Текст книги "Контрреволюция"

После Романовского принял меня и Деникин.

В то время Антон Иванович Деникин был человек лет под пятьдесят, среднего роста, со склонностью к полноте, с легкой сединой и начинающейся лысиной, густыми усами и бородкой клинышком. В его внешности было нечто провинциальное, совсем не генеральское. Он действительно всю свою службу провел в провинции, и я раньше с ним никогда не встречался.

За время Гражданской войны наши встречи носили обычно строго официальный характер: либо я присутствовал на заседаниях под его председательством, либо являлся к нему с докладом. Один доклад, по его специальному вызову, сохранился у меня в памяти, но об этом после.

Только раз, на станции Тихорецкой, мы провели с ним и с Романовским целый вечер, и он разговорился очень откровенно. Время было тревожное, Ростов-на-Дону был уже оставлен, Деникину, видимо, хотелось подвести итоги своей деятельности, найти оправдание ей, конечно не передо мной, а перед самим собой.

Он стал вспоминать свое детство, нужду, ученье, первые шаги военной карьеры.

Его отец до 30 лет был крепостным. Был сдан в рекруты и нес тяжелую лямку солдатской службы николаевских времен. После крестьянской реформы добился прапорщичьего чина и, продолжая службу, ушел в отставку майором. Получал пенсию 45 рублей в месяц, после его смерти мать стала получать половину.

Антон Иванович никогда не рисовал себе иной службы, кроме как военной. После трех лет в батарее поступил в Академию Генерального штаба. По сдаче там дополнительного курса он оказался в конце списка офицеров, окончивших Академию. По существовавшим правилам он все же имел право на перевод в Генеральный штаб. Но начальник Академии внес какие-то изменения в правила, и Деникин оказался за чертой.

Он усмотрел в этом оставлении его за чертой недопустимое обратное действие закона и явную несправедливость по отношению к себе. Болезненное отношение ко всякой несправедливости, не только по отношению к себе, но и ко всякому другому, составляло характерную черту Деникина. С другой стороны, он обладал известным гражданским мужеством и не пасовал перед начальством.

Объяснения с полковником, правителем дел, не привели ни к чему.

Он явился к начальнику Академии и попросил разрешения подать рапорт военному министру. Рапорт разрешалось подавать только по команде, непосредственному начальнику; для сношения с высшими нужно было особое разрешение.

– Рапорт по какому поводу? – спросил начальник Академии.

– С жалобой, – ответил Деникин.

– На кого?

– На вас.

Начальник пожал плечами и, усмехнувшись, сказал: «Подавайте».

На представлении царю офицеров всего выпуска из Академии, когда Николай II подошел к Деникину, военный министр Куропаткин, стоявший за его плечами, сказал: «Этот тот офицер, о котором я докладывал вашему величеству…» Царь кивнул головой и, не сказав ни слова, прошел мимо.

Жалоба не привела ни к чему, и в Генеральный штаб Деникин поначалу не попал. В дальнейшем ему удалось добиться перевода.

От политики, как большинство офицеров того времени, Деникин был далек. Происхождения он был самого демократического, а по убеждениям типичный русский либерал в военном мундире.

Когда он принял роту для ценза в Пултуском пехотном полку[218]218
  В 1902–1903 годах в 183-м Пултуском полку, дислоцировавшемся в Костроме, одной из рот командовал капитан А. И. Деникин, будущий генерал, командир прославленной Железной дивизии, а затем командующий Вооруженными силами Юга России.


[Закрыть], он решил не только не допускать кулачной расправы, но и отменил все взыскания вообще, кроме замечаний и выговоров. Он выступил перед солдатами своей роты с убеждениями о необходимости сознательной работы и службы не под страхом наказания, а во имя долга перед родиной…

Я спросил его, каковы оказались результаты такой постановки дела.

«Посредственные, – ответил Деникин. – Признаюсь, я ждал худшего. Товарищи по полку, смеясь, мне рассказывали, что, когда я сдал роту, старый сверхсрочный фельдфебель выстроил ее и, потрясая кулаком, внушительно произнес: “Это вам не капитан Деникин…”».

Деникин говорил, что в дальнейшем, командуя полком, он уже не прибегал к таким методам, но кулачной расправы никогда не допускал.

Политические перемены его мало трогали, но с развалом армии он примириться не мог. Революцию он принял спокойно, но революция коснулась того, что было ему особенно дорого, она разрушила армию, а потому он стал сомневаться, что она может принести вообще благо стране. Он, несомненно, упускал из виду то, что развал армии начался еще до начала революции, что дальнейший развал являлся стихийным выражением нежелания всего народа продолжать навязанную ему войну. Деникин искренне хотел достижения социальной справедливости и общего блага, но выйти из привычных ему представлений о структуре человеческого общества не мог.

