Текст книги "Забытый легион"

Глава XVIII
Бегство

Южная Италия, осень 55 г. до н. э.

Лишившись за считаные мгновения всякой возможности дальше жить в Риме, друзья на рассвете выскользнули за городские ворота. Сначала они направились на юг по Аппиевой дороге, по сторонам которой возвышались громадные усыпальницы знатных и богатых римлян. Местное население, состоявшее по большей части из грошовых шлюх и мелкого ворья, еще спало, так что мало кто мог их увидеть. Понимая, что их облик обязательно привлечет любопытные взоры, они, когда стало светло, свернули в поля. Увидев двоих вооруженных до зубов мужчин, причем не в форме легионеров, любой гражданин, скорее всего, принял бы их за разбойников или беглых рабов. Поэтому все их путешествие проходило поодаль от дорог, да и шли они по большей части рано утром и под вечер. У Ромула и Бренна совершенно не было желания кого-нибудь встретить, и потому они всячески избегали селений и отдельных хозяйств.

Во время молниеносного набега на кухню лудуса они раздобыли хлеба, сыра и овощей на несколько дней. Бренн, наряду с прочим оружием, взял свой лук, чтобы по пути охотиться на оленей и кабанов. У обоих было по кожаному бурдюку для воды, которые они регулярно наполняли в ручьях. Погода стояла прохладная, и ночевать под открытым небом было не так уж приятно, и все же куда лучше было ежиться под тонким одеялом в ненадежном укрытии от ветра и смотреть на холодное небо, сиявшее тысячами звезд, чем медленно умирать на кресте.

В Кампании и Апулии, областях, лежавших к югу от Рима, было множество громадных имений-латифундий. Ромул не переставал изумляться при виде обширных полей и склонов холмов, где росли пшеница, виноград, оливы и плодовые деревья. По ночам сады снабжали их яблоками, сливами и персиками, вкус которых юноше прежде был почти не знаком. А днем Ромул трясся от бессильного гнева, глядя на трудившихся на полях бесчисленных несчастных рабов со скованными ногами. Возле каждой группы околачивался надсмотрщик, готовый при первой же возможности пустить в дело кнут.

Все поместья жили одинаково.

Ромул быстро осознал, что вся страна живет рабским трудом. И не следовало удивляться богатству Рима – как-никак десятки тысяч его подданных всю жизнь трудились задаром. И потому в походе друзья непрерывно спорили. Ромул все представлял себе, как они, вместо того чтобы отправиться в таверну Публия, убивают Мемора и поднимают второе восстание рабов. Он никак не мог определиться в своем отношении к той ночи. Не отправься они в город, он не встретил бы Юлию. Он понимал, что это всего лишь мимолетная влюбленность, но все же стоило ему вспомнить о ней, как сердце его начинало биться. Но наряду с этим чувством было и сожаление о несбывшемся. Если бы они смирно сидели в лудусе, то, может быть, шли бы сейчас грозным войском мимо этих самых латифундий, освобождая рабов, а не крались по кустам, как дикие звери.

Бренн тоже не представлял себе, как много рабов гнут спины на республику, и испытывал такой же гнев, как и Ромул. По пути он видел представителей всех племен и народов, какие есть на свете. Рим обладал неутолимым аппетитом на рабов, хоть как-то удовлетворить его можно было лишь при помощи войны, так что, судя по всему, истребление аллоброгов было не единственным в своем роде случаем. Те, кого злая участь забросила на италийские латифундии, должны были страдать ничуть не меньше, чем он сам. Ему это глубоко претило, однако Бренн был бессилен изменить положение вещей. Он не был Спартаком. Да, он воин. Но не полководец. Еще он сожалел, что не сбежал из лудуса раньше, но вскоре и это чувство пошло на убыль. Возможно, восстание удалось бы. Но провал его был куда вероятнее. Да и если ему суждено было воевать на полуострове, это значило бы, что слова Ультана не имели смысла.

«Такое путешествие, какого не совершал еще никто из аллоброгов».

Эта фраза стала заклинанием для Бренна, все остальное отступало рядом с нею на второй план. Увидеть, что предсказание друида исполнилось, – только так он мог оправдать принятое шесть лет назад решение бежать, а не защищать свою деревню.

