Текст книги "Контрреволюция"

С небольшим количеством сотрудников я оставался в Ростове до последней минуты. Мы продолжали печатать какие-то успокоительные листовки и расклеивали их по улицам, а сами, вооружившись винтовками, готовились отстреливаться в случае появления красных на улицах города. Отстреливаться нам не пришлось, но уходили мы действительно последними, когда уже никакой власти белых в городе не было. Против подъезда дома, в котором помещался Отдел, стояла небольшая кучка рабочих, с нескрываемой враждебностью глядевших на наш отряд: казалось, что только наличие в наших руках винтовок не дает этой скрытой враждебности перейти во враждебные действия. Улицы были пусты, обыватели, которым не удалось или не было охоты покидать Ростов, попрятались по квартирам; на каком-то перекрестке лежала полудохлая лошадь, пытавшаяся приподнять голову и тут же ронявшая ее на мостовую; тут же на фонаре висел труп повешенного, может быть хулигана и грабителя, а может быть и человека, неосторожно проявившего свою враждебность к белым, без учета сил в данный момент… Издалека изредка доносились выстрелы, но мы беспрепятственно добрались до железнодорожной станции. О нас забыли, и никаких мест в перегруженных до отказу вагонах нам оставлено не было. Пришлось предложить сотрудникам изыскивать места каждому самостоятельно. Мне удалось втиснуться в коридор вагона первого класса Лукомского, остальные тоже разместились кое-как, и через пару суток мы добрались до Новороссийска.

Еще до эвакуации Ростова, по мере развития отступления армии, начались нелады и между военачальниками.

Врангель, вступив в командование Добрармии и признав ее небоеспособность, предложил Деникину свести ее в один корпус и сформировать Кубанскую армию из трех корпусов. Корпусными командирами намечались генералы Науменко[275]275
  Науменко Вячеслав Григорьевич (1883–1979) – участник Первой мировой войны, Гражданской войны в рядах Белой армии. Первопоходник. Походный атаман Кубанского казачьего войска, затем командир 2-го Кубанского корпуса.


[Закрыть], Топорков[276]276
  Топорков Сергей Михайлович (1881–1931) – участник Первой мировой войны, Гражданской войны в рядах Белой армии, генерал-майор, первопоходник, последовательно занимал должности командира 4-го конного корпуса в Кавказской армии генерала П. Н. Врангеля, командира 2-го Кубанского корпуса Кавказской армии, командира Сводного Кубанско-Терского конного корпуса.


[Закрыть] и Шкуро[277]277
  Шкуро Андрей Григорьевич (фамилия при рождении – Шкура, 1887–1947) – участник Первой мировой войны и Гражданской войны в рядах Белой армии, начальник Кавказской конной дивизии, с 1920 года занимался формированием новой Кубанской армии.


[Закрыть].

Шкуро, получивший генеральский чин лишь во время Гражданской войны, являлся типичным продуктом этой войны. Он был смелый и лихой наездник, который во главе небольших конных отрядов налетал врасплох на города и местечки, занятые красными, одерживал победу и так же быстро ускользал при солидной контратаке. Он приобрел известную популярность среди Кубанских казаков как благодаря своей лихости, так и потому, что закрывал глаза, а может быть, и поощрял их неумеренные «требования» к населению. Врангель не хотел признавать в Шкуро серьезного военачальника, ценил его не более как атамана шайки и во главе подчиненного Врангелю корпуса видеть его не хотел. Так, по крайней мере, он заявлял Деникину, а при встрече со Шкуро вел с ним переговоры о формировании корпуса как ни в чем не бывало. Двойная игра Врангеля в секрете не оставалась и приводила к недоразумениям, плачевно отражавшимся на настроениях кубанцев.

С другой стороны, Врангель не хотел иметь в подчинении у себя донского генерала Мамонтова, пользовавшегося большой популярностью среди донцов. Он снял его с командования и назначил на его место доблестного генерала Улагая[278]278
  Улагай Сергей Георгиевич (1875–1944 (?)) – участник Первой мировой войны, Гражданской войны в рядах Белой армии, генерал-лейтенант, первопоходник, командир 2-го Кубанского корпуса, затем командовал группой особого назначения Русской Добровольческой армии генерала Врангеля, высадившей десант из Крыма на Кубань в августе 1920 года.


[Закрыть]. Между тем Мамонтов[279]279
  Мамантов (Мамонтов) Константин Константинович (1869–1920) – участник Первой мировой войны, Гражданской войны в рядах Белой армии, генерал-лейтенант, командир 1-й Донской армии, затем последовательно командир 2-го сводного казачьего корпуса, 4-го Донского конного корпуса, конной группы, в состав которой входили его 4-й конный корпус, остатки 3-го конного корпуса Шкуро и сводная кавалерийская дивизия.


