прикинуть, с какой скоростью дуют ветры в вышине. Надвигалась громада темных облаков, обещавших сильный дождь.

«Она придет из-за великой реки. Из Германии. И Цезарь должен будет нанести удар, чтобы показать, что злоумышляющие против Рима никогда не остаются безнаказанными».

Далеко на севере младший из членов триумвирата двигался вперед, оставляя за собой яркий огненный след. Преисполненный решимости затмить и Красса, и Помпея, Юлий Цезарь громил племена галлов и белгов, принимая меры для того, чтобы известия о его выдающихся победах как можно скорее и регулярно достигали слуха граждан Рима. Было ясно, что он и впредь не намерен почивать на лаврах.

Убедившись, что разглядел в небе все, что мог, Тарквиний склонил голову и принялся изучать печень. Увиденное нисколько не удивило его. Все было знакомо – он видел одно и то же уже несколько месяцев. Знаков, указывавших на присутствие в Риме Целия, не имелось; угрюмому владельцу гостиницы, в которой он ютился в комнатушке на верхнем этаже, предстояло вскоре умереть от пищевого отравления; из-за плохого урожая его любимое вино резко подорожает.

Желчный пузырь оказался сдутым против обычного, и Тарквиний ткнул его пальцем, чтобы убедиться, что это не какой-то знак. Нахмурился, присмотрелся. Что-то там было… какой-то купец…

– Сколько возьмешь за гадание?

Тарквиний удивленно вскинул голову и увидел низкорослого толстяка в дорогой, хотя и заляпанной грязью, тунике. Средних лет, краснолицый, с губами, постоянно искривленными в презрительной ухмылке. В одной руке он держал за связанные ноги упитанную курицу, а в другой небольшую амфору. Как и у любого гражданина Рима, которому было что защищать, на перекинутом через плечо ремне у незнакомца висел нож.

Тарквиний ответил не сразу. После встречи с Галло он старался избегать общения с людьми. Не совершил ли он ошибки, убив сегодня ягненка? Он бросил на печень еще один быстрый взгляд.

Нет.

Он успокоился.

– Почему ты не обращаешься к ним? – Тарквиний указал на многочисленных прорицателей, толпившихся вокруг.

– Они все гнусные лжецы, – презрительно хмыкнув, сказал толстяк.

– А я, думаешь, нет?

– Я за тобой наблюдал. Ты не зазываешь к себе. И еще, – он указал пальцем на печень ягненка, – ты гадал для себя. Выходит, знаешь, что к чему.

– Я редко гадаю для посторонних.

– Служишь какой-нибудь сволочи из патрициев? – сердито бросил толстяк и, плюнув под ноги, повернулся, чтобы уйти.

– Погоди, – вдруг сказал Тарквиний ему в спину. – Ты купец?

– Возможно. Тебе-то что?

– Пять золотых, – сказал Тарквиний тоном, сразу исключавшим всякую возможность торговли.

Купец даже заморгал. Эта сумма намного превышала обычную плату за услуги авгура, но он без спору запустил руку в потертый кошель.

– Держи, – сказал он, протягивая на ладони пять золотых монет. – И не вздумай попытаться одурачить меня.

Этруск взял деньги и осторожно забрал у толстяка курицу. Та взглянула на него круглым глазом. Откуда ей было знать, что ее ожидает скорая смерть.

– Сколько тебе лет? – спросил Тарквиний.

– Сорок один.

– И живешь ты?..

– На Авентине.

Тарквиний поджал губы:

– Имя?

– Гемелл. Порций Гемелл.

– Зачем ты пришел?

Толстяк фыркнул:

– А ты как думаешь? Конечно, чтобы узнать, что готовит мне треклятое будущее.

Тарквиний повернулся, немного отодвинувшись от мертвого ягненка. Придерживая курицу на камне, он негромко произнес благодарственную молитву, обращенную к Юпитеру. Затем перерезал птице горло и некоторое время сидел неподвижно, глядя, как, разбегаясь по мелким трещинам каменной плиты, вытекает кровь. А вытекала она на запад, в ту сторону, где обитают злокозненные духи. Начало вышло не слишком хорошим.

