Текст книги "Деградация международного правового порядка? Реабилитация права и возможность политики"

Первая проблема, проблема определения, не может быть разрешена в рамках господствующего дискурса. Родли заявляет, что «даже если международное право требовало бы признания групповых прав, оно не могло бы ни идентифицировать группу, ни установить соответствующие институты в любом данном обществе»735735
  Rodley (1995) p. 64.


[Закрыть]. Кимлика не делает попытки дать определение, но, как я уже упоминал, проводит различение между национальными меньшинствами, укорененными в истории и культуре, которые они стремятся защитить, и с максимальным потенциалом к сецессии, и этническими меньшинствами, иммигрантами, выбравшими отказ от родной культуры, для которых нет никакой возможной перспективы государственного строительства. Но существуют более крупные и даже более рассеянные группы, например гомосексуалы. Существует ли сколь-нибудь серьезное основание принимать во внимание коренные народы, но не геев? А как насчет угнетаемого большинства, как это было во время апартеида в Южной Африке? Хорошо известная попытка Капоторти дать определение736736
  Capotorti (1979).


[Закрыть] прямо ограничена статьей 27 МПГПП 1966 г. и исключает неграждан – и Капоторти в любом случае решительно выступает против признания законом притязаний групп, а не принадлежащих к ним лиц737737
  Capotorti (1992) pp. 509–510.


[Закрыть].

Даже в контексте коренных народов проблема определения оказалась неразрешимой. Именно эта проблема и остановила рабочую группу ООН по коренному населению. На ее 14‐й сессии в 1996 г.738738
  “Discrimination Against Indigenous Peoples” Report of the Working Group on Indigenous Populations, on its Fourteenth Session (Geneva, 29 July – 2 August 1996), UN Doc. E/CN.4/Sub.2/1996/21.


[Закрыть] председатель-докладчик госпожа Даес утверждала, что «никакое единственное определение не может охватить разнообразие коренных народов по всему миру и все прошлые попытки достичь и ясности, и ограниченности в одном и том же определении привели только к большей двусмысленности».

Репрезентация ставит проблемы иного порядка. Как меньшинству представать перед государством, на территории которого оно находится, или перед судебной инстанцией, кроме как через представителей? На основании каких прав государство может устанавливать условия, например, демократических выборов или процедур подотчетности? А что если возможные представители конкурируют между собой, как, например, АНК и ПАК при апартеиде в Южной Африке? Ответ, что все это процедурные вопросы (подход, принятый Рабочей группой), оставляет открытым ключевой вопрос: кто должен определять процедуру и способ ее реализации? Это проблема, которой Родли просто не занимается. Он просто предполагает, что у групп будут свои требования, которые они будут отстаивать. Это верно в случае Комитета по правам человека, прецедентное право которого он тщательно анализирует. Но в любом случае Комитет рассматривает только претензии отдельных членов групп – так что эта проблема у них даже и не возникает. Тем не менее это, возможно, важнейшая проблема отношений между меньшинствами и основными сообществами.

Третья проблема, либеральной толерантности, – это вопрос, столь остро стоящий ныне перед Российской Федерацией, светским государством с современной конституцией, которое давно ратифицировало основные международные договоры и присоединилось к Совету Европы. В одной из ее составных частей, Чеченской Республике, в краткий период фактической независимости 1997–1999 гг. приняли закон шариата, например в своем Уголовном кодексе, и публично казнили осужденных преступников. Военное вмешательство 1994–1997 гг. не привело к успешному подавлению движения за независимость Чечни. Какое будущее ждет другие составные части Федерации?

Россия не одна столкнулась с такими проблемами. Ханнеман указывает на примере стран Прибалтики и их этнических русских меньшинств, что «проблемы наподобие проблемы двойного меньшинства существуют, только если групповые права действительно имеют самостоятельную ценность»739739
  Hanneman (1995) p. 525.


[Закрыть]. Она полагает, что именно так дело и обстоит; но ее рекомендации по данной проблеме ограничиваются призывом к «балансу прав для каждой группы меньшинств… путем установления основных индивидуальных прав и поддержанием их специальной защитой групп только в случае необходимости»740740
  Hanneman (1995) p. 527.


[Закрыть]. Лесли Грин исследовал вопрос о моральном положении таких меньшинств741741
  Green (1994) p. 101.


