Текст книги "Забытый легион"

Теплым днем только что начавшегося лета могучие рабы Брута несли носилки по забитым народом улицам в направлении нового театра Помпея, что на Марсовом поле. Фабиолу и ее поклонника защищали от внешнего мира легкие занавески. Вокруг носилок шагала дюжина вооруженных стражей, без задержки прокладывавших путь в плотной толпе. Кампания неповиновения, направленная против действующих консулов, привела не только к расколу в Сенате, но и к народным волнениям, которые постоянно набирали силу. Брут ничего не доверял случайности, и потому точно в предусмотренный им срок носилки и свита оказались возле входа на трибуны.

Вскоре они сидели в части арены, предназначенной для цвета римского общества и укрытой от солнечных лучей велариумом – громадным матерчатым навесом. Фабиола испытывала странное чувство. Те, кто принадлежал к правящему классу, жили совсем не так, как все остальные. Куда свободнее. И это ощущение лишний раз укрепило ее в стремлении как можно скорее покончить со своим рабским существованием.

Любовник Фабиолы сидел подле нее на мягкой подушке, уложенной на деревянную скамью. С его красивого лица не сходила широкая улыбка. Прошлую ночь они провели вместе. Поутру долго мылись в бане, потом Фабиола ублаготворила его искусным массажем. И сейчас Брут чувствовал себя поистине богоравным.

Другие аристократы, заметив их появление, приветственно кивали Бруту и с любопытством разглядывали Фабиолу. Некоторым уже доводилось видеть ее, но большинству она была незнакома. Прежде они редко бывали на людях. Когда Брут брал Фабиолу с собой, они обычно отправлялись в Капую, на его виллу. Впрочем, как всегда в таких ситуациях, мужчины бросали на нее восхищенные взгляды, а женщины – неодобрительные. Фабиола подчеркнуто не замечала ни тех ни других и горделиво смотрела на арену. Когда-нибудь она станет свободной. Будет не какой-то проституткой, а равной тем, кто сейчас презирает ее.

– Смотреть, как режут животных, совершенно неинтересно, – сказал Брут. Потому-то он отложил приезд сюда, чтобы не привлекающие его утренние развлечения закончились. Теперь же трубы возвестили о скором выходе гладиаторов. – Может быть, среди них найдутся мастера, которые порадуют нас своим искусством.

Внезапно Фабиолу охватило беспокойство. Что, если на арене появится Ромул? «Юпитер величайший и всемогущий, убереги моего брата». Эти слова были ее постоянной молитвой на протяжении последних трех лет. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Если Юпитер и впрямь милосерден, Ромула среди сегодняшних бойцов не окажется.

Ее мольба была услышана. Ни один из тех вооруженных людей, которые на протяжении следующего часа калечили и убивали друг друга, не имел даже отдаленного сходства с Ромулом. Но все равно кровавый спектакль вызвал у нее глубокое отвращение. Несмотря на то что Фабиола постоянно возвращалась к фантазии о том, как отомстит Гемеллу и тому негодяю, который надругался над ее матерью, насилие она ненавидела. От восторженных воплей, которыми толпа встречала самые устрашающие эпизоды, происходящие на арене, ее тошнило. Образ Ромула, истекающего кровью на песке арены, то и дело вставал перед ее мысленным взором, до сих пор ей удавалось успешно не допускать его в свое сознание. Но сейчас ей пришло в голову, что надежды ее могут оказаться пустыми и что ее брат вполне мог погибнуть за прошедшие годы. Когда представление кончилось, Фабиола почувствовала огромное облегчение. Теперь предстоял перерыв, после которого должны были помериться силами два самых знаменитых гладиатора.

Брут с увлечением пояснял технику боя и особые приемы, присущие тем или иным категориям бойцов.

Фабиола слушала его нехотя, не забывая, однако, время от времени кивать, изображая интерес. Куда труднее ей было сдерживать беспокойство, которое, как мыльный пузырь, росло в ней.

– …Вот только с тех пор как исчез галл, настоящего чемпиона в городе нет.