Всякий, который в той или другой мере был, по его мнению, причастен к развалу армии, был ему несимпатичен, а большевиков, в которых он видел сознательных разрушителей, он считал своими врагами.

Деникин[219]219
  Полковник П. В. Колтышев, личный адъютант генерала А. И. Деникина, писал о нем в своем «Слове» так: «Он честно служил России всю жизнь свою и как верный солдат неизменно стоял на страже русской государственности… Имя этого большого человека и пройденный им жизненный путь долго еще будет служить для многих путеводной звездой. Оно уже вошло в историю как кристально чистое, незапятнанное…» (Колтышев П. В. Мое слово на проводах ген. Деникина [при отъезде его в США] // Деникин А. И. На страже русской государственности: избранные статьи, речи, письма / сост. и предисл. А. С. Кручинин. М., 2014. С. 462).


[Закрыть] был прежде всего военный. Вопросы государственного управления были ему чужды, и, когда ему пришлось взяться за них, он невольно обратился за помощью к деятелям, близким ему по духу, – к русским либералам и радикалам. Среди них было много культурных и гуманных людей, подход которых к событиям и к людям ему был родственен. Однако в процессе совместной работы он разочаровался в них. Он как истинный военный во всем хотел видеть меньше разговоров и больше действия, а его ближайшие гражданские сотрудники много говорили хороших слов, но когда дела Добрармии пошли на убыль, они растерялись, утратили способность не только действовать, но и говорить, стали уклоняться от всякого дала. «Ведь знаете, что они мне посоветовали в конце концов? – с горечью воскликнул Деникин. – Призвать в Особое совещание Кривошеина и Чаева…»

Кривошеин был одним из последних министров царского правительства. Он пользовался репутацией умного человека и умным карьеристом действительно был. Он очень искусно умел поддерживать хорошие отношения в кругах членов Государственной думы, в то же время ничуть не уклоняясь от политического курса правительства. Вспоминаю, как многие отметили поведение Кривошеина в одном своеобразном конфликте между Государственной думой и кабинетом. Премьер Коковцов[220]220
  Коковцов Владимир Николаевич (1853–1943) – граф, русский государственный деятель, министр финансов, председатель Совета министров Российской империи.


[Закрыть] обиделся на резкое замечание в речи лидера крайних правых Маркова 2-го, и министры (факт довольно необычный по отношению к народному представительству) перестали являться на заседания Государственной думы и в комиссии. Что же касается Кривошеина, то он немедленно заболел и поправился только тогда, когда инцидент был благополучно исчерпан.

Его подход к некоторым жизненным вопросам казался мне иной раз каким-то деланым, ходульным.

В начале войны начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Янушкевич[221]221
  Янушкевич Николай Николаевич (1868–1918) – генерал от инфантерии, начальник Генерального штаба, начальник штаба Верховного главнокомандующего Русской армии великого князя Николая Николаевича в Первую мировую войну. В начале 1918 года убит конвоирами по дороге в Петропавловскую крепость.


[Закрыть] поднял вопрос об опубликовании правительственного сообщения о наделении участников военных действий землей по окончании войны. Главное командование, вероятно сознавая непопулярность войны в народных массах, искало способа создать какой-то материальный интерес для призываемых под знамена. Можно, конечно, относиться отрицательно к такого рода приему возбуждения патриотизма, но, во всяком случае, он мог бы сыграть некоторую роль в то время, а потому подлежал спокойному деловому обсуждению правительства тех дней.

В заседании совета министров Кривошеин с деланым пафосом воскликнул: «До чего договорились господа Янушкевичи… хотят покупать героев…»

Между тем вопросы купли-продажи Кривошеину лично не были чужды.

В разгар Гражданской войны на Юге России он организовал и возглавил, при участии крупнейших капиталистов Москвы, торговое общество «Мопит», которое должно было сбывать русское сырье за границей и привозить оттуда фабрикаты. В тяжелые для Добрармии моменты это общество вело свои дела вразрез с интересами армии, и на этой почве у него возник конфликт с командованием.

Кривошеин входил в состав правой политической организации, (кажется, даже состоял ее председателем), возникшей в процессе Гражданской войны – Совет государственного объединения. В экономических вопросах у этой организации больших расхождений с «Национальным центром» не было, но в чисто политических вопросах они никогда сговориться не могли. Лидеры «Национального центра» раньше всегда очень отрицательно относились к конечным целям политики Совета гос. объединения и особенно к самому Кривошеину, а потому Деникин и был неприятно поражен, когда те же лица стали ему рекомендовать в качестве сотрудника Кривошеина.