[Закрыть] и пришел к выводу, что без уважения к внутренним меньшинствам «либеральное общество рискует превратиться в мозаику тираний, возможно и красочную, но вряд ли свободную». Тем не менее Грин вынужден признать, что «в отношении некоторых групп в самом деле может быть верно, что уважение прав их внутренних меньшинств подорвет их» и что, таким образом, может возникнуть конфликт742742
  Green (1994) pp. 113–114.


[Закрыть].

Каждая из этих проблем ставит перед правом реальные трудности, и я не стремлюсь умалить их значение. Но они были усугублены политическими соображениями; они не отличаются по своему характеру от проблем, успешно преодоленных во внутреннем праве, и воспринимаются как барьеры прежде всего по причинам методологического индивидуализма и тенденции замораживать живые процессы в фиксированных категориях.

ПОЛИТИКА И ДРУГАЯ СТОРОНА ОБЩЕГО ПРАВА

Как указывали Сегесвари и многие другие авторы, «стандартный взгляд» на групповые права появился после Второй мировой войны и потрясения, вызванного провалом, с одной стороны, работы Лиги Наций по обеспечению эффективной защиты меньшинств и, с другой стороны, извращением системы двусторонних договоров нацистской агрессией. Вызванное этим совершенно понятное моральное отвращение к признанию групповых прав срабатывало в последующих попытках их возродить. Например, Вернон ван Дайк издал в 1970‐х и 1980‐х ряд работ, в которых энергично выступал за предоставление особых прав этническим меньшинствам как коллективным сущностям743743
  Van Dyke (1995) p. 200. См. также: van Dyke (1977).


[Закрыть]. С его точки зрения, те, кто представляет большинство в данном сообществе, могут настаивать на индивидуализме и недискриминации, зная, что это поможет гарантировать их господство. Марлис Галенкамп написала эссе, где поставила вопрос, не были ли дебаты по коллективным правам абсолютно пустыми, «много шума из ничего», и там же резко осудила ван Дайка за то, что он вплотную подошел к защите политики апартеида в Южной Африке744744
  Galenkamp (1991) p. 293.


[Закрыть]. Галенкамп была готова признать существование коллективных прав, но была озабочена тем, что они должны устанавливаться не «эмпирически», а скорее «нормативно», исходя из теоретических основных принципов, как я изложил выше.

Надеюсь, выше было установлено, что существуют веские аргументы в пользу реального существования и морального положения групп и коллективов. Я полагаю, что нежелание признавать права групп имеет свои корни как в описанных проблемах, так и в опасениях политического и морального характера. Например, Эрнест Баркер в 1942 г. писал об «осыпании группы» в контексте фашизма. Он дал клятву до конца защищать индивидуальную свободу на свободное объединение в группы. Действительно, со времен Второй мировой войны в англо-американской юридической мысли существовало сильнейшее сопротивление любому представлению о группе как о возможно примордиальной сущности, как о формирующей необходимый контекст жизни индивидов, а не как о клубе, в который можно вступить или покинуть по собственному желанию.

Тем не менее, несмотря на непоколебимый индивидуализм, распространенный в большей части англоязычных текстов о правах меньшинств745745
  См., например: Higgins (1994), особенно: «Права человека есть требования особенно высокой интенсивности, предъявляемые отдельными лицами своим правительствам» (с. 105), или Rodley (1995), полагающего, что «от международного права не ожидается и, по здравому смыслу, не может ожидаться признание прав составляющей меньшинство группы как таковой» (с. 64).


[Закрыть], английское право, по крайней мере с XV в., не испытывало слишком больших трудностей в признании групп самых разных видов. Как объяснили так называемые «легальные плюралисты» в конце прошлого века, все виды невключенных ассоциаций становились совершенно приемлемыми для права благодаря учреждениям доверительного управления и посредничеству попечителей. Так, Ф. В. Мейтланд отметил в 1904 г. такие учреждения, как «Судебные инны», «Ллойд», Лондонская фондовая биржа, Лондонская библиотека и «Жокей-клуб», а также джентльмен-клубы улицы Пэлл-Мэлл и профсоюзы746746
  Maitland (1995) p. 14, и далее.


[Закрыть]. Для него группы были реальными личностями, обладающими собственной волей.

