Текст книги "Контрреволюция"

Как я уже упоминал выше, единственная организация, не порожденная революцией, а возникшая еще в царские времена, Союз земств и городов, вел культурно-просветительную и благотворительную работу, имевшую большое значение для эмиграции. Находился он в руках наиболее левого крыла беженской массы.

В Париже возникла еще одна организация – «Парламентский комитет», до некоторой степени родственная Совету послов, но с которой Совет не хотел иметь ничего общего, как с бедной родственницей. Сходство их заключалось в том, что как тот, так и другой составлены были из людей, занимавших в прошлом видное общественное положение, но в беженское время никакой связи с массами не имели оба. Различие же было в том, что Комитет, в противоположность Совету, никакими средствами не обладал, но не уклонялся от проявления какой-то деятельности, а, наоборот, стремился проявить ее.

В Парламентский комитет входили члены Государственного совета и Государственной думы. В Париже их собралось человек 30 или 40, собирались они на заседания поначалу каждую неделю, потом каждые две недели, потом раз в месяц, потом еще реже, и наконец деятельность Комитета совсем заглохла.

Покуда его возглавляли жаждавшие деятельности Гучков и Гурко, выносились постановления, писались резолюции, отправлялись заявления французскому правительству, на которые оно никак не реагировало… В общем, это была типичная работа машины без приводных ремней. Я входил в эту организацию как бывший член Государственной думы и даже любил зайти побеседовать с собравшимися, из которых с некоторыми у меня сохранились дружеские отношения. Все это были люди культурные, воспитанные, от них можно было узнать последние новости о текущих событиях… В то же время наши собрания напоминали мне почему-то кладбище с дорогими могилами. Я это даже как-то раз высказывал на одном из совещаний, но моя шутка успеха не имела.

Все эти организации не поднимали открыто монархического флага, хотя среди их членов было, конечно, немало приверженцев монархии.

Монархисты во Франции не создали постоянной организации, хотя периодически собирались на съезды. Создать организацию было трудно, потому что существовало большое расхождение во взглядах относительно кандидата на престол.

Из семьи Романовых после революции за границей собрались: вдова Александра III, мать последнего царя Мария Федоровна, ее дочь Ольга[299]299
  Романова Ольга Александровна (1882–1960) – великая княжна Российского императорского дома, младшая дочь императора Александра III, художница. На момент смерти оставалась последней великой княжной дома Романовых, жила в Дании, затем Канаде (Ольга Александровна, великая княгиня. 25 глав моей жизни / сост. Л. А. Куликовская, П. Э. Куликовский, К. Рот-Николс, С. Вулменз; пер. с англ. под ред. Л. Р. Харитонова. М.: Кучково поле, 2017. 328 с.).


[Закрыть], разведшаяся с мужем, герцогом Ольденбургским[300]300
  Ольденбургский Петр Александрович (герцог Георг Фридрих Петер Ольденбургский; 1868–1924) – первый муж великой княгини Ольги Александровны, сестры императора России Николая II. Брак был неудачным, бездетным и изначально политическим. Супруги развелись в 1916 году.


[Закрыть], и вышедшая замуж за бывшего гвардейского офицера Куликовского[301]301
  Куликовский Николай Александрович (1881–1958) – второй муж великой княгини Ольги Александровны, сестры императора Николая II, офицер императорской армии. Эмигрировал в Данию.


[Закрыть]. Обе проживали на родине Марии Федоровны[302]302
  Романова Мария Федоровна (1847–1928) – российская императрица, супруга Александра III, мать императора Николая II, дочь принца Глюксбургского, впоследствии Кристиана IX, короля Дании.


[Закрыть] – в Дании. Братья «Владимировичи» – Кирилл с женой и сыном, Борис и Андрей поселились во Франции, там же одно время жил их двоюродный брат Дмитрий Павлович[303]303
  Романов Дмитрий Павлович (1891–1942) – великий князь, сын великого князя Павла Александровича, внук Александра II, двоюродный брат императора Николая II. Участник убийства Распутина, после революции 1917 года – в эмиграции.


[Закрыть]. В Англии жили их дяди, братья «Михайловичи» Александр и Михаил. Наконец, под Парижем поселился бывший Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич.

В монархических кругах наибольшими симпатиями и авторитетом пользовался последний, но на основании закона о престолонаследии он имел меньше прав на престол, чем Кирилл Владимирович и Дмитрий Павлович. Кирилл Владимирович не пользовался симпатиями в эмигрантских кругах: ему ставилось в вину его появление в Таврическом дворце во главе гвардейского экипажа 1 марта 1917 года, к тому же с красным бантом на плече. Кирилл Владимирович приходил ко мне в кабинет, когда явился в Государственную думу, но красного банта на плече у него не было. Впрочем, находились и легальные причины для непризнания за «Владимировичами» прав на престол: их мать, бывшая великая княгиня Мария Павловна, не захотела в свое время принимать православия, и, якобы на точном смысле закона о престолонаследии, они утратили вследствие этого все права на престол. Державшиеся этой точки зрения выдвигали кандидатуру великого князя Дмитрия Павловича.