Она живо навострила уши.

– Кто?

– Его звали Бренн. Вдвое крупнее обычного человека, но при этом невероятно ловок. – Лицо Брута вновь оживилось. – С легионом таких воинов, как этот галл, Цезарь мог бы завоевать весь мир.

– И что же с ним случилось?

– Слишком много возомнил о себе. С год назад он и еще один гладиатор убили аристократа возле Лупанария, – ответил Брут.

Желудок Фабиолы стиснуло резким спазмом.

«Ромул! Может быть, он еще жив».

– Помнишь тот случай? Это был такой рыжий толстяк, кажется, его звали Целий.

– О да, – ответила Фабиола, умело притворившись изумленной. – Еще он сломал нос нашему привратнику.

– Но теперь о нем можно забыть, – вздохнул Брут. – Если он когда-нибудь появится в Риме, его ждет смерть на кресте.

Фабиола хотела еще что-то спросить, но ее перебил резкий звук фанфар.

Это явился Помпей.

Глава XX
Вторжение

Евфрат, Месопотамия, лето 53 г. до н. э.

Как и все римские полководцы, Красс не упускал случая посоветоваться с прорицателями, так что вторжение должно было начаться с жертвоприношения богам. Получить доброе знамение перед тем, как переправляться через реку, было крайне важно.

Едва из-за горизонта показалось солнце, как на площадке перед походным шатром Красса появился окруженный прислужниками старый жрец в простом белом одеянии. Он вел на веревке большого быка. Ничего не подозревавшее животное безмятежно жевало жвачку. Вокруг заблаговременно выстроились сотни солдат, отряженных из всех когорт войска, чтобы своими глазами видеть, как боги благословят начинающуюся кампанию. Среди них стояли и Тарквиний с Ромулом, которых Бассий отпустил посмотреть событие.

Когда из шатра появился Красс, раздался дружный вздох. Стражи, оружие и доспехи которых нынче блестели даже сильнее, чем обычно, громко призвали всех к молчанию. Полководец, низкорослый мужчина лет шестидесяти, с седеющими волосами, крючковатым носом и проницательными глазами, был одет в алый плащ, из-под которого виднелась ярко сверкающая кираса, голову его покрывал шлем, увенчанный конским хвостом. Живот и бедра Красса прикрывали птеруги, полосы толстой кожи с железными бляшками, на поясе висел меч в богато изукрашенных ножнах.

В отличие от Помпея и Цезаря, своих партнеров по триумвирату, Красс не имел богатого военного опыта. Но именно он уничтожил армию Спартака. Беспрецедентное восстание рабов, случившееся за два без малого десятилетия перед этим днем, едва не поставило Рим на колени. Крассу, и только Крассу, – при некотором участии Помпея – удалось спасти республику от гибели.

Полководца сопровождали Публий и легаты всех семи легионов, составлявших армию. Офицеры были одеты так же, как и главнокомандующий.

При виде Публия Ромул сразу же вспомнил шрам на шее Юлии и негодующе толкнул этруска локтем.

Тарквиний, лицо которого выражало величайшую сосредоточенность, нахмурился:

– Молчи и смотри.

Жрец взглянул на Красса, тот коротко кивнул.

Зазвучала негромкая молитва. Жрец приблизился к быку, продолжавшему спокойно жевать. Двое прислужников ухватились за веревку, которой была обвязана морда животного, остальные сгрудились, чтобы у него не было возможности сбежать. Запоздало сообразив, что что-то не так, бык сердито взревел. Но даже могучая сила не позволила ему совладать с прислужниками жреца: те задрали животному голову.

Между тем жрец извлек из-под одежд большой нож зловещего вида. Одним ловким ударом он перерезал быку горло. На песок струей хлынула кровь. Под нее тут же подставили серебряную чашу, наполнив ее до краев. Помощники отпустили быка, и он рухнул наземь. Некоторое время тушу сотрясали могучие судороги. Старик отступил на несколько шагов и уставился в чашу.