Вот еще один пример. Тот же Эрнест Баркер в 1915 г. отмечал, что «в то время как закон не был мягок по отношению к государству, он был достаточно мягок… в отношении групп всех видов. Здесь идет речь об этой специфической английской вещи – тресте». В его представлении, трест «защитил групповую жизнь куда более полно, нежели могло бы какое-либо юридическое признание „реальной персональности“ групп»747747
  Barker (1995) p. 81.


[Закрыть]. Англия, добавил он, – место, где группы и ассоциации всегда процветали, всегда пускали ростки и вызревали.

Конечно, закон о трестах существует не для того, чтобы приносить пользу в первую очередь уязвимым социальным группам, и так же сложен, как и любая другая область английского права. Кроме того, большая часть групп, о которых говорил Мейтланд, имела несколько привилегированное отношение к власти в обществе. Исключение составляли профсоюзы, и примечательно, что Мейтланд писал упомянутую работу вскоре после решения по делу «Тафф Вейл»748748
  Taff Vale Railway Co v Amalgamated Society of Railway Servants [1901] AC 426.


[Закрыть] в палате лордов. Он не мог предсказать, к чему приведет профсоюзная агитация, но для него «одна вещь, которую с уверенностью можно предсказать, – что в Англии социальная политика будет иметь приоритет над судебными решениями»749749
  Maitland (1995) p. 23.


[Закрыть]. Вышло именно так. Хорошо известно, что А. В. Дайси категорически не одобрял Закон о промышленных конфликтах 1906 г., признавший профсоюзы и давший им определенный юридический иммунитет; его концепция верховенства права исключала особую защиту для определенных групп в обществе750750
  См.: McEldowney (1985) p. 52.


[Закрыть].

Моя точка зрения состоит в том, что английское право и традиция общего права в целом, как правило, обладали гибкостью и находчивостью, чтобы приспособиться к новым требованиям и особенно к появлению новых групп. Отсутствие внутренней демократии или процедурно справедливого представительства не помешало их признанию – «Судебные инны» и джентльмен-клубы не были изначально демократическими учреждениями. Проблемы исключения и представительства регулярно преодолевались. Трудности для закона носили скорее политический, чем юридический или процессуальный характер. Полагаю, что сейчас несколько аномально, что этнические и лингвистические группы, национальные меньшинства и гомосексуалы не признаются в качестве групп.

СЛОЖНЫЙ ДИНАМИЗМ ГРУПП

Выше я писал, что группы существуют, они действуют и являются моральными агентами. В случае большинства групп, которыми занимается современное право прав меньшинств, отдельные лица не принимали решение о вхождении в них самостоятельно, хотя они и могут решить выйти из них. Также фактом, пускай и тривиальным, является то, что группы не существуют отдельно от своих членов. То есть каждый человек, принадлежащий к группе по рождению, не только в большей или меньшей степени сформирован этой группой, но также и воспроизводит ее в ходе своей жизни (пожалуй, даже включая участие в ее полной ассимиляции и исчезновении). Кроме того, редко когда и мало где было так, чтобы какая-то группа жила в изоляции от человечества, если такое вообще когда-либо было. Так что, я сказал бы, групповая идентичность никогда не конструируется людьми, составляющими группу. Никакое значительное меньшинство не появилось посредством акта воли или собственного решения. Скорее групповая идентичность воспроизводится, всегда подчиняясь в той или иной степени эволюционным изменениям.

Возьмите Бенедикта Андерсона, известного своим описанием наций как «воображаемых сообществ». Это не подразумевает, что национальные сообщества воображаемы в том смысле, что они иллюзорны, так как в корне такого воображения – язык. Андерсон указывает, что

никто не может сказать, когда тот или иной язык родился. Каждый смутно проявляется из бесконечного прошлого. …Таким образом, языки в нынешних обществах оказываются укоренены глубже, чем что бы то ни было751751
  Андерсон (2001) c. 162–163.


[Закрыть].

Таким образом, языки неразрывно связаны с историями:

Если национальность и окружена аурой фатальности, то все-таки это фатальность, укорененная в истории. …Первоначально нация усматривалась в общности языка, а не крови, и… человека можно было «пригласить» в воображаемое сообщество. Так и сегодня даже самые закрытые нации принимают принцип натурализации (слово-то какое!) вне зависимости от того, насколько трудноосуществимой на практике они ее делают752752
  Андерсон (2001) c. 164.


[Закрыть].