На почве того или иного отношения к кандидату на престол происходили острые столкновения в монархической среде. Дело доходило до дуэлей. Мой товарищ по корпусу Л. А. Казем-Бек[304]304
  Казем-Бек Александр Львович (1902–1977) – лидер движения «младороссов», белоэмигрант, публицист, педагог, церковный журналист, богослов.


[Закрыть] стрелялся с другим монархистом в результате спора о том, кому надлежит быть царем.

Великий князь Кирилл Владимирович объявил себя «Императором Всероссийским Кириллом I». Большинство эмиграции отнеслось к этому воцарению крайне скептически. Генерал Половцев дал корреспонденту американской газеты довольно нелестное для новоявленного царя интервью. Нашелся сторонник Кирилла I, который вступился за «царя» и, встретив Половцева в публичном месте, дал ему пощечину. Последовала дуэль, на которой противник Половцева был ранен в ногу.

Братья «царя Кирилла I» жили обывательской жизнью, в стороне от политиканства. Борис приобрел виллу под Парижем, в Сен-Клу, с небольшим садом. Нарядный дом он сдавал в аренду приезжим богатым американцам, которым было лестно проживать в вилле русского великого князя, когда он сам ютился в огромном флигеле рядом. Борис[305]305
  Романов Борис Владимирович (1877–1943) – великий князь свиты Его Величества генерал-майор, третий сын великого князя Владимира Александровича и великой княгини Марии Павловны, внук императора Александра II, походный атаман всех казачьих войск при императоре Николае II.


[Закрыть] был женат на простой смертной – Рашевской[306]306
  Рашевская Зинаида Сергеевна (в первом браке Елисеева, в третьем – Джанумова, в четвертом – Брабец; 1896–1963) – любовница великого князя Бориса Владимировича, который в эмиграции стал ее вторым мужем (морганатический брак) с 1919 года до его смерти в 1943 году.


[Закрыть]. Я однажды завтракал у него, он охотно говорил о далеком прошлом, о революции, о современном политическом положении в России разговоров избегал.

Андрей Владимирович[307]307
  Романов Андрей Владимирович (1879–1956) – великий князь, четвертый сын великого князя Владимира Александровича и Марии Павловны, внук Александра II, свиты Его Величества генерал-майор. В 1921 году в Каннах женился на Матильде Феликсовне Кшесинской, знаменитой балерине.


[Закрыть] женился на известной балерине Кшесинской[308]308
  Кшесинская Матильда Феликсовна (1872–1971) – прима-балерина Мариинского театра, заслуженная артистка Императорских театров. Известна своими отношениями с членами Российского императорского дома: в 1890–1894 году встречалась с цесаревичем Николаем Александровичем, затем с великими князьями Сергеем Михайловичем и Андреем Владимировичем. В 1921 году вышла замуж за Андрея Владимировича, в 1926 году получила титул княгини Красинской, а затем светлейшей княгини Романовской-Красинской.


[Закрыть], на бывшей любовнице Николая Второго, до его женитьбы, затем любовнице великого князя Сергея Михайловича. «Император Кирилл I» дал жене брата фамилию и титул «графини Красинской».

Другой кандидат на престол, Дмитрий Павлович, женился на популярной в Париже владелице модной мастерской, пустившей в моду какие-то особенные кофты, Шанель[309]309
  В Париже у великого князя Дмитрия Павловича с Коко Шанель был роман. Именно благодаря князю она познакомилась с Эрнестом Бо – парфюмером, создавшим Chanel № 5. Князь подарил Шанель штоф русской водки, благодаря форме которого она создала флакон для знаменитых духов.


[Закрыть].

Одно время в европейских столицах появилась молодая женщина, выдававшая себя за дочь Николая Второго, уцелевшую во время расстрела царской семьи в Екатеринбурге, Анастасию. Нашлись лица, близкие к царскому двору, которые признавали в ней великую княжну, говорили даже, будто бы Мария Федоровна признала в ней свою внучку… потом она так же внезапно сгинула, как и появилась.

Обосновавшись во Франции, русские монархисты стали искать связи с французами, сторонниками королевской власти. Адъютант великого князя Дмитрия Павловича затащил меня на их митинг. Собрание оказалось немногочисленным: 3–4 русских да два-три десятка французов. Безрукий бывший офицер расписывал все преимущества монархии и в доказательство приводил свою беседу в Бельгии с кандидатом на королевский престол: кандидат был очень прост, приветлив, жал уцелевшую руку офицера, называл его «мой друг Максим», но просил не торопиться с выступлениями в его пользу…

На русских монархических собраниях и съездах мне бывать не приходилось. Рассказы о них я слышал от писателя Наживина[310]310
  Наживин Иван Федорович (1874–1940) – русский писатель, бытописатель русской деревни, сподвижник Л. Н. Толстого, публицист русской эмиграции.