– Ну?

Не ответив ни слова, гаруспик взрезал птице живот и выложил внутренности перед собой.

Стиснув зубы, Гемелл молча наблюдал за происходившим.

Тарквиний беззвучно шевелил губами, считывая открывавшиеся ему знаки. Неудивительно, что купцу понадобился совет. Он глубоко вздохнул и начал:

– Вижу, у тебя трудности в делах. Денежные осложнения.

Гемелла его слова не удивили.

– Продолжай.

– Но по поводу своего главного кредитора можешь не переживать.

– Из-за Красса? – резко переспросил купец. – Почему?

– Он получит новую должность на Востоке, – объяснил Тарквиний. – И уже не вернется сюда.

– Ты уверен?

Тарквиний кивнул.

– Мерзавец помрет в Сирии! – выкрикнул Гемелл, не в силах сдержать радость. Услышав эти слова, несколько человек сразу обернулись к нему. Все хорошо знали, как страстно Красс добивался должности проконсула самой восточной из римских провинций.

– Я сказал вовсе не это, – мягко поправил этруск. – Я сказал, что Красс уже не вернется в Рим.

«А свой конец этот надутый болван найдет в Парфии, – мысленно добавил он. – И случится это на моих глазах».

– Что ж, отлично. – Гемелл широко улыбнулся. – Что еще?

Тарквиний всмотрелся в куриную печень.

– Движущаяся вода. Волны? Да, морская буря, – твердо сказал он.

Улыбка купца сменилась растерянностью.

– Корабли, полные зверей…

Гемелл замер.

Гаруспик помолчал, изучая струйки крови, текущие по каменным плиткам.

– …Тонут во время переправы через море.

– Второй раз? Только не это! – дрожащим голосом прошептал Гемелл. – Неправда.

Тарквиний пожал плечами:

– Я говорю лишь то, что вижу.

– Значит, я впустую продал виллу? Зря, значит? – Гемелл сгорбился, как будто ему на плечи легла вся тяжесть мира. – Значит, и проклятым грекам нечем будет платить? – Он сделал богатырский глоток из амфоры и повернулся, чтобы уйти.

– Погоди.

Купец остановился, но не повернул головы.

– Что еще?

– Однажды в твою дверь постучат, – сказал Тарквиний.

Гемелл резко обернулся, его лицо перекосилось от страха.

– Кто это будет?

– Это неясно видно, – сказал Тарквиний через несколько мгновений. – Мужчина. Возможно, солдат…

Гемелл вытащил кинжал и шагнул к нему.

– Если ты лжешь, – прошипел он, – я перережу тебе глотку и скормлю твой труп собакам.

Тарквиний откинул полу одежды и притронулся к гладиусу без ножен, который держал под рукой как раз на такой случай. Его было легче прятать, да и на виду он не так привлекал внимание, как боевой топор. Впрочем, блеска полированной стали оказалось достаточно. Гемелл сплюнул наземь и заторопился прочь, осеняя себя знаком против злых сил.

Тарквиний посмотрел на мертвую курицу, но так и не увидел, кого же так боялся купец. Он снова пожал плечами.

Не все удается предсказать в подробностях.

Глава XII
Дружба

Прошло девять месяцев…

Рим, Большая школа, конец лета 55 г. до н. э.

Ромул извернулся и не останавливаясь рубанул Бренна. Галл парировал удар – не без труда.

– С каждым днем все лучше и лучше, – усмехнувшись, бросил он. – И силы у тебя прибавляется.

Ромул опустил меч и стоял, отдыхая.

– Но побить тебя я все еще не могу.

Великан улыбнулся:

– С этим придется еще немного подождать.

– Но я уже хороший боец, – с ноткой раздражения в голосе заявил Ромул.

– Верно. А ведь тебе еще нет пятнадцати.

– Я хочу быть самым лучшим.

