Текст книги "Александровский cад"

Глава 30

Каждый вечер Лешка безуспешно пытался дозвониться до Тани, но она не брала трубку.

Он караулил ее перед школой на скамейке, но Таня не появлялась даже на консультациях перед экзаменами. Она больше не приходила и в каморку Варфоломеева. Ее не было нигде…

Надо было готовиться, но Лешка не мог себя заставить сесть за учебники. Отец вздыхал, уходя на работу:

– Ты бы позанимался. Скоро экзамены.

– Успеется, – равнодушно отмахивался Лешка и зарывался головой в подушку…

Но однажды случилось чудо, и Таня взяла трубку.

– Алло, – прозвучал знакомый голос.

– Здравствуй, Тань.

На другом конце повисла пауза.

– Таня, ты меня узнала?

– Узнала, – безразлично ответила трубка.

Казарину было невыносимо слушать холодный равнодушный голос, но он справился с собой:

– Что происходит? Я хочу тебя увидеть.

– Это невозможно, – таким же безразличным тоном ответила Таня.

– Почему?

Таня молчала, не находя нужных слов.

– Ты не ответила.

– Леша, не мучай ни себя, ни меня.

– Но что происходит? Я не могу понять.

– Ничего не происходит. Просто мы расстались.

– Это кто так решил: ты или твой отец?

– Я.

– Я тебе не верю.

– Это твое дело. – Таня повесила трубку.

Лешка с силой открыл дверь телефонной будки и чуть не зашиб проходящего мимо Ваську Сталина.

– Тьфу ты, черт! Такие вот, как ты, и рушат человеческие судьбы.

– Да ладно, чуть задел, а ты уже разнылся.

Васька заулыбался:

– Дурак! У меня через неделю в летном медкомиссия. А вдруг ты мне руку сломал бы?

Казарин пожал плечами и хотел уже уходить, но Васька вдруг предложил:

– А хочешь со мной?

Лешка задумался, с болью вспоминая все, что случилось с ним в последние дни.

– Мне все равно, – сказал он наконец. – Я вообще-то в МГУ на исторический собирался…

Васька понимающе кивнул. Всему классу было известно о размолвке между Казариным и Шапилиной.

– Да плюнь ты на все! Впереди целая жизнь. Поехали со мной в Качу.

Лешка смотрел на вечно веселого Ваську и не мог понять – шутит тот или говорит всерьез.

– А как? Нужны же справки, характеристики…

Васька обнял друга и вкрадчиво произнес:

– Не нужны! Я все устрою. По рукам? – И Васька протянул ладонь.

А ровно через неделю Лешка стоял у Кутафьей башни с вещмешком за плечами и в последний раз смотрел на Кремль. Это был его Кремль – Кремль, в котором он вырос, в котором встретил и потерял свою любовь и где теперь оставался единственный дорогой для него человек – отец.

Часть вторая

Пролог

Август 1941 года

Кремлевские часы на Спасской башне показывали 22.30. За дверью кабинета Сталина шло заседание Государственного комитета обороны, на котором обсуждался план эвакуации ценностей из Кремля. В приемной толпились помощники и заместители, готовые в любой момент достать нужную справку и дать необходимую консультацию. Без пятнадцати одиннадцать заседание закончилось, и члены комитета, пыхтя и отдуваясь, как от тяжелого бега, стали покидать кабинет Верховного главнокомандующего. Заведующий особым сектором ЦК генерал Шапилин протянул папку своему заместителю.

– Знаешь, Сергей Порфирьевич, ты документ этот изучи самым внимательным образом. Спрашивать буду с тебя. Завтра утром представишь справку: что в каких ящиках лежит и какая охрана прилагается. Сам понимаешь – не картошку вывозим. И чтоб все до мельчайших… За документ головой отвечаешь, а то нас по законам военного времени самих с тобой «эвакуируют» до ближайшей стенки.

Панин понимающе кивнул и вместе с прикрепленным к нему помощником, не выходя из Первого корпуса Кремля, поспешил по коридору к своему кабинету.

Часы на Спасской башне показывали 22.55, когда Панин и помощник вошли в приемную.