[Закрыть], до революции бывшего народником и врагом самодержавия, во время Гражданской войны ставшего монархистом и отколовшегося от монархистов в эмиграции. Рассказы Наживина были полны скептицизма и иронии: судя по его словам, речи, раздававшиеся там, напоминали того же Лантенака из повести Виктора Гюго. Говорилось о том, что 400 лет фактического наличия царской власти в России сделали из нее нечто неотъемлемое от страны, что народ продолжает верить в царя, ждет и, несомненно, сам призовет его, и тогда все пойдет по-старому. Наживин рассказывал о том, что по рукам ходило письмо какого-то помещика к крестьянам ближайшей к его усадьбе деревни: «Грабьте, жгите, рубите все – не трогайте только липовую аллею, которую насадила моя матушка. На этих липах я вас, подлецов, вешать буду, когда вернусь на родину…»

Идеализировали личность Николая Второго, вспоминали его добрые проникновенные глаза…

Бывали демонстрации: на столике докладчика стояли два флажка – монархический и национальный. Докладчик отставил в сторону национальный и установил перед собой монархический. В общем, эти монархические собрания не пользовались большой популярностью в беженской среде, и анекдоты о них можно было слышать часто.

Большую роль в монархических кругах играло духовенство. Православие и монархия считались неразделимыми. Наиболее активные члены этих кругов, учитывая возможность каких-то политических сдвигов в Советском Союзе, надеялись базироваться на церковные приходы как на единственную былую организацию, уцелевшую в России в результате революционной бури.

Однако в зарубежном православии возник раскол: главнейшими фигурами среди духовенства были митрополит Антоний[311]311
  Митрополит Антоний (в миру Алексей Павлович Храповицкий; 1863–1936) – богослов, епископ Русской православной церкви, после Гражданской войны в России первый по времени председатель Архиерейского синода Русской православной церкви за границей (РПЦЗ). В ноябре – декабре 1921 года в Сремских Карловцах состоялось Всезаграничное русское церковное собрание, образовавшее Высшее русское церковное управление за границей (ВРЦУ) под председательством митрополита Антония, который принял ряд политических документов антибольшевистской направленности. 5 сентября 1927 года Временный заграничный Архиерейский Синод, заслушав послание заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и Временного патриаршего Священного Синода в Москве от 16/29 июля 1927 года, так называемую «Декларацию митрополита Сергия», постановил: «Заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить сношения с Московской церковной властью ввиду невозможности нормальных сношений с нею и ввиду порабощения ее безбожной советской властью, лишающей ее свободы в своих волеизъявлениях и каноническом управлении Церковью». Указом заместителя Патриаршего Местоблюстителя и при нем Патриаршего Священного Синода в Москве «О Карловацкой группе» от 22 июня 1934 года № 50 постановлялось запретить в священнослужении, среди прочих, «бывшего Киевского митрополита Антония». Таким образом, произошло разделение Русской православной церкви на так называемый Московский патриархат и на Русскую православную Церковь за границей. Раскол был преодолен подписанием Акта о каноническом общении в Храме Христа Спасителя в Москве 11 мая 2007 года.


[Закрыть] и епископ Евлогий[312]312
  Митрополит Евлогий (в миру Василий Семенович Георгиевский; 1868–1946) – епископ Русской православной церкви, в эмиграции с 1921 года, управляющий русскими православными приходами Московской патриархии в Западной Европе; с февраля 1931 года – в юрисдикции Константинопольского патриархата; с конца августа 1945 года в юрисдикции Московского патриархата от православного населения Европы.


[Закрыть]. Евлогий признавал главенство Московского патриарха, тогда как Антоний не хотел иметь с Москвой ничего общего, хотя бы и в лице патриарха, и добивался юрисдикции Константинопольского патриарха.

Бывали и курьезы другого рода: появилась брошюра, автор которой был известен своими крайне правыми убеждениями. В этой брошюре он обвинял русских монархистов в мягкотелости, благодаря которой они допустили возникновение революции, а причину мягкотелости он усматривал в… исповедании христианской религии. Он сравнивал христианского «бога сына» с еврейским «Иеговой» и отдавал преимущество второму. Он высмеивал евангелические тексты: «До чего договорился “бог сын”, – писал он, – он возвещал, что “блаженны нищие духом”, ведь это культ слабости. То ли дело завет Иеговы – “око за око, зуб за зуб” – это источник силы».

Говорить нечего, что брошюра вызвала взрыв возмущения среди православных.

Все эти расхождения и раздоры в контрреволюционном стане явно демонстрировали его слабость и нежизненность.

Эмигрантская верхушка продолжала свою контрреволюционную деятельность вплоть до Отечественной войны[313]313
  Здесь имеется в виду Великая Отечественная война (1941–1945).


[Закрыть], возможно, что и после нее такие тенденции сохранились в некоторых наиболее упорных контрреволюционерах. Однако не подлежит сомнению, что занятие Берлина Красной армией отрезвило многих: недаром же после окончания войны советскому правительству поступили массовые просьбы о разрешении эмигрантам вернуться на родину.