Андерсон здесь, таким образом, демонстрирует как условную историческую (которую индивид никак не может преодолеть, хотя может избежать) реальность, так и проницаемость национальной принадлежности.

То же самое верно в отношении культуры. Абдуллахи ан-Наим высказался относительно того факта, что «один из очевидных парадоксов культуры – способ, которым она сочетает стабильность с динамическим непрерывным изменением… и который порожден как внутренними регуляторами, так и внешними влияниями»753753
  An-Na’im (1992) p. 27.


[Закрыть]. Он подчеркивает, что оба вида изменений должны быть обоснованы с помощью принятых культурой механизмов и приспособлены к существовавшим ранее нормам и институтам. В противном случае культура теряет связность и стабильность, которые позволяют ей воспроизводиться и выживать.

Существует несколько способов, которыми группы (и их культуры) могут меняться. Во-первых, существует возможность завоевания, высылки, принудительного перемещения. Наличие диаспоры может укрепить этническую или национальную идентичность, но неизбежно при этом столкновение с носителями иных культур и верований. Во-вторых, что относится частично к первому пункту, неизбежны смешанные браки. Крымские татары, предмет двух последующих работ вашего автора, имеют сильную идентичность, созданную их долгой историей и недавней страшной несправедливостью. Тем не менее доля смешанных браков с окружающими, прежде всего этнически русскими, сообществами в Крыму, по словам их собственных лидеров, около 30%. Хорошо известно, что доля лиц смешанного происхождения в бывшей Югославии очень высока. Третье, распространяющееся и на все предыдущее, – повсеместное культурное, лингвистическое и религиозное взаимопроникновение. Томас Франк лаконично описал «понятийные категории и реальности, которую они затемняют», – тот факт, что никакое национальное государство не является государством одной нации754754
  Franck (1996) p. 365.


[Закрыть].

Все это – не исчерпывающие – причины, по которым меньшинства, национальные или иные, так трудно определить или классифицировать, а права, на которые они претендуют, так разнообразны. Но они все же существуют и обладают собственным значением, а последствия отказа признавать их не становятся менее опасными и неуправляемыми.

ДИАЛЕКТИКА И ПРАВА МЕНЬШИНСТВ

Возможно, общее право сумело приспособиться ко всем видам (добровольных) групп. Однако, каким бы ни был нормативный статус английского общего права, нельзя ожидать от международного права прав человека, что оно достигнет адекватности и легитимности в признании прав меньшинств просто в результате многовековой естественной, бессистемной и односторонней эволюции. Это меньше всего относится к тем случаям, когда в игру вступают страсти справедливости и идентичности. Напротив, необходимо найти теоретические ресурсы для разработки адекватных и легитимных форм права и процедур.

С моей точки зрения, либерализм и аналитическая философия не обеспечивают таких ресурсов. Единственная философская традиция, буквально основанная на изменении и динамическом развитии, – это диалектика, практиковавшаяся начиная с греков через Гегеля755755
  См., например: O’Neill (1996).


[Закрыть] и до настоящего времени. Возобновление интереса к теории признания как средства постижения мультикультурализма и прав меньшинств может быть проиллюстрировано недавней публикацией сборника по политике признания, в котором содержатся дебаты между Чарльзом Тейлором и Юргеном Хабермасом756756
  Taylor (1994), с послесловием Хабермаса (Struggles for Recognition in the Democratic State), pp. 105–148.


[Закрыть]. Тейлор выступает за предположение равноценности в качестве логического продолжения политики достоинства – предположение, что традиционные культуры имеют значение757757
  Taylor (1994) p. 68.


[Закрыть]. Ответ Хабермаса крайне интересен: для него основной вопрос, поднимаемый мультикультурализмом, – вопрос этического нейтралитета права и политики758758
  Habermas (1994) p. 122.


[Закрыть]. Это означает, что создание демократической системы прав должно включать не только общие политические цели, но также и коллективные цели, которые формулируются в борьбе за признание759759
  Habermas (1994) p. 124.