– Чтобы стать по-настоящему сильным гладиатором, потребуется не один год, – отозвался галл. – Ромул, ты уже прошел немалый путь и перенес серьезное ранение. Научись терпению. У тебя есть и смелость, и сила, теперь нужно набираться опыта.

Ромул обвел взглядом раскаленный, словно печь, двор. Он был средоточием его мира – юношу, в отличие от галла, почти не выпускали в город – и неизбежно навлекал клаустрофобию. Здесь было совершенно нечего делать, кроме как упражняться с оружием, поднимать тяжести и время от времени участвовать в учебных боях на арене. Даже уроки тактики, которые продолжал давать ему Котта, теперь расстраивали Ромула; его терзали рассказы о странах и местах, которые ему не суждено было увидеть. А вне стен лудуса происходили великие дела. Рима достигли новости о карательной экспедиции Цезаря против варваров-германцев. И еще ходили слухи о том, что он намерен вторгнуться на таинственный остров под названием Британия. Каждое новое известие о ходе кампаний Цезаря воспламеняло воображение Ромула.

Он хотел стать свободным – избавиться от рабских оков. И повидать мир.

Голос Бренна вернул его к действительности.

– Мало кто из мужчин сравняется с тобой отвагой, потому ты и в бою силен. Ты как я – ничего не важно, кроме победы! – Он саданул себя кулаком в голую грудь и расхохотался. – Галлы вкладывают в бой всю душу!

Ромул, ободренный похвалой, пошаркал по земле пыльной ногой. Уже восемнадцать месяцев Бренн был ему добрым другом и учителем, помогал овладеть искусством обращения с оружием и обрести уверенность. И хотя Юба, конечно же, навсегда останется в памяти Ромула, галл постепенно выдвигался на первое место в его сердце.

– Нужно и мозгами работать. Предвидеть, что намерен сделать твой противник. Не забывай Лентула.

Юноша покраснел и пообещал себе, что никогда впредь не позволит застигнуть себя врасплох.

Бренн отвесил ему дружескую затрещину.

– Всегда помни об этом, и когда-нибудь, – он указал на Котту, который натаскивал одного из новобранцев школы, – получишь рудис[11]11
  Рудис – деревянный меч, знак отличия освобожденного от службы гладиатора.


[Закрыть], как он.

Стоило упомянуть свободу, и мысли Ромула сразу вернулись к матери и Фабиоле.

– Как же мне хочется показать этому подонку Гемеллу несколько штучек.

– Забудь о нем. – Голос Бренна изменился, в нем уже не было шутливых ноток. – У тебя никогда не будет возможности отомстить тем, кто тебя обидел, разве что боги очень уж расщедрятся.

Ромул ощущал за этими словами галла искреннюю боль. Его друг никогда не рассказывал о прошлом, но Ромул догадывался, что его другу пришлось много страдать, прежде чем он стал гладиатором.

– С тобой случилось что-то подобное? – решился спросить он.

Бренн промолчал. Прямой вопрос пробудил в нем тяжелые воспоминания.

«Брак. Лиат. Мой сын».

Вместо ответа он нанес Ромулу необычайно сильный удар сверху.

– Никогда не позволяй гневу овладеть тобой.

Ромул отшатнулся в сторону и кинулся вперед, вынудив галла отступить на несколько шагов.

Бренн расхохотался:

– Учить меня надумал? А вот это как тебе понравится?! – И, резко взмахнув ногой, он сыпанул в лицо Ромулу целую тучу песка.

Молодой боец заметил движение на миг позже, чем следовало. Глаза ему запорошило песком. Он метнулся влево, понимая, что великан перехитрил его.

– Вот ты и труп, – сказал Бренн, дотронувшись острием своего клинка до горла Ромула.

Тот сердито протирал глаза и откашливался.

– Следи за лицом противника, – назидательно произнес Бренн, направив на юношу толстый палец. – Он себя обязательно хоть как-то выдаст. Может, выражением лица, может, случайным взглядом. Старайся предугадывать его действия.

– Я знал, что ты поступишь именно так.