Все присутствующие затаили дыхание. Даже Красс хранил молчание. Этруск стоял неподвижно, лишь его губы беззвучно шевелились, и у Ромула по спине пробежал тревожный холодок.

Прорицатель долго покачивал чашу и что-то бормотал себе под нос. Затем он обратил взор к небу:

– Взываю к Юпитеру Всеблагому Величайшему! Взываю к Марсу Мстителю, подателю битвы! – Жрец немного помолчал. – Да явятся нам ваши знаменья через это священное животное. – Он снова умолк и стоял, вперив в небеса острый взгляд.

Красс тем временем исподволь разглядывал своих воинов. Было совершенно необходимо уверить их, что кампанию наверняка ждет счастливый исход. Его внимание привлек сухощавый светловолосый воин с золотой серьгой в ухе, судя по одежде, наемник, вооруженный большой секирой. Солдат тоже взглянул на него без всякого страха и почтения. А происходившая церемония его, похоже, не интересовала.

Кожа на обеих руках Красса почему-то покрылась пупырышками, как у ощипанного гуся. Неожиданно ему вспомнилась этрусская бронзовая печень, которую он пытался раздобыть много лет назад. Воины, которых он послал с этим заданием, вернулись ни с чем и вскоре все умерли. Почему-то горло ему сдавил страх, и он отвернулся. Именно таким, как этот наемник, он привык представлять себе загробного перевозчика.

Впрочем, больше никто ничего не заметил.

– Предзнаменования самые благоприятные!

Собравшиеся облегченно вздохнули.

– Я вижу великую победу Рима! Парфия будет сокрушена!

Окрестность огласили бурные крики восторга.

Красс с улыбкой обернулся к легатам.

– Лжец, – прошипел Тарквиний. – Кровь показала совсем другое.

Лицо Ромула сразу вытянулось.

– Я тебе позже объясню. Церемония еще не закончилась.

А жрец уже вскрыл острым ножом брюхо быка. На песок вывалились блестящие от солнца петли кишок, за ними последовала печень. По словам жреца, все, что он видел, сулило только добро. Кульминация наступила, когда жрец разрезал диафрагму и открыл доступ в грудную клетку жертвенного животного. Прорицатель запустил руки глубоко в дымящееся чрево, некоторое время его плечи активно шевелились. Наконец он выпрямился – его одежды и руки до самых плеч были алыми от крови – и повернулся к военачальникам. На ладонях он держал бычье сердце, которое ярко сверкало в лучах восходящего солнца.

– Оно еще бьется! – прокричал он. – Это знак непобедимости легионов Красса!

Снова все легионеры восторженно заорали.

Кроме Тарквиния и Ромула.

Держа сердце на простертых руках, старик приблизился к Крассу, который ждал его с благосклонной улыбкой. Знамения были добрыми. Солдаты узнают об этом от тех, кто наблюдал за церемонией, и хорошие вести разнесутся по всей армии куда быстрее, чем если бы полководец сам занялся их распространением.

– Великий Красс, прими это сердце. Символ твоей доблести. Знак победы! – прогремел жрец.

Протянув руки, Красс шагнул вперед. Наступил его миг. Но когда он взялся за покрытый свежей кровью священный предмет, тот выскользнул из его пальцев, шлепнулся на песок и перевернулся.

– Уж в этом-то знамении никто не сможет усомниться, – почти неслышно выдохнул Тарквиний.

Красс застонал вслух. Сердце больше не было красным. К нему прилипли и облекли его сплошным панцирем мириады песчинок, отчего оно стало желтым.

Цвета пустыни.

Он уставился на жреца, который сделался пепельно-серым. А все зрители застыли, не в силах пошевелиться от потрясения.

– Скажи хоть что-нибудь!

Старик поспешно откашлялся.

– Знамения обещают нам добро! – выкрикнул он. – В крови я видел великую победу, которую даруют нам боги!