Триста миль два друга преодолели менее чем за двадцать дней.

За это время можно было многое обдумать.

Они смотрели на бесчисленных рабов, и у них крепло желание избавиться от следов собственного рабского прошлого. И Ромул, и Бренн были помечены клеймом, которое сразу же выдало бы их. В войске это значило немедленную казнь на кресте. После непродолжительной дискуссии они согласились, что выход может быть только один. Отыскав подходящий грот среди холмов неподалеку от Брундизия, Бренн разжег костер и наточил кинжал так, что им можно было бриться. Потом он прокалил на огне лезвие и, посоветовав Ромулу взять в зубы деревяшку, несколькими ловкими надрезами удалил с его кожи ненавистные буквы «LM». Кровь потекла по руке Ромула тонкими струйками, закапала наземь. Выпученными от боли глазами он смотрел, как галл сшивал края раны куском распутанной запасной тетивы из кишок.

Бренн ухмыльнулся:

– Может, и не очень красиво, но сойдет. Некоторое время будешь прикрывать, а если кто-нибудь все же заметит, скажешь, что это рана от меча.

После грубых стежков должен был остаться уродливый шрам, ничуть не похожий на тонкую работу римских лекарей-греков, которые за хорошие деньги удаляли клейма богатым вольноотпущенникам. Впрочем, Ромула это нисколько не волновало. Доказательство того, что он являлся собственностью Мемора, исчезло навсегда.

Но когда он извлек свой кинжал и наклонился к ноге галла, тот остановил его.

– Нельзя, чтобы у нас обоих были свежие зашитые раны. Мою отметину будем выжигать. Из костров то и дело вылетают головешки.

Ромул запротестовал было, но он и сам понимал, что его друг прав. Беглые рабы не могли рассчитывать на милосердие. Он сунул кинжал в огонь, дождался, пока лезвие засветилось тусклым красным светом, и, стиснув зубы, приложил его плашмя к икре Бренна. В ноздри ударил отвратительный запах паленых волос и мяса.

Могучий галл скорчил гримасу; впрочем, можно было надеяться, что, как клеймо с тела, острая боль выжжет и память о рабском прошлом.

– Мы останемся тут на некоторое время, – сказал он, широко улыбнувшись. – Залижем раны, да и отдохнем заодно. А потом отправимся в порт.

Его настроение оказалось заразительным, Ромул тоже расплылся в улыбке.

Последнее испытание. Зато теперь они стали по-настоящему свободными.

Вокруг гавани Брундизия жизнь била ключом. Приход армии Красса сильно изменил этот большой город. Его заполнили тысячи солдат, на узких причалах были свалены тонны снаряжения и оружия, и все это дожидалось отправки в Малую Азию. Горизонт загораживал лес мачт. На волнах покачивались десятки трирем, крепко связанных между собой. Гавань бороздили лодки, гребцы на которых ругательски ругали пассажиров за скаредность.

Орали мулы, которых вели по сходням на корабли. Офицеры выкрикивали приказы, выстраивали и подгоняли людей. Сломя голову носились гонцы с распоряжениями.

Бренн и Ромул продирались сквозь эту суматоху, высматривая, к кому бы обратиться. В конце концов на главном причале они обнаружили штабель мешков с мукой. Стоявший на этом возвышении пожилой центурион выкрикивал приказы своим новобранцам.

Двух с головы до ног покрытых дорожной пылью, одетых в видавшую виды одежду мужчин он окинул оценивающим взглядом.

– Крестьяне?

– Да, командир.

Ромул молча разглядывал фалерии, висевшие на сильно потертом кожаном нагруднике, и серебряный обруч на шее офицера. Похоже, перед ними стоял смельчак.

– Неплохо вооружены, я смотрю, – заметил тот, сразу обратив внимание на тяжелые копья, лук, мечи и кинжалы, щиты хорошей работы.

– Мы из Трансальпинской Галлии, господин, – объяснил Бренн. – Разбойников везде полно, поневоле научишься сражаться.

– Хм… Я так и подумал, что ты галл. – Офицер окинул Бренна взглядом, оценив и могучие мышцы, и шрамы на руках. – А зачем в Брундизий пришли?

