Текст книги "Аутизм: история вопроса и современный взгляд"

Специфические характеристики аутистической лексики

При аутизме высказывания имеют форму разговорной (обыденной) речи. Клинический диалог является непосредственным общением с замечаниями по поводу сказанного, вопросами и ответами, согласием или возражением на слова говорящего, иногда желанием выговориться. Вместе с тем, клиническая направленность придает беседе и ряд специфических признаков. Прежде всего, при психопатологическом анализе смысловых отношений между словами высказывания. Субъективная оценка своего «Я» выражает аутистическую тенденцию, «неспособность различать реальность как таковую и должным образом ее учитывать» (Jaspers К., 1997).

Первичная смысловая структура является исходной конструктивной единицей аутизма и в этом качестве определяет типологию высказываний.

В последних в равной мере находили свое выражение как предположения, так и утверждения. При этом способ утверждения нередко принимает категорическую форму. Как один, так и другой тип высказываний имели для субъекта речи одинаково высокую степень достоверности. Высказанные суждения в одно и то же время получали как значение некоторой «возможности», так и значение реальности. Субъективная оценка была основана преимущественно на категории «вера». В высказываниях с высокой степенью постоянства присутствовали слова, значения которых выражали внутреннюю уверенность в благополучном исходе дела, хотя реальные основания для этого отсутствовали.

• Чувствую, что я избранный человек.

• Я знал, что я мученик.

• Просыпающиеся качества гениального изобретателя.

Общая тенденция состояла в равнозначности отношений между «возможностью» и «реальностью», их взаимных переходах. В субъективном контексте «возможность нового рождения» есть одновременно «реальность перерождения».

• Теперь новая жизнь.

• Возврат к старому невозможен.

• Была поражена: так изменилась.

• Бремя свалилось.

В отличие от нормальной жизни реализация одной из тенденций происходит без учета противоположно направленного стремления, превращая «невозможное в возможное и реальное».

При аутизме значение высказываний, те предметы, явления или события, которые названы, доступны для понимания. Вместе с тем, выраженная в них мысль остается не до конца ясной. Субъект патологии говорит, например, об аутистическом «повороте» своего «Я» и в этом контексте обретение нового «Я» имеет свойство субъективности, непосредственного отношения к внутреннему миру Нельзя, однако, не заметить, что эта субъективная оценка, в частности, значения таких выражений, как «личины людей», «носитель норвежского языка» или «девушка из племени», отличаются многозначностью и смысловой неопределенностью.

Эти высказывания не имеют отношения к конкретным предметам. Выраженная в них мысль понятна, но, как можно видеть, слова обозначают не столько конкретные, сколько отвлеченные (абстрактные) свойства. Аутистическая оценка, указание на обретение внутренних качеств «обновления», «прозрения», «уверенности», «вдохновения», «доброты», «совершенства», «гениальности», «благочестия», «святости» не имеют реального отношения к субъектам речи.

Внутреннее противоречие, совмещение противопоставленных суждений придает мышлению патогномоничное для аутизма качество иного образа мыслей (инакомыслия).

• Ощущение разобранности.

• Разорванное восприятие.

• Присутствует двойственность.

• Пустота на месте «Я».

При аутизме субъект речи не употребляет слова в их основном назначении – указании на предмет, явление, событие. Выраженная в словах мысль не направлена на конкретные свойства последних. Смысл сказанного не соответствует реальности.

С клинической точки зрения важно, что взятые в таком качестве нарушения объективации мысли, становятся основанием для трансформации «Я» и формирования аутизма. Аутистическая направленность мышления связана, как можно предполагать, с нарушением основной характеристики мыслительного акта – интенции, направленности мысли на предмет. Нарушения интенциональности при шизофрении обусловливает диссоциацию при употреблении слов. Они указывают не столько на конкретные, реально существующие явления, сколько на их отвлеченные (абстрактные) свойства, существующие во внутреннем мире аутистического «Я».

Семантика переименования и симптом аллонима

Акт переименования, «присвоение» иного собственного имени является конечным звеном, закономерным итогом аутистической трансформации образа «Я». В новом имени, на основе понятий «новизна», «свой/чужой» и «призвание», находят завершение различные аспекты аутистической перестройки. Посредством смены имени, называния себя по-иному, субъект патологии делает явным иной сущностный статус внутреннего «Я», формирующийся в процессах отчуждения и присвоения. Новое имя означает новую точку отсчета жизненного пути и новое отношение к окружающим. Это находит подтверждение в установлении иного жизненного уклада, вплоть до замены, в некоторых случаях, документов, удостоверяющих личность.