Инженер Чаев был крупным подрядчиком и крупным землевладельцем в то же время, однако он не был по существу сельским хозяином, а главным образом спекулировал на купле-продаже земель, т. е. занимался операциями даже с прежней точки зрения нежелательными.

Для Деникина сотрудничество с такими людьми представлялось недопустимым.

Я не впервые услыхал от Деникина неодобрительный отзыв о деятелях «Национального центра». В том же духе говорил он о них во время моего, памятного мне, доклада по аграрному вопросу.

Для дополнения характеристики Деникина отмечу его отношение к назревавшей в 1939 году Второй мировой войне. В некоторых кругах эмиграции на почве непримиримого отношения к большевикам встречалась склонность, в случае войны Советского Союза с Германией, стать на сторону последней. Деникин выступил на страницах зарубежной печати с призывом ко всем русским офицерам за границей ни в коем случае и ни в каком виде не помогать врагам Родины – России.

Моя первая беседа с Деникиным особого интереса не представляла.

Он сказал, что использует меня в ближайшем будущем, и, действительно, в скором времени я был назначен помощником начальника Отдела пропаганды.

Глава 15
Отдел пропаганды

Получив назначение, я немедленно выехал в Ростов-на-Дону. Одновременно со мной ехал и мой новый начальник К. Н. Соколов[222]222
  Соколов Константин Николаевич (1882–1927) – юрист, политический деятель, член кадетской партии, член Особого совещания при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России в 1918–1919 годах, руководитель пропагандистского органа при Особом совещании Вооруженных сил Юга России.


[Закрыть].

Константин Николаевич Соколов был приват-доцентом Петроградского университета по кафедре Государственного права. Он был давнишним членом кадетской партии, но далеко не таким непоколебимым доктринером, как его лидер П. Н. Милюков. Наоборот, Соколов обладал большой гибкостью и умением сглаживать противоречия. Потому он являлся непременным членом всех согласительных комиссий, которые почти непрерывно были заняты налаживанием отношений между командованием Добрармии и правительствами Дона и Кубани.

Соколов обладал также способностью быстро и точно формулировать заключения Особого совещания или распоряжения Деникина, придавая им форму, удобную для опубликования или отдачи в приказе. Деникин очень ценил эту его способность и поручил ему заведование Отделом законов. Условия Гражданской войны и сложных отношений с новыми государственными объединениями требовали установления постоянных норм этих отношений. Соколов ознакомил меня с постановкой пропаганды в Добрармии до принятия им должности.

В царской армии пропаганды по существу не было никакой, а если и была, то выражалась в высокопарных приказах или в официальных речах по торжественным дням. Казенная военная пресса в лице газеты «Русский инвалид» была заполнена лишь сведениями о производствах, о назначениях, приказами, отчетами о высочайших смотрах и маневрах. Несколько живее был частный военный журнал «Разведчик», издававшийся под редакцией Березовского, бывшего офицера. В этом журнале встречались часто серьезные статьи, вызывавшие подчас оживленную полемику на его же страницах. Однако этот печатный орган доходил лишь до офицеров, и в солдатской массе отклика не встречал.

Во время войны тайная пропаганда революционно настроенных партий заставила и военное начальство подумать о необходимости пропаганды.

Этим, вероятно, и объясняется предложение Янушкевича выпустить правительственное сообщение о наделении участников войны землей. В правительственных кругах это предложение не встретило сочувствия: очевидно, предполагалось, что солдаты и без подобных посулов и обещаний будут самоотверженно стоять за «царя-батюшку».

Когда вспыхнула революция, то все ухватились за пропаганду как за могущественное средство в политике. Мне пришлось заведовать пропагандой, которую вела Государственная дума, но взялся я тогда за это дело, не имея в нем ни личного опыта, ни знакомства с выработанными практикой этого дела приемами.

В том же положении оказались первые руководители пропаганды в Добровольческой армии, где ей придавали очень большое значение.

Первоначально был организовано Осведомительное отделение, подчиненное Дипломатическому отделу. Потом это отделение было передано в ведение непосредственно председателя Особого совещания и переименовано в Осведомительное бюро, которое получило известность под сокращенной кличкой «Осваг». Этот Осваг организовал сеть, состоявшую из «узлов», охватывавшую всю территорию Добрармии. Узлы получали материалы из центра и развивали пропаганду каждый в своем районе. Так, во всяком случае, полагалось, но так как политические взгляды сотрудников Освага были чрезвычайно разнообразны, то они нередко вносили в пропаганду официальную свои поправки. Получался разнобой.