Перед тем как пройти в свой кабинет, на котором значилось «Заместитель заведующего особым сектором ЦК Панин С. П.», Панин дал команду помощнику:

– Вызови машину! Я буду работать на даче.

Стрелки главных часов страны отсчитали еще две минуты и замерли на 22.57. Свет в кабинете Панин зажигать не стал и, положив папку на стол, направился к сейфу, стоявшему в углу. Проходя мимо окна, он обратил внимание на огромный лунный диск, словно застрявший между зубцами кремлевской стены.

– «Ночка красит лунным светом стены древнего Кремля…» – перефразировал известную песню Панин и, насвистывая знаменитый мотив, достал из кармана френча ключ.

Часы на Спасской башне показывали 22.59.

Панин начал открывать сейф, но в это время что-то заметил и повернул голову…

Куранты завершили часовой бег и принялись отбивать положенные одиннадцать ударов.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но Панин так и не появился. Его помощник, в очередной раз посмотрев на часы, нерешительно постучал в дверь. Не услышав ответа, он вошел в кабинет и вскрикнул от неожиданности: посреди комнаты с пробитой головой лежал мертвый начальник. Сейф был открыт и пуст.

Глава 1

10 августа 1941 года

Алексей Казарин стоял на площади перед Курским вокзалом и вдыхал утренний запах родного города. Он только что вернулся в Москву, в которой не был три долгих года. Чем больше смотрел Лешка по сторонам, тем меньше узнавал столицу. Аэростаты в небе, полупустые улицы, заклеенные крест-накрест окна, бумажный мусор вдоль тротуаров, плакаты «Не болтай!» с девушкой в платочке, приставившей ко рту палец, – все это было так непохоже на тот город, который Казарин покинул с вещмешком за плечами. Тогда в 38-м Москва улыбалась ему криками морожениц, звоном трамваев, веселыми, какими-то бесшабашными гудками автомобилей. Теперь все стало по-другому. Даже моторы машин, казалось, работали тише. А главное – резко изменились сами москвичи. Тревога чувствовалась во всем: в торопливости походки, в лицах, даже в серых тонах одежды.

Сам Казарин был одет в военную форму летчика с голубыми петлицами лейтенанта. Одной рукой Алеша держал легкий фанерный чемоданчик, а другой опирался на палочку, которой очень стеснялся.

Через некоторое время около Алешки остановился черный лакированный «Паккард», из которого вышел Владимир Константинович. Отец и сын крепко обнялись…

Несмотря на ранний час, в городе уже кипели оборонительные работы. Некоторое время отец и сын ехали молча.

– Да, город не узнать, – оглядывая проносившиеся за окном улицы, наконец сказал Лешка.

– Я думаю, это только начало! – грустно ответил отец.

Машина свернула на набережную Москвы-реки и понеслась в сторону Кремля.

– Пап, а правда, что правительство будет эвакуировано из Москвы?

– А вот это, мил-человек, не нашего с тобой ума дело…

Впереди показались очертания Москворецкого моста и контуры Беклемишевской башни. Алексей обернулся к отцу:

– Кремль бомбили?

Казарин-старший кивнул:

– В Арсенал попали, семьдесят человек наших убило… Сам все увидишь… Что с ногой?

– А что говорить? – нехотя проворчал Лешка. – Ходить, сказали, буду и бегать тоже. А вот с авиацией придется, похоже, проститься.

Отец тихо присвистнул.

– Да ладно, пап, Красная Армия найдет мне применение. Видишь, какие дела творятся.

– То-то и оно… Сколько отпуска-то дали?

– Как положено – неделю, включая дорогу.

Возле Водовзводной башни машина свернула с набережной и остановилась у Боровицких ворот. Подошедший офицер, прежде чем заговорить, внимательно осмотрел салон.

– Документы.

Казарин-старший протянул удостоверение.

– Это и есть ваш сын?

– Он самый…

Офицер посмотрел на Алешу и коротко скомандовал:

– Товарищ лейтенант, ваши документы!

Алексей протянул офицерскую книжку.

– Обязательно явитесь в комендатуру отметиться.

– Есть!