– Великий полководец ведет войско в Иерусалим. Говорят, будет хорошая добыча.

– Все новобранцы на это надеются. – Центурион потер отросшую сивую щетину и еще раз придирчиво осмотрел Бренна. – Вы, часом, не беглые рабы?

– Нет, командир, – совершенно равнодушным тоном ответил галл. Ромул тоже глазом не моргнул. Чтобы больше походить на римских воинов, они с утра коротко обстригли друг другу волосы.

– Рабам строго-настрого запрещено вступать в войско. За такое преступление полагается смерть. Понятно?

– Мы свободные люди, командир.

Офицер хмыкнул и протянул руку к большому свитку хорошего пергамена, лежавшего рядом с ним.

– А как насчет парня?

– Он дерется лучше многих взрослых, командир.

– Во имя Юпитера… Ты не врешь?

– Я сам учил его, господин.

– Пожалуй, молод, но ростом вышел. – Центурион поднял стилус. – Завербоваться можно самое меньшее на три года. Прослужите двадцать лет и получите права римских граждан. Платить вам будут сто денариев в год равными частями каждые четыре месяца. Если обстоятельства позволят.

– Какие обстоятельства, командир? – впервые решился заговорить Ромул, он изо всех сил старался подражать акценту Бренна.

– Кто же вам будет платить в разгар какой-нибудь поганой войны?

– Сто денариев? – Ромул, не веря своим ушам, оглянулся на друга. Только в награду за последнюю победу каждый из них получил от Помпея в пять раз больше.

Бренн нахмурился.

Центурион рассмеялся. Конечно же, он неверно истолковал их замешательство.

– Куча денег, не правда ли? Публий, сын Красса, славится щедростью. Он желает, чтобы за его кавалерией шла самая лучшая пехота.

Ромул растерянно ухмыльнулся, как будто до него только сейчас дошел смысл сказанного. В конце концов, они же не ради заработка вступали в армию Красса.

– Одежда и оружие – ваши собственные. За снаряжение, еду и на погребение будет вычитаться из жалованья. И главное, если я прикажу что-то сделать, выполняйте как можно быстрее. Иначе на своих спинах почувствуете, что значит медлить. – Он хлестнул по мешку обрывком гибкой виноградной лозы. – Я командую когортой, но я еще и ваш центурион. Понятно?

Оба кивнули.

Офицер ткнул кривым пальцем в пергамен:

– Поставьте здесь знаки.

Друзья переглянулись. Если они завербуются, пути назад уже не будет. Потом Бренн пожал плечами, осторожно взял ручищей стилус и поставил в документе закорючку. Ромул последовал его примеру.

– Отлично! – Центурион коротко улыбнулся. – Оба будете служить под моим командованием. Как звать?

– Бренн, командир. А это Ромул.

– Ромул? – не без интереса переспросил центурион. – Доброе итальянское имя. Кем был твой отец?

– Римским легионером, господин. – Ромул не смог придумать ничего иного. – Мать пожелала почтить его память.

– То-то ты похож на римлянина. Надеюсь, и воинский дух у тебя такой же. – Он казался довольным. – Обращайтесь ко мне «старший центурион Бассий». Ждите отправления здесь, вместе со всей когортой.

– Когда мы отплываем, старший центурион?

– Нынче поутру. Полководец не намерен откладывать начало кампании.

Ромул глядел на Брундизий, уже слабо различимый в оранжево-желтой дымке. Солнце клонилось к закату, и море из ярко-голубого сделалось темно-синим. Легкий ветерок нес римский флот от берега. В слабеющем свете еще можно было различить другие триремы, следовавшие одним курсом с их кораблем. Множество весел с негромким плеском дружно погружались в воду, продвигая трирему вперед.

«Ахиллес» был типичным низкобортным римским судном с одним парусом, тремя рядами весел и бронзовым тараном на носу. На палубе не было ничего, кроме катапульт для боя с вражескими кораблями да рубки триерарха – капитана корабля – возле носа.

– Слава богам! – Бренн сплюнул через борт в воду. – Теперь эти мерзавцы нас не найдут.

– А когда мы сможем вернуться в Италию?