[Закрыть] о своем увольнении немедленно оповестил подчиненные ему части, жалуясь на совершенную по отношению к нему несправедливость. Донцы ответили на это самовольным уходом с фронта целого ряда частей. Улагай доносил об этом Врангелю, указывая, что донцы мотивируют свой отход недохватом пушек и пулеметов. За Мамонтова вступились командующий Донской армией генерал Сидорин и Донской атаман. Врангелю пришлось уступить, и Мамонтов был вновь водворен в прежней должности. Подчиненные ему части вернулись на фронт, и Мамонтов одержал небольшие успехи в стычках с наступающими красными. Однако эти маленькие успехи не окупали того вреда, который приносили армии генеральские несогласия. В результате этих самовольных оставлений фронта, невыполнения генералами приказаний связь между Донской армией, Добровольческим корпусом и Кавказской армией нарушилась, и в первой половине декабря все войска Добрармии отошли за Дон, что и вызвало необходимость эвакуации Ростова. Примерно в то же время был оставлен и Киев, и в конце декабря 1919 года добровольцы безудержно катились на юг.

Екатеринодар еще находился в руках белых, но главное командование Добрармии уже не имело там никакого голоса. Правительство перекочевало и обосновалось в Новороссийске. Сообщение с Екатеринодаром стало небезопасным: по пути оперировали шайки «Зеленых», устраивавшие крушения поездов и грабившие беженцев, стремившихся к пароходной пристани. «Зеленые» бродили и вокруг Новороссийска, было несколько нападений на предместья, и в Отделе пропаганды, помещавшемся в агитпоезде на краю города, был организован вооруженный отряд, выставлявший по ночам дежурную часть на случай неожиданного нападения «Зеленых». Наша пропагандная работа совсем замерла, я чувствовал себя каким-то лишним и обратился с письмом к Романовскому, прося передать Деникину мою просьбу об увольнении и о назначении меня на любую должность в войсковых частях. Заодно я подвел итоги нашей работы в течение десяти месяцев и не удержался, чтобы не указать, что если наша пропаганда и не дала тех результатов, которые от нее ждали, то не столько по недочетам в нашей работе, как по отсутствию лозунгов, которые способны были захватить широкие круги населения.

Романовский ответил мне коротко: «Оставайся на месте, продолжай работать, а там видно будет…»

Романовскому было не до меня. В штабе царило тревожное настроение. Фронт с каждым днем неудержимо откатывался по направлению к Новороссийску, а рядом с этим генеральская склока докатывалась до самых верхов: отношение Врангеля к Деникину стало совершенно недопустимым. Я уж и раньше слыхал об обострении их отношений, теперь я впервые получил из первоисточника сведения о том, что произошло меж ними. Еще в начале декабря, до оставления Ростова, Врангель при личном свидании с Деникиным выражал ему свои дружеские чувства и в тот же день говорил Сидорину о необходимости свержения главнокомандующего. Такие разговоры были не единичными. Вскоре после беседы с Сидориным он предложил ему и генералу Покровскому собраться на совещание для обсуждения военных и политических вопросов. Генералы сообщили об этом Деникину. Деникин запретил собирать совещания без его разрешения.

Наконец Врангель позволил себе обратиться к Деникину с письмом, Романовский находил его дерзким по форме, в котором обрушился на него с градом упреков по отношению к вопросам организационным, военным, политическим. Хуже всего было то, что с содержанием письма он ознакомил многих начальников. Деникин, естественно, усмотрел в подобном письме прямое нарушение дисциплины и потребовал от Врангеля немедленного оставления пределов Добрармии. Врангель уже выехал в Константинополь. Между тем агитация Врангеля имела известный успех, Деникин чувствует, что среди старшего генералитета многие сочувствуют не ему, а Врангелю, и он собирается решительно поставить вопрос о возглавлении армии на обсуждение старших военачальников и в зависимости от настроений, которые он обнаружит, заключит, имеет ли он моральное право оставаться главнокомандующим, или должен сдать должность достойнейшему.

Короткий разговор с Романовским окончательно убедил меня в том, что вслед за Особым совещанием доживает свой век и Главное командование армии, а с ним рушится и все Белое движение.

Каждый последующий день приносил подтверждение этого.

Последовало распоряжение об эвакуации всех Отделов правительства и самой армии в Одессу.

По-видимому, Деникин, предвидя затруднения при эвакуации армии на судах, под напором красных, хотел перекинуть ее заблаговременно в район Одессы, а в случае невозможности удержаться и там, отступать походным порядком к границам Румынии… Однако тут же было получено сообщение от генерала Шиллинга, командующего войсками в Одессе, о том, что он удержаться в Одессе не может и принужден ее еэвакуировать.