Изучение семантики переименования позволяет раскрыть его основные смысловые моменты. В результате анализа лексических единиц было выделено три стадии ономастического процесса, последовательных этапов возникновения нового имени [19]19
  Ономастика, онимия (гр. onomastike – искусство давать имена) – раздел языкознания, изучающий собственные имена. Антропонимика (гр. anthrdpos – человек + гр. опута – имя) изучает имена людей.


[Закрыть].

На первой стадии исходное имя наделяется дополнительными признаками. Личное имя сообщает как о старых свойствах, так и о новых качествах, как правило, противопоставленных друг другу.

• Как будто двое. Истинный Борис. Моложе меня, красивый, богатый, у него девочки, все такое.

• Внутри более гибкая, более умная, более ответственная Марина. А другая – более злобное существо, в зеркале ее вижу.

• Люда – не нравится: короткое, грубое; Людмила – хорошо, нравится, но во мне есть нечто большее.

• Противопоставленность индивидуальных качеств выражает утрату единства и раздвоение образа «Я». В ряде случаев информация, которую несет имя, становится неопределенной по своему смыслу, недоступной для понимания – «я нечто обладаю ясновидением», «духом нечто уменьшаюсь в себе» (наблюдение М. П. Андреева, 1965).

На второй стадии происходит смена личного имени. Выбор имени имеет, как правило, характер предположения, указания на то или иное основание для возможной перемены. Субъект патологии как бы «примеряет» на себя иное название аутистического образа «Я».

• Кричала, что я не Лена, а Хелен, это имя больше подходит – приобщение к Европе и цивилизация.

• Было такое, думала, – а если бы я была не Любовью, а Александрой, по-русски значит «крепкая», больше это имя подходило.

• Раньше придумал имя Алеша, если я поменяюсь в том или ином направлении; не нравится Дима, Митя.

Как вариант чередования имен рассматривается феномен полинимии – множественности имен, возникающих при чередовании актов именования и переименования. В клиническом случае, приводимом Я. М. Коганом (1941), речевая деятельность субъекта патологии сводилась к безостановочному самоназыванию, продуцированию десятков равнозначных имен:

«Я – Цевнин, Флейтуз, Бенцион, Энтельмия, Лешаниас, Экоклетаста, Мецотинто, от Марен, Эвикейло Марии Магдалины, девы Эзогерода, мембрана черной крови, целомудрия, Деллот, Десиос, Фморе, Цевница, Мессия, Иисус Христос воскрес, Аллах, Генал, Гезах, Сонтет, Гиспик патриарх, Пи Ирилат, Пилат, Пиочелин, Площадин, Меоне, чернокнижник Меонеф, от матери черницы, Ной Нес Викон, Иисус Христос 1, Нисен, Нессер, Дионее, Нинеоэль, Неивасон, Воси, Гомоне вход, Шамон Несронель, Несор Ренионо, Ротшильд, Шаман Денаф-Дешеф, Иисус Христос 2, Мойше Робини, Иисус Христос 3, Аниши Ракол, Мухамед-Магомет, Иисус Христос 4, Юлий Цезарь, Диас-Лейхоце, Иисус Христос 5, Мордухай, Нехимия, Иисус Христос 6. Я – седьмой Нисен, Несен, Дионее, Никоэль, Нейвасон-Васи, Шаман Нисронель, Нетор Риманох, Иисус Христос 7, Schpigler, Rel-Gipsch, Schpigler, Hspig, in Gesis, Soson Potozci, Neshsor, Reshanane, Rotshild, Carl Sainte, Sharlemon, Sharlemang, Napoleon, Ness, Soss, Coeur Leone, Rincord Georgies Jeserus, Num, Hershes, Pompelius, Nersi, Rommemeal».

На третьей стадии именования новое имя обретает значение постоянного названия аутистического образа «Я» и обладает непреложной клинической достоверностью. Аутистическая перестройка получает на этом этапе наиболее полное выражение в симптоме аллонима (гр. alios – другой + гр. опута – имя) – устойчивом использовании иного имени в качестве личного имени, автонима (гр. autos – сам + гр. Опута – имя).