Во главе Освага стал ростовский купец Парамонов[223]223
  Парамонов Николай Елпидифорович (1876–1951) – предприниматель, издатель, просветитель и меценат, собирал средства для Добровольческой армии, с 1919 года управлял Отделом пропаганды по борьбе с большевиками.


[Закрыть], поручивший руководство центра некоему Чахотину[224]224
  Чахотин Сергей Сергеевич (1883–1973) – общественный деятель, ученый-микробиолог, профессор, публицист. Один из первых аналитиков современных форм пропаганды и один из ведущих теоретиков психологии масс XX века. С марта 1919 года помощник управляющего Отделом пропаганды Особого Совещания при Главнокомандующем ВСЮР, потом его начальник.


[Закрыть], убежденному поклоннику системы Тейлора[225]225
  Система Тейлора – система организации труда и управления производством, разработанная американским инженером Ф. У. Тейлором. Основана на разделении труда и рационализации движений. Основная цель системы – получение максимальной прибыли предпринимателем в сочетании с максимальным благосостоянием каждого работника.


[Закрыть] в работе всякого рода. Чахотин все свое внимание обращал на применение его излюбленной системы в деле получения материалов и распространения их. Его интересовало не столько «о чем» ведется пропаганда, как то, «как» она ведется. Между тем успешное проведение в жизнь системы Тейлора требует безукоризненного функционирования всех отдельных частей работающего аппарата, а этого-то и не было. В составе центрального органа Освага преобладали женщины, в большинстве случаев беженки, раньше нигде не служившие, теперь поступившие в Осваг из-за куска хлеба. Малейшая неаккуратность одной сотрудницы порождала задержку по всей линии. В результате Чахотинский аппарат работал неисправно и в техническом отношении. Все неудачи и недочеты пропаганды были приписаны применению системы Тейлора, стали высмеивать ее, и в конце концов было решено перестроить пропаганду на новых началах. Создан был самостоятельный «Отдел пропаганды» и руководство его было поручено новым лицам: Соколову, мне, потом был привлечен в качестве второго помощника профессор истории Петроградского университета Эрвин Давыдович Гримм[226]226
  Гримм Эрвин Давидович (1870–1940) – российский историк, профессор, последний в истории Российской империи ректор Санкт-Петербургского университета. В январе 1919 года старший советник в Министерстве внешних сношений в составе правительства С. С. Крыма, сотрудник Отдела пропаганды в правительстве А. И. Деникина.


[Закрыть].

Неудача пропаганды Освага зависела, конечно, не столько от неумелого применения системы Тейлора, сколько от того, что главное командование Добрармии не решалось четко и ясно объявить свою политическую программу. Потому и в пропаганде получались недомолвки и неясности, которые всякий имел возможность толковать по-своему. А не решалось главное командование открыто объявить свою программу, потому что элементы, на которые оно опиралось, были до крайности разнообразны, и экономические условия, в которых армия обреталась, заставляли командование считаться со всеми этими разнообразными элементами.

Основной базой Добровольческой армии являлось население казачьих областей: Донской, Кубанской, Терской. Состав этого населения и отношение составных частей этих к контрреволюции были далеко не однообразны. Большинство населения были казаки, обставленные в экономическом отношении неплохо, во всяком случае, лучше крестьянства центральной части России. Аграрный вопрос в этих областях не имел той остроты, как в центре. Казаки хотели сохранения существующего положения, хотели самостоятельно распоряжаться у себя на Дону, Кубани и Тереке и не давать никому вмешиваться в их дела. В этом отношении они являлись пригодным для контрреволюции материалом. Однако, готовые защищать от большевиков свои области, они не особенно охотно откликались на призывы наехавших к ним беженцев «освобождать Москву». Эти настроения казаков использовали политические местные деятели, протестуя против вмешательства главного командования Добрармии в областные дела.

Другую часть населения составляли так называемые «иногородние», люди, давно переселившиеся в эти области, не приписанные к казакам и экономически обставленные значительно хуже, нежели казаки. Этот элемент ждал улучшения своего положения не от Добрармии, а от большевиков.

Третью часть населения составляли пришлые рабочие на угольных копях в Донецком бассейне и на местных фабриках и заводах. Этот элемент был, конечно, настроен целиком против Добрармии.

Помимо привлечения на свою сторону широких казачьих масс, командованию Добрармии приходилось считаться с правительствами казачьих областей и в еще большей мере с местными парламентами – Донским кругом и Кубанской Радой. Члены Круга и Рады были настроены в общем контрреволюционно, но контрреволюцию они понимали по-своему, а главное, протестовали против вмешательства Добрармии в местные областные дела. Между тем Добрармия, ведя войну на территории этих областей, вынуждена бывала сплошь и рядом в эти дела вмешиваться.