– Только через несколько лет. Убийство аристократа не скоро забудется.

Ромул поморщился. На протяжении всего пути на юг его одолевали мысли о сестре и матери, Целие и Юлии, но он упорно отгонял их. Какой смысл был волноваться из-за того, с чем он ровным счетом ничего не мог поделать.

– Надо было нам той ночью остаться в лудусе.

– Может, и надо было. – Бренн с отсутствующим видом глядел на восток. – Но боги распорядились по-иному. Всеми костями это чую.

Ромул проследил за его взглядом. Темнеющее небо сливалось вдали с почерневшим морем, линию их соприкосновения разглядеть было невозможно. А за горизонтом лежало неведомое, мир, который Ромул никогда не рассчитывал увидеть. Но теперь уже все казалось возможным.

По спине пробежали мурашки. Он передернул плечами, его мысли вернулись к настоящему.

– А что же будет с Асторией?

Лицо галла погрустнело.

– Секст обещал позаботиться о ней. Если будет на то милость богов, мы еще свидимся. Но я не могу уйти от своей судьбы. У нас не было выбора – только бежать, – и Астория это знала.

Их прощание вышло очень коротким. Бренн попытался немного задержаться, но красавица-нубийка нежно поцеловала его и подтолкнула к двери. Астория знала, как много значит для ее возлюбленного пророчество Ультана. «Иди, куда тебя ведет предназначение», – прошептала она напоследок.

Бренн тяжело вздохнул.

Ромул понимал, что он чувствует.

Последствия ночной драки оказались сокрушительными для обоих. Бренн разом лишился положения первого гладиатора и потерял свою женщину. Ромула разыскивали за убийство, и оба они оказались вне закона. Если только Астории не удастся передать Юлии весточку, та, не имея известий от Ромула, будет предполагать самое худшее. План Ромула поднять рабов на восстание пошел прахом, и, хоть он и остался на свободе, было трудно поверить, что ему удастся когда-нибудь увидеть своих родных, а уж о том, чтобы помочь им, и речи быть не могло. Вместо всего этого он плыл на Восток как один из солдат армии Красса.

А это значило, что Гемелл останется безнаказанным.

Он поморщился, подумав о цепи случайностей, в результате которой он оказался посреди моря на палубе «Ахиллеса». Если бы они в ту ночь не ушли из лудуса… Если бы только они не остановились около Лупанария… Если бы только он не убил всадника…

Но все это было.

Ромул набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Как и Бренну, ему оставалось лишь довериться Юпитеру Всеблагому Величайшему. Только ему одному было теперь под силу изменить его положение.

– Парус на рифы! – громко прокричал помощник капитана, немолодой моряк. Римские корабли никогда не ходили под парусом в темноте, предпочитая движение на веслах.

Матросы кинулись исполнять приказание и дружно ухватились за фалы, подтягивавшие тяжелое полотнище к рее. Когда парус был надежно закреплен, помощник прошелся по выгоревшей на солнце палубе «Ахиллеса» и убедился, что катапульты накрепко принайтовлены и нигде ничего не валяется.

Из-под толстых досок палубы донесся глухой стук барабана. Его дробь задавала скорость движения гребцов. Движимый любопытством, Ромул уже обследовал забитую воинами оружейную палубу и устрашающее закрытое подпалубное пространство, где находились рабы, прикованные к своим банкам. Его передернуло от одной мысли о необходимости постоянно находиться в этом замкнутом помещении, заполненном дурным воздухом от дыхания двухсот человек. Гребцов кормили даже лучше, чем солдат, но это мало скрашивало их положение. Большинство из них были преступниками или военнопленными, и всем им предстояло сидеть на веслах до самой смерти. А ведь все знали, что и обычных рабов тоже частенько отправляли на галеры за провинности.

Свобода, которой Ромул только-только начал наслаждаться, вдруг оказалась весьма хрупкой.

– Нас ведь не смогут найти? – шепотом спросил он у Бренна.

Широко улыбнувшись, галл обхватил его ручищей за плечи.

– Мы же теперь в легионе. Пока мы можем сражаться, никому не будет дела до нашего прошлого.