• Называл себя Констанцией Кузнецовой.

• Я – Лора, чистая как Лотос.

• В подвале металлистов – Блэк Ривер, когда я в балахоне, косухе, чернющие глаза и губы.

Клинические основания для создания нового имени связаны с аутистической и символической переработкой личного имени: «Елена – Хелен», «Елена – Элеонора», «Лариса – Лора», «Константин – Констанция», «Семиводный – как псевдоним, потому что увидел двойную радугу», «называю себя Виктор Горин: мстит фашистам, побеждает горе», «в Антоне – любовь, ненависть, зло, духовное восприятие».

В наблюдении Т. П. Симеон (1939) трехлетняя девочка говорила о себе в трех лицах. Каждое из них имело имя, производное от личного имени «Нина» – «Я», «Ниночка» и «маленький Нисик»:

• Я съела конфетку, а сейчас Ниночка будет кормить Нисика.

• Я вижу, как далеко в окне маленький Нисик гуляет с папой.

• Я была дома с мамой, а Нина тоже была вместе со мной.

Образ «маленького Нисика» имел внешнюю проекцию и как бы виделся ею перед собой:

• Я буду кормить Нисика.

• Я играла с Митей и с маленьким Нисиком.

Симптом аллонима иллюстрируют также высказывания и поведение наблюдавшейся нами Каролины Э-ш., 33 лет. Аутистическая трансформация получила выражение как в перемене фамилии, имени и отчества, так и в последующей замене удостоверяющих личность документов. Личное имя «Инна Юловна К-с» было заменено на «Каролина Яановна Э-ш». По ее словам, имя «продумала по нумерологии, хотела, чтобы было созвучно, чтобы качество букв было высокое». В символической трактовке имя «Каролина» означало «держит линию», начальная буква фамилии «Э» – «эрудицию», а конечная «Ш» – «нежность». Понимала себя как «человека без возраста, гражданку мира, человека для всех».

Обретение нового имени сопровождалось, с одной стороны, убежденностью во внутреннем совершенстве и обладании «великим творческим потенциалом». Предъявляла себя как разносторонне развитого, талантливого человека, способного «вдохновлять общество», строила планы преобразования Санкт-Петербурга согласно имеющейся у нее «идеальной модели “Петербургские дворы”». С другой стороны, аутистическая трансформация образа «Я» имела субъективное значение «нравственного перерождения»: «Происходила эволюция меня. Читала и анализировала, сравнивала себя с прежней».

Свершившееся «очищение и обновление» находило символическое выражение в избавлении от старых вещей: «Постепенно в течение четырех лет происходила чистка и изменения. Выбрасывала все старое, сначала немного, потом больше и больше». Стремилась к существованию «в совершенной абсолютно квартире, чтобы в ней было 6–7 изысканных вещей, а больше ничего, так как все прошлое отягощает». Перемена внутреннего убранства жилища указывала на разрыв с прошлым и начало новой жизни: «И наконец-то это произошло. Какое настало облегчение. Квартира задышала, ожила… Теперь можно делать все красиво… Ничего лишнего. Простор и чистота. Минимум вещей, но качественных и красивых».

Проблема имени и именования была разработана в учении о языке П. А. Флоренским, С. Н. Булгаковым и А. Ф. Лосевым. Процесс именования рассматривался как акт самосознания, самораскрытия в имени сущности именуемого. Имя выступает как результат особого творческого акта («онтологического жеста»), в котором происходит «рождение» («глухая жажда имени»), объективное утверждение носителя имени. В имени «чистая субъективность «Я» соотносится с действительностью» как тип, «конкретная норма личностного бытия». Переименование, в связи с этим, означает «духовную катастрофу» и «новое рождение», сопровождающиеся необходимым «изменением во всем бытии субъекта» (Булгаков С. Н., 1998). Новое имя соответствует другой личности, «новой полосе самосознания», его возникновение есть «ответ на внезапно всплывший вопрос о себе самом: «кто я»? (Флоренский П. А., 2003).

Патологическая номинация является одним из патогномоничных проявлений клинической динамики аутизма.