На Дону, вскоре после смерти Каледина, появились немцы, и Донским атаманом стал Краснов. Опираясь на немцев, Краснову удалось наладить жизнь в старых формах, и пока немцы были сильны, окреп и Дон. В то же время главное командование Добрармии продолжало смотреть на немцев как на врагов и не прощало Краснову его подчинения немцам. Краснов протестовал: «Деникин берет от меня снаряды, которые я получаю от немцев, и меня же осуждает…» Когда немцы сложили оружие на Западном фронте, пришлось и Краснову искать помощи у Деникина, и после длительных переговоров он подчинился ему.

На Дону не было тех самостийных настроений, которые ярко сказывались на Кубани. В Кубанской Раде фигурировали две партии – линейцы[227]227
  Линейцы – часть Кубанских казаков, проживающих в отделах Кавказском, Баталпашинском, Лабинском, в части Екатеринодарского и Майкопском.


[Закрыть] и черноморцы[228]228
  Черноморцы – название, введенное в русский официальный обиход, для бывших днепровских казаков, после изгнания их из Запорожья и незадолго до их переселения в Приазовье.


[Закрыть]. Линейцы не помышляли об отделении от России, черноморцы в этом отношении шли очень далеко: искали соглашений с городскими народностями Кавказа и мечтали об образовании самостоятельного государства в союзе с ними. Трения с черноморцами у Добрармии шли все время и вылились в конце концов в острый конфликт, закончившийся казнью одного из депутатов Рады.

С терцами[229]229
  Терцы – название казаков по их месту жительства на реке Терек.


[Закрыть] отношения были наиболее ровные.

Помимо коренного населения казачьих областей, на контрреволюционном Юге России скопились массы беженцев из разных концов нашей родины. Среди них было много молодежи, вооруженной, сведенной в регулярные воинские части, являвшиеся солидной вооруженной силой, с которой областные правительства волей-неволей принуждены были считаться. По сравнению с коренным населением областей беженская масса являлась сравнительно неглубоким слоем, но, опираясь на былое общественное положение, на преимущество в образовании, представители этой беженской массы считали себя вправе говорить от лица всей России. Такие убеждения были и у меня самого в то время. Однако говорили эти беженцы от лица России не одно и то же, а, наоборот, совершенно разное.

Деникин сгруппировал вокруг себя людей, наиболее близких ему по взглядам, раньше входивших в Конституционно-демократическую партию, в общежитии известную под кличкой «кадетской». Теперь былые кадеты, с целью несколько расширить базу борьбы с большевиками, образовали новую политическую организацию – «Национальный центр».

Программа «Национального центра» гласила:

1. Единая, Неделимая Россия.

2. Большевики – враги.

3. Полная поддержка Добровольческой армии.

4. Частная собственность.

5. Свобода национальностей и религий.

Почти все члены Особого совещания при Главном командовании и лица, стоявшие во главе различных ведомств, состояли членами «Национального центра». Я также входил в его состав.

В те времена стремления к возможно большей областной самостоятельности были сильно развиты, а потому лозунг «Великая, Неделимая» отталкивал многих местных деятелей от Добрармии. Пункт «частная собственность» показывал, на каких основах «Национальный центр» собирается строить экономическую жизнь России, но конкретно о том, как предполагается разрешать аграрный вопрос, не говорилось ничего – это было слабое место программы в смысле использования ее в целях пропаганды. Не говорилось ничего и о формах государственного строя в будущем – все это оставлялось на усмотрение будущего Учредительного собрания, но было известно, что симпатии большинства членов «Национального центра» склоняются к республике.

Непосредственно правее «Национального центра» стоял Совет государственного объединения. Как я уже писал, расхождений в области экономики у них не было, но конечные формы политической структуры государства они рисовали себе различно. В Совете заседали монархисты. Все же на Совет государственного объединения можно было смотреть как на оппозицию «Главного командования», а не оппозицию «Главному командованию» (как выразился Милюков об отношениях кадетов к царю на вечере у великого князя Михаила Михайловича в Лондоне). Совет был готов до известной степени поддерживать Добрармию. Однако еще правее его имелось несколько, правда очень небольших, политических организаций, которые терпели Добрармию лишь до поры до времени, как неизбежное зло. Большого влияния в широких кругах беженцев эти организации не имели, но из них выходили всякого рода выступления против деятелей, имевших несчастие показаться им подозрительными, вплоть до смертных приговоров включительно, каковые иной раз приводились в исполнение. Таковым был так называемый «Анонимный центр», участие в котором было полностью засекреченным, как и вся его деятельность.