Я получил приказ о сокращении до минимума штатов Отдела пропаганды, о выдаче сотрудникам эвакуированного пособия и виз желающим эмигрировать. Получение виз в Константинополь не представляло затруднений, и почти все мои сотрудники запаслись ими. С другой стороны, в кассе Отдела имелось некоторое количество валюты во франках и фунтах стерлингов, и каждый отъезжающий получил небольшое пособие, позволяющее ему просуществовать на чужой земле в течение пары недель, до приискания работы.

Говорить нечего, что работа наша прекратилась совершенно, и я, чувствуя себя совершенно лишним, подал Деникину официальное прошение об увольнении меня в отставку. На этот раз я уже не просил о предоставлении любой должности в армии, я окончательно убедился в полной безнадежности дальнейшей борьбы и решился, как и другие, покинуть родину.

В Белом движении я разочаровался, советская власть, с которой я боролся на идеологической почве, вряд ли могла отнестись снисходительно в тот момент к начальнику пропаганды белых… надо было бежать, бежать в неизвестность, с тем чтобы начать новую жизнь на чужой земле.

Отставка дана мне была на следующий же день; на должность начальника несуществующего Отдела пропаганды был назначен маститый эсер Чайковский[280]280
  Чайковский Николай Васильевич (1850–1926) – русский революционер, «Дедушка русской революции», председатель Временного правительства Северной области, член «Всероссийского комитета спасения родины и революции», участник Парижской мирной конференции.


[Закрыть]. Получив освобождение, я добыл билеты для себя, жены и падчерицы на итальянский пароход, случайно заплывший в Новороссийск, и вскоре мы тронулись в путь по направлению к Константинополю.

На этом моя контрреволюционная деятельность закончилась.

Вспоминая свое настроение того времени, я должен признать, что двенадцать месяцев без малого напряженной нервной работы с непрерывными нападками и слева, и особенно справа, с выражением недовольства начальства по основательным и неосновательным поводам, с бесконечными ревизиями, дерзкими письмами, смертными приговорами оставили во мне гнетущее впечатление и полный сумбур в голове. Я не мог дать себе отчета в том, что предприму, где буду жить, где работать. Я знал только, что не хочу больше иметь дела с политикой белых, опасаюсь красных, хочу спокойной обывательской жизни, поставив крест на все прошлое.

Однако сразу порвать старые связи оказалось не так просто. Ликвидация моей революционной деятельности началась в Константинополе, продолжалась в Париже, окончательно закончилась в Латвии.

Вскоре после моего отъезда Добровольческая армия под напором красных была вынуждена очистить Новороссийск.

В это время часть белых войск под командой генерала Слащева[281]281
  Слащев-Крымский Яков Александрович (1885–1929) – генерал-лейтенант, командовал 3-м Армейским корпусом, зимой 1919–1920 годов руководил обороной Крыма, затем командовал Крымским корпусом.


[Закрыть] еще держалась на Перекопе, и разбитые на Кубани войска, посаженные на суда, были переброшены в Крым.

В Крыму Деникин собрал совещание старших начальников для разрешения вопроса о дальнейшем возглавлении армии.

Несмотря на выражение всеобщего уважения и даже доверия, Деникин понял по настроению совещания, что дальше оставаться во главе армии ему нельзя. Он решительно сложил свои полномочия и с всеобщего согласия назначил своим преемником Врангеля. Врангель в то время находился в Константинополе и был немедленно вызван в Крым.

Начался последний акт белой драмы. После нескольких попыток проявить активность, отбитых красными, Врангель был принужден перейти к обороне, обороне отчаяния, на позициях Перекопа. Эта оборона длилась недолго: Красная армия прорвала последнюю оборонительную линию добровольцев, остатки разбитых белых войск были спешно посажены на суда и навсегда покинули Родину.

Об оставлении Новороссийска и о смене главнокомандующего я узнал лишь по прибытии в Константинополь. Оттуда же наблюдал последние попытки борьбы Белой армии.

Глава 18
Эмиграция

Итальянский пароход, переполненный беженцами, в котором мы покидали родину, шел вдоль южного побережья Черного моря и останавливался в нескольких маленьких портах, так что наше путешествие продолжалось довольно долго. При входе в Босфор мы подверглись довольно скучным карантинным формальностям, которые задержали нас еще на сутки, после чего нас выпустили на сушу.

В Константинополе находилось «Информационное бюро» Отдела пропаганды, которое снабжало заграничную прессу сведениями о Добрармии и присылало нам вырезки из иностранных газет, могущие интересовать Главное командование. Начальником бюро был назначенный еще мною полковник гвардейской артиллерии Хитрово[282]282
  Хитрово Владимир Сергеевич (1891–1968) – полковник лейб-гвардии конной артиллерии, участник Первой мировой войны и Белого движения, летом 1919 года командир 2-й горной гвардейской батареи.