Воины переглядывались, многие поспешно делали знаки, отгоняющие зло, или потирали счастливые амулеты – почти у каждого на шее что-нибудь висело. Содержимое чаши им не показывали. Зато все видели, как Красс уронил бычье сердце, символ отваги. У многих сразу вспотели ладони, люди стали переминаться с ноги на ногу. Больше не было слышно воплей восторга. Его сменил негромкий тревожный ропот.

Подняв голову, Красс увидел двенадцать стервятников, которые парили в небе, поймав первые восходящие потоки теплого воздуха. И не он один увидел птиц. Нельзя было терять время.

– Воины Рима! Вам не о чем тревожиться! – прокричал он. – Руки жреца сделались скользкими – так и ваши руки станут скользкими от крови парфян!

Ромул тревожно взглянул на Тарквиния.

– Он пытается жульничать, – тихо шепнул этруск. – Но ты не бойся. Нам, скорее всего, удастся выжить.

Его слова не слишком успокоили юношу. Только что Ромулу казалось немыслимым, что армию Красса кто-то сможет разбить, но сейчас вывалянное в песке сердце лежало у всех на виду.

Очевиднее некуда.

Ромул вдруг поймал себя на том, что ему очень хочется поверить Тарквинию. О другом же исходе и думать не хотелось.

Стоявших подле них легионеров деланая уверенность Красса тоже не убедила. Полководец еще что-то говорил, пытаясь поддержать их упавший дух, но тщетно. Гневным жестом он велел собравшимся разойтись, а сам удалился в свой шатер. Следом туда вошли и его военачальники. Крассу, увы, ничего не оставалось, кроме как признать, что его попытка вселить в армию уверенность в победе полностью провалилась. А вести распространятся молниеносно. Впрочем, он продолжал убеждать себя, что волноваться ровным счетом не о чем.

Но боги гневались.

Ромул оглянулся на широкую реку, которая, извиваясь, текла на юг. Вскоре судьба армии сделается столь же ясной, как глубокие воды, мчащиеся вдаль. Войско Красса углубилось в бесплодные степи, а теперь ему предстояло шагнуть еще дальше на восток, в полную неизвестность.

Утренний туман раскинул свои щупальца над водой, вцепился в камыши, растущие вдоль русла. Скоро солнце сожжет эту серую вуаль и берега откроются. После многодневного перехода вся армия радовалась выходу к реке, но Ромулу и всем остальным десяткам тысяч солдат не дали возможности передохнуть. Красс и его сын Публий вели их дальше на юго-восток.

От места высадки на западном побережье Малой Азии римское войско теперь отделяли многие сотни миль. Каждый крупный город, попадавшийся на пути, откупался от грозной армии, иначе ему грозил штурм и неминуемая гибель. Старейшины Иерусалима заплатили поистине царскую дань, чтобы сохранить древние богатства своего города. К исходу зимы, через тринадцать месяцев после того как закончилось плавание на триремах, легионы Красса пересекли Сирию и вышли к Евфрату. За это время Ромул и Бренн крепко сдружились с Тарквинием.

Этруск обладал невероятными познаниями в медицине, астрологии, истории и оккультных науках. Несколько лет, проведенных в войске Лукулла во время его армянской кампании, сделали его умелым бойцом. Бассий быстро распознал его таланты и произвел Тарквиния в опционы, получив таким образом помощника в обучении солдат. Утонченное чувство юмора Тарквиния хорошо сочеталось с грубоватым остроумием Бренна, а его искусство предсказывать будущее прекрасно дополняло несравненное мастерство галла владеть оружием. Имея таких наставников, Ромул буквально расцвел. Он не только набрался физической мощи и стал настоящим мастером в обращении с мечом, но также научился читать и писать.

В войске ходили слухи, что они направляются в Селевкию, расположенную на реке Тигр. Тарквиний много рассказывал о Междуречье и о царствах, которые издревле существовали там, так что Ромул теперь неплохо представлял себе те места. Много вечеров было посвящено импровизированным урокам истории, на которых говорилось о вавилонянах, персах и других диковинных народах. Больше всего Ромулу нравились рассказы об Александре Великом, человеке, совершившем поход из Греции в Индию и захватившем по пути полмира.

