Текст книги "Контрреволюция"
Автор книги: Борис Энгельгардт
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Последнее было особенно важно: обещанных ранее денег союзники больше не давали, но англичане обещали снаряжение на 250 тысяч человек, одиннадцать пароходов, в общей сложности 60 тысяч тонн, были якобы погружены и готовы к отправке.
Между тем настроения значительной части беженцев были далеко не в пользу союзников: очень многие с грустью взирали на поражение немцев на Западном фронте.
Для обработки общественного мнения в смысле доверия к союзникам «Национальным центром» было организовано несколько публичных лекций. На одной из них выступал представитель в царские времена «легализованного социализма» – П. Б. Струве. Он распинался в пользу англичан, доказывая их полное бескорыстие, желание прийти на помощь нашей родине.
Я не удержался и, хотя это и шло до некоторой степени вразрез с правительственной политикой, указал, что бескорыстие англичан довольно относительное: действительно, в Ростове, при штабе Деникина, сидит представителем английский генерал, по-видимому искренний русофил, горячо хлопочущий о том, чтобы Добрармия получила все ей нужное. Но одновременно в Грузии и в Баку сидят заядлые русофобы, которые только и заняты тем, чтобы отторгнуть эти области окончательно от «Единой, Неделимой». Несколько месяцев тому назад англичане ввели свои войска в Баку, но отнюдь не для того, чтобы помочь нам в борьбе с большевиками, а преследуя свои интересы в нефтяных делах. Можно себе вообразить, как бы они хотели видеть Азербайджан самостоятельным государством, которому они с восторгом предложили бы свое покровительство.
В результате всяческих давлений с запада Деникин опубликовал свою декларацию и на торжественном заседании в Екатеринодаре объявил о своем подчинении Колчаку. Одновременно решено было отправить в Париж для непосредственных переговоров с союзными правительствами делегацию в составе генерала Драгомирова, Астрова, Соколова и Нератова[246]246
Нератов Анатолий Анатольевич (1863–1938) – русский дипломат, член Государственного совета, гофмейстер, в составе ОСВАГа при генерале А. И. Деникине.
[Закрыть].
Делегация выехала в начале июня, и я вступил в управление Отделом пропаганды Добровольческой армии.
Еще в апреле положение Добрармии упрочилось. Наступательная операция под личным начальством Деникина в направлении от станции Тихорецкой на Торговую и Великокняжескую прошла успешно, большевики были отброшены, связь Дона с Кубанью обеспечена, окреп и Донской фронт.
В этих условиях, казалось нам, можно было надеяться вести пропаганду с большим успехом.
Работа в Отделе была распределена между мною и Э. Д. Гриммом таким образом: сохраняя общее руководство делами, я ведал непосредственно назначениями, администрированием узлов, устной пропагандой во всех ее видах, организацией агитпоездов. Э. Д. Гримм взял на себя печать во всех видах, т. е. сносился с существующими газетами и следил за их направлением, организовывая новые по мере занятия нами крупных населенных пунктов, издавал брошюры и книги; помимо того, он ведал театром и кино.
В то время кроме газет, находившихся в ведении областных казачьих правительств, существовали газеты, издававшиеся пришлыми деятелями.
«Свободная Речь», прямая наследница былой милюковской «Речи», была органом «Национального центра».
«Россия», в дальнейшем переименованная в «Великую Россию», отражала воззрения умеренных монархистов. Руководил ею Н. Н. Львов, одно время сотрудничал в ней Шульгин, с нею были связаны деятели Совета государственного объединения. Газета поддерживала Добрармию, но позволяла себе легкий монархический уклон.
«Утро Юга» была органом «Союза возрождения». Первоначально она носила название «Родная Земля», но она приняла недопустимое направление, была закрыта, ее редактор Шредер арестован и в дальнейшем выслан.
Близкой к «Утру» была эсеровская газета «Парус». Она тоже была под подозрением.
«Вечернее Время», наследница суворинской газеты того же названия под редакцией сотрудника «Нового Времени» Ксюнина[247]247
Ксюнин Алексей Иванович (1880–1938) – сотрудник «Нового Времени» и других печатных изданий, один из приближенных Гучкова.
[Закрыть], придерживалась, как и ее прародительница, правительственной линии.
Тот же характер носили «Маяк», «Русское Время», «Черноморская Газета».