Машина въехала на территорию Кремля, миновала Оружейную палату, повернула налево во внутренний двор Большого Кремлевского дворца и притормозила возле Боярского подъезда. Отец и сын поднялись на третий этаж, прошли по «Чугунному» коридору и остановились у четвертой двери. Отец отпер дверь и вошел в комнату.

– Ну что ж вы, сударь? Так и будете стоять на пороге?

Лешка не торопился входить. Он погладил косяк, хранивший карандашные отметинки роста, и только после этого вошел в квартиру. Помещение, в котором жили Казарины, только на первый взгляд было обычной квартирой. Всего две маленькие комнатки и кухня. Но окна выходили во двор Большого Кремлевского дворца, сверху располагался Теремной дворец – первые каменные жилые покои, за углом – знаменитая Боярская площадка. Правда, Лешка привык ко всему с детства и не особо замечал окружающую обстановку. Мебели в их квартирке было совсем немного: две железные кровати, круглый стол, на котором стоял графин с водой, буфет с посудой, несколько стульев – вот в общем-то и все, что характеризовало быт Казариных.

В одной из комнат гордо возвышалась единственная достопримечательность их скромного жилища – старинный стеллаж красного дерева, на котором размещались книги. Книг было много, но, как и до его отъезда, все они строго разделялись на три группы: медицина, археология и история. В этом отец был педант. И Лешку приучил ставить прочитанную книгу в отведенное для нее место. На стеллаже непривычно пустовала лишь верхняя полка.

– А куда подевался радиоприемник? – спросил Лешка.

– Пришлось сдать. Приказ Совнаркома.

– Зачем?

– Боятся, что мы с тобой станем жертвами вражеской пропаганды.

Отец тем временем налил таз с водой и взял полотенце.

– А ну, снимай сапоги – я ногу твою обследую.

Лешка сел на кровать, снял яловый сапог и завернул брючину галифе. Отец ощупал колено сына, на котором алел широкий шрам, тяжело вздохнул и достал из ящика какую-то мазь.

Лешка отбросил показную суровость и тихо попросил:

– Бать, не томи. Давай приговор.

Но Казарин-старший молча смазал поврежденное место, крепко перетянул бинтом и поднялся.

– Ну?

– Что «ну»? Через неделю будешь бегать, как братья Старостины. Это я вам, сударь, гарантирую.

Лешка облегченно вздохнул.

– А авиация?

– Найдется кому летать.

Отец вытер руки и вдруг спросил:

– Как там Василий? Небось, не роняет самолеты, как некоторые?

Вот чего не хотелось Лешке, так это ворошить ту глупую историю. Дурацкий спор с Васькой, похоже, навсегда зачеркнул его летное будущее. Безрассудный риск привел к аварии, и если бы не парашют…

Лешка надел сапог и хмуро ответил:

– Василий Сталин – как положено: отличник боевой и политической… Вот увидишь, скоро будет полком командовать. – Говоря это, Алексей подошел к стеллажу и небрежно взял томик «Археология СССР». – Оставил все-таки? – спросил он с укоризной.

Отец молча кивнул.

– Зря! Говорил тебе – выброси. С этим покончено раз и навсегда. И бесповоротно!

– Ну и хорошо. Сам теперь и выбрасывай…

Алексей машинально стал перелистывать книгу и вдруг наткнулся на фотографию. На него, улыбаясь, смотрела Таня Шапилина. В руках – коньки, в глазах – безмятежное счастье. На обороте надпись, сделанная Танькиной рукой: «Александровский сад. Зима 1938».

Лешка помолчал немного и поднял глаза на отца. Но тот сделал вид, что ничего не заметил.

– Пап, я сделал свой выбор и ни о чем не жалею.

Глава 2

Утром следующего дня Лешка Казарин помогал отцу в правительственном гараже. Он и в детстве не один раз бывал в этих боксах. В такие дни, помогая копаться в моторах, чистить детали или накачивать шины, Лешка чувствовал себя почти взрослым. Иногда ему попадало за нерасторопность от отцовских сослуживцев, но он не хныкал и жаловаться отцу не ходил.