Гиперономность аутистической лексики

Как было отмечено выше, специфической характеристикой аутистической лексики при оценке нового образа «Я» является гиперономность. Выделяются наиболее значимые слова, указывающие на одобряемые обществом и отвечающие ожиданиям нравственные качества.

• Из Библии понял, что должен стать кем-то вроде пророка, дать всем людям старые истины, что нужно делать добро во благо.

• Относительная специфика смысловых значений зависит от вектора аутистической активности – интерсубъективной и интрасубъективной установки. При интерсубьективной (лат. inter – между + лат. subjectum – человек) аутистической установке вектор направлен вовне, в высказываниях находит выражение альтруизм. Слова получают значения готовности к «оказанию помощи», бескорыстному «доброделанию».

• Должен помогать людям.

• Цель – правильно жить, не вредить другим, помогать. Свершение добрых дел и строгое следование нормам нравственности не является, как может показаться, свободным выбором. В ряде случаев аутистическая направленность мышления определяет патологическую направленность поступков.

• Если я не отдаю, что у меня есть, – начинаю болеть.

• То, что нравится, и то, что хочется сделать для себя – не удается, остается незавершенным, сейчас даже начать дела не могу, а то, что делаю для других по их просьбе – получается хорошо.

• Для себя ничего не могу сделать, с трудом; для всех, кто просит, могу сделать добро.

Высокая нравственность есть одно из качеств новизны аутистического «я».

При интрасубьективной (лат. intra – внутри + лат. subjectum – человек) аутистической установке вектор направлен вовнутрь, совокупность высказываний объединяется смысловыми значениями, имеющими отношение к «стезе духовного совершенствования». Духовный поиск и устремленность к обладанию всей полнотой гиперономных качеств «идеального человека», как правило, находят выражение в религиозной лексике. Значение последней связано с духовными представлениями, верой в Бога, «послушанием и подвижничеством».

Поиск к Богу; возможен диалог с ним.

Ищу идеального человека в себе.

Грешница, но Бог меня ведет.

Аутистический «уход» в крайней форме представляет собой отрицание «мирской» и утверждение «духовной» жизни, основанной преимущественно на аскетических принципах «духовного развития». Все умственные и нравственные силы обращаются на служение «высшей истине». В высказываниях содержится отчетливое противопоставление духовных и материальных ценностей. Отрицанию и неприятию «мира» как далекой от совершенства общественной среды противостоит устройство «жизни по совести и справедливости». Поиск иной действительности («монастырь», «деревня, где все живут просто и счастливо», «высокое средневековье» и т. д.) в полной мере отвечает высоким нравственным требованиям.

• Соблазны повседневной жизни неправильные, буду бороться.

• О деньгах не думаю, духовность важнее денег.

• Я не принимаю этот мир – никакой справедливости. Мир не такой, какой должен быть. Справедливость, совесть важны.

• В монастырь, чтобы разобраться в моем «Я», к Иисусу, к Богу. Обе формы аутистической активности – интерсубъективная и интрасубъективная – являются взаимосвязанными и взаимодополняющими. Их объединяет несоответствие между требованиями реальности и аутистическим утверждением идеальной нормы поведения. Подтверждая сказанное отметим, что в предвзятом мнении о субъектах патологии как о «людях не от мира сего» содержится часть правды.

Глава 6. Патоидиолект – специфическая форма психопатологической лексики

Результаты клинико-семантического анализа аутизма подтверждают правомерность концепции о специфичности психопатологической лексики. Специфический характер речевой организации патологического опыта позволяет рассматривать психопатологическую лексику в качестве патоидиолекта[20]20
  Патоидиолект (гр. pathos – страдание + гр. idios – особый + гр. (dia)lektos – диалект) – совокупность особенностей психопатологической лексики.


[Закрыть] – патологического варианта индивидуального языка.

Смысловая структура лексики формируется на основе относительно ограниченного ряда классифицирующих категорий в процессе семантической транспозиции[21]21
  Транспозиция (позднелат. transpositio – перестановка) – перестановка элементов данной совокупности.