В условиях частного хозяйства и при наличии либеральных воззрений Деникина и его окружения эти газеты были вполне самостоятельны в смысле выбора своего политического направления. Однако условия Гражданской войны требовали сокращения этой свободы. Прибегать к мерам административного воздействия, как было сделано с газетой «Родная земля», по всякому поводу было неловко, нашлось средство не менее могущественное, для того чтобы держать в узде повседневную печать. Прием этот подсказала практика военного времени: вся бумага, вырабатывавшаяся на территории Добрармии, была объявлена поступающей в ведение Отдела пропаганды, и он отпускал ее только в достаточной мере послушным.
При таких условиях Отделу пропаганды оставалось только зорко следить за направлением этих газет, а что касается вновь насаждаемых, то они во всех отношениях были полностью подчинены Отделу.
Во время наиболее широкого распространения белых на занятой ими территории было открыто свыше 80 газет, которые все как одна писали в духе декларации Деникина.
В том же духе печатались в типографии центра в Ростове брошюры и листовки, которые через узлы распространялись в населении.
На стенах домов в населенных пунктах расклеивались большие плакаты, иногда довольно талантливо выполненные художниками, неизменно изображавшие в комическом или отвратительном виде большевиков. Случалось, что художники целиком использовали большевистские плакаты, меняя лишь одежду фигур и надписи.
Выпущена была пара кинокартин, не без искусства составленных и производивших впечатление. Драматических эпизодов в связи с Гражданской войной можно было, конечно, подобрать много. Находчивый составитель сценария довольно ярко изобразил драму семьи, пострадавшей во время революции, со всеми добавками пропагандного свойства. Во время демонстрирования этой кинокартины нередко в зрительном зале слышались заглушенные рыдания.
Один за другим было организовано четыре агитпоезда, которые не только развозили материалы, полученные из центра, но имели и свою походную типографию и, поддерживая телеграфную связь с Ростовом, могли непосредственно выпустить листовку с извещением об успехах белых или об особо важных событиях и распоряжениях Главного командования. Поезда останавливались главным образом на небольших станциях, где, в зависимости от местных условий, организовывали лекции, небольшие спектакли или киносеансы.
Устная пропаганда носила систематический характер главным образом в больших центрах и выражалась в лекциях и докладах, неизменно сопровождавшихся выступлением артистов, певших песни с соответственно подобранным содержанием.
Помимо того, посылались агитаторы на базары и другие места скопления народа, где они вели или громкие разговоры, привлекавшие внимание публики, или пускали потихоньку нужные слухи. Между прочим, большим успехом в Ростове пользовался оперный певец, который пел песню своего сочинения о том, как под предводительством комиссара-еврея будто бы была осквернена церковь[248]248
Здесь автор явно лукавит, так как он не мог не знать о массовом убийстве духовенства, разорении и осквернении Церквей. 23 января 1918 года советская власть принимает декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», согласно которому Церковь была лишена права юридического лица, ее имущество национализировалось государством, было конфисковано около шести тысяч храмов и монастырей, закрыты все банковские счета церковных приходов и монастырей, запрещено преподавание Закона Божия в школах. Несмотря на то, что в декрете декларировалось: «Каждый гражданин может исповедовать любую религию» и «всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры… отменяются», этот документ стал фактически началом узаконенного гонения на Церковь. Этот декрет был отменен только 25 октября 1990 года постановлением Верховного Совета РСФСР. Кроме того, в 65-й статье Конституции 1918 года среди категорий граждан, лишенных избирательных прав, значится духовенство (см.: Церковь и государство по законодательству РСФСР: сб. узаконений и распоряжений с разъяснениями V отдела НКЮ / сост. П. В. Гидулянов; под ред. П. А. Красикова. М.: Юрид. изд-во Наркомюста, 1923; Конституция 1918 г. URL: http://constitution.garant.ru/history/ussr-rsfsr/1918/ (дата обращения: 15.12.2018); Дамаскин (Орловский), игум. Гонения на Русскую Православную Церковь в советский период // Православная энциклопедия. М., 2007. Вводный том: РПЦ. С. 179–189).
[Закрыть], как комиссар вырвал крест у священника и вбил ногой в землю, что он сам, будучи красноармейцем, принимал участие во всем этом и понес за это божье наказание – ослеп.