Теперь пустыни принадлежали могущественному Парфянскому государству. Поначалу это было небольшое, но воинственное племя, которое на протяжении жизни многих поколений поглощало покоренные им территории. Теперь же Парфия уступала по величине только римским владениям. Неохватные пространства этой империи населяли немногочисленные кочевники. Своими богатствами Парфия была обязана пошлинам, которые получала за пропуск по своим территориям торговых караванов с ценными товарами – шелком, специями, драгоценными камнями и украшениями, – которые купцы доставляли из Индии и с Дальнего Востока. Парфяне, хорошо зная, насколько жадны до чужого богатства римляне, ревниво охраняли свои торговые пути.

Однако их доходность не могла ускользнуть от внимания Красса. И теперь, надеясь на скорую победу, он шел с войском в пустыню, направляясь кратчайшим путем к Селевкии.

Семь легионов, пять тысяч наемников и две тысячи конников ругмя ругали гнусавые трубы, разбудившие их задолго до рассвета. Хотя в войске продолжали обсуждать жертвоприношение, во время которого Красс выронил из рук сердце, легионеры тем не менее споро разобрали и уложили палатки, после чего навьючили их на мулов. Воины регулярного войска являли собою наилучший пример организованности, которой славились граждане республики, ну а люди Бассия еще не столь привыкли к дружной работе. Однако и наемники, подгоняемые попеременно угрозами и похвалами, в конце концов оказались готовы к выходу.

Высокий земляной вал, окружавший лагерь, устроенный накануне под стенами Зеугмы, остался в неприкосновенности. Многие десятки таких лагерей отмечали путь, по которому армия шла сюда из Малой Азии. Они должны были пригодиться на обратном пути, после покорения Парфии.

Красс не видел причин отступать от обычая. И потому впереди шли не регулярные легионы, а когорта, в которую входил Ромул, и другие отряды наемников. Переправа через реку на нескольких сотнях тростниковых лодчонок, сооруженных саперами, отняла немало времени, но была осуществлена с минимальным количеством осложнений. Перевернулись лишь два суденышка. Отчаянно вопившие наемники, отягощенные тяжелыми доспехами и оружием, сразу ушли на дно. Но это была совершенно незаметная потеря на фоне той огромной силы, которая сейчас ждала приказаний на восточном берегу. Как и в то время, когда здесь проходил Александр, жизни отдельных людей не значили ровным счетом ничего.

Перед каждым легионом стоял аквилифер (знаменосец) в сверкающей бронзовой кирасе и накидке из волчьей шкуры. Знаменосец держал в руках длинный шест, увенчанный серебряным орлом, сжимавшим в когтистых лапах пучок молний, ниже значка укреплялись награды, заслуженные легионом в боях. Для каждого воина значок являлся величественным символом силы и воплощал в себе бесстрашие и доблесть легиона.

Распростертые крылья ближайшего орла ярко сверкали в лучах восходящего солнца. Ромул подтолкнул Бренна локтем и гордым жестом указал на значок. Воинам это показалось хорошим предзнаменованием, и строй откликнулся довольным гомоном. После случившегося все отчаянно нуждались в добрых знаках. К этому времени вся армия, до последнего солдата, знала, что Красс выпустил из рук бычье сердце.

Но, казалось, Рим, несмотря ни на что, ждал очередной триумф.

– Я достаточно насмотрелся на эти проклятые значки с другой стороны поля, – фыркнул галл, который стоял, положив обе руки на рукоять меча.

Тарквиний промолчал. Он вообще не произнес ни слова с самого рассвета, зато почти непрерывно всматривался в небосвод.

Оба друга Ромула не разделяли его чувств к орлам легионов. Они не отождествляли себя с Римом подобно ему. Независимо от той цели, ради которой легионы шли воевать, он инстинктивно гордился ими. Рожденный рабом, ставший наемником, он все же был римлянином до мозга костей.

За спиной знаменосца располагались четыреста восемьдесят легионеров первой, самой уважаемой когорты. Далее следовали еще девять когорт примерно равной численности. Всего же в каждом легионе насчитывалось около пяти тысяч человек.