[Закрыть]. В центр смыслового поля лексической единицы переносится компонент значения протопатических изменений, имеющий биологический характер (например, значение «новизны»). Лексическая единица получает дополнительный специфический смысл. Основное родовое значение слова смещается, его смысл утрачивается. Иначе говоря, слова получают специфическую знаковую функцию. Лексические единицы выступают в качестве патологических знаков внутренних изменений и в этом отношении приобретают смысловое тождество – общность основного (первичного) смысла.

На уровне клиники это выражается в нарушении соотнесенности речевых высказываний с реальностью. Структурная организация словарного состава зависит от специфичности классифицирующих категорий. Последние оказывают влияние на образование патогномоничных для тех или иных форм психических нарушений речевых высказываний.

К примеру, первичное смысловое значение таких непохожих (в «обычном» языке) лексических единиц, как «француз», «бог», «гриб», «девушка», «поэт» в структуре аутизма наделяется значением «свой/чужой», определяя тем самым иные свойства аутистического «Я»:

• Чувствую себя французом, люблю Бальзака, Стендаля, Дюма.

• Юный бог античный, игривый, мощный, который нравится женщинам, может влюбить в себя.

• Стал грибным человеком, остался в мире грибов. Я – гриб.

• Я – просто девушка из племени.

• Поэт от Бога, – так люди говорят.

Сложная многозначная смысловая структура слова редуцируется к одному первичному значению, или, что то же самое, получает смысл следующих понятий (категорий) – «новизна», «свой/чужой» и «призвание».

К. Бюлер (1993), обсуждая теорию речевых актов, отмечал поразительную способность естественного языка приспосабливаться к неисчерпаемому богатству фактов, подлежащих языковой формулировке в каждом конкретном случае. Именно потому, что язык оперирует довольно многозначными символами и предполагает уточнение или модификацию значений, он должен располагать многочисленными способами семантической корректировки. Высокая степень свободы наделения значением является одним из основных качеств языка, и именно это свойство выступает, по нашему мнению, в качестве основания для формирования патологической индивидуальной языковой системы.

Выявляется тенденция к моносемантической направленности патологических высказываний в отличие от смысловой множественности нормативной обыденной речи.

Для иллюстрации полисемантичности контекста нормативной речи напомним странную реплику Маши, сестры Андрея Прозорова, в пьесе А. П. Чехова «Три сестры». Маша с утра не в духе. Неожиданно она говорит: «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… Златая цепь на дубе том…» И плаксиво добавляет: «Ну, зачем я это говорю? Привязалась ко мне эта фраза с самого утра». Эти слова могли слышать все вокруг, но их никто не слышал. Сказаны они были для себя. В них была вся правда горького признания семейной драмы. Разочарование, чувство внутренней пустоты, щемящая боль в сердце. Растерянность, безысходность. И не понятно, кто же виноват во всем.

В качестве первичного смыслового компонента указанные выше категории являются общей основой, своего рода смысловой доминантой для всего лексического состава аутизма и интегративным началом при формировании патоидиолекта. На основе этих первичных категорий в лексическом составе патоидиолекта дифференцируются следующие специфические тематические ряды аутистической лексики: «перерождение», «иное существование» и «предназначение».

Редукция смысловой структуры языка с последующим образованием патоидиолекта обусловлена глубоким уровнем нарушения витальных функций при психических расстройствах и, прежде всего, деструктивным влиянием протопатической аффективности. Значение и смысл протопатических реакций до определенного предела доступны для рефлексии и толкования.

Принципиальность этого положения основана на том, что элементарные биологические акты имеют функцию сообщения, организованы как семиотическая (знаковая) система. Значение протопатических реакций, их смысл конструируется в пространстве внутреннего диалога. Процесс формирования патоидиолекта основан на принципе конструкции/деконструкции смысла слова. Высказывания утрачивают свойства объективности, но в то же время получают субъективную значимость, полностью совпадают с новым значением аутистического «Я»:

• Примеряла на себя личины людей.

• Обычный человек сдвигается.

• Второе что-то присутствует.

Исходя из результатов клинико-семантического исследования, можно предположить наличие по меньшей мере двух уровней субъективного реагирования на протопатические реакции.

Первый является основным и отражает активацию филогенетически наиболее старых познавательных структур, таких как простые рефлексивные и чувственно-интуитивные акты. На уровне простого рефлексивного реагирования субъект ощущает протопатические эффекты, но этот опыт не становится для него предметом анализа («мутный поток ощущений», не затронутый мыслью). Процесс смыслообразования связан с активацией чувственной интуиции, т. е. непосредственным постижением угрожающего значения протопатических сдвигов:

• Новая реальность давит на меня.