С расширением операций и с развитием вооруженных сил белых явилась потребность в пропаганде не только в населении, но и в рядах войск. Принцип добровольной явки под знамена белых, на основании которого армия получила свое название, пришлось оставить и производить принудительные наборы среди населения занятых областей. Мобилизовали нередко и военнопленных, которые, по-видимому, не желали воевать ни на одной, ни на другой стороне и при удобном случае массами сдавались противнику, с тем чтобы перейти обратно, когда опять представится случай. Ненадежность таких частей пытались укрепить пропагандой, и потому была организована специальная военная часть, первоначально подчиненная Отделу пропаганды, а затем переданная в штаб Главного командования.
Наибольшую трудность представляла, конечно, пропаганда за рубежом фронта. Она являлась, прежде всего, чрезвычайно опасной для лица, согласившегося взяться за нее, а потому трудно было быть уверенным в искренности тех лиц, которые соглашались на это дело. Все же охотники находились, обычно люди из центральных губерний, которых Гражданская война случайно задержала на Дону или на Кубани и которые стремились к семье или вообще к родным местам. Брать с собой хотя бы небольшой запас агитационных материалов было рискованно. Агент Отдела пропаганды, попавший в руки большевиков, конечно, не мог рассчитывать на пощаду. Потому такие агенты брали с собой лишь самое ограниченное количество печатных материалов, которые можно легко спрятать и быстро уничтожить в случае опасности. При всем этом, повторяю, уверенности в том, что наша пропаганда за рубежом фронта доходила до назначения, у меня не было, да и сомневаюсь я в этом и теперь. Был только один случай, когда посланный вернулся и принес довольно основательные доказательства своего пребывания за рубежом и интересные сведения о настроениях там. Это был крестьянин из большого села Тамбовской губернии. Крестьяне этого села занимались в мирное время отхожим промыслом, плотничали, ездили на Дон, на Кубань, на Терек, иногда забирались и вплоть до Владивостока. Зарабатывали хорошо. По соседству с селом было два не очень больших помещичьих имения, и после Октябрьской революции крестьяне забрали и поделили их. Настроение в селе было в пользу большевиков. Родной дядя нашего агента, когда проводился первый хлебный налог во время Гражданской войны, сдал добровольно двойную норму против положенного. Когда у него потребовали вторичного взноса, он, ни слова не говоря, сдал требуемое. Когда же поступило третье требование, он запротестовал: «Теперь я сам стану Каледин», – закричал он. Гражданская война требовала жертв, и население часто не могло разобраться, кто же наконец принесет ему мир и спокойную жизнь. Потому иногда добровольцев население встречало поначалу радостно, но очень скоро убеждалось, что они не несут с собой осуществления того, чего все жаждут, а лишь продолжение войны и связанность с нею несчастий.
Помимо агитации в населении и в войсках, в задачу Отдела пропаганды входило и собирание сведений о настроениях и выступлениях, имевших место в различных районах, занимаемых армией. От наблюдения за настроениями в массах наблюдатели понемногу переходили к слежке за отдельными лицами. Как-то помимо моей воли в секции, ведавшей разведкой, образовалось нечто вроде контрразведки охранного отделения былого времени. Любители этого дела, пользуясь средствами учреждения, организовали форменную слежку за всеми начальниками различных ведомств, вплоть до самого Деникина.
Сведения такого порядка уходили обычно частным путем и передавались в виде сплетен и слухов. На этой почве возникли некоторые недоразумения, в которых разобраться было почти невозможно, но мне пришлось все же расстаться с некоторыми сотрудниками, слишком склонными вмешиваться в неподлежащую им область.
Несмотря на то, что Отдел пропаганды развил свою деятельность очень широко, на него все время сыпались нападки с разных сторон.
Мне как лицу, возглавлявшему учреждение почти все время его существования, нельзя быть в то же время судьей его деятельности. Однако с той поры прошло столько лет, да и все направление деятельности Отдела пропаганды так далеко от меня сейчас, что я, пожалуй, могу судить об этом далеком прошлом достаточно объективно.
Прежде всего отмечу, что критика была часто так противоречива, что это одно позволяет находить ее пристрастной, особенно критику политическую.
Левые видели в Отделе скопище монархистов (их, правда, было немало, но они принуждены были молчать) и обвиняли нас в травле евреев. Травить их мы не травили, но когда слепой певец пел свою песнь о комиссаре еврее, мы, видя, что это тешит многих, ему не препятствовали.