Знал, что в гараже его любили, а если гоняли, то это так, для порядка. Как же иначе? Доверяй, но проверяй. Лешке доверяли, в противном случае не узнал бы он, что в одном из боксов гаража особого назначения расстреляли в 18-м году Каплан – эту гадину, стрелявшую в Ленина. Слышал Казарин и смачный рассказ старого водителя о том, как упал в обморок поэт Демьян Бедный, напросившийся посмотреть казнь. Все это происходило когда-то здесь, в небольшом дворе бывших царских конюшен, пристроенных к подножию Потешного дворца.

Неожиданно кто-то из водителей произнес:

– Ничего себе! Шапилин!

Казарин-старший отложил инструмент и посмотрел в сторону арки, ведущей на Коммунистическую. С ее стороны к ним приближались несколько человек в военной форме. Впереди шел Петр Саввич.

Все бросили работу, и только Алешка продолжал натирать и без того блестящий бампер «Паккарда». Грозный и всемогущий Шапилин направился прямо к нему и остановился в ожидании, что лейтенант, заметив его, как и все в гараже, вытянется по стойке «смирно!». Однако этого не случилось. Лешка, быстро отдав честь, продолжал работать как заведенный. Такого нарушения субординации в гараже давно не помнили. Наступила зловещая тишина.

Шапилин с издевкой спросил:

– Что, офицер, повышаешь квалификацию?

Сопровождающие подобострастно засмеялись, желая подчеркнуть остроумие своего начальника.

А Шапилин продолжал измываться:

– Ну что ж, объявляю благодарность.

Алексей не спеша отложил тряпку, вытер руки и тихо с вызовом произнес:

– Служу Советскому Союзу. – Его взгляд был спокоен.

И тут от шапилинской выдержки не осталось и следа: Петр Саввич побагровел и закричал на весь гараж:

– Твои ровесники кровь на фронтах проливают, а ты, значит, машинку трешь?

Казарин-старший решил заступиться за сына:

– Понимаете, Петр Саввич, у него ранение…

– А тебя, товарищ Казарин, не спрашивают! – грозно рявкнул Шапилин. Но вдруг улыбнулся и снисходительно добавил: – Мы с твоим сыном сами разберемся. Правда, Лешка?

Эта неожиданная улыбка и добрые интонации Петра Саввича смутили Алексея. Слишком уж легко все обошлось. Шапилин его, мягко сказать, не любил, и Казарин об этом не забывал. На всякий случай он кивнул и строго по-военному ответил:

– Так точно.

Шапилин прищурился. Поняв, что Лешка явно предпочитает официальный язык общения, он скомандовал:

– Тогда приказываю завтра явиться ко мне по вопросу дальнейшей службы.

Не дожидаясь ответа, он махнул рукой своему окружению и двинулся к выходу. Но голос Лешки заставил его остановиться:

– Я иду на фронт!

Гараж, затаив дыхание, следил, что будет дальше.

Шапилин, не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Завтра в девять ноль-ноль у меня в кабинете. Опоздаешь хоть на минуту – пойдешь под арест.

Отец попытался дернуть сына за рукав, но тот отмахнулся.

– Не имеете права!

Петр Саввич медленно повернулся, осмотрел Казарина с ног до головы, затем также внимательно изучил фигуру его отца и, чеканя каждое слово, процедил:

– Я все имею!

Лешка был в ярости. Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент в гараж зашла… Таня. Красивая, высокая, одетая как актриса кино – она не шла, а летела по воздуху. Так по крайней мере в тот момент показалось Казарину. Его сердце сначала замерло, а потом забилось с неестественной силой. Старые чувства, воспоминания из прошлого, обиды и горести прошедших лет – все это разом нахлынуло на Лешку.

Таня подошла к отцу, взяла его под руку и, улыбнувшись, поздоровалась с Алексеем:

– Ну, здравствуй, Алеша.

Выдержать ее взгляд Лешка оказался не в состоянии. Он опустил голову, зачем-то вытер грязной тряпкой руки и холодно ответил:

– Здравствуй… те.

Это уважительное обращение на «вы» прозвучало как пощечина. Таня побледнела.

– С каких это пор мы на «вы»?

Но Лешка ничего не ответил и начал сильнее прежнего натирать хромированные детали «Паккарда».