[Закрыть], человек болезненный, с признаками чахотки, но очень толковый и энергичный. Он встретил меня как былого начальника исключительно приветливо и сейчас же стал втягивать в прежнюю работу. От него я узнал, что за время нашего путешествия армия очистила Новороссийск и была переброшена в Крым, где, благодаря исключительной энергии командующего войсками генерала Слащева, белым удалось удержаться. Узнал, что Деникин на совещании старших начальников пришел к убеждению, что дальнейшее его пребывание во главе Добрармии нежелательно, и потому сдал власть Врангелю, что Врангель предполагает продолжать борьбу с большевиками, базируясь на Крым, и, организовав на Перекопе неприступную крепость, развивать операции в северном направлении.

Можно было думать, что с переменой командующего вновь проснулись какие-то надежды на успех. Во всяком случае, Информационное бюро должно было продолжать свою прежнюю деятельность. И по этому случаю Хитрово стал упрашивать меня написать на французском языке большую статью для местной газеты, издававшейся на этом языке, об экономическом положении в России в связи с хозяйничаньем большевиков. Отказаться было как-то неловко, французским языком я владел настолько хорошо, что мог взяться за такую работу, кое-какие материалы и статистические данные сохранились у меня еще со времени моей думской деятельности, и, несмотря на мое решение отойти от всякого рода политической и агитационной работы, я согласился.

Гражданская война привела страну в состояние полной разрухи, и большого труда не составляло нарисовать самую плачевную картину, возложив целиком ответственность на одну сторону… такую статью я и написал.

В Информационном бюро ежедневно собирались бывшие сотрудники Отдела пропаганды, как и я, покинувшие родину. По их настойчивым просьбам мне пришлось собрать в бюро небольшое совещание для обсуждения различных бытовых вопросов: никто не знал, за что взяться, как найти заработок, куда, в конце концов, приткнуться?

На совещании раздались речи, что от меня как былого начальника, человека, лучше других знающего условия в различных странах, все ждут совета и даже непосредственной помощи в деле организации какого-нибудь предприятия, которое могло бы обеспечить заработок для ряда лиц.

Строго говоря, у меня было столько же возможностей организовать что-либо, как и у любого из собравшихся. Я вовсе не предполагал обосновываться в Константинополе, хотел возможно скорее переехать во Францию, но, когда начались эти разговоры, я почел себя морально связанным со всеми этими людьми, работавшими в течение целого года под моим начальством в напряженной атмосфере Гражданской войны. В результате этой беседы я взялся за организацию какого-то предприятия, которое должно было заняться световой рекламой в городе, затем составлением фильма из беженской жизни и еще чем-то… Ничего из всех этих начинаний в конечном результате не вышло: только я без нужды задержался несколько месяцев в Константинополе и без толку растратил небольшие запасы валюты, которые я вывез из России.

Хитрово попросил меня также сопутствовать ему для переговоров с дочерью генерала Корнилова по какому-то благотворительному делу. Она была председательницей благотворительного общества, организованного еще в Екатеринодаре, и проживала в доме русского посольства в Турции.

Дом этот находился в то время в распоряжении Главного командования Добрармии, и там, кроме Корниловой, временно проживала и жена Деникина.

На подъезде посольского дома, как обычно, собралась кучка беженцев, приходивших сюда за новостями и справками.

Дав знать Корниловой о нашем приходе, мы в ожидании ее вели беседу со знакомыми, когда к подъезду подкатил величественный открытый автомобиль, в котором сидел Деникин рядом с английским генералом и Романовский на передней скамейке.

Выйдя из автомобиля, русские генералы распрощались с англичанином, присутствующие приподняли шляпы, но Деникин, не глядя ни на кого, приложил руку к козырьку и молча прошел во внутренние помещения посольского дома. Романовский, увидав меня, приостановился, пожал мне руку и последовал за Деникиным.

Хитрово и я вошли в дом вслед за ними. За широким вестибюлем находилась большая биллиардная комната, за нею какая-то маленькая, проходная, потом приемная, куда навстречу нам вышла Корнилова.

Мы только что начали наш благотворительный разговор, как вновь появился Романовский: он прошел с Деникиным до отведенного ему помещения и поспешил оставить супругов одних. Он подсел к нам. Предоставив Хитрово заканчивать разговор с Корниловой, я стал расспрашивать Романовского о том, как прошла передача власти в Крыму. Не успел он сказать и нескольких слов, как подошел генерал Агапеев[283]283
  Агапеев Владимир Петрович (1876–1956) – генерал-лейтенант, начальник штаба 1-го армейского корпуса, представитель ВСЮР при союзном командовании в Константинополе.


[Закрыть], военный атташе Добрармии при французском командовании в Константинополе, с каким-то докладом Романовскому. Они оба отошли к окну, и Агапеев, сказав несколько слов, поспешно удалился, а Романовский задумчиво, медленным шагом направился к выходу.

В это время Корнилова уже прощалась с нами, и Хитрово с профессиональной поспешностью информатора принялся меня расспрашивать о том, что сказал Романовский.