Римские солдаты одевались одинаково. Поверх длинной коричневой туники надевалась кольчуга до середины бедер, на ноги обувались кожаные калиги с подбитыми гвоздями подошвами. У каждого легионера имелся тяжелый прямоугольный выпуклый щит – скутум. Голову защищал простой бронзовый шлем с прикрепленными на шарнирах нащечными пластинами и защитой для шеи. У каждого было два копья-пилума и гладиус. Копья легионер носил на правом плече, а на левом – фурку, длинную палку с раздвоенным концом, к которой привязывал котомку с запасом еды и прочим имуществом.

Резко отличались от них наемники, которые одевались по обычаям своих народов. В когорте Бассия большинство составляли галлы, носившие свободные туники, мешковатые штаны и кольчуги. Оружие их составляли копья, большие мечи, кинжалы и продолговатые прямоугольные щиты. Неподалеку стояли когорты каппадокийцев в кожаных доспехах с накладными металлическими пластинами, вооруженные короткими мечами и круглыми щитами. Среди наемников были и пращники с Балеарских островов, и африканская легкая пехота, а также иберские и галльские кавалеристы.

Несколько лет назад Помпей заключил с парфянами мир. Пытаясь вынудить их первыми разорвать договор, Красс минувшей осенью неоднократно переправлял войско через Евфрат и разорял близлежащие поселения парфян. Он старательно создавал casus belli[19]19
  Повод для объявления войны (лат.).


[Закрыть]. По этой причине войска не удалялись от Евфрата далее чем на несколько миль. Теперь же выстроившихся стройными рядами легионеров и наемников ожидало совсем иное будущее. Перед ними лежал неведомый мир.

Несмотря на то что к цели вело несколько различных путей, войску предстояло оторваться от реки и углубиться в бесплодные пустыни Месопотамии. Мысль об этом очень тревожила Ромула, однако его друзья, которых он успел искренне полюбить, не выказывали никаких признаков беспокойства. Бренн наклонился вперед, опираясь на меч, ну а этруск все так же молча разглядывал ближайший к ним штандарт легиона.

Вспомнив слова Тарквиния, Ромул тяжело вздохнул и уставился на юго-восток, туда, где лежала главная цель Красса – Селевкия, торговая столица Парфянской империи. Если повезет, все будет хорошо.

Но тут наконец-то взвыли букцины, извещая о начале похода. Ромула сильно толкнули в спину. Задумавшись, он замешкался, и сосед сзади поторопил его выступом щита. Римским воинам полагалось двигаться механически, не отвлекаясь на размышления.

Вскинув голову, он заметил, что Тарквиний, полуобернувшись, взглянул на укомплектованный профессиональными военными шестой легион, стоявший сразу же за наемниками. В это самое мгновение знаменосец выдернул заостренный шест из земли и приготовился шагать перед первой когортой. Но едва он сделал один шаг, как древко выскользнуло у него из рук, серебряный орел покачнулся и развернулся хвостом вперед, головой к задним шеренгам.

Сразу несколько сотен человек испуганно ахнули.

Бренн, ненавидевший все, что было связано с римскими орлами, выпятил челюсть.

Это происшествие оказалось уже вторым дурным знамением в течение всего нескольких часов.

Тарквиний чуть заметно усмехнулся. К счастью, мало кто из наемников заметил случившееся.

Ромул набрал полную грудь горячего воздуха пустыни.

«Сохраняй спокойствие!» – приказал он себе.

Немолодой центурион, возглавлявший первую когорту шестого легиона, поспешил исправить положение. Никакие суеверия не могли воспрепятствовать ему выполнять приказы.

– Что стали? – рявкнул он. – Шагом марш!

Опасаясь наказания, легионеры тут же повиновались. Впрочем, ничто не могло им помешать переговариваться на ходу. Зато у Ромула сейчас не было возможности расспросить Тарквиния, что же именно могло означать это предзнаменование.