В двадцатых годах в широких эмигрантских кругах тоже еще держались контрреволюционные настроения, но от активного участия в контрреволюции большинство отказалось очень скоро. Небольшие денежные средства, вывезенные кое-кем из России, были быстро израсходованы, ценные вещи проданы, приходилось в первую очередь думать о том, как прожить завтрашний день, приходилось браться за работу.

В те годы во Франции шло восстановление разрушений, произведенных войной, и найти работу было нетрудно, но главным образом работу физическую. Французы разделяли иностранцев на «желательных» и «нежелательных». Русские были по большей части желательные, так как и молодежь, и люди 40–50 и более лет – все потянулись на фабрики, заводы, угольные копи, шли собирать колючую проволоку на полях сражений, засыпать траншеи, строить дома, возобновлять мосты, чинить дороги.

Капиталистов, вывезших из России значительные средства и драгоценности, было очень немного. Это были, по преимуществу, лица, связанные с крупными банками и международной торговлей, имевшие крупные вклады в заграничных кредитных учреждениях или большие запасы валюты на руках. Очень мало было владельцев недвижимой собственности за границей. Часто можно было встретить в Париже былого владельца крупного состояния в России в потрепанном пиджаке, с бахромой на штанах. Владелец нескольких тысяч десятин чернозема на Юге России граф Ностиц ютился в самом захудалом отеле. У его жены сохранились бриллианты и какой-то особенно драгоценный жемчуг, но она не хотела ему простить того, что не купил ей в свое время дома в Париже, а подарил дом в Петербурге.

Исключительно хорошо оказались о беспеченными владельцы нефтеносных земель, вроде Манташева[314]314
  Манташев Левон (Леон) Александрович (1877–1954) – председатель правления нефтепромышленного и торгового общества. Умер в эмиграции за рулем такси. Огромное состояние семьи Манташевых было национализировано Советской властью.


[Закрыть] и Чермоева, а также дельцы, пристроившиеся к этим нефтяным тузам, вроде бывшего члена Государственной думы, присяжного поверенного Аджемова. Дело в том, что после Гражданской войны крупнейшие английские и американские нефтяные компании стали добиваться получения от Советского Союза аренды на прииски в Баку и Грозном. В то же время для обеспечения тыла на случай политических сдвигов в России они скупали у крупных русских нефтепромышленников акции их предприятий или даже права на принадлежащие им нефтеносные земли. Скупали, конечно, за ничтожный процент с фактической стоимости этих земель, но так как фактическая стоимость выражалась во многих миллионах рублей золотом, то Манташев и Чермоев получили суммы весьма значительные во франках. Размер этих получек мне, конечно, неизвестен, но я знаю, что Манташев, и в России увлекавшийся конским спортом и державший там большую скаковую конюшню, завел и во Франции первоклассную конюшню и даже выиграл крупнейший приз сезона – «Большой Приз г. Парижа».

С небольшими деньгами было невозможно завести такое дело. Затраты нефтяных королей пропали даром, так как советское правительство никакой аренды им не предоставило и гарантийный расход оказался ненужным.

Бывший министр финансов царского правительства Барк[315]315
  Барк Петр Львович (Людвигович) (англ. Sir Peter Bark; 1869–1937) – последний министр финансов Российской империи, тайный советник, член Государственного совета, банкир. В 1935 году получил титул баронета Британской империи.


[Закрыть] вел, по поручению английского правительства, какие-то банковские операции в Австрии и настолько успешно, что получил от английского короля титул «сэра», не говоря уже о солидном денежном вознаграждении.

Один из последних премьеров царского правительства, граф Коковцев, возглавил парижское отделение крупного русского банка, ведшее и раньше самостоятельные операции за границей.

Владелец крупнейшей в России булочной, известный Филиппов[316]316
  Филипповы – московская купеческая семья, основатели знаменитого хлебопекарного производства. В 1855 году И. М. Филиппов стал поставщиком Двора Его Императорского Величества. Филипповы организовали полное товарищество «Торговый дом братьев Филипповых». Семейная фирма просуществовала до национализации после революции в конце 1917 года.


[Закрыть], сумевший вывезти запасы валюты, организовал и в Париже большую булочную, однако он жаловался, что дела идут неважно, много хуже, чем в России: «Ведь таких консерваторов в своих привычках, как французы, других нет… – говорил он мне, когда я зашел в его магазин. – Они привыкли к своим батонам и “круассанам” и знать других сортов не хотят, а ведь у нас в России выпекалось до семидесяти различных сортов хлеба…» И он стал перечислять: калачи, сайки, сушки, французские булки… и так без конца.

Несколько гвардейских офицеров организовали товарищество, открывшее ресторан, в котором подавались русские блюда; в нем охотно собирались русские беженцы, но французов он привлекал мало.

