Текст книги "Александровский cад"

Глава 8

Тетя Клава, как обычно, хлопотала по хозяйству, когда в дверь позвонили, и она, что-то напевая, отправилась открывать. На пороге стояли Лешка и Танька. Совсем как в школьные времена. Оглядев исподлобья мокрых молодых людей, тетя Клава сделала театральную паузу и вдруг спросила:

– Откуда это вы такие чумазые? – Лицо ее при этом выражало крайнее удовольствие.

Танька как в детстве потянула Лешку за рукав в глубь квартиры. Но Тетя Клава, как всегда, была начеку.

– Ноги вытри! – сказала она и уперлась Казарину в грудь.

Все захохотали.

– Отец дома?

– Нет, звонил, сказал, что заночует на даче…

Через час в диспетчерской гаража особого назначения раздался телефонный звонок.

– Владимир Константинович, вас к телефону! – крикнул дневальный.

Казарин-старший бросил что-то писать в журнале и подошел к аппарату.

– Слушаю.

Трубка голосом Лешки произнесла:

– Пап, я сегодня скорее всего не приду ночевать… Ты там не волнуйся, у меня все в порядке. Не забудь поесть.

Владимир Константинович улыбнулся и весело сказал:

– Смотри, Лешка, чтобы все было нормально… Ты понял меня?

– Понял, – буркнул сконфуженный Лешка.

– И кстати, – добавил Владимир Константинович, – забеги завтра к Варфоломееву, он тут заходил, о тебе спрашивал…

Тете Клаве надоело ждать. Уже давно наступило утро, и Петр Саввич мог по дороге с дачи на работу заехать домой. Поэтому она сделала погромче звук в радиоприемнике, взяла с кухонного стола заранее приготовленный поднос с двумя стаканами чая и печеньем, подошла к комнате Тани, постучала, поставила поднос на тумбочку и быстро скрылась за углом. Через какое-то время дверь приоткрылась, и в щели показалась взлохмаченная голова Лешки. Казарин осмотрелся, заметил поднос, улыбнулся, первым делом засунул в рот печенье, взял стаканы и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Поставив стаканы с чаем на столик возле кровати, Лешка заботливо укутал в одеяло разомлевшую, счастливую Таню, поцеловал и хитро улыбнулся:

– А ты не боишься, что отец вернется?

– А ты? – лукаво переспросила она.

– Боюсь… – честно признался Лешка.

– Фу, трус!

Он провел руками по ее волосам.

– … Боюсь, что заставит меня жениться на тебе.

Танька прищурилась.

– А ты – против?

– Нет, но теперь он мой непосредственный начальник.

При этих словах Лешка посмотрел на купол собора за окном и смешно пожал плечами: он, похоже, до конца еще не верил такому повороту в своей судьбе. Затем Лешка поднялся, подошел к фотографии их класса, стоящей на столе, зачем-то взял ее и сказал:

– Знаешь, есть такая притча про грешника, который вдруг почувствовал стыд за свои поступки. Тогда пришел он к мудрецу и говорит: «Что мне делать, чтобы заслужить прощение?» А мудрец и отвечает: «Возьми доску и за каждый свой плохой поступок забивай в нее гвоздь. Сделаешь хороший поступок – вытаскивай гвоздь. И вот когда не останется ни одного гвоздя – считай, что совесть твоя чиста». Прошло много лет. Приходит счастливый грешник к мудрецу и гордо протягивает доску без гвоздей. Мудрец взял ее, посмотрел на свет и грустно улыбнулся.

– Ну и что? – не поняла Танька. – Исправился грешник?

– Исправился, – кивнул Лешка. – Только дырки остались.

Танька отвернулась к стене.

– Ты прости его, – тихо сказала она. – Мне ведь он сделал намного больнее…

Лешка сделал шаг к окну и холодно бросил:

– Думаешь?

Повисла пауза.

Таня еще немного помолчала и вдруг, сладко потянувшись, произнесла:

– Ну и ладно. Было и прошло. Кстати, не давай ему на себя кричать.

Алексей удивленно обернулся.

– С чего ты взяла, что он на меня кричит? Это он тебе сказал?

Таня поняла, что проболталась.

– Ничего он мне не сказал. Просто вчера… ну, когда ты ему докладывал про Панина, я зашла в приемную. А дверь была не заперта. Я и… услышала, как он на тебя кричал.

Алексей сел на кровать.

– А что ты еще слышала?

– Да ничего! Ничего такого…

Казарин сделал вид, что готов приступить к пыткам.

– А ну, давай, говори, разведчица!

Татьяна с визгом нырнула под одеяло.

– Ну, – донесся оттуда ее голос, – про то, что ты предлагал опросить сотрудников, чтобы выяснить, что же пропало в