Ромул оглянулся на своего нового командира, который в это время вел беседу с другим центурионом – капитаном «Ахиллеса». Ему успел понравиться Бассий, чьей ровной и спокойной манере поведения уже начали подражать некоторые новобранцы. Судя по виду, немногие из них обладали воинским опытом, но у всех, кто находился на мерно покачивавшейся палубе, был одинаково довольный вид. А тому, что пожилой офицер записал его и Бренна в свой отряд, можно было не удивляться. Обе находившиеся на триреме центурии, по сто шестьдесят человек каждая, состояли в основном из крестьян-галлов, одетых в изрядно поношенные туники и штаны и вооруженных разнообразными мечами, копьями и кинжалами. Прочие солдаты когорты Бассия, погрузившиеся в порту на другие корабли, производили то же самое жалкое впечатление. Теперь стало еще более очевидным, почему центурион столь мало интересовался их прошлым. Если не считать моряков, два гладиатора казались, пожалуй, единственными на корабле людьми с каким-то боевым опытом.

Крассу требовались тысячи и тысячи наемников, и потому в легионы записывали едва ли не всех достаточно здоровых мужчин, которые изъявляли желание завербоваться. Занятие себе искало множество оставшихся без земли крестьян, жертв галльских кампаний Цезаря. Целые племена были изгнаны из мест, где обитали искони. Видимо, далеко и широко разлетелись слухи о предстоящей кампании, раз эти земледельцы решились отправиться в Брундизий.

Внизу было теплее, и большинство предпочло ночевать в закрытом пространстве, а не наверху, где гулял резкий и прохладный морской ветер. Ромул и Бренн отыскали укромный уголок на корме и удобно устроились там. Завернувшись в шерстяные одеяла, они ужинали хлебом и сыром, которые купили перед отправлением на шумном рынке возле порта.

– Радуйся, пока есть, – сказал с набитым ртом Бренн. – Может статься, теперь нам не скоро доведется отведать свежей пищи. Теперь только буцеллатум да ацетум.

– Что-что?

– Сухие лепешки – черствый затхлый хлеб – и кислятина вместо вина.

– Вы не думаете, что нам удастся поживиться съестным в Лидии?

Перед ними стоял сухощавый человек с узким лицом и длинными волосами, выгоревшими на солнце почти добела. В ухе у него сверкала золотая серьга, в руке он держал какую-то короткую палку с навершием в виде полукруглого крюка.

– Позволите присесть? – непринужденно спросил незнакомец.

Бренн смерил его оценивающим взглядом:

– Садись.

Ромул в первый раз видел этого человека. Трудно было понять, сколько ему лет – от двадцати пяти до сорока. Грудь его прикрывала необычного вида кираса из хитро соединенных бронзовых дисков, а одет он был в короткую юбку, отороченную кожей, похожую на те, которые носили центурионы. За спиной у него на коротком ремне висела двуострая секира зловещего вида. К узкому поясному ремню был привешен кошелек, а на досках палубы возле ноги незнакомца стоял видавший виды кожаный вещевой мешок.

– Только что завербовались?

– Тебе-то что? – В Ромуле сразу проснулась подозрительность.

Незнакомец снял с плеча топор и со вздохом опустился на палубу. Потом запустил руку в мешок, извлек большой кусок вяленой свинины и отрезал острым кинжалом несколько кусков.

– Не хотите угоститься?

Глаза галла сверкнули.

– Спасибо. Ни за что не откажусь. Я Бренн, а это Ромул.

– А меня звать Тарквиний.

Ромул протянул новому знакомому кусок сыра. Тот взял и поблагодарил кивком.

Бренн указал пальцем на железные лезвия топора Тарквиния:

– Серьезное оружие.

– Ему приходилось бывать в деле, – ответил с улыбкой хозяин и погладил ладонью деревянную рукоять. – Думаю, вы тоже можете в случае чего постоять за себя.

– Если понадобится, смогу! – Бренн хлопнул ладонью по мечу, который он захватил с собой из лудуса, и все трое расхохотались.

Потом они молча ели. Солнце зашло, оставив лишь тонкую алую полоску вдоль горизонта. Вскоре совсем стемнело, и на небесный свод высыпало множество звезд.