Было открыто несколько магазинов, кукольная мастерская, два или три гаража автомобилей, две-три швейные мастерские… но все это были редкие явления. Огромное большинство эмигрантов в Париже работало на заводах Рено или Ситроена.

Склонные к самостоятельной работе и не побоявшиеся довольно строгого экзамена взялись за ремесло шоферов. Это считалось работой привилегированной: денной шофер за восемь часов работы выезжал до полутора тысяч франков, а при готовности работать дольше – и более того. Ночные шоферы, выезжавшие обычно на работу в 8 ч. вечера и заканчивавшие ее около пяти часов утра, вырабатывали до двух тысяч, а были искусники – и много более того. Полагалось и днем, и ночью ездить по счетчику, но «искусники», пользуясь правом шофера ночью ехать лишь в сторону своего гаража, если он выставил на счетчике маленький флажок, забирали стоянку у какого-нибудь модного ночного ресторана и требовали с загулявших посетителей тройную и пятерную плату. Однако занять место на такой стоянке можно было, лишь пройдя через определенное испытание. Один из моих приятелей шоферов, решив занять такую стоянку, начал с того, что установил свое такси в хвосте остальных и, подойдя к швейцару, вручил ему пять франков, якобы в благодарность за предоставленного накануне хорошего клиента. Швейцар с удивлением посмотрел на незнакомого шофера, но деньги принял и обещал и сегодня предоставить такого же. Однако когда мой приятель вернулся к своему такси, то был поражен тем, что машина стала как-то ниже… оказалось, что все четыре шины на колесах проколоты и автомобиль осел. Шоферы-французы, завладевшие стоянкой, смеялись: «Ну как, “вранжель”, нравится тебе новая стоянка?» Вранжель – производная из фамилии Врангель во французском произношении – была кличка, которую французы дали русским шоферам. Впрочем, пройдя через это предварительное испытание, мой приятель был допущен в шоферскую компанию, обслуживающую этот ресторан.

Русские женщины в эмиграции не только не отставали в работе от мужчин, сами показывали им пример работоспособности и чувства долга. По дорожке проституции пошли очень немногие, а почти все взялись за иголку, сели за швейную или пишущую машинку и сплошь и рядом на своих плечах выносили всю тяжесть обеспечения целой семьи.

Некоторые мигранты пытались разрешить бытовые жизненные вопросы не путем непосредственного труда, а вхождением в таинственную организацию, которая без приложения труда сможет обеспечить им блага жизни. Организация эта была – масонские ложи. Среди былых светских людей Петрограда проснулась тяга к масонству в надежде при помощи его наладить жизнь в довольстве, не задумываясь над тем, какие требования масонство предъявляет. Некоторые основания для подобных надежд были. Мне пришлось столкнуться с делом, организованным масонами.

В поисках работы, по прибытии в Париж в конце 1920 года, я обратился к моему коллеге по Государственной думе И. В. Титову[317]317
  Титов Иван Васильевич (1879–1948) – священник, депутат Государственной думы III и IV созывов, впоследствии отказался от сана.


[Закрыть], бывшему священнику, потом снявшему сан и входившему в одну из левых партий Государственной думы. Титов был занят организацией кредитного учреждения, типа русских кредитных товариществ, в котором должен был занять пост директора-распорядителя, а мне предложил должность кассира. Выбора у меня не было, и я был рад, что нашел что-нибудь. Кредитное учреждение было сформировано под названием «Креди о травайль», в правление его вошли, кроме Титова, гр. Мордвинов, Давыдов и два француза, члены правления небольшого французского банка. Через некоторое время, случайно, из попавшего мне в руки письма Титова одному из клиентов нашего «Креди о травайль» я узнал, что нахожусь в масонском учреждении, где, кроме меня, все сотрудники масоны. Кончилось тем, что и мне было предложено войти в масонскую ложу, и я даже согласился, но потом оказалось, что я по характеру своему и желанию самостоятельно мыслить не подхожу для масонства, и потому меня в масоны не посвятили.

Масонство, в начале XIX века носившее под маской мистической обрядности до некоторой степени революционный характер, сто лет спустя выродилось в консервативную капиталистическую организацию, которая обслуживала интересы крупного капитала. В частности, во Франции масоны вылились в тайную электоральную организацию, которая выдвигала кандидатами в парламент лиц не столько на основании их заслуг в общественной деятельности, а потому, насколько они готовы беспрекословно обслуживать интересы данной капиталистической группы. Агентами масонов во французском парламенте были радикал-социалисты, буржуазная партия, пристегнувшая себе для соблазна масс кличку «социалисты», будучи на деле далека от социализма.

В Англии, в отличие от Франции, в масонстве сохранились все старые религиозные тенденции, и занялось оно разработкой различных религиозных и мистических вопросов, а на практике – благотворительностью.

Наконец, в Германии масонские ложи были использованы правительством в своих интересах, для проведения в жизнь нужной пропаганды и даже тайной разведки, пользуясь международными связями, существующими между масонами всех стран.