Я едва поспел ответить, что он ничего и не поспел мне рассказать, как нас прервал Агапеев. Неожиданно со стороны подъезда загремели два выстрела. Мы поспешили на них, прошли через маленькую комнату в биллиардную… за бильярдом на полу лежал человек… мы бросились к нему – это был Романовский. В комнате никого не было, но тут же на выстрелы сбежались люди, помню Корнилову, на коленях у трупа, кричавшую: «Доктора, доктора…» Но доктор уже был не нужен – Романовский бил убит наповал двумя выстрелами в грудь[284]284
  Иногда И. П. Романовского называли «бездушным карьеристом», «злым гением» Добровольческой армии и генерала Деникина, которого просили удалить Романовского с поста начальника штаба. Так, например, протопресвитер армии и флота просил освободить от должности Романовского. Генерал Деникин на эту просьбу ответил: «Вы думаете, что это так просто сделать? – с дрожью в голосе. – Сменить… Легко сказать! Мы с ним как два вола впряглись в один воз… Вы хотите, чтоб я теперь один тащил его… Нет! Не могу! Иван Павлович единственный у меня человек, которому я безгранично верю, от которого у меня нет секретов. Не могу отпустить его…» (Щавельский Г. О. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. М., 1996. Т. II. С. 406–407). Романовский был квалифицированным, энергичным и грамотным начальником штаба, он действительно обладал огромным влиянием на главнокомандующего, и в силу этого его крайняя непопулярность в армии способствовали снижению авторитета А. И. Деникина. 23 марта (5 апреля) 1920 года Деникин с Романовским прибыли в Константинополь, где Иван Павлович был убит поручиком М. А. Харузиным. (Подробнее см.: Абинякин Р. М. Убийство генерал-лейтенанта И. П. Романовского: действующие лица и исполнители // Русский исход как результат национальной катастрофы. М., 2011. С. 313–323.)


[Закрыть].

Я поспешил к Деникину. Он не слыхал выстрелов и, сидя за маленьким столом, оживленно беседовал с женой. Когда я вошел, они оба с недовольным видом оглянулись на меня.

Я остановился у дверей: «Только что убит генерал Романовский…» – быстро, взволнованным голосом произнес я. Деникин схватил голову руками и, ни слова не говоря, уронил ее на стол. Я вышел.

Убийца Романовского скрылся. Из биллиардной через пустой вестибюль он быстро вошел в дверь, ведшую на черную лестницу, поднялся во второй этаж, там находилась застекленная дверь, за которой шло продолжение лестницы – вверх и вниз. Нижняя лестница вела во двор, из которого был выход в один из запутанных константинопольских переулков. Застекленная дверь оказалась запертой. На счастье убийцы за стеклом двери он увидал какую-то женщину, спускающуюся с верхнего этажа. Он постучал в стекло: «Откройте скорее дверь… – закричал он, – только что убит генерал Романовский…» Женщине, конечно, и в голову не могло прийти, что кричит сам убийца. Она поспешно сняла задвижку, убийца проскользнул в раскрытую дверь, быстро сбежал с лестницы и был таков. По-видимому, он принадлежал к террористической группе «Анонимный центр», которая еще в Ростове присылала Романовскому смертные приговоры.

Террористические акции в эмиграции продолжались и в дальнейшем. Объектом этих покушений являлись не только советские деятели, т. е. заведомые «враги», а часто и контрреволюционеры, т. е. «союзники», только иного толка, чем террористы.

В Париже был убит Петлюра – евреем, мстившим за петлюровские погромы на Украине[285]285
  25 мая 1926 года на парижской улице Расина был убит бывший председатель Директории Украинской Народной Республики Симон Петлюра анархистом и поэтом С. Я. Шварцбурдом. Поводом к убийству послужили еврейские погромы на Украине в 1918–1920 годах, устроенные военными формированиями Петлюры, в ходе которых погибли 15 членов семьи Шварцбурда.


[Закрыть].

В Берлине было покушение на Милюкова во время его лекции. Стрелявший промахнулся, и этим выстрелом был убит друг и политический соратник Милюкова, бывший член Государственной думы Набоков[286]286
  28 марта 1922 года в зале Берлинской филармонии было совершено нападение на одного из лидеров Конституционно-демократической партии П. Н. Милюкова. Покушение было организовано монархистами, бывшими офицерами русской императорской армии П. Н. Шабельским-Борк и С. Таборицким. В ходе покушения был убит выстрелом в сердце один из руководителей кадетской партии, публицист В. Д. Набоков, и ранено девять человек, в том числе председатель берлинской группы партии кадетов Л. Е. Эльяшев и один из редакторов газеты «Руль» А. И. Каминка. Сам П. Н. Милюков не пострадал. Оба террориста были освобождены раньше срока и продолжили свою политическую деятельность под руководством В. В. Бискупского в Управлении делами российской эмиграции в Германии (см.: Александров С. А. Лидер российских кадетов П. Н. Милюков в эмиграции. М., 1996).