Члены «Анонимного центра», по-видимому, инспирировались проповедью явных организаций, как то: «Русское Собрание»[230]230
  «Русское Собрание» – одна из старейших правомонархических, православно-консервативных общественно-политических организаций России, действовавшая с 1900 по 1917 год. В 1918–1919 годах в условиях Гражданской войны на юге России Г. Г. Замысловским была предпринята попытка возродить «Русское Собрание», однако он не встретил понимания.


[Закрыть], во главе которого стоял член Государственной думы, один на лидеров крайних правых Замысловский[231]231
  Замысловский Георгий Георгиевич (псевдоним Г. Юрский; 1872–1920) – член Государственной думы III и IV созывов, активный участник правомонархического движения, юрист. В начале ноября 1918 года осуществлял попытки сбора монархического съезда, стараясь привлечь к нему представителей Добровольческой и Кубанской армий.


[Закрыть], профессор Озеров[232]232
  Озеров Иван Христофорович (псевдоним Ихоров, 1869–1942) – экономический советник гетмана Скоропадского на Украине, профессор, экономист.


[Закрыть] и др. Затем «Братство животворящего Креста»[233]233
  Неясно, какую именно организацию имеет в виду автор, так как прот. Иоанн Восторгов с 1907 по 1913 год был председателем Русской монархической партии, переименованной затем в Русский монархический союз, затем возглавлял Русское монархическое собрание, руководил Русским народным союзом имени Михаила Архангела. Возможно, автор имел в виду организованные летом – осенью 1919 года генералом М. А. Дитерихсом добровольческие формирования с идеологией защиты веры – православных «Дружин Святого Креста» (Цветков В. Ж. Генерал Дитерихс. М.: Посев, 2004).


[Закрыть], которым руководили священник Восторгов[234]234
  Восторгов Иоанн Иванович (1864–1918) – священник Русской православной церкви, проповедник, церковный писатель, миссионер, новомученик.


[Закрыть] и генерал Нечволодов[235]235
  Нечволодов Александр Дмитриевич (1864–1938) – генерал-лейтенант, в 1917 году состоял в резерве чинов при штабе Киевского военного округа, участник Белого движения, автор книг по истории и трактатов по экономике (Нечволодов А. Д. Сказания о Русской земле. Т. 1–4. СПб.: Гос. тип., 1913).


[Закрыть]. Это была группа юдофобов, поставившая себе целью борьбу с «жидомасонами»[236]236
  Священник Иоанн Восторгов считал, что за революционным движением в России стоит борьба евреев за всемирное господство. Революцию он объяснял еврейским заговором, не учитывая произошедших в России общественно-политических изменений. (См. подробнее: Восторгов И.И. Лицемерие // Верность, еженедельный военно-народный патриотический журнал. 25 августа 1909. С. 8–10; Его же. Воспоминания о Февральской революции // Записки отдела рукописей. М., 2000. № 51. С. 309–317.) А. Д. Нечволодов отмечал, что проблема необеспеченности государственного долга денежной массой заключается в золотом стандарте и международной валютной торговле, находящейся в руках масонов и банкиров-евреев (Нечволодов А. Д. Русские деньги. СПб.: Экон. типолит., 1907).


[Закрыть].

Несколько более умеренный характер носил «Русский национальный блок», поставивший себе задачу работать через приходы. Руководящую роль в нем играли люди религиозные, но либеральные, по преимуществу монархисты-конституционалисты, как то: Николай Николаевич Львов, профессор Алексеев, генерал Батюшин[237]237
  Батюшин Николай Степанович (1874–1957) – генерал-майор, руководитель органов военной разведки и контрразведки в Русской армии. С конца 1918 года в Белом движении. Состоял при начальнике штаба Крымско-Азовской армии генерале Пархомове, затем в распоряжении штаба ВСЮР.


[Закрыть]. У них существовал своеобразный план покрытия всей России русскими национальными общинами на базе церковных приходов, в которых они хотели видеть единственную общественную организацию, не подвергнутую упразднению большевиками. Эта руководящая идея «Русского национального блока» удержалась и среди эмигрантов. Уже после окончательного разгрома Белого движения в Париже один из убежденных монархистов, бывший «состоящий при» царице Александре Федоровне, мой товарищ по корпусу граф П. Н. Апраксин[238]238
  Апраксин Петр Николаевич (1876–1962) – граф, глава Русского собрания, участник Белого движения. В 1920 году – Таврический губернатор и председатель Ялтинской городской думы.