Среди русских эмигрантов зародились слухи о том, что вхождение в масонскую ложу сразу принесет им какое-то исключительное положение, и целый ряд лиц стали добиваться масонства. По-видимому, наш «Креди о травайль» был создан при содействии какой-то ложи, но в дальнейшем члены правления никаких выгод от этого не получили в виде жалования или иных денежных выдач. Средства, вернее кредиты, предоставленные нашему маленькому учреждению, были самые скромные, деньги разобрали эмигранты на всяческие начинания, которые почти сплошь прогорели, «Креди о травайль» очень скоро прекратило свою деятельность.

После окончания моей работы кассиром я решил стать шофером. Кроме экзамена на управление автомобилем, надо было сдать экзамен на знание Парижа. Я подготовился к тому и другому довольно основательно и сдал их успешно. Однако при первом же выезде в город я наскочил на автобус, погнул ось машины, и владелец маленького русского гаража, в котором я начал работу, хоть и получил страховку за аварию, но все же предложил мне поработать сначала в большом гараже, где поломка одной машины большого значения иметь не может.

Я поступил в крупнейший в Париже автомобильный гараж «Рено», однако там, прежде чем допустить меня на работу, обнаружив по моему удостоверению, что опыта у меня быть не может, предложили пройти подготовительный курс управления машиной в их специальной школе. Недели две я поездил под наблюдением старого опытного шофера по предместьям Парижа, и эти поездки принесли мне, пожалуй, больше пользы, чем моя учеба перед экзаменом. Во всяком случае, в автобусы я больше не вкатывался, а через пару месяцев стал вполне приличным осторожным шофером. Гараж «Рено», расположенный далеко от моей квартиры, я вскоре оставил и перешел в небольшой русский гараж поблизости. Работать я стал по ночам, с 8 часов вечера до 4–6 часов утра. За два года шоферской работы я нагляделся на много картин ночной жизни огромного города, в котором люди тщательно извлекают доходы из всех видов разврата и порока. Я знавал Париж раньше, когда я приезжал в него в качестве туриста или в составе русской парламентской делегации. Тогда нас встречали на вокзале толпы народа, представители парламента, генералы, министры, мы жили в роскошном отеле «Крильон»… теперь я сам стоял у подъезда того же «Крильона» в роли шофера такси, поджидая пассажиров, а затем развозил их по разным злачным местам и наблюдал подчас забавные, подчас отталкивающие картинки быта, описанием которых можно было бы заполнить целый бульварный роман. Однажды в пятом часу утра я проезжал мимо модного «дома свиданий». Из подъезда торопливо вышла молодая женщина и подала мне знак подъехать. Я остановил машину, она сказала мне адрес и спросила о цене. Я молча указал ей на счетчик – я всегда ездил только по счетчику и, как говорили французские шоферы, «не делал цен». Когда я довез свою пассажирку до дому, она, видимо привыкшая к тому, что ночные шоферы дерут втридорога, и удовлетворенная дешевизной поездки, которую она мне все же оплатила много выше нормы, предложила мне заезжать за нею, к тому же подъезду каждый день в половине пятого часа утра. «Не приезжайте только по понедельникам, в эти дни я не работаю…» – закончила она. «Вот совпадение, – ответил я, – по понедельникам у меня тоже свободный день».

Проститутка и шофер устанавливали деловое соглашение и серьезно и спокойно говорили каждый о своей «работе».

Помимо занятия политикой и контрреволюцией, мелким политиканством с отыскиванием «виновников революции», повседневной работой для добывания куска хлеба, эмиграция жила и своей интеллектуальной жизнью.

Мне, к сожалению, неизвестен точный подсчет количества эмигрантов, но оно, во всяком случае, выражается в сотнях тысяч человек, притом людей в большинстве с довольно высоким уровнем образования и развитыми потребностями интеллектуальной жизни. У этой массы людей, естественно, были свои культурные запросы, удовлетворения которых они искали и находили как в своей беженской среде, так и в жизни такого огромного центра мировой культуры, как Париж.

Русских туристов былого времени тянуло, прежде всего, во Францию, в Париж. Еще Некрасов[318]318
  Некрасов Николай Алексеевич (1821–1877) – классик русской поэзии, писатель и публицист, редактор журналов «Современник», «Отечественные Записки».


[Закрыть] писал: «…Если русский едет за границу… быть ему в Париже». Однако эти туристы искали и находили в Париже главным образом специфическую парижскую промышленность, выражавшуюся в деятельности Монмартра и Монпарнаса с их бесчисленными ресторанами, кабачками и кафе, оперетками и ревю[319]319
  Ревю (фр. Revue – обозрение) – одна из разновидностей музыкального театра или тип мультиактных популярных театральных развлечений, в которых сочетаются музыка, танцы, обмен репликами между артистами, и все это соединяется в сценическое представление.


[Закрыть], демонстрирующими шеренги обнаженных женщин, с их улицами и переулками, с позднего вечера до утра залитыми ярким светом, в то время как все остальные районы огромного города погружены в мирный сон.