В глазах у Тани появились слезы. Она беспомощно, как-то по-детски, посмотрела вначале на отца, затем на Владимира Константиновича и вдруг быстро пошла к выходу.

Лешка готов был провалиться на месте. Сколько раз он представлял себе эту встречу, сколько готовил для нее нужных и ненужных слов! А вышло все так глупо и нелепо! В какой-то момент он даже хотел окликнуть ее и извиниться, но звук удаляющихся шагов перечеркнул все.

Прежде чем отправиться вслед за дочерью, Петр Саввич сделал шаг в сторону Алексея:

– Дурак…

Шапилин хотел еще что-то сказать, но лишь махнул рукой и стремительно вышел из бокса.

Когда он скрылся в арке, все потихоньку вновь принялись за работу. А Владимир Константинович подошел к сыну и тихо сказал:

– Себя не жалеете, мил-человек, подумали бы об отце.

Лешка ничего не ответил, продолжая с усердием драить капот.

Отец наклонился к нему:

– Пойдешь?

– Пойду… – кивнул Лешка и добавил: – … в военкомат.

Старший Казарин со всего размаха бросил тряпку на землю. Лешка удивленно посмотрел на отца.

– Папа, мне не нужна ничья забота…

– Это не забота, сынок. Неужели не понял? Ты ему нужен…

Глава 3

Проснулся Лешка рано от мягкого перезвона кремлевских курантов и гвалта ворон за окном.

За три года он отвык от этих звуков, которые в детстве и юности попросту не замечал. Какое-то время он, улыбаясь, с удовольствием прислушивался к подзабытому кремлевскому шуму, пока не вспомнил вчерашнюю сцену в гараже. Казарин тяжело вздохнул, откинул одеяло и поплелся в ванную приводить себя в порядок.

А в 8.45 он, опираясь на палочку, уже входил во второй подъезд бывшего Сенатского корпуса. Мимо него пробегали люди с озабоченными лицами, кто-то носил коробки с бумагами, солдаты таскали опечатанные ящики с документацией – все говорило о том, что Кремль готовился к эвакуации. Пройдя лабиринтами длинных, довольно невзрачных коридоров, Лешка вошел в приемную Шапилина. Ему навстречу из-за тяжелого письменного стола поднялся средних лет майор.

Алексей четко, по-военному, отрапортовал:

– Лейтенант Казарин прибыл по вызову!

– В курсе! Проходи. Петр Саввич тебя ждет.

Майор открыл двойную дверь, и Лешка, набрав полную грудь воздуха, шагнул вперед.

Генерал сидел за столом в самом конце своего огромного кабинета. Лешка приготовился еще раз по-военному доложить о себе, но Шапилин кивнул на стул.

– Не нужно. И без тебя этого хватает. Садись.

Лешка прошел к столу и, сев на крайний стул, уставился в одну точку. Шапилин выдержал паузу:

– Обижаешься за вчерашнее? Вижу, что обижаешься. Ну, брат ты мой, по-другому нельзя… Считай, что это проверка. А вдруг ты стал сукиным сыном – шкуру свою от фронта бережешь? Знаешь, сколько таких тут ходит?

Алексей даже не шелохнулся.

– Все, что касается Татьяны… сами разберетесь.

Алексей продолжал молча рассматривать царапины на полировке громадного стола.

Вздохнув, Шапилин встал с кресла и подошел к окну.

– Видишь, какие дела творятся? Принята команда на эвакуацию.

Во дворе грузовики загружались ящиками и коробками.

Шапилин сквозь зубы прошипел:

– Крысы! Завтра фриц подойдет к Москве – все эти твари как крысы побегут. А мы останемся!.. Останемся, Леха?

Алексей поднялся со стула и твердо ответил:

– Моя задача служить там, где я нужен, то есть на фонте, в авиации.

Глаза Шапилина сделались холодными как сталь.

– Реши мне, друг ситный, такую задачу. Представь себе, что человек заходит в свой кабинет. За дверью остается охрана. А через несколько минут человека того находят с пробитым черепом. Окна закрыты изнутри, в комнате никого нет, но человек – мертвый. Когда и как это могло произойти?