[Закрыть] развивал передо мной свои планы возврата к старому, опираясь на церковные приходы как на единственную организацию, уцелевшую в революционной буре.

Умеренно правой была группа Шульгина, деятельность которой оживала лишь при занятии белыми Украины и главным образом Киева.

Одиночкой работал, ведя свою монархическую линию, известный правый член Государственной думы В. М. Пуришкевич[239]239
  Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870–1920) – политический деятель правых консервативных взглядов, монархист, черносотенец, один из лидеров монархической организации «Союз русского народа». Принимал участие в организации, идеологической и пропагандистской поддержке Белого движения, пытался организовать Всероссийскую Народно-Государственную партию.


[Закрыть].

Левее «Национального центра» стоял «Союз возрождения», партия умеренных социалистов, настроенная контрреволюционно, но не склонная в то же время поддерживать Главное командование Добрармии, по крайней мере в том виде, в котором оно оформилось. Эта организация держала связь с эсерами, эмигрировавшими после короткой попытки вести вооруженную борьбу с большевиками под водительством Керенского, – самим Керенским, Авксентьевым, Зензиновым[240]240
  Зензинов Владимир Михайлович (1880–1953) – член партии эсеров, депутат Учредительного собрания, входил в состав Комуча, журналист.


[Закрыть], Масловым[241]241
  Маслов Семен Леонтьевич (1874–1938) – ученый-экономист, министр земледелия Временного правительства.


[Закрыть] и другими. Эти эсеры выпустили за границей воззвание, в котором определяли свою позицию, выражавшуюся в формуле «ни Ленин, ни Колчак».

От «Союза возрождения» исходил проект организации власти на Юге России. Он предлагал созыв Государственного совещания из четырех главнейших политических организаций – Совета государственного объединения, «Национального центра», «Союза возрождения» и Союза земств и городов. Последняя организация, единственная сохранившаяся из дореволюционных организаций, только с заменой прежних руководителей новыми, более левого толка, политически была близка к «Союзу возрождения», но носила преимущественно деловой характер, обладала некоторыми средствами и вела хозяйственные операции помощи беженцам в различных областях.

Государственное совещание должно было избрать «Директорию» из трех лиц, в числе которых имел находиться обязательно и главнокомандующий Добровольческой армией.

Назывались и кандидаты в Директорию: Астров[242]242
  Астров Николай Иванович (1868–1934) – кадет, Московский городской голова в 1917 году, один из руководителей правомонархического Правого центра, социалистического (левоцентристского) Союза возрождения России, буржуазно-либерального Национального центра, член Особого совещания при Добровольческой армии, один из главных политических советников А. И. Деникина.


[Закрыть] – от «Национального центра», Бунаков-Фундаминский – от «Союза возрождения» и главнокомандующий Деникин.

Директория должна была явиться верховной властью, от лица которой действуют начальники различных ведомств.

Совещания, рассматривавшие этот проект, закончились полным разрывом. «Национальный центр» непоколебимо стоял на принципе «Диктатура», на каковую не шел «Союз возрождения». А для Совета государственного объединения уж один факт, что кандидат в члены директории Бунаков-Фундаминский – еврей, уж делал соглашение невозможным.

В результате разрыва в дальнейшем, если Союз земств и городов своей хозяйственной деятельностью в известной степени помогал главному командованию Добрармии, то «Союз возрождения» только мешал ему. Потому принимать членов «Союза возрождения» в сотрудники Отдела пропаганды не полагалось.

В этой сложной атмосфере разнообразных настроений, противоречивых убеждений, дружеских и враждебных действий Добровольческой армии приходилось бороться с противником, объединенным одной идеей под руководством Ленина, человека, обладавшего совершенно исключительным пониманием человеческих отношений в государственном масштабе.

У вождей Добрармии этой прозорливости не было, и в борьбе они умели лишь использовать людскую привычку к старому укладу жизни, а дать широких и привлекательных горизонтов впереди не могли.

При этих условиях ведение пропаганды являлось трудным, почти безнадежным делом.

Не могу утверждать, чтобы я это сознавал в то время в полной мере. Только что объявленная в конце марта 1919 года декларация Деникина о политическом курсе Добровольческой армии меня не удовлетворяла опять-таки своей неопределенностью. Она повествовала о борьбе с «губителями родины» – большевиками, заканчивалась обещанием привести страну к «Народному собранию». Как я уже высказывался, и Учредительное, и Народное собрания представлялись мне средством, а не целью, а цели декларация не указывала. Решение основных вопросов государственного устройства откладывалось на неопределенное время, в том числе и разрешение аграрной проблемы. А разрешение ее в интересах крестьянства являлось моим «коньком», т. е. фактором, единственным в моих глазах, который мог привести нас к победе.