[Закрыть].

Тот же Милюков подвергся оскорблениям в Риге, тоже во время его лекции. В Сербии были выступления против Родзянко.

Одним из самых бессмысленных и необъяснимых террористических актов было убийство, при открытии выставки, русским эмигрантом Горгуловым[287]287
  Горгулов Павел Тимофеевич (1895–1932) – русский эмигрант, автор стихов и прозы, одинокий пропагандист националистических теорий, убийца президента Французской республики Поля Думера. Осужден за убийство французским судом и казнен. Выстрел Горгулова вызвал сильную общественную реакцию в русской эмиграции.


[Закрыть] президента Французской Республики Поля Думера[288]288
  Думер Жозеф Атаназ Поль (фр. Joseph Athanase Paul Doumer; 1857–1932) – французский политик времен Третьей республики, предпоследний ее президент с 1931 по 1932 год, 6 мая 1932 года убит русским эмигрантом П. Горгуловым.


[Закрыть]. При этом шальной пулей был ранен известный французский писатель Клод Фаррер[289]289
  Клод Фаррер (настоящее имя Фредерик Шарль Эдуар Баргон; 1876–1957) – французский писатель. 6 мая 1932 года на открытии книжной ярмарки в Париже, стоя между президентом Полем Думером и его убийцей – русским эмигрантом Павлом Горгуловым, Фаррер был ранен двумя пулями в руку.


[Закрыть].

Следствие не установило никаких связей Горгулова, по которым можно было бы счесть его слепым орудием каких-то политических групп. По-видимому, он являлся террористом-одиночкой, действовавшим под влиянием определенной навязчивой идеи.

Трудно найти объяснение этому покушению в чем-либо, кроме как в психозе, порожденном Гражданской войной и продолжавшем сказываться десять лет спустя после нее. С одной стороны, оставившие неизгладимый след в некоторых болезненных натурах непрерывные опасности и постоянное нервное напряжение, толкавшие неуравновешенных людей к кокаину и другим возбуждающим средствам, с другой – устная и печатная пропаганда, то и другое, даже через десять лет после окончания Гражданской войны, создавало в некоторых умах своеобразные представления. Такие люди жили в убеждении, что подлинными сынами «Великой, Неделимой России», России Петра I, Суворова, Кутузова, Пушкина, Тургенева, Толстого, России, спасшей Париж в 1914 году и обеспечившей Франции победу на Марне и весь исход мировой войны, – являются исключительно бойцы Добрармии и вообще вся эмигрантская масса, покинувшая родину в 1920 году, а большевики – это какие-то чуждые родине люди, случайно захватившие власть и теперь производящие свои утопические операции над несчастным, безгласным народом. У таких людей были представления о том, что «подлинные русские люди», т. е. эмиграция, вправе требовать от французов отчета за те громкие слова и обещания, которые в течение войны не скупясь выбрасывали французские политические деятели, слова о нерушимой дружбе, о пролитой крови, которая должна стать несокрушимым цементом, связывающим воедино два великих народа… Казалось, что и в дальнейшем французы обязаны руководствоваться эмигрантскими представлениями, видеть в большевиках врагов и если и не вести с ними прямой борьбы, то, во всяком случае, не иметь с ними никакого общения.

А на деле люди, одержимые таким психозом, видели, что французы стремятся установить нормальные политические и коммерческие сношения с Советским Союзом. И в лице неуравновешенного или даже ненормального Горгулова этот психоз вылился в акт бессмысленной мести за невыполнение моральных обязательств – вылился в убийство президента Республики.

Помимо нападений и оскорблений «виновников» революции, в среде контрреволюционеров велась междоусобная полемика в печати. Один из лидеров кадетской партии, еще в дореволюционное время бывший под подозрением в «правизне», посол Временного правительства во Франции Маклаков в своих воспоминаниях преподнес целый обвинительный акт кадетской партии и ее вождю Милюкову. По мнению Маклакова, кадеты виноваты в том, что вместо того, чтобы помочь правительству, когда в 1906 году Витте звал их в министерство, они продолжали держаться оппозиции и сами лили воду на колесо революционеров. Милюков возражал ему на страницах своей газеты «Последние Новости», в которой он с неизменным упорством отстаивал принципы западноевропейского парламентаризма. К Белому движению на Юге России «Последние Новости» относились как-то условно; во всяком случае, в этой газете встречались статьи, дискредитирующие Добрармию.

Газета Бурцева «Общее Дело»[290]290
  Владимир Львович Бурцев (1862–1942) – русский публицист и издатель, дворянин Уфимской губернии. С 1918 по 1934 год издавал в Париже газету «Общее дело».