– По пути будет страшный шторм, – неожиданно сказал Тарквиний. – Двенадцать кораблей потонут, но с этим ничего не случится.

Оба гладиатора изумленно уставились на него.

– Откуда ты знаешь? – с тревогой спросил Ромул.

– Это написано звездами. – Голос Тарквиния был глубоким и звучным, почти музыкальным.

«Он говорит так же, как Ультан», – подумал Бренн.

Налетел порыв ветра, и Ромул поежился.

– Ты предсказатель?

– Что-то в этом роде. – И добавил, помолчав: – Но я и сражаться могу.

В этом у Ромула не было ни малейших сомнений.

– Откуда ты родом?

– Из Этрурии. – На миг лицо Тарквиния приобрело отсутствующее выражение. – Это к северу от Рима.

– Гражданин? – быстро спросил Бренн. – Почему же ты не в регулярном легионе?

Тарквиний взглянул ему в глаза и усмехнулся.

– А почему два беглых раба завербовались в армию как наемники?

– Потише! – прошипел великан-гладиатор.

Этруск вскинул брови.

– Мы не рабы, – негромко сказал Бренн.

– Тогда откуда у юноши вот эта свежая рана на плече? – осведомился Тарквиний. – Как раз там, где обычно ставят клеймо.

Ромул поспешно одернул рукав туники, но было уже поздно. Когда он лег, грубая ткань рукава туники задралась, обнажив предательский шрам.

– На нас напали разбойники, – пробормотал он. – Дороги нынче опасны, особенно по ночам.

К счастью, никто, кроме непрошеного собеседника, не обратил внимания на свежий шрам. Да и сейчас все остальные солдаты устраивались на ночь, и никто не смотрел в их сторону.

Тарквиний вскинул брови:

– А я уж подумал, что вы были гладиаторами.

Изумленное выражение лиц обоих без слов подтвердило его подозрение.

– Я… я был лучшим бойцом в Риме! Удалось выкупиться на собранные награды, – попытался соврать Бренн.

– Ну, раз так… – Тарквиний потрогал пальцами золотое кольцо с чеканным изображением скарабея, висевшее у него на шейной цепочке. – Значит, к убийству аристократа вы не имеете никакого отношения?

«Олиний все же был отомщен», – с удовлетворением подумал он.

Оба гладиатора замерли.

«Как он мог узнать об этом? – испуганно спрашивал себя Ромул. – Не мог же он там быть!»

Некоторое время все молчали. Тишину нарушил галл.

– Никакого, – твердо сказал он, взявшись за рукоять меча.

Тарквиний словно не заметил явной лжи.

– Я и сам не хочу, чтобы во мне признали этруска. Я завербовался как грек.

– От чего же ты бежишь?

– Всем нам есть что скрывать. – Он улыбнулся. – Можно сказать, что мне, как и вам, пришлось поспешить покинуть Италию.

Беглецы немного успокоились.

– Ты говоришь по-гречески? – спросил Ромул.

– И на многих других языках.

– Зачем ты рассказываешь нам все это? – Ромул виновато потер рану, которую ему следовало прятать до тех пор, пока она полностью не заживет.

– По самой простой причине. Вы оба, сразу видно, бойцы. Чего я не могу сказать ни о ком из этих недотеп. – Тарквиний резко дернул головой, словно хотел указать затылком на тех, кто находился на палубе за его спиной. И впрямь, все остальные галлы производили впечатление земледельцев, а не воинов.

Бренн обвел своих новых товарищей по оружию оценивающим взглядом.

– Бассий их натаскает. Я видел и менее подходящих людей, из которых получались отличные солдаты.

– Возможно. Ты-то воин. – Тарквиний вновь запустил руку в мешок, извлек небольшую амфору, вытащил зубами пробку и протянул ее Бренну.

Галл не пошевелился.

– Не доверяешь мне?! – удивленно воскликнул Тарквиний и, сделав большой глоток из амфоры, вновь протянул ее Бренну. – Нам еще долго плыть, а потом вместе сражаться. Сам подумай: зачем мне подсовывать тебе яд?

– Извини уж меня. Слишком долго я проторчал в лудусе, – сказал Бренн, принимая амфору. – Ты поделился с нами пищей и вином, а я нагрубил тебе в ответ. – Он протянул Тарквинию правую руку.