Вздымая тучи пыли, постепенно набирая шаг, войско двинулось вперед. Между рядами суетились и выкрикивали приказы центурионы и опционы. Воины переминались с ноги на ногу, поправляли поклажу и готовились двинуться в поход вслед за впередистоящими. В хвосте вели мулов, нагруженных вьюками с провиантом, деньгами, запасным оружием и деталями осадных орудий, в частности катапульт. Грандиозная колонна растянулась на десять с лишним миль. Те же несчастливцы, которым выпало охранять обоз, проклинали судьбу – им приходилось вместо воздуха дышать густой пылью, поднятой ногами бесчисленных легионеров.

Все утро армия продвигалась без единого происшествия. Мягкий песок глушил топот ног, поскрипывание кожи и кашель. Жара неуклонно усиливалась. По пути армия миновала несколько деревушек, населенных греками, жившими здесь уже несколько сот лет.

– Тут проходил Александр Великий, – взволнованно воскликнул Тарквиний, когда невдалеке показалось поселение побольше.

Ромул с интересом всмотрелся в глинобитные лачуги.

– Откуда ты знаешь?

– Видишь этот храм? – Тарквиний указал рукой. – Колонны у него дорические, и видны статуи греческих богов. К тому же мы переправлялись через реку в том же месте, где и Македонский лев. Это отмечено на моей карте.

Ромул широко улыбнулся, представив себе могучих гоплитов, творивших некогда историю. Эти воины дошли до края света и вернулись обратно. Похоже, решил он, что у них под командованием Красса есть шанс повторить этот подвиг.

– Красс не ровня Александру, – мрачно сказал Тарквиний. – Слишком уж самонадеян. И не обладает настоящей интуицией.

– Даже лучшие полководцы допускают ошибки, – возразил Ромул, хорошо запомнивший рассказы Котты. – Александр тоже дрогнул перед индийскими слонами.

– Но Красс допустил роковую ошибку еще до начала войны. – Этруск улыбнулся. – В пустыне удаляться от реки – просто безумие.

Ромула с новой силой одолело беспокойство по поводу дурных предзнаменований, и он опять обернулся к Тарквинию, но тот лишь пожал плечами:

– Исход кампании еще неясен. Я ничего не могу узнать, пока не будет ветра или облака.

Ромул взглянул в совершенно чистое небо. Воздух был неподвижен.

Тарквиний расхохотался.

Ромул присоединился к нему. А что еще оставалось делать? Пути назад у него не было, впереди ждало неизвестно что, но, несмотря на все это, кровь у него бурлила от предвкушений.

Бренн хранил молчание. Его одолевали печальные мысли о жене и сыне, Коналле и Браке. Ему было жизненно важно знать, что, если ему и суждено умереть в этом знойном аду, его смерть не будет напрасной. Что аллоброги не впустую исчезли с лица земли. Что вся его жизнь не прошла зря.

Вокруг раскинулись террасные поля, орошаемые водой из Евфрата. Возившиеся среди посевов крестьяне испуганно смотрели на пришельцев. Мало кто осмеливался заговорить с ними или хотя бы помахать. При виде тридцати пяти тысяч воинов, которые шли мимо, поднимая громадную тучу пыли, у каждого перехватывало дух. Топот ног заглушал все остальные звуки.

На всех языках мира появление армии такой величины могло означать только одно.

Войну.

Полководец ехал на своем любимом вороном коне, под мощной охраной, посреди колонны. Позади шагали трубачи, готовые в любой миг передать приказ. Он сидел в украшенном золотым шитьем седле с изяществом многоопытного наездника, свободно свесив ноги и управляя лошадью одними только поводьями.

– Отличный день для начала войны, – громко произнес он. – Боги благоволят нам.

Старшие офицеры откликнулись одобрительными возгласами. Легионеры-ветераны, окружавшие командиров, шли с совершенно непроницаемыми лицами. У всех достало ума не напоминать о недавних событиях.

Красс обвел окружающих тяжелым взглядом.

«Никому из этих холуев не удастся помешать мне», – зло подумал он.