– Нынче это не важно, – ответил, ухмыльнувшись, галл. – Мы же не всерьез. – Он смахнул с меча песок и убрал оружие в ножны. – Хватит на сегодня. Пойдем-ка вымоемся.

Ромул согласился сразу. Вслед за Бренном он прошел через двор, твердо решив, что не позволит другу вторично подловить его. Несколько человек, проходящих мимо, приветствовали их. Поединок с Лентулом позволил Ромулу заработать определенное уважение, так что поддерживать перемирие с врагами, которых он приобрел в день сражения за Асторию, стало легче. Большинство гладиаторов гибель мирмиллонов не слишком тронула, и они не намеревались поддерживать ни одну из сторон.

Но Фигул с Галлитом постоянно мутили воду, пытаясь переманить на свою сторону равнодушных, и постепенно их деятельность стала приносить плоды. Началось все с мелочей – с уксуса, подлитого в вино Бренна, с попытки подставить Ромулу подножку, с протянутой руки, дотронувшейся до груди Астории. Напряжение медленно, но верно нарастало, и Ромул вновь стал носить при себе кинжал. Чувство безопасности, которое он ощущал с тех пор, как Бренн предложил ему дружбу, постепенно улетучивалось. Впрочем, набираясь сил и при каждом удобном случае устраивая учебные бои с галлом, он успешно подавлял тревогу.

Бренн запустил пальцы в свою густую белокурую шевелюру.

– Странно, что Фигул и его банда до сих пор ничего не предприняли.

– Они боятся тебя.

– И тебя!

Ромул был польщен.

Окинув взглядом двор и убедившись, что ланисты нет поблизости, Бренн окликнул нескольких гладиаторов, стоявших тесной кучкой в дальнем конце двора:

– Никто не надумал разделаться с нами сегодня?

Ответом было несколько взглядов, но никто не произнес ни слова.

– Открыто напасть они не решатся. Слишком мало тут этого отребья.

– Я знаю. – Бренн подтолкнул Ромула локтем. – Но предупредить заранее никогда не вредно.

Благодаря отношению великана на сердце у Ромула стало теплее, и дверь в бани он отворял уже улыбаясь.

Все будет хорошо.

Месяцем позже стало ясно, когда следует ждать событий. Рано утром Мемор приказал всем гладиаторам собраться во дворе. Такое случалось очень редко.

Хотя солнце встало совсем недавно, воздух успел сильно прогреться. Рим уже несколько недель страдал от жары. Как и большинство гладиаторов, Ромул и Бренн поднялись до рассвета, чтобы поупражняться по холодку. До начала сбора они успели проделать все свои обычные упражнения с тяжестями. Ожидая хозяина, гладиаторы оживленно переговаривались. Никто не знал, чего ждать.

Появился Мемор – со странноватой улыбкой на лице.

– Вы все небось гадаете, зачем я вас собрал? – Он сделал паузу.

– В чем дело, Мемор? – выкрикнул кто-то из задних рядов.

– Милону опять понадобилось поставить Клодия на место?! – завопил другой.

Его поддержал одобрительный ропот. Минувшей весной, когда кровавые столкновения на улицах происходили чуть не каждый день, трибун Клодий обвинил своего соперника Милона в насилии. Поступок Клодия был крайне безрассудным, начатое было на Римском форуме расследование прервалось, вызвав массовый мятеж. Людям Милона с большим трудом удалось подавить волнения. В городе происходили все новые и новые беспорядки, и многие гладиаторы подолгу пребывали за пределами школы.

Услуги гладиаторов требовались постоянно, тем более что очередные выборы консулов прошли лишь несколько месяцев тому назад. Помпей с Крассом откровенно поддерживали друг друга, чтобы сохранить свои посты, и народное недовольство разгорелось с новой силой. Однако издевательств над демократией пресечь не удалось. В настоящее время Помпей являлся полноправным правителем Испании и Греции, Красс же владел Сирией. У Цезаря также все сложилось наилучшим образом – он правил как проконсул в Иллирии и Галлии. Триумвиры своими незаконными и бесстыдными действиями вызывали гнев народа, и волнения с тех пор вспыхивали то и дело.