Париж приобрел незавидную славу мирового центра разврата всех видов, и французы дорожили этой рекламой и спекулировали на ней, так как она привлекала в Париж толпы иностранцев, оставлявших во Франции свое золото. К каким только ухищрениям не прибегали изобретательные организаторы бьющих на внешний эффект комбинаций: одно кафе изображало «ад», в нем прислуживали черти, кругом висели картины, изображавшие адские мучения; в другом прислуживали «ангелы», с трогательным смирением приветствовавшие посетителей, и вся обстановка изображала «рай»; в третьем вместо столов и стульев стояли гробы, а по углам – скелеты, черепа и кости; прислуживали могильщики, которые грубили клиентам и совали им под нос заказанные блюда на поломанных тарелках. Были учреждения, в которых посетителя поражали всяческими иллюзиями и неожиданностями: зеркальные комнаты, где получалась иллюзия бесконечного лабиринта, но трудно было найти в нем проход, трясущиеся полы, которые подбрасывали человека на каждом шагу, дорожки со сквозняком из-под пола, который задирал кверху женские юбки… уж не говоря о других многочисленных заведениях, рассказ о которых уже заходит за границы цензуры.

Однако кроме этого Парижа, озабоченного доставлением развлечений для приезжих иностранцев, был и другой, огромный Париж, в котором и можно было найти отклик на любые запросы в области науки, искусства, литературы, истории, спорта, но этот разносторонний Париж нередко оставался малоизвестным для приезжих туристов.

Теперь эмиграция невольно обратила взоры на этот культурный Париж. Мало-мальски культурному человеку, живя в огромном городе, невозможно ограничить свои запросы посещением Монмартра, к тому же и по материальным соображениям это затруднительно: эмиграция стала вникать в жизнь Парижа науки и искусства и черпать в нем знания и эстетические наслаждения.

Молодежь училась, и училась успешно. Русских молодых инженеров, врачей и других специалистов охотно принимали на работу в наиболее видных предприятиях: только из круга моих близких знакомых я знаю несколько молодых людей, приглашенных в такие заводы, как «Роллс-ройс» в Англии и другие. В залах музеев Лувра или Люксембурга часто можно было услыхать русскую речь или увидать соотечественника, копирующего творения мастеров эпохи Возрождения или картины современных художников.

Воспринимая иностранную культуру, эмиграция встречала повсеместно признание могущества русской культуры.

Большая английская газета предложила своим читателям анкету: назвать 12 наиболее выдающихся писателей мира. Огромное количество людей откликнулось на этот призыв, и, когда подсчет был произведен, на первом месте оказался Достоевский, на втором Лев Толстой, на пятом Тургенев.

Имена Менделеева[320]320
  Менделеев Дмитрий Иванович (1834–1907) – русский ученый-энциклопедист: химик, физик, метролог, экономист, технолог, геолог, метеоролог, нефтяник, воздухоплаватель, приборостроитель, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской Академии наук.


[Закрыть] и Павлова[321]321
  Павлов Иван Петрович (1849–1936) – русский и советский ученый, нобелевский лауреат, физиолог, создатель науки о высшей нервной деятельности и физиологической школы.


[Закрыть] произносились с исключительным уважением. Картины Малявина[322]322
  Малявин Филипп Андреевич (1869–1940) – русский живописец, график. Работал на стыке модерна, импрессионизма и экспрессионизма.


[Закрыть] привлекали всеобщее внимание на парижских выставках. Появление Шаляпина[323]323
  Шаляпин Федор Иванович (1873–1938) – русский оперный и камерный певец (высокий бас), в разное время солист Большого и Мариинского театров, театра Метрополитен Опера, первый народный артист Республики, в 1918–1921 годах – художественный руководитель Мариинского театра.


[Закрыть] в Парижской опере отмечалось как событие, и директор Оперы говорил, что сегодня не он хозяин Оперы – сегодня хозяин Шаляпин.

Выступление на сцене Павловой[324]324
  Павлова Анна Павловна (1881–1931) – русская артистка балета, прима-балерина Мариинского театра, одна из величайших балерин XX века. Ее гастроли способствовали утверждению мировой славы русского балета.


[Закрыть] вызывало неизменно бурю оваций.

Произведение русского скульптора стояло на самом видном месте дворца искусств.

Музыка Скрябина[325]325
  Скрябин Александр Николаевич (1871–1915) – русский композитор и пианист, педагог, представитель символизма в музыке.


[Закрыть] встречала всеобщее признание, к немалому удивлению его родного брата, гвардейского офицера, который говорил: «А мы-то, братья, всегда считали его только “шарманщиком”…»

Бунин[326]326
  Бунин Иван Алексеевич (1870–1953) – русский писатель и поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе.


[Закрыть] получил Нобелевскую премию литературы.

Даже на почве конского спорта выделялись русские наездники: Финн и Черкасов наглядно демонстрировали достижения русского тренинга в национальном русском спорте, на бегах. Финн дважды оказался победителем в крупнейшем международном состязании в Париже.