Правые, наоборот, кричали, что наш отдел заполнен «жидами» и что мы ведем «кадетскую» республиканскую линию, пренебрегая исконными началами русской земли. На деле евреев в Отделе почти не было. Кажется, работал один еврей, а пропаганду мы вели в том направлении, которое было установлено Главным командованием, правда, направлением очень неопределенным, допускавшим всяческие толкования.
Военное начальство обвиняло нас в том, что Отдел пропаганды служит укрытием для офицеров, уклоняющихся от службы на фронте, что наша пропаганда не доходит ни до войск, ни до населения…
На деле офицеры у нас были лишь освобожденные от военной службы по болезни или по ранениям, что же касается недохода пропаганды до населения и до войск, то в этом была доля правды, но причины этого «недохода» были настолько серьезны, что нельзя было возлагать ответственность целиком на Отдел пропаганды.
Не касаясь вопроса о содержании пропаганды, а лишь о проникновении ее вглубь страны, в толщу населения, надо указать, что в этом и был главный камень преткновения в нашей работе.
Распространение газет, брошюр и листовок на значительное расстояние от железнодорожных линий представляло не только большие трудности, но и очень большую опасность во многих отношениях.
В районах, прилегающих к очагу Гражданской войны, не существовало больше былых возможностей распространения печати, т. е. не было больше функционирования почты. Всякий печатный листок нужно было доставлять в дальнее местечко или село при посредстве специальных агентов. Уж не говоря о том, что очень нелегко было доставать средства передвижения, самая поездка вглубь от железных дорог была чревата опасностями. В Екатеринославской губернии оперировали крупные отряды Махно, а там, где их не было, нередко встречались банды так называемых «Зеленых». И те и другие являлись противниками всякой власти, кроме своих атаманов, а «генеральской» в особенности. В данном случае в возникновении этих «Зеленых» часто бывали повинны и некоторые начальники воинских частей: бывали офицеры, сами крупные помещики, или связанные с крупными помещиками, которые, прибыв с отрядом в имение, захваченное крестьянами, принимались за водворение владельца или просто за расправу с «нарушителями священного права собственности». Каково было попасть одинокому агитатору в такую деревню, уже покинутую карательным отрядом. Я не хочу сказать, что это являлось постоянным действием воинских отрядов, скорей наоборот, это являлось исключением, не достаточно частым, чтобы упрочить за Добрармией репутацию восстановителей помещичьего землевладения. Помимо того, условия Гражданской войны вынуждали волей-неволей прибегать сплошь и рядом к довольствию войск местными средствами. Когда при этом проявлялись неумеренные требования, это, естественно, озлобляло население. О том, что такие случаи бывали не единичными, свидетельствовал сам генерал Врангель, сменивший Деникина на посту главнокомандующего: он говорил, что армия дискредитировала себя грабежом.
Надо полагать, что и красным приходилось прибегать к реквизициям, возмущавшим население, но красные несли с собой то разрешение земельного вопроса, которое только и ждали крестьяне; белые реквизировали не меньше, а обещали лишь какое-то туманное Народное собрание, долженствовавшее разрешить, неизвестно как, все назревшие вопросы.
В результате сами войска создавали своего рода контрагитацию.
В этой обстановке опасности проникновения вглубь от железных дорог были таковы, что нерешительные агенты уклонялись от таких поездок, а многие из более смелых поплатились за них головой.
Между прочим, одной из жертв оказался начальник военной секции Отдела пропаганды, полковник, юрист, фамилию которого забыл. Он был убит в купе вагона агитпоезда, остановившегося на маленькой станции ночью. В купе вошли два человека и спросили, нет ли здесь такого-то, назвали фамилию полковника. Тот, лежавший на верхней полке, откликнулся. В ответ раздались три выстрела, которыми он был убит наповал. Стрелявшие выскочили из вагона и скрылись в темноте, прежде чем кто-нибудь успел опомниться.
Небезопасны были и переезды по железным дорогам ввиду свирепствовавшей на дорогах и станциях, из-за скопления людей, эпидемии сыпного тифа. Немало пострадало от нее наших агентов. Вообще, список погибших работников Отдела пропаганды от различных причин был довольно велик.
Кроме нападок указанного рода, были разговоры о якобы каких-то непорядках административного и денежного характера – это была уж атака по адресу руководителей Отдела, главным образом по моему.
Все эти слухи доходили до Деникина часто в преувеличенном виде, и он в конце концов назначил генеральную ревизию Отдела пропаганды.
Ревизию производил бывший член Государственного совета генерал от артиллерии Шведов[249]249
Шведов Николай Константинович (1849–1920) – генерал от артиллерии, член Государственного совета, участник Белого движения в составе ВСЮР.
[Закрыть], известный своими крайне правыми убеждениями. По этому случаю меня пугали, что вся эта ревизия – затея крайне правых с целью меня ошельмовать как злостного деятеля Февральской революции и добиться передачи руководства Отделом пропаганды в другие руки. Все это оказалось вздором: Шведов вполне корректно вел всю ревизию, ни на какую придирку я пожаловаться не мог, а ревизия закончилась несколькими пустыми замечаниями, никаких серьезных упущений в моей деятельности найдено не было. На заключении ревизионной комиссии Деникин, кроме заметки о прочтении, никаких резолюций не поставил.
В разгар деятельности Шведова Отделом пропаганды была организована выставка, демонстрировавшая всю нашу работу во всех областях пропаганды. Выставка привлекла всеобщее внимание, и ее посетил даже сам главнокомандующий Деникин. Действительно, она наглядно свидетельствовала о том, что размах нашей работы широкий.
Однако, несмотря на весь этот размах, результаты нашей пропаганды были действительно чрезвычайно незначительны. И мы это чувствовали и сознавали уже в то время.
Мне хорошо памятно, какое впечатление произвела обстановка в районах, занятых Добрармией, на К. Н. Соколова после возвращения его из командировки в Париж в составе комиссии, посланной для переговоров с правительствами Франции и Англии.
Поездка комиссии ни к каким ощутительным результатам не привела. Французское правительство сознавало, что солдаты, достаточно навоевавшиеся за четыре года, лить кровь во имя каких-то междоусобиц в России не хотят и после попытки занятия Одессы и скорой эвакуации ее уклонялись от какого-либо участия в русской Гражданской войне.
Англичане тоже проливать кровь своих солдат не хотели, но, по-видимому, ничего не имели против продолжения Гражданской войны в России, ослаблявшей великую державу. И они продолжали присылать нам залежавшееся и ставшее ненужным обмундирование и вооружение, за которое рассчитывали получить в дальнейшем, быть может, соответствующее возмещение.
Глава 16
Политика правительства Добровольческой армии
Вернувшись в конце лета из-за границы и вывезя оттуда нерадостные впечатления, Соколов не нашел утешения и в том, что он увидал на родине.
Несмотря на некоторые успехи на фронте, он находил, что политическое положение внутри добровольческих владений скорее ухудшилось, чем улучшилось, по сравнению с весной.
Финансовый вопрос оставался напряженным и, главное, неопределенным. Свои первоначальные денежные средства Добровольческая армия почерпала из денежных запасов, сохранившихся в казначействах занятых областей. Эти средства израсходованы были очень скоро. В дальнейшем пополнение казначейств шло путем взимания различных косвенных обложений, но эти источники были далеко не достаточны.
Наиболее упрощенным способом пополнения казначейств являлось печатание денежных знаков, так называемых «колокольчиков», ввиду изображения на них колокола.
Естественно, в силу неумеренного печатания кредитных билетов, курс на них неуклонно падал. В начале 1919 года в Одессе можно было купить один фунт стерлингов за 100 рублей, в конце года фунт стоил в 2–3 раза дороже.
Поначалу союзники обещали Алексееву денежную помощь в размере 10 миллионов рублей в месяц, но, насколько мне известно, на деле получен был лишь один взнос. В дальнейшем Англия поставляла Добровольческой армии военное снаряжение, каким образом шли расчеты с нею, мне в точности не известно.
Внешне рабочий вопрос оставался без изменений, но были налицо симптомы, свидетельствующие о том, что нет и надежды на улучшение.
Различного рода промышленные предприятия находились в руках частных лиц. Рабочие, принужденные мириться с этим, так как сила была на стороне предпринимателей, продолжали работу, но их враждебное отношение к Добрармии было явным. Случались забастовки, в которых предприниматели обычно спешили идти на уступки. Правительство Деникина сделало попытку привлечь рабочих в специальную комиссию для разрешения насущных вопросов, связанных с промышленностью. Председатель комиссии Федоров тщетно пытался добиться соглашения с рабочими. Они не только отказались от участия в комиссии, но выпустили мотивированную декларацию, объяснявшую их отказ. Отношения с рабочими были в безнадежном состоянии.
Не лучше обстояло дело и в отношении крестьян. Новый начальник Отдела землеустройства смотрел на аграрный вопрос, как будто никакой революции и не произошло. Были какие-то беспорядки, в силу которых прежние владельцы не имеют возможности сами организовать обработку земли, посев и сбор урожая; крестьяне самовольно захватили некоторые земли, ну временно приходится это допустить, но следует, заботясь о том, чтобы урожай был своевременно снят, установить нормы, регулирующие отношения крестьян и помещиков. В конце июня 1919 года эти нормы были опубликованы: при сборе трав помещику причиталась половина урожая, половина снявшему урожай крестьянину; зерно – треть помещику, две трети крестьянину; корнеплоды – шестая часть помещику, пять шестых посевщику. Вырабатывались эти нормы и серьезно обсуждались в Особом совещании, и казалось, никто и не задумывается над тем, будут ли у помещика какие-нибудь возможности осуществить на деле предоставленное ему право на получение причитающейся ему части урожая. Конечно, ни один помещик своим правом воспользоваться и не смог. А крестьяне видели в опубликовании этих норм попытку возврата к старому и отвечали на них организацией отрядов «Зеленых» и поддержкой Махно.
Отношения с правительствами казачьих областей продолжали оставаться напряженными. Особенно остро обстоял вопрос на Кубани. Политическая партия черноморцев, настроенная враждебно к Добрармии и оппозиционно к атаману, пытавшемуся наладить отношения с Деникиным, вела свою самостийную линию настойчивее прежнего. Орган Совета государственного объединения газета «Великая Россия» повела кампанию против самостийных выступлений в Раде. Под влиянием черноморцев правительство Кубани закрыло газету. Кубанская делегация в Париже, составленная сплошь из черноморцев, заявила союзным правительствам, что кубанские казаки вполне единодушны в своем стремлении отделиться от России. В то же время их агитаторы на фронте убеждали казаков в том, что поскольку Кубань будет признана самостоятельным государством, то нет никакого смысла участвовать в походе на Москву и проливать кровь за чуждые интересы.
Эта агитация имела известный успех: казаки и без того неохотно шли воевать далеко от границ области, а тут им преподносили логическое доказательство того, что это вредит интересам всей Кубани. Начался самовольный уход кубанских казаков с фронта, сначала отдельными партиями, потом уже целыми частями. В сентябре – октябре в Ростове нередко можно было видеть группу в несколько десятков, а то и свыше сотни конных кубанских казаков, направлявшихся через город на родину.
С другой стороны, правительства всех казачьих областей, опасавшиеся разрыва с Добрармией, настаивали на создании Южнорусской власти, при участии в ней и Главного командования Добровольческой армии.
Деникин откликнулся на эти домогательства, потому что они исходили от лиц, не склонных к отделению от России, и этим открывалась возможность противодействовать самостийным стремлениям черноморцев.
В начале сентября было созвано совещание из представителей трех казачьих областей и Добрармии: от Дона – бывший член Государственной думы Харламов[250]250
Харламов Василий Акимович (1875–1957) – депутат Государственной думы всех созывов, член партии кадетов, глава правительства Юго-Восточного союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей. С 1918 года председатель Донского Круга, активный участник Белого движения.
[Закрыть], от Кубани – член Рады Макаренко[251]251
Макаренко Иван Леонтьевич (1882–1945) – политический деятель, заместитель председателя правительства Юго-Восточного союза, первопоходник, председатель кубанского Народного собрания.
[Закрыть], примыкавший к оппозиции атаману Филимонову[252]252
Филимонов Александр Петрович (1866–1948) – генерал-лейтенант, первопоходник, председатель Кубанского войскового правительства, атаман Кубанского казачьего войска. Вел умеренно независимую политику Кубани и Кубанского войска по отношению к правительству Кубани и Добровольческой армии. Из-за разногласий с генералом А. И. Деникиным вынужден был сложить с себя полномочия атамана Кубанского казачьего войска.
[Закрыть], от Терека – Генерального штаба генерал Баскаков[253]253
Баскаков Вениамин Иванович (1861–1941) – генерал-майор, профессор Николаевской академии Генерального штаба, участник Белого движения, представитель Терского казачьего войска на Верховном круге в Екатеринодаре.
[Закрыть], бывший профессор Академии, терский казак, старообрядец, от Добрармии – Челищев, Савич, Федоров, Соколов. За исключением Макаренко, все это были люди, казалось, склонные к объединению, но тем не менее переговоры не привели к положительному результату. Не было даже выработано какого-либо заключения, разъехались, делая вид, что совещание лишь прервано: опасались, что признание отказа от сговора произведет слишком дурное впечатление на всех казаков на фронте.
Неблагополучно было и в интеллигентской, беженской массе. Там ярче стали сказываться расхождения между различными политическими группировками. Начались толки о засилии Национального Центра. Между тем на деле никакого засилия не было, скорее наоборот. Если в высшем правительственном органе при Деникине, в Особом совещании, и преобладали кадеты, то на местах исполнительные органы были подобраны из лиц значительно более правых.
Структура правительственного аппарата Добрармии была своеобразной. Деникин не любил громких наименований и министерств, и министров у него не было. Исключение составлял лишь министр иностранных дел и то лишь потому, что он был общий в правительствах Колчака и Деникина. Был им Сазонов, бывший министр иностранных дел при царе; он обретался в Париже, была надежда, что ему, используя свой былой престиж при союзных правительствах, легче, чем кому-либо другому, будет вести с ними переговоры.
Ведомства именовались «Отделами», и во главе их стояли «начальники». Имелись Отделы: военный, во главе его стоял генерал Лукомский, один из ближайших сотрудников военного министра царского правительства Сухомлинова; внутренних дел (Чебышев)[254]254
Чебышев Николай Николаевич (1865–1937) – судебный деятель, член «Правого центра», глава управления внутренних дел ВСЮР, входил в состав Особого совещания при главнокомандующем ВСЮР.
[Закрыть]; землеустройства (Билимович)[255]255
Билимович Александр Дмитриевич (1876–1963) – экономист, участвовал в Совете государственного объединения России, возглавлял Управление земледелия и землеустройства ОСВАГа. Написал программную работу «Деление южной России на области», где предлагал взять за основу административного деления южных областей бывшей Российской империи прежде всего принцип их экономических связей и социальных отношений и лишь в меньшей мере – принцип этнографии.
[Закрыть]; законов (Соколов); финансов (Вернацкий); иностранных дел (Нератов); пропаганды (Соколов, а в его отсутствие – я). Все эти начальники входили в состав Особого совещания, в котором помимо того числилось несколько человек «без портфелей», и среди них были если не самые влиятельные, то самые говорливые члены Совещания: Федоров и Астров, кроме того, Савич, бывший член Государственной думы, Челищев, былой судебный деятель, и еще пара лиц. Из военных присутствовали в нем начальник штаба армии генерал Романовский и начальник военных сообщений генерал Тихменев[256]256
Тихменев Николай Михайлович (1872–1954) – генерал-лейтенант, главный начальник военных сообщений ВСЮР.
[Закрыть]. Председателем Особого совещания числился генерал Драгомиров, но когда присутствовал Деникин, то председательствовал он сам.
На основании «Положения об Особом совещании», утвержденном еще при жизни Алексеева, ему подлежали:
1. Разработка вопросов, связанных с восстановлением государственного управления.
2. Выработка временных законов.
3. Сношение со всеми областями России.
4. Сношение с иностранными государствами.
5. Подбор лиц на высшие административные должности.
Таким образом, Особое совещание являлось одновременно и Советом министров, и законосовещательным органом при Главном командовании.
Слушая прения в Особом совещании, могло казаться, что первую скрипку в нем играют кадеты Астров и Федоров, но важнейшие ведомства – военное, внутренних дел, землеустройства – находились в руках лиц, если и примыкавших к «Национальному центру», то составлявших его крайне правое крыло. А от них-то и зависел подбор лиц в администрации и направление политики на практике. В результате все губернаторские посты в занятых белыми областях были замещены былыми губернаторами царского времени, а аграрная политика велась главным образом в интересах былых помещиков.
Последний вопрос меня особенно беспокоил: я считал, что вся наша пропаганда ни к чему, поскольку мы не удовлетворяем запросов многочисленного населения страны. В момент начала разгара успехов белых я подал, через Романовского, Деникину докладную записку по аграрному вопросу, в которой доказывал необходимость радикального разрешения его, без отлагательства, по мере продвижения армии по направлению к Москве.
Деникин, вероятно поглощенный в это время развивающимися военными операциями, никакого внимания на эту записку не обратил. Я полагаю, что у него лично не было определенных взглядов на направление внутренней политики во всех ее областях. Его кругозор был ограничен военными, военно-организационными и военно-административными вопросами, а потому дать общее политическое руководство своему правительству он и не мог. В результате в Особом совещании говорилось одно, а на деле руководители ведомств вели ту политику, которую они лично считали правильной. Эта дало повод Астрову осенью 1919 года, когда с началом неудач белых противоречия стали особенно чувствительны, сравнить Особое совещание с машиной, работающей без приводных ремней.
На одном из заседаний Особого совещания, когда начальник Отдела землеустройства Билимович докладывал об изменении норм распределения урожая между помещиками и крестьянами, я выступил со своим планом разрешения земельного вопроса.
Зная свою аудиторию, я начал издалека, с признания роли русского поместного дворянства в деле создания Российской державы.
Я признал, что в XVI и XVII веках, когда вооруженные силы государства составляли главным образом отряды дворян, обязанных являться по призыву «людно, конно и оружно», владение землей и права использования крестьянского труда в свою пользу оправдывались государственной необходимостью.
В начале XVIII века военная и гражданская служба дворян получила новое оформление, причем значительно повышены были требования службы уже в мирное время. Молодые дворяне должны были начинать службу рядовыми в войсковых частях, и в связи с этим дворянство заполнило гвардейские части. Начиная с царствования императрицы Анны Ивановны[257]257
Анна Иоанновна (1693–1740) – российская императрица из династии Романовых.
[Закрыть] гвардейцы стали играть все большую и большую роль в государственной жизни, и дворянство, ощутив свою силу, использовало ее – стало добиваться и последними указами Екатерины II окончательно добилось укрепления своих прав и преимуществ при полном освобождении от обязанностей, которые являлись для него тягостными.
В XIX веке, до крестьянской реформы 1861 года, дворянство сохраняло лишь те обязанности, которые его устраивали, позволявшие ему играть на местах определенную административную роль. По поводу этой роли Николай Первый выразился, что он управляет империей при помощи двадцати тысяч «даровых полицмейстеров». Даровыми они, конечно, не были, но известные обязанности выполняли: в их руках находилось распределение рекрутской повинности, согласно уставу 1831 года, между своими крепостными крестьянами, за исправность выполнения каковой они были ответственны: при отсутствии на местах суда, близкого к населению, все спорные бытовые вопросы между крепостными разрешал их помещик; в лице своих выборных представителей, предводителей и исправников дворянство наблюдало за общим порядком в уездах. Все эти несложные обязанности отпали после реформы 1861 года, и в связи с этим роль дворянства как класса крупных землевладельцев окончательно утратила всякое основание. Значение могли иметь лишь культурные поместья, в которые владелец вносил капитал и свой организаторский труд, а огромное количество имений, сдававшихся в аренду, являлись с государственной точки зрения прямым вредом. Арендаторы, не уверенные, будут ли они пользоваться землей и впредь, навоза на нее не везли: при таких условиях арендованные земли год от году истощались. Из последней сельскохозяйственной переписи 1916 года явствовало, что такие истощенные земли составляли почти 75 % всей помещичьей пахотной земли. Землеустроительная политика Столыпина и преследовала цель передачи этих нерационально используемых земель в руки тех, которые сумеют использовать их более производительно: более одного миллиона десятин в год, при посредстве Крестьянского банка, переходило из рук помещиков в руки крестьян. Это было много, но оказалось недостаточно – мы не поспели создать в России крупный класс земельных собственников, владельцев 10–12 десятин земли, разбитой на хутора. Этот класс явился бы надежной опорой того порядка, который мы отстаиваем в настоящее время. Через 25 лет при таких условиях аграрный вопрос в России был бы разрешен. Сохранились бы лишь высококультурные хозяйства с винокуренными и сахарными заводами, молочными фермами, т. е. с предприятиями, необходимыми для государства.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.