– Нет, – прервал гомон Мемор. – Помпей Великий продлил свои праздничные игры еще на один день.

– Гонки колесниц!

– Ты и нам, поди, подарочек приготовил? – добавил какой-то остряк из толпы.

Все рассмеялись.

Даже на изрезанном морщинами лице Мемора появилась улыбка.

– Еще лучше, – отозвался он. – Возможность доказать, что Большая школа и впрямь лучшая в Риме. – Ланиста повысил голос. – Помпей пожелал устроить невиданный бой! Два отряда по пятьдесят гладиаторов.

– Разве мы сможем выставить сто гладиаторов? – растерянно спросил один из мирмиллонов.

– Дурень! – громыхнул Мемор. – Пятьдесят вас против пятидесяти из Дакийской школы.

– Вот это бой! – пробормотал Бренн, не разжимая стиснутых зубов.

– Это будет не простое состязание, – продолжал ланиста. – Каждый будет драться до смерти, пока одна из сторон не победит.

Это было неожиданно, и гладиаторы откликнулись сдержанными возгласами удивления.

– Но каждый, кто выйдет из боя целым и невредимым, получит мешок золота. – Ланиста вскинул над головой кулак. – За Большую школу!

Все понимали, насколько велики шансы погибнуть в сражении, но многие лица зарделись в предвкушении невиданно богатой награды.

– Лу-дус маг-нус! Лу-дус маг-нус!

– Посмотри на Фигула, – прошептал Ромул. – Тогда-то ублюдок и подстроит какую-нибудь пакость.

– Да, вид у него довольный, – согласился Бренн. – Лучшей возможности не представится. Трупов будет навалом.

– Сто гладиаторов будут сражаться насмерть?

– Помпей старается изумить всех. Сам понимаешь, как это делается. – Действительно, видные политики постоянно предпринимали массу усилий, чтобы затмить своих соперников.

Ромул кивнул. Всему Риму было известно, что борьба за власть продолжала разгораться. Но на фоне такого грандиозного сражения политические дрязги бледнели. Ромул испытывал одновременно и возбуждение, и опасение. Большинство боев, в которых ему довелось принимать участие, проводилось на очки. Двоих он убил в поединках. Но предстоящее сражение обещало быть совсем другим.

– А меня возьмут?

– А как же! Ведь кто-то должен прикрывать мне спину.

Ромул взглянул на Фигула, о чем-то разговаривавшего с Галлитом и еще несколькими бойцами. Они, несомненно, что-то затевали. Слишком уж часто участники беседы кидали в их сторону злые взгляды.

Следующие два дня выдались очень суматошными – все избранные гладиаторы готовились к играм. А отобраны были почти все, за исключением раненых да больных. Когда очередь дошла до Ромула, Мемор без колебаний отправил его взмахом руки в строй участников. Для ланисты мальчик уже вполне превратился в мужчину. Преисполненный гордости, Ромул присоединился к Бренну.

В кузнице звенели молотами – чинили оружие и доспехи. Стараясь не замечать палящего зноя, гладиаторы бегали по двору, упражнялись с тяжестями и, конечно, постоянно сражались друг с другом, используя теперь боевое оружие вместо обычных деревяшек. Лучники, стража ланисты, непрерывно дежурили на балконе, готовые пресечь любой намек на беспорядки. Когда тренировочные бои сделались особенно жаркими и несколько бойцов получили ранения, Мемор приказал надеть на клинки кожаные чехлы – вплоть до сражения.

В отличие от прочих, Бренн накануне сражения отдыхал, унктор разминал ему мышцы. Прохлада массажного зала за банями влекла неудержимо. Впрочем, Ромул присоединился к старшему товарищу не столько из-за прохлады, сколько из-за того, что опасался оставаться на арене один.

– Ты вполне готов. Ложись! Расслабься, – громыхнул Бренн и вновь застонал от удовольствия под гулявшими по его спине кулаками массажиста. Потом добавил, указав на глиняный сосуд и кубок, стоявшие на полу: – Выпей виноградного соку. Очень хороший.