Но в момент принятия мною должности, когда мы были еще далеки от занятия областей России с чисто крестьянским населением, я считал, что разрешение земельного вопроса может быть несколько отложено, а в данный момент передо мной стояли определенные задачи объединения направления пропаганды и упорядочения ее вообще. Я горячо принялся за дело.

Вскоре после моего прибытия в Ростов-на-Дону Соколов получил телеграмму от Деникина с предложением мне принять должность военного атташе Добрармии при Главной квартире союзников в Константинополе. Деникин указывал, что о назначении меня на эту должность ходатайствует командующий союзными войсками на Балканском полуострове и в Турции маршал Франции Франше д᾽Эспере. Я недоумевал, чем могло быть вызвано желание лично незнакомого мне маршала видеть меня представителем белых при его штабе. Я не предполагал, чтобы тут сыграли роль те отношения, которые установились у меня с некоторыми французскими парламентариями еще три года тому назад, когда я приезжал во Францию в составе нашей парламентской делегации. Вернее, что в данном случае имели значение отзывы обо мне генерала Ансельма, начальника французских войск, высадившихся в Одессе в конце 1918 года, и его начальника штаба полковника Фрейденберга. Мне пришлось иметь с ними много дела, подолгу беседовать, и возможно, что они рекомендовали меня как желательное лицо при штабе.

Предложение было соблазнительное: спокойная жизнь за границей в стороне от политических интриг, хлопот, ответственности… Однако мои настроения в то время были таковы, что я счел проявлением малодушия отказ от активной борьбы на родной земле за счастье родины, каким я понимал его в те дни. В большевиках я видел разрушителей русского государства, которое было мне дорого, несмотря на наличие в нем многих недостатков, за которое я шел жертвовать жизнью, как только вспыхивала война на его границах. Я верил в то, что недостатки в укладе русской жизни возможно исправить постепенно, шаг за шагом, без коренной ломки, требующей столько жертв. Я считал, что за последние полвека Россия шагнула вперед так широко, как ни одной европейской стране не удавалось шагать за такое же время. Я твердо надеялся, что она и в дальнейшем будет прогрессировать еще более ускоренным темпом.

С другой стороны, разрушение старого, в моих глазах, велось в лучшем случае ради начинаний, которые я расценивал в то время как неосуществимые иллюзии.

Я отказался от предложенной должности и остался в России активным участником контрреволюции.

Говорить нечего, что вопрос о назначении того или иного офицера представителем Добрармии при штабе союзников большого значения не имел. Но, вообще говоря, главному командованию Добрармии приходилось очень считаться с пожеланиями союзников, потому что без их помощи борьба с большевиками становилась если не безнадежной, то весьма трудной.

Союзников пугал разгорающийся очаг социализма в России, но, с другой стороны, их правительства опасались слишком реакционного курса в политике Добрармии, потому что в народных массах, в армиях, особенно во французской, создалось представление о добровольцах как об архиреакционерах. Конечно, с современной точки зрения это так и было на деле, но в те времена мы считали себя очень либеральными и ставили это себе в большую заслугу. Союзные правительства, принужденные считаться с настроениями в войсках, ждали от нас наглядного проявления этого либерализма.

Некоторые политические деятели Франции рекомендовали Сазонову[243]243
  Сазонов Сергей Дмитриевич (1860–1927) – министр иностранных дел царской России, член Государственного совета, в составе министерства генерала Деникина, затем министр иностранных дел правительства А. В. Колчака.


[Закрыть] (бывшему министру иностранных дел царского правительства, а тогда и. д. министра иностранных дел Колчака и Деникина) добиться от Деникина декларации о правительственном политическом курсе, возможно более либеральной. Высказывалось пожелание и о координировании политики с Колчаком.

Весной 1919 года из Парижа приехали генерал Щербачев, бывший член Государственной думы Аджемов[244]244
  Аджемов Моисей Сергеевич (1878–1950) – член Государственной думы II, III, IV созывов, участник Белого движения, участвовал в переговорах с бывшими союзниками России по Антанте.


[Закрыть] и Вырубов[245]245
  Вырубов Василий Васильевич (1879–1963) – товарищ министра внутренних дел Временного правительства, по поручению адмирала Колчака участвовал в переговорах с бывшими союзниками России по Антанте (Вашингтон, Лондон, Париж).


[Закрыть]. Со слов французских политических деятелей, они убеждали Деникина торжественно объявить о своем подчинении Колчаку. По их словам, это приведет к признанию союзниками Колчака правителем России и обеспечит союзническую помощь.