[Закрыть], издававшаяся в начале двадцатых годов в Париже, занималась главным образом подбором всякого рода обвинений против большевиков.

Газета «Возрождение»[291]291
  «Возрождение» – русская эмигрантская газета, выходившая в Париже. Умеренно консервативный монархический орган печати, издавалась А. О. Гукасовым с 1925 по 1940 год.


[Закрыть] имела некоторый монархический уклон, без выставления, однако, определенного кандидата на престол. Газета охотно припоминала «кадетские» грехи в прошлом, способствовавшие зарождению революции.

Припоминая все эти искания «виновников» революции в своей же контрреволюционной среде, мне обыкновенно приходят на память рассуждения одного из героев исторической повести Виктора Гюго «93 год»[292]292
  «Девяносто третий год» (фр. Quatrevingt-treize) – последний роман Виктора Гюго, рассказывающий о последних днях Великой французской революции. Книга была издана Мишелем Леви 19 февраля 1874 года под названием «Девяносто три. История первая: Гражданская война».


[Закрыть]. В ней маркиз Лантенак[293]293
  Маркиз Лантенак – один из центральных персонажей романа.


[Закрыть] утверждает, что никакой революции не было бы, если бы своевременно повесили Вольтера[294]294
  Вольтер (имя при рождении Франсуа-Мари Аруэ, фр. François Marie Arouet; 1694–1778) – французский философ-просветитель, поэт, прозаик, сатирик, историк и публицист. В пьесах и памфлетах критиковал церковь, пропагандировал необходимость свободы и просвещения. Философия Вольтера повлияла на развитие общественно-политического строя Франции и всей Западной Европы.


[Закрыть] и отправили Руссо[295]295
  Жан-Жак Руссо (фр. Jean-Jacques Rousseau; 1712–1778) – французский философ, писатель и мыслитель эпохи Просвещения, предтеча Великой французской революции. Проповедовал «возврат к природе» и призывал к установлению полного социального равенства.


[Закрыть] на галеры. В эмиграции было много русских Лантенаков, которые были искренно убеждены в том, что, если бы вовремя повесили Милюкова и отправили на поселение в Сибирь Родзянко, 1917 год прошел бы без всяких потрясений.

В 1921 году, после окончательного разгрома Белого движения, вся масса беженцев, покинувших родину, расползлась по всем странам Европы. Большинство, ядро армии, осело в Югославии, где правительство пошло навстречу нуждам эмигрантов, с особой заботой о начальствующих лицах. Генералами старшим офицерам было предоставлено местожительство в имениях австрийских помещиков, в той части страны, которая отошла к Югославии в результате войны. Младшее офицерство и солдаты стали на работу в различных предприятиях.

Эмигранты, вывезшие с собой валюту или какие-нибудь драгоценности, потянулись дальше. Представители левых политических течений направились в Чехословакию, правые – в Германию, во Франции собрались самые разнообразные элементы.

В Париже обосновались: светский Петроград, офицеры гвардейских полков, финансовые тузы, члены законодательных палат, политические деятели всех направлений от эсеров до крайних правых включительно. В Париже находились и штабы политических организаций, возглавлявших эмигрантскую массу.

Во главе остатков Добрармии стала организация Российских военных сил[296]296
  Русский общевоинский союз (РОВС) – русская воинская организация, созданная 1 сентября 1924 года в Белой эмиграции Главнокомандующим Русской армией генерал-лейтенантом бароном П. Н. Врангелем. Союз объединял военные организации и воинские союзы во всех странах Русского Зарубежья, в настоящее время объединяет потомков участников Белого движения и их единомышленников.


[Закрыть], получившая известность под сокращенным наименованием «РОВС». Руководил ею первоначально сам Врангель, после его смерти – Кутепов[297]297
  Кутепов Александр Павлович (1882–1930 (?)) – генерал от инфантерии, первопоходник, командир 1-го армейского корпуса ВСЮР. 26 января 1930 года был похищен в Париже агентами Иностранного отдела ОГПУ в результате проведения секретной операции, подготовленной и осуществленной под руководством кадровых сотрудников ОГПУ Якова Серебрянского и Сергея Пузицкого в рамках более широкой операции ОГПУ «Трест».


[Закрыть], а после загадочного исчезновения Кутепова – генерал Миллер[298]298
  Миллер Евгений-Людвиг Карлович (1867–1939) – генерал-лейтенант, главнокомандующий всеми сухопутными, морскими вооруженными силами России (Северная Армия). После похищения советской разведкой генерала А. П. Кутепова в 1930 году Миллер стал председателем РОВСа. 22 сентября 1937 года он тоже был похищен и вывезен агентами НКВД из Парижа в Москву. Целью его похищения было продвижение на пост председателя РОВС агента НКВД генерала Н. В. Скоблина, который принимал в этом активное участие. Миллер был вывезен в СССР.


[Закрыть].