Ромул продолжал подпрыгивать и вертеться с мечом, имитируя выпады и отражения.

– Тебе, конечно, нечего волноваться насчет боя. А я волнуюсь.

– Я предпочитаю не волноваться.

Обещание, которое Бренн дал самому себе над трупом Нарцисса, все крепче и крепче врезывалось в его память. Поединки с заранее обреченными противниками происходили теперь с тошнотворной регулярностью, принося ланисте все больше денег и славы. После грека Бренн убил немало народу.

– Надо еще потренироваться, – упрямо отозвался Ромул.

– Не положено здесь упражняться, – сказал унктор дрожащим голосом, – да еще и с оружием.

– Брось, Ресепт. Снаружи для него нынче опасно.

Действительно, после того как Мемор объявил о предстоящем сражении, обстановка в лудусе накалилась еще больше. Фигул и его банда уже не скрывали угроз. Все понимали, что назавтра кровь прольется не только от клинков противников. Известно это было и массажисту, который неплохо относился к галлу. Поэтому Ресепт вновь принялся колотить Бренна по спине. Он не собирался указывать лучшему бойцу школы и его подопечному, что и как делать.

– Что же будет завтра?

– Фигул и его подручные будут держаться вместе, – уверенно сказал Бренн. – Подкараулят момент и нападут на нас. Не исключено, что это случится в самый разгар битвы.

– Неужели мы просто будем ждать нападения? Противник спереди, а эти подлецы за спиной? Это же безумие.

– Успокойся, Ромул. – Бренн искоса взглянул на унктора. – Разомни-ка его.

Ромул охотно положил меч на пол и устроился на другом столе. Но и наслаждаясь массажем – Ресепт умелыми движениями изгонял напряжение из натренированных мышц, – он не мог полностью расслабиться и не сводил взгляда с двери. Бренн, напротив, лежал совершенно спокойно, полностью уверенный в том, что никто не осмелится напасть на него лицом к лицу.

Вторая половина дня прошла без происшествий, когда же солнце село, температура вновь стала сносной. Мемор прошелся по кельям, сказал всем гладиаторам по несколько ободряющих слов. Победа в предстоящих играх должна была означать не просто победу. Речь шла о репутации школы.

Вечером Астория приготовила особую трапезу. Они сидели втроем за столиком в каморке Бренна, попивали красное вино и ели вкусный хлеб, свежую рыбу и овощи, купленные на рынке. В открытую дверь залетал теплый ветерок, приносивший с собою запахи готовившейся в других помещениях пищи и отголоски разговоров. Все обитатели лудуса отдыхали – возможно, последний раз в жизни.

– Не налегай на вино, – предупредила Ромула Астория. – Хватит одной чаши. Ты же не хочешь выйти завтра на бой с больной головой.

– Попробуй жаркое из садовых сонь. – Бренн указал на большое блюдо. – Объедение.

Юноша покачал головой.

– Что ж, мне больше достанется! – Галл широко раскрыл рот и принялся жевать тушку целиком. – Так и не привык к римской пище, но это мне нравится.

Ромул ел очень мало, он так волновался, что еда попросту не лезла ему в горло. До этого ему доводилось сражаться только один на один, и мысль о выходе на арену с таким множеством гладиаторов наполняла его тревогой. Ну и осведомленность о намерении Фигула и Галлита разделаться с ними ничуть не добавляла спокойствия. Оставалось лишь гнать от себя мысли о том, что сражение будет проиграно, а он падет от предательского удара одного из них.

– Волнением делу не поможешь, – негромко произнес Бренн.

Астория пробормотала что-то, соглашаясь с ним.

Ромул задумчиво двигал по столу надкушенный кусок хлеба.

– И вовсе ни к чему сидеть напряженным, словно пружина. Иди-ка в постель. Поспи сколько получится. – Бренн хлопнул его по плечу. – Завтра будет важный день для нас обоих.