Этруск, улыбнувшись, пожал ее, и возникшее было напряжение рассеялось.

– А ты, Ромул? – предсказатель бросил быстрый взгляд на юношу. – С тобой мы будем друзьями?

Ромул некоторое время подбирал слова.

– Я буду твоим другом, если ты будешь моим.

– Не по возрасту мудро сказано! – Тарквиний вновь расхохотался, запрокинув голову; расположившиеся неподалеку галлы оглянулись на него.

Они скрестили запястья.

Некоторое время троица попивала вино Тарквиния да рассуждала о том, что ждало их в Малой Азии. Когда похолодало, прочие новобранцы укутались в одеяла и улеглись спать. К восторгу Ромула, этруск много знал о тех местах, куда они направлялись.

– Жара там страшная, вот что я скажу.

– Хуже, чем летом в Риме?

– Как в печи у булочника во время Сатурналий[16]16
  Сатурналии – в Древнем Риме ежегодные празднества в честь Сатурна. Справлялись после уборки урожая во время зимнего солнцестояния. Сопровождались карнавалом, в дни которого рабы «уравнивались» с господами, бедным гражданам раздавались деньги. Ритуал сатурналий, включая обычай делать друг другу подарки, сохранился в обрядах христианского праздника Рождества.


[Закрыть]. И насколько хватает глаз, ничего не видать, кроме песка и скал.

– Все равно лучше, чем висеть на кресте на Марсовом поле, – резонно заметил Бренн.

– Ты прав, – согласился Тарквиний. – Но попасть в Месопотамию – все равно что в Гадес.

– Я думал, что мы направляемся в Иерусалим.

– Мало кто об этом знает, – сказал, понизив голос, Тарквиний, – но наш полководец намерен вторгнуться в Парфянскую империю.

Ромул и Бренн вопросительно уставились на него.

– Парфяне живут южнее Иудеи, в месопотамских пустынях, – объяснил Тарквиний. – За рекой Евфратом. – Буквально в нескольких словах он обрисовал им географию тех мест.

Ромул жадно впитывал совершенно новые для себя сведения. Бренн тоже заинтересовался.

– У Рима с Парфией уже несколько лет мир, но Красс решил его нарушить.

– Откуда ты знаешь? – спросил галл.

– Перед тем как завербоваться, я принес ягненка в жертву Тинии. Римляне зовут его Юпитером, – ответил этруск. – И печень определенно показала, что кампания будет в Парфии.

Скептицизма у Бренна сразу поубавилось. Ультан тоже обладал способностью видеть будущее по внутренностям животных и точно предсказал много всего – в том числе и истребление его племени. Галл поежился, вспомнив последние слова друида.

– Но почему же?

– По очень простой причине! Селевкия, столица парфян, невероятно богата.

– Но ведь Красс и так богаче всех в Риме, – сказал Ромул. Что-что, а подтверждение этому он видел собственными глазами.

– Красса интересуют не только деньги. Ему надоело находиться в тени славы Помпея и Цезаря. А сравняться с ними можно, лишь добившись успеха в крупной военной кампании. – Этруск усмехнулся, глядя в темноту. – Популярность в народе. Авторитет в Сенате и среди сословия всадников. Ведь только это и важно в Риме.

До сих пор Ромул мало что знал о политике и ожесточенном соперничестве среди власть имущих – ведь рабов все это почти не затрагивало. Его жизнь представляла собой непрерывную борьбу за выживание, и в ней попросту не оставалось места для отвлеченных размышлений о том, кто кем управляет. Но из слов Тарквиния ему стало ясно одно: войны устраивают аристократы – как и гладиаторские игры, оставшиеся у них в прошлом.

Это казалось ему несправедливым. Ведь последние дни он уже считал себя свободным.

– Выходит, это всего лишь очередной завоевательный поход римлян… – В голосе Бренна явственно звучал гнев. – Неужели они никогда не насытятся?

– Только после того, как покорят весь мир, – отозвался Тарквиний.

Богатырь задумчиво уставился в звездное небо.

– С тех пор как они поработили мой народ, прошло почти четыре столетия, а моя скорбь еще не улеглась, – прошептал Тарквиний. – Точно так же, как и твоя скорбь по соплеменникам.