Его час наконец-то пришел. После того как армия снялась с места, растяпу-жреца распяли на кресте возле туши мертвого быка – недвусмысленное напоминание оставшимся авгурам впредь не допускать ошибок. Образ вывалянного в песке сердца он загнал в самые дальние закоулки сознания. Это ничего не значило – скользкие пальцы, только и всего; буря, погубившая столько кораблей, – лишь простая непогода. О происшествии со штандартом в одном из легионов ему еще не донесли.

– Когда Парфия покорится, Сенат непременно почтит тебя невиданным прежде триумфом, – заявил один из трибунов, которому очень захотелось польстить главнокомандующему.

Красс энергично кивнул; ему сразу же представилось, как он, украшенный золотым венком, едет на колеснице по улицам Рима. Наконец-то он сравняется со своими партнерами по триумвирату. Они были соперниками, которых свели вместе лишь обстоятельства, а не дружба, хотя поначалу такой союз и казался хорошей затеей. Впрочем, то, что триумвиры пять лет делили между собой власть, отнюдь не мешало каждому из них постоянно стремиться к преимуществу над остальными. Пока что никто не преуспел, но Крассу выпало больше неудач, чем двум другим.

Из-за интриг Помпея он лишился славы единоличного победителя восставших рабов, вместо заслуженного триумфа ему пришлось довольствоваться всего лишь пешим парадом. Многие годы Красс прожил в тени чужих военных успехов. И это положение жестоко тяготило его. Мало того, что в карьере Помпея было много настоящих успехов, он обладал еще и исключительной способностью присваивать чужие победы.

«Ведь на самом деле Митридата и Тиграна разгромил в Малой Азии Лукулл, – с горечью думал Красс. – А вовсе не этот жирный мерзавец Помпей. Но в Парфии такого не будет. Вся слава будет моей. Только моей».

Его мысли переключились на Юлия Цезаря, который начал с покорения галлов и белгов и сумел заработать на этом большое богатство. Теперь, похоже, притязания Цезаря сделались безграничными. Красс беззвучно выругался. Он допустил большую ошибку, когда так щедро ссужал молодого аристократа деньгами. Его обычная тактика – многих должников он подчинял своей власти тем, что прощал им долги, – с Цезарем полностью провалилась. Тот выплатил весь свой долг, причем сделал это крайне вызывающе: прислал к дому Красса целый караван мулов с деньгами. Это случилось незадолго до того, как Красс отправился в Малую Азию. В сотнях кожаных мешков, навьюченных на животных, содержалось колоссальное богатство, весь долг до последнего сестерция. Крассу ничего не оставалось, как принять деньги. Он поморщился, подумав о том, как Цезарь, который ему в сыновья годился, перехитрил его. Но такого больше не повторится.

«Когда Селевкия падет, никто не сможет отрицать моего превосходства, – думал Красс. – Власть в Риме будет принадлежать мне. Одному».

Кассий Лонгин, опытнейший из его легатов, толкнул пятками свою лошадь и подъехал поближе к главнокомандующему. На отмеченном несколькими шрамами лице старого воина читалось беспокойство.

– Разреши сказать, Красс.

– В чем дело? – Впрочем, Красс вынудил себя вспомнить о вежливости. Никто из прочих его офицеров не мог сравниться опытностью с этим человеком. Лонгин был ветераном множества войн от Галлии до Северной Африки.

– Я снова насчет Армении.

– Легат, мы ведь уже все решили.

– Я знаю, но…

– Если бы мы послушались совета Артавазда и пошли на север, в Армянские горы, а потом снова на юг, то потратили бы не меньше трех месяцев. – Красс стиснул в кулаках поводья. – А так мы доберемся до Селевкии за четыре недели.

Лонгин помолчал, подбирая слова.

– Странно, что он отказался сопровождать нас, ты не находишь? Царь Армении всегда считался верным союзником.

Вдруг наступило неловкое молчание, которое нарушали лишь приглушенные расстоянием крики мулов из хвоста колонны. Все хорошо знали, что Красс очень не любит советов.