Я не входил в эту организацию, и подробности ее деятельности мне неизвестны. Знаю, что там поначалу преобладали «активисты», стоявшие за продолжение борьбы с большевиками всеми возможными средствами. Генерал Миллер, сменивший Кутепова, в первую голову ставил заботу о создании приемлемых материальных условий жизни для всех чинов армии.

РОВС обладал довольно значительными средствами, полученными при реализации имущества, вывезенного из Крыма при эвакуации армии.

Идеологическое руководство остатков Добрармии главарями РОВСа было довольно слабым. Своего печатного органа РОВС во Франции не имел, а те брошюры и листовки, которые печатались в Югославии, интереса не вызывали. Лозунги РОВСа оставались те же, которые фигурировали при Деникине в Екатеринодаре и в Ростове в разгаре Гражданской войны. По-прежнему твердили о «Великой, Неделимой» и о борьбе с большевиками. Однако по мере того, как креп Советский Союз, как все яснее становилось, что кроме разрушения старой государственности большевики начинают воздвигать на ее месте нечто величественное, новое, – лозунг «Великая, Неделимая» терял значительную часть своего смысла. Еще в начале 1919 года я доказывал Романовскому, что как мы хотим великой России, так и большевики стремятся создать сильную страну, если не «неделимую», так, во всяком случае, крепко спаянную. Тогда к моим словам можно было отнестись как к предположению, теперь для очень многих становилось ясным, что большевики не только разрушители, а при таких условиях борьба с ними утрачивала главное основание и становилась непонятной.

Был лозунг «Частная собственность», который не решалось открыто выдвигать командование Добрармии, не решались и руководители РОВСа, но который входил в программу всех партий, поддерживавших Добрармию.

Но и этот лозунг получал лишь условное значение в широких кругах беженской массы. Значительная часть беженцев, составлявших в свое время ядро Добровольческой армии, никакой собственностью ни в настоящем, ни даже в прошлом не обладала. А годы, проведенные в эмиграции, при необходимости добывать хлеб насущный собственным трудом, заставили очень многих глубоко заглянуть в природу человеческих отношений. Мне памятен рассказ еще не старой, вполне интеллигентной женщины, с молодых лет избравшей профессию сестры милосердия и добившейся в этой сфере больших успехов. Во время Японской войны она была рядовой сестрой в госпитале Красного Креста, во время мировой занимала пост настоятельницы крупнейшей в России Свято-Троицкой общины. Она происходила из скромной чиновничьей семьи, никакими средствами не обладала, но, воспитанная в определенных представлениях, держалась самых правых убеждений. После Гражданской войны она пробралась в Берлин и там поступила в частную швейную мастерскую. Она ухаживала за мною, когда я лежал раненым в Ласянском госпитале во время Японской войны, и я встретился с нею 15 лет спустя в Париже. Она рассказывала мне о своих беженских переживаниях, о своей работе в швейной мастерской: «Работать приходилось много, не по 8, а по 10 и более часов в сутки… поняла, почему революции происходят…»

Вот такое же понимание проснулось у многих русских людей, лично принужденных работать в условиях капиталистического мира.

В результате получился большой разрыв в убеждениях руководителей РОВСа и других эмигрантских организаций, как и РОВС, обладавших средствами и предоставлявших обеспеченное положение руководителям с одной стороны и широкими слоями беженской массы с другой.

Кроме РОВСа в Париже обреталась и другая организация, обладавшая тоже значительными средствами, но ни в какой степени не связанная с массой беженцев. Это был «Совет послов», возникший самочинно, на основании соглашения между несколькими царскими дипломатами, пребывавшими за границей во время войны и революции и сохранившими в своих руках довольно значительные казенные средства. Дипломаты эти средства объединили в общей кассе и назначили себя блюстителями «народных средств Родины, попранной большевиками». Сколько было этих средств, никто, кроме самих руководителей организации, не знал. По-видимому, из этих сумм субсидировался Союз земств и городов, руководители которого прибыли в Париж вместе с остатками Добрармии. Союз занимался благотворительной и культурно-просветительной деятельностью, и надо полагать, что в этом ассигновании Совет послов находил моральное обоснование своего существования, потому что ни в чем другом его наличие в жизни эмиграции не сказывалось. По крайней мере, за мое пятилетнее пребывание во Франции я ни разу не слыхал о каком-либо выступлении послов.

Впрочем, в области контрреволюции он, может быть, и делал кое-что, субсидируя зарубежные газеты. Мне неизвестно в точности, имели ли место такие субсидии, но судя по тому, что в этих газетах, склонных к критике различных общественных организаций, никогда ничего не говорилось о деятельности Совета послов, можно думать, что все издатели были вполне удовлетворены этой деятельностью. Сами послы жили, во всяком случае, в полном довольстве, и ни работать на заводах, ни садиться за руль шофера им не приходилось.