• Что-то высшее проявляется.

• Какое-то становление внутреннее.

На втором – филогенетически более высоком уровне, повышается активность более сложных рефлексивных актов (типа «субъект чувствует себя чувствующим себя»). Они направлены на более полное раскрытие смысловой структуры патологических ощущений и чувств. Однако эта активность позволяет субъектам проникнуть в смысл внутренних изменений до определенного предела. Прежде всего это связано с тем, что между интуитивными и сложными рефлексивными актами существуют, как можно предположить, реципрокные отношения. Повышенная активность первых сопровождается снижением активности вторых, что и выражается в ограниченной способности понимания значения патологических переживаний. Снижается субъективное чувство собственной измененности и способность к критической оценке:

• Был катарсис, который я преодолел.

• Сейчас «Я» собралось во что-то новое.

• Порой во мне несколько образов сидит.

Уровни субъективного реагирования составляют единое пространство патологической познавательной активности, но, вместе с тем, это несводимые друг к другу структуры. В основе их функционирования лежит принцип автономности, относительной независимости от личностной активности. При достаточно глубоких и выраженных психических нарушениях, достигающих протопатического уровня, доминируют акты низшего рефлективного порядка, что непосредственно влияет на характер речевой организации патологического опыта.

Процесс понимания отождествляется с прямым и непосредственным восприятием нового значения образа «Я». Достаточные основания для аргументированных выводов, как правило, отсутствуют. Так, описывая свое душевное заболевание, французский писатель Жерар де Нерваль (1808–1855) (2001) указывает на невозможность сколько-нибудь полного постижения и объяснения произошедшей внутренней перемены:

«Как изобразить то странное отчаяние, в которое мало-помалу повергли меня такие мысли? Злой гений занял мое место в мире душ. Для Аврелии это был я сам, и печальный Дух, который жил еще в моем теле, ослабевший, пренебрегаемый и непризнанный ею, видел себя обреченным на небытие и отчаяние. Я собрал все силы воли, чтобы проникнуть глубже в тайну, с которой мне удалось снять несколько покровов. Сон насмехался над моими усилиями и вызывал передо мной лишь гримасирующие и бегущие образы…»

Первичные переживания, имеющие значение категорий «новизна», «свой/чужой» и «призвание» отражают наиболее глубокий, протопатический уровень патологии церебральных функций и, прежде всего, низших форм аффективности, не отличимых, по существу, от инстинктивных и недифференцированных сенсорных реакций (Head Н., 1911; Аствацатуров М. П., 1939). Иными словами, эти категории получают выражение как своего рода невыявленные и невыраженные образы, как непосредственная данность, латентная (скрытая) наглядность. Протопатические (витальные) аффективные состояния характеризуются недифференцированностью и неопределенностью и в силу этого не подлежат психологической классификации (смутные диффузные аффективные состояния, не различимые с сенсорными ощущениями типа протопатической чувствительности; интенсивные аффективные состояния страха, не имеющие определенной направленности; неопределенная и диффузная тревога). Такого рода витальные образы показывают себя, но не обнаруживают полностью. В метафизическом плане их следует определять через категорию ничто, противостоящую категории сущего (рода Бытия в понимании М. Хайдеггера [1927]).

С. Monakow (1928) рассматривал протопатические реакции в связи с биологическими потребностями (например, в защите), противопоставляя их собственно чувствам.

Расстройства протопатической эмоциональности являются, в частности, основными механизмами бредообразования при шизофрении. С ними связан, по мнению В. А. Гиляровского (1937), первичный, не сводимый к понятным психологическим объяснениям бред отношения и преследования.

Необходимо заметить, что решение проблемы специфичности психопатологической лексики имеет непосредственное отношение к более общей проблеме соотношения между психическими и физиологическими процессами. Общая семиотика и синдромология психических нарушений рассматриваются вне связи с субъективными речевыми структурами. По большей части как предметы, внеположенные субъекту, непосредственно отражающие патологию нейрофизиологических процессов. По нашему мнению, преформированные протопатические реакции (непосредственное выражение церебральной патологии) выступают в качестве детерминирующего фактора. Однако процесс формирования специфической лексики связан со структурой субъективности и в функциональном отношении не может быть сведен только к патофизиологическому уровню, в частности, асимметрии правого и левого полушарий мозга (Николаенко Н. Н., 2001).