Алексей поднял голову:

– Это случилось здесь, в Кремле?

– Допустим.

Шапилин вдруг стремительно подошел к нему, подвинул стул поближе, сел, подался вперед и зашептал:

– Два дня назад тут, в Кремле, убит мой заместитель…

… О том, что вернулся Леша Казарин, Вера Чугунова узнала от Тани. Та позвонила ей и, захлебываясь от счастья, минут тридцать говорила только о нем. Даже вспомнила, как ездила к Казарину в Качу через полгода разлуки, как случайно увидела его возле проходной с другой девушкой, как, рыдая, бежала обратно на вокзал, хотя теперь уверена, что это была обычная курсантская увольнительная. Тем более рядом шел Вася Сталин и тоже не один.

То, что за этой прогулкой ничего серьезного не стояло, Вера знала. Ведь после возвращения из Качи Таня очень быстро вышла замуж, и хотя развелась уже через три месяца, Вера посчитала возможным написать Казарину письмо. Только вот когда получила ответ, несколько месяцев не могла прийти в себя. Ей хватило душевных сил не прервать отношений с Шапилиной, хотя первое время она готова была ее убить. Ведь о Танькином замужестве Казарин в тот момент уже знал, но все равно писал, что никого, кроме Тани, для него не существует. Извинялся, нес какую-то чушь про школьную дружбу…

И вот теперь этот звонок, после которого сидеть дома Вера уже не могла. Почти час она гуляла по Александровскому саду, ничего не слыша и не видя вокруг. Из задумчивости ее вывел голос Левитана. Репродуктор висел на углу улицы Горького. Вокруг толпился народ.

– В течение ночи на двенадцатое августа наши войска продолжали вести бои с противником на Кексгольмском, Сольцском, Смоленском, Коростенском и Уманском направлениях. На остальных направлениях и участках фронта крупных боевых действий не велось. Корабли и авиация Краснознаменного Балтийского флота одиннадцатого августа уничтожили четыре торпедных катера и два транспорта противника. Исключительную отвагу и находчивость проявил в бою красноармеец Середа. Немецкий танк огнем своего пулемета мешал продвижению нашего взвода. Тогда отважный красноармеец подкрался к вражескому танку, быстро вскочил на него и сильным ударом топора согнул ствол пулемета. Взвод ринулся в атаку. Немецкий танк был захвачен.

Толпа одобрительно загудела:

– Молодец Середа!

– Так им и надо, гадам фашистским!

– Позвольте, но ведь если наши оставят Смоленск?! Это же совсем рядом! – крикнул какой-то интеллигентного вида мужчина. – Если они за полтора месяца до Смоленска…

– Заткнись, гнида паникерская, – резко оборвали его.

– «Заткнись не заткнись», а говорят, что Сталин приказал в Москве заводы и мосты взрывать, – пробубнила пожилая женщина.

Вера опустила голову и побрела в сторону Кремля…

Петр Саввич продолжал в упор смотреть на Казарина.

– И мало того: пропал важнейший документ – план эвакуации ценностей Кремля, который доверен лично мне. А через три дня – доклад у Верховного. Если документ не отыщется, у меня только один путь, – Шапилин многозначительно похлопал себя по кобуре. – Ну, как тебе история?

Лешка пожал плечами:

– Запутанная.

– То-то, брат. Держи…

Казарин с недоумением взял в руки красное удостоверение, раскрыл и прочел: «Помощник коменданта Кремля по особым поручениям».

– Так теперь именуется твоя должность.

Алексей еще раз посмотрел в документ и растерянно произнес:

– А как же фронт?

Шапилин стукнул кулаком по столу:

– Достал ты меня, Казарин! Сказано тебе – служить будешь тут, при мне. Вот папка с делом, ключи от панинского кабинета. Завтра изложишь свои соображения. Нужна мне сейчас твоя голова, нужна, понимаешь?…

Лешка открыл было рот, но Шапилин рявкнул:

– Кругом! Марш!