[Закрыть]. Однако процедурализм Хабермаса заставляет его сомневаться в полезности признания коллективных прав: по его мнению, они «перегружают теорию прав, скроенную для отдельных людей»:

Даже если бы такие групповые права могли быть предоставлены в демократическом конституционном государстве, они были бы не только ненужными, но и сомнительными с нормативной точки зрения. Ибо в конечном счете защита форм жизни и традиций, в которых выстраиваются идентичности, должна служить признанию их членов; она не представляет собой своего рода сохранение видов административными средствами760760
  Habermas (1994) p. 130. Он добавляет: «Когда культура становится рефлексивной, выжить могут только те традиции и формы, которые связывают своих членов, в то же время подвергая себя критическому анализу и оставляя последующим поколениям возможность перенимать другие традиции или преобразовывать и формулировать их для других земель».


[Закрыть].

Хабермас также настаивает, что универсализм правовых принципов отражается в процедурном консенсусе, который должен быть встроен в контекст исторически определенной политической культуры посредством своего рода конституционного патриотизма761761
  Habermas (1994) p. 135.


[Закрыть].

Здесь подход Акселя Хоннета оказывается более эффективным, нежели подход Хабермаса. Хабермас отмечает, что борьба за исторически неисполненные требования – это борьба за законные права, в которую вовлечены коллективные акторы, «противодействующие недостатку уважения к их достоинству». Он цитирует Акселя Хоннета, показывающего, что в этой борьбе за признание артикулируются коллективные переживания нарушенной целостности762762
  Habermas (1994) p. 108.


[Закрыть]. Хоннет, однако, утверждает763763
  Honneth (1993).


[Закрыть], что концепция коммуникативного действия Хабермаса слишком ограниченна и что она должна допустить как индивидуальных, так и коллективных акторов как носителей коммуникативного действия. Он прибавляет, что

общественная борьба за легитимность действительных норм однозначно представляет собой форму взаимодействия, которое осуществляется не только между отдельными субъектами, но также и между социальными группами. …Становится ясно, что организованные или неорганизованные группы также способны коммуницировать друг с другом764764
  Honneth (1993) p. 275.


[Закрыть].

В более поздней работе765765
  Honneth (1996).


[Закрыть] Хоннет также критикует то, как поворот Гегеля к философии сознания в «Феноменологии духа» позволил тому «полностью упустить из виду идею изначальной интерсубъективности человеческого вида и преградил путь к совершенно иному решению, которое заключалось бы в проведении необходимых различий между различными степенями личной автономии в рамках теории интерсубъективности»766766
  Honneth (1996) p. 30.


[Закрыть]. Хоннет утверждает, что, если бы Гегель перенес логику этого «процесса этического изучения» в устройство этического сообщества, «это открыло бы форму социального взаимодействия, в котором каждый человек, в своей особой индивидуальности, может считаться с чувством признания, основанным на солидарности»767767
  Honneth (1996) p. 62.


[Закрыть]. Цель Хоннета – определить «абстрактный горизонт этических ценностей, который был бы открыт для самого широкого разнообразия жизненных целей, не утрачивая при этом порождающую солидарность силу коллективного формирования идентичности»768768
  Honneth (1996) p. 179.


[Закрыть]. Он именует это «моральной грамматикой общественных конфликтов». Здесь чувствуется более динамичная и материалистическая диалектика, нежели у Хабермаса, в большей степени соответствующая неистовству и страсти борьбы меньшинств.

Очевидно, что со стороны некоторых теоретиков права возобновился интерес к диалектике769769
  См. также: Norrie (1996).


[Закрыть]. Например, Майкл Солтер, анализируя «Фактичность и значимость» Хабермаса, высоко оценивает использование им «знакомых критической теории диалектические категорий, методов и способов аргументации критической теории, например „взаимное опосредование“, „имманентная критика“, „противоречие“, имплицитное „единство явных полярных противоположностей“ и „целостность“»770770
  Salter (1997) p. 292.


[Закрыть]. Солтер не упустил возможности отметить идеализм и консерватизм ограничивающей убежденности Хабермаса, что коммуникация есть та среда, в которой возникают, координируются и воспроизводятся все формы общественной жизни, а также он отметил кантовскую трансцендентальную процедуру, посредством которой работа Хабермаса стремится продемонстрировать условия возможности германского (патриотического) конституционного государства.

Сам Солтер описал диалектический подход к сравнительному правоведению771771
  Puchalska-Tych & Salter (1996) p. 177.