Лицо Бренна потемнело от гнева.

Этруск вскинул обе руки с растопыренными пальцами.

– Мне довелось бывать в Трансальпинской Галлии. Я слышал там о последней битве аллоброгов. Говорят, они убили несколько тысяч римлян.

Глаза Бренна сверкнули гордостью.

– Почему ты решил, что я аллоброг?

Тарквиний улыбнулся:

– Это было легко. Длинные волосы, которые ты носил до недавнего времени. Твой меч. То, как ты говоришь.

Галл рассмеялся, и Ромул позволил себе расслабиться.

Рассекавший морские волны корабль негромко поскрипывал.

Ромул прежде почти не задумывался о вине римлян в страданиях бесчисленных других народов. Теперь же, когда он увидел, какие чувства отражались на лице Бренна, правда больно резанула его по сердцу. Бойцы множества разных племен попали в лудус лишь из-за неуемной воинственности республики. Их племена, как племена Тарквиния и Бренна, истребили, чтобы завладеть имуществом и землями. Краеугольными камнями римского государства были война и рабовладение. И Ромул вдруг почувствовал, что ему стыдно за свое происхождение.

– Некоторым расам предопределено возвыситься над другими, и они ради этого пойдут на все. Как, например, римляне, – сказал Тарквиний, угадав его мысли. – Но это вовсе не значит, что ты разделяешь ответственность за их поступки.

Ромул вздохнул – ему вспомнились причитания Гемелла о том, что дух республики давно погиб. А теперь выходило, что все сводилось к борьбе отдельных аристократов, таких как Помпей, Цезарь и Красс, за власть, чтобы на крови простонародья и рабов приращивать свои богатства. От этого открытия оторопь брала. И Ромул дал себе молчаливую клятву, что, когда кампания закончится, он ни за что не покорится вновь римской системе.

– Все, что случается, предопределено заранее. Этрурия пала, когда пришло ее время. А теперь мощь Рима растет.

– Неужели ничего не происходит случайно? – спросил Ромул.

– Ничего, – твердо ответил Тарквиний. – Ни то, что тебя и сестру продали в один и тот же день. Ни это путешествие. Ни твое будущее.

Волосы у Ромула на затылке встали дыбом.

– Откуда тебе известно о Фабиоле?

Но этруск словно не услышал его слов.

– А мир вращается себе. И мы лишь движемся вместе с ним.

– Что ты несешь? Всем известно, что мир плоский! – перебил его Бренн.

– Нет. Ты, конечно, знаешь много, но мир круглый, а не плоский. И потому его можно объехать вокруг и не свалиться.

Галл счел за лучшее не спорить.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я в детстве провел много лет рядом с великим мастером, Олинием Эзаром. – Тарквиний почтительно склонил голову.

Бренн, удовлетворенный ответом, тоже кивнул. Ультан также получил тайные знания друидов от своего предшественника. Что, если Тарквиний сможет пролить хоть какой-то свет на пророчество старика?

– Я хочу тоже научиться этому, – порывисто произнес Ромул.

– Все будет тебе открыто. – Этруск лег на палубу и вытянулся во весь рост. – Ты умеешь читать и писать?

Ромул замялся было, но потом честно сказал:

– Нет.

– Я тебя научу.

Ромула так и подмывало задавать новые и новые вопросы, но Тарквиний отвернулся и уставился в ночное небо. Ромул тоже раскинулся на одеяле, наслаждаясь прохладным ветерком, освежавшим кожу. Разговор с новым знакомым ошеломил его. Ни с кем из плывущих на «Ахиллесе» они прежде не встречались, и все же Тарквиний знал и о Фабиоле, и о том, к какому племени принадлежит галл. И о том, что случилось у входа в публичный дом. И в довершение мистической цепочки этруск, оказывается, умел читать и писать. Это был редкий талант.

Ромул решил, что умение владеть стилусом должно стать для него первым шагом к настоящей свободе. Его понемногу оставляли сомнения в том, что он верно поступает, покидая Италию. С такими друзьями, как Бренн и Тарквиний, вряд ли ему стоило многого опасаться.