Алексей вышел из кабинета злой и совершенно сбитый с толку. Чего угодно ожидал он от этой встречи…

«Сыщик хренов, – подумал он про себя. – Ничего себе, влип! Впрочем, это даже любопытно…»

Шапилин сам давал хорошую возможность утереть себе нос. Лешка представил себе, как положит Петру Саввичу на стол материалы расследования, подписанные так: «Лейтенант Казарин – сын простого водителя». Вот тогда этот паразит вспомнит свои слова, сказанные три года назад.

«А фронт? Фронт ведь от меня никуда не денется, – успокоил себя Лешка. – Ну, завалю я это дело. И что? Прямой наводкой на передовую!»

С этими мыслями Казарин попросил майора в приемной показать, где находится панинский кабинет, спустился по лестнице на первый этаж и оказался перед опечатанной дверью, над которой все еще поблескивала дощечка с надписью: «Заместитель заведующего особым сектором ЦК Панин С. П.».

Лешка нашарил в кармане связку ключей, вставил один в замочную скважину и распахнул дверь. Спертый воздух ударил в нос. Казарин громко чихнул и вошел.

В кабинете Панина стояла тишина. Лешка осмотрел все углы, открыл и закрыл сейф, представил, как лежало тело, прикинул, откуда могли нанести удар. И ничего не понял. Опыта таких расследований у него не было. Не считать же таковым ту давнюю историю с алмазами…

– Ну, спасибо, Петр Саввич, удружили, – пробормотал Казарин себе под нос, но осматривать кабинет не бросил.

Следующим объектом был старый книжный шкаф. В нем на полках лежал толстый слой пыли. Ну, лежал и лежал. Правда, в одном месте Лешка обнаружил небольшой островок, на котором пыли не было. Там явно что-то стояло совсем недавно. Казарин даже потрогал пальцем это место, но, спохватившись, чертыхнулся и закрыл шкаф. Затем он сел на диван и решил поговорить с умным человеком, то есть с самим собой. «Ну что, великий сыщик, все, спекся? Иди к Шапилину и отказывайся. Скажи, что это не твоего ума дело», – с тоской рассуждал Лешка, но тут он отчетливо представил насмешливые глаза Петра Саввича. Представил, скрипнул зубами и приказал себе все начать сначала.

«Итак, пропал важнейший документ – план эвакуации ценностей Кремля. Это первое!»

Начало было неплохое. Однако дальше ничего путного в голову не приходило. Казарин почесал затылок, но и это не помогло.

«Что ж там дальше?» – мучительно соображал он, перебирая в голове сюжетные коллизии «Этюда в багровых тонах» и «Убийства в Восточном экспрессе».

«Мотив! – мелькнуло в его голове. – Какой же мотив? Кому нужен этот чертов документ? Впрочем, понятно кому… А если нет? А если он находится где-то здесь и Панина убили за что-то другое?»

И тут Казарин вспомнил про папку, которую все это время сжимал под мышкой. Он раскрыл ее и пробежал глазами три тонких листочка. В них излагались скупые факты, выявленные предварительным расследованием, из которых следовало, что Панин, получив документ от Шапилина, никуда не заходя, отправился к себе в кабинет. Охранник провел его до дверей и не выходил из приемной ни на шаг. Главная загадка: откуда появился преступник и куда исчез?

«Надо прежде всего решить эту задачу», – резюмировал Казарин и обследовал дверь. Ничего особенного он не обнаружил и перешел к единственному в комнате окну. Подергал фрамугу и очень скоро убедился, что в окно преступник тоже выпрыгнуть не мог. Оно было закрыто изнутри. Да и пожелтевшая бумага, которой заклеивали окно на зиму, наглядно демонстрировала, что его уже давно никто не трогал. Кроме того, напротив, прямо на кремлевской стене, размещался пулеметный расчет. Влезть или вылезти незамеченным через окно панинского кабинета не было никакой возможности.

«Ерунда какая-то, – еще больше взвинтил себя Лешка. – Получается, что убийца растворился в воздухе, или он был в сговоре с охранником, или охранник все-таки куда-то отходил…»

Казарин раздраженно сплюнул, поняв, что чем дальше, тем больше запутывается. Оглядевшись еще раз, он вышел из кабинета, захлопнув за собой дверь.