В определенном смысле это положение согласуется с концепцией базисной симптоматики (Gross G., Huber G., 1985). Как считают авторы концепции, нейрохимические расстройства при шизофрении приводят к ряду базисных расстройств, таких, например, как нарушения в познавательной, аффективной и мотивационной сферах, что находит свое отражение в базисных симптомах. Последние служат основой для развития психопатологической симптоматики. Авторы указывают, что базисные симптомы доступны для «внутреннего восприятия» – первичной реакции субъективности на структурные изменения в мозговом субстрате, выражающейся в неспецифических нарушениях астенического типа (ощущение «потери силы», внутренняя опустошенность, снижение побудительной активности, затруднения в сосредоточенности, «улавливании» мысли). При критическом отношении субъекта патологии к базисным симптомам открывается возможность для их частичной компенсации при сочетании психотропного лечения с поддерживающей психотерапией.

Психопатологическая лексика является специфическим типом знаковой системы, с достаточно определенным и предельно ограниченным составом категорий и в равной мере ограниченной совокупностью знаков. Последние, взаимодействуя с обыденной речью, выступают в качестве средства интерпретации субъективного патологического опыта и не могут быть использованы за его пределами.

В своей основной части лексический состав патоидиолекта не выходит за пределы общеупотребительного и, более того, разговорного языка. Тем не менее, привнесенный субъектом патологии дополнительный специфический смысл лексики ограничивает ее доступность для понимания.

Приведем для примера высказывания наблюдавшейся нами Л. В. Г-вой, 43 лет:

«Стала жалостливая, мягкая. Животных, бомжей очень жалко… Это уже во взрослом возрасте, не была такой. Подобрала на улице глухую и слепую собаку, это уже вторая, выпустила чижика из клетки. Дома – четыре животных: собака – так и зовут «собака», хомяк – «хома», черепаха – «чапа», кот – «мальчик». Взяла бы еще, дочь не разрешает… Два часа по утрам занимаюсь животными, клетку хомяку мою через день, собираю одуванчики для черепахи… Это мои сынок и доченьки. Собака – бабушка, кот – хулиган, черепаха – дама капризная, со вздорным характером, хомяк – кусачий, интересный».

Полное понимание и, следовательно, истолкование приведенного выше текста невозможно без учета аутистической трансформации «Я». В основе «мировоззрения» больной лежит иное значение «Я», новые ценностные ориентиры, определяющиеся категорией «призвание». В бескорыстной и самоотверженной помощи животным выражаются приобретенные гиперономные качества аутистического «Я».

Для психопатолога патологическая лексика является одним из основных средств для понимания внутренних изменений больного, и в этом отношении его высказывания доступны для истолкования в полном объеме. Высокая или низкая степень абстрактности, символические элементы, научные термины, повышенная метафоричность не создают препятствий для психопатологического анализа.

Рис. 1. Письмо на ранних стадиях развития болезни

Нарастает стереотипное акцентирование нижнего элемента прописной буквы «д», появляется раздельное начертание и увеличение размера всех букв.

Для обычных людей патоидиолект, напротив, практически недоступен для понимания, что и находит свое выражение в оценке высказываний как лишенных смысла.

Лексика психопатологии представляет собой единую совокупность высказываний, принадлежащую к психиатрическому дискурсу[22]22
  Дискурс (лат. discursus – рассуждение, довод) – категория речи, представленной в виде устного или письменного речевого произведения, относительно завершенного в смысловом и структурном отношении (Орлов Г. А., 1991); текст, порождаемый в процессе коммуникации.


[Закрыть].

Структурная организация лексического состава предполагает взаимодействие временных и пространственных компонентов. Временная последовательность знаков, элементов алфавита, дополняется их организацией в пространстве, прежде всего, в форме текста. Процесс порождения пространственных носителей патологического смысла (как показано в комментарии к рисунку 1) имеет, по-видимому, свои специфические закономерности, отличные от процесса семантической транспозиции слов, смещения и утраты их основного смыслового значения.