[Закрыть]. Он отмечает, каким образом редукционизм упускает из виду культурное разнообразие, значимость отличий и сложность в сравнительном правоведении. Со своей стороны, он защищает «негативный» диалектический метод, восходящий к немецкой послевоенной школе критической теории, особенно к Адорно. Для него диалектический подход обычно исходит из анализа внутренних противоречий, которые возникают всякий раз, когда дуализмам позволяется структурировать программу исследования выборов одного из двух. Такой анализ требует культурного опосредования, под которым он понимает эмпирический анализ различных страт и отношений взаимного культурного влияния. Диалектический анализ права означает выработку более богатых концепций конкретного через выявление его контекстного опосредования. Социальный конструктивизм имеет для Солтера особенное значение просто потому, что «действительность» права всегда конструируется социально (межпоколенчески, конечно), поддерживается лингвистически и интерпретативно релятивна. Подобно Карти, он призывает к феноменологическому изложению. Это значит относиться к праву как к объекту пережитого опыта, что для посвященных лиц означает принадлежать к определенной правовой культуре. Анализ также должен быть проникнут методологической рефлексивностью, выявляющей, что собственное понимание исследователем правовой культуры само по себе основано на эмпирическом проявлении культуры ее же членами, опосредовано им и является его значимой частью. Наконец, Солтер присоединяется к имманентной критике; он проникает внутрь собственных риторических утверждений права, принимая их со всей серьезностью, и использует пространство, открывающееся между риторикой и институциональной практикой. Солтер исследует эти возможности в отношении к сравнительному правоведению. Но его замечания представляют значительный интерес для проблем групповых прав.

Отождествление объекта сравнительных исследований с объектом культурной динамики порождает целый комплекс методологических проблем, для решения которых особенно хорошо подходит диалектический анализ, настроенный на взаимную детерминацию772772
  Puchalska-Tych & Salter (1996) p. 180.


[Закрыть].

ДИАЛЕКТИКА И ПРАВО

При рассмотрении роли права следует уделить внимание «Негативной диалектике» Теодора Адорно, с ее глубоким взглядом на диалектическую методологию и беспощадной критикой «мышления тождества» в отношении права. Адорно пишет:

Сфера, в которой плохое ради своей объективности остается правильным и приобретает видимость блага, является в значительной степени сферой легального… Право – это исходный феномен иррациональной рациональности. В нем формальный принцип эквивалентности превращается в норму, право все меряет единой меркой. Равенство, в котором исчезают различия, втайне стимулирует неравенство; это очередной миф, [созданный] всего лишь ради видимости демифологизированного человечества. Правовые нормы отсекают все, что не скрыто, любым непреформированным опытом особенного они жертвуют ради беспредельной систематики; второй этап – правовые нормы возводят инструментальную рациональность в ранг второй действительности и sui generis. Вся юридическая сфера – это сфера дефиниций773773
  Адорно (2003) с. 277, 278.


[Закрыть].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Что это все означает для изучения групповых прав и прав меньшинств и для обращения права к реальным современным проблемам? Прежде всего, это означает отказ от методологического индивидуализма и редукционизма и признание существования и действенности групп. Во-вторых, это означает отказ от двух пар «противоположностей», которые сбивают с толку при анализе проблем групповых прав, а именно либерализм/коммунитаризм и универсализм/культурный релятивизм – или по меньшей мере помещение их в надлежащий контекст в качестве аналитических инструментов. В-третьих, это означает понимание чрезвычайной динамичности развития отношений не только между группами и бóльшим сообществом, между группами, между группой и ее внутренними меньшинствами, но также, что особенно важно, внутри самой группы.

Не может быть никакой надежды на разрешение тяжелых и запутанных вопросов двойных меньшинств, если право не начнет использовать процедуры, больше похожие на политические переговоры, чем на формальное судебное рассмотрение, и учитывающие все аспекты внутренней и внешней групповой динамики.

Это означало бы не отказ от приверженности международного сообщества основным правам человека, но, как убеждал нас ан-Наим, «признание, что каждая культурная традиция имеет проблемы с теми или иными правами человека»774774
  An-Na’im (1992) p. 28.


[Закрыть]. Для всего этого, на мой взгляд, необходима диалектика идентичности и признания – понимания группой самой себя в символическом порядке и отношений группы с бóльшим обществом. По крайней мере, право должно быть как можно более широким, всеобъемлющим и менее жестким, но также и гораздо более конкретным в области своего применения. Это большая программа исследования, лежащая за пределами данной главы, которая не претендует на большее, нежели заложить некоторые основы.