Наконец, даже на конкурсе красавиц всего мира русская молодая девушка была признана первой[327]327
  Имеется в виду 18-летняя Татьяна Маслова, ставшая первой русской красавицей – победительницей конкурса «Мисс Европа – 1933» проходившего в Мадриде.


[Закрыть].

Это всеобщее признание пробуждало в эмигрантах законное чувство национальной гордости, но при этом характерно то, что большинство не связывало достижения русской культуры со всем Великим Русским народом, а считало их достоянием кучи русских людей, бежавших за границу от «зверств» большевиков.

Все это побуждало эмигрантов искать удовлетворения своих запросов не только во французских школах и парижских музеях, а и в своей собственной среде.

Открывались школы. Организовывались вечерние курсы и лекции. Поначалу преобладали темы политические, но понемногу интерес к ним падал. Большим успехом стали пользоваться лекции научные, литературные, исторические, военно-исторические. Популярно был проведен цикл лекций о научных достижениях Эйнштейна[328]328
  Эйнштейн Альберт (нем. Albert Einstein, 1879–1955) – физик-теоретик, один из основателей современной теоретической физики, лауреат Нобелевской премии по физике 1921 года, общественный деятель – гуманист.


[Закрыть]. Много публики привлекали лекции Бунина об Алексее Толстом[329]329
  Толстой Алексей Николаевич (1882–1945) – граф, русский и советский писатель. Автор социально-психологических, исторических романов, повестей и рассказов. Лауреат трех Сталинских премий.


[Закрыть] и вообще о русской литературе. Ряд лекций генерала Головина[330]330
  Головин Николай Николаевич (1875–1944) – русский военачальник, генерал-лейтенант, профессор Николаевской академии Генерального штаба, военный ученый, историк и исследователь военного дела (Ганин А. В. Закат Николаевской военной академии 1914–1922. М.: Книжница, 2014. 808 с.).


[Закрыть] вызывал большой интерес среди бывших офицеров: Головин разбирал и анализировал операции минувшей войны.

В эмиграции находились известные писатели: Мережковский[331]331
  Мережковский Дмитрий Сергеевич (1865–1941) – русский писатель, поэт, литературный критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель.


[Закрыть], Бунин, Куприн[332]332
  Александр Иванович Куприн (1870–1938) – русский писатель, переводчик.


[Закрыть], Аверченко[333]333
  Аверченко Аркадий Тимофеевич (1880–1925) – русский писатель, сатирик, драматург и театральный критик, редактор журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон».


[Закрыть], Тэффи[334]334
  Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая, в замужестве – Бучинская; 1872–1952) – русская писательница и поэтесса, мемуаристка, переводчица, автор таких знаменитых рассказов, как «Демоническая женщина» и «Ке фер».


[Закрыть], Наживин.

Оторванные от родины, они за границей не дали новых выдающихся произведений. Статьи первых двух встречались в зарубежных журналах, Куприн ничего не писал. Я встретил его однажды на скачках. Он любил конный спорт и в былые времена часто посещал бега и скачки. Он даже вспомнил, как в Петербурге, в Коломягах, он взял большую выдачу в тотализаторе, когда я неожиданно выиграл одну скачку. Он охотно вспоминал о жизни в России и болезненно переживал свое добровольное изгнание. Он тогда же высказал свое горячее желание вернуться на родину и впоследствии осуществил его.

Аверченко и Тэффи продолжали писать свои юмористические рассказы, верно и ярко отмечая комичные стороны эмигрантского быта, но в их смехе часто уже слышались слезы.

Наживин, в прошлом кичившийся своим крестьянским происхождением и народническими убеждениями, одно время сильно поправел. Он посетил меня однажды в Отделе пропаганды в Ростове, но, по-видимому, остался мною недоволен. По крайней мере, в одной из своих статей о Гражданской войне на Юге России он с большим осуждением писал о том, как я, якобы глумясь, рассказывал о церемониях на коронации Николая Второго в Москве. Года через три я встретил его в Спа[335]335
  Спа (фр. Spa) – город в бельгийской провинции Льеж, известен как популярный курорт.


[Закрыть] в залах рулетки. Мы разговорились, он рассказывал о монархическом съезде, с которого только что вернулся и который высмеивал. Я выразил по этому поводу свое удивление и напомнил ему его статью, где он так строго осуждал меня за непочтительное отношение к коронационным церемониям и осуждал несправедливо, потому что глумление над традициями, хотя бы и устаревшими, мне, вообще говоря, несвойственно.

«Ах, так вы не глумились, – сказал Наживин, – это очень жаль, ведь неправ-то был я, осуждая вас… глумиться над такой ерундой нужно».

Тогда я еще не знал о способности Наживина прыгать от одних убеждений и взглядов к другим и обратно. Вскоре мне пришлось убедиться в том, что такие скачки свойственны ему и в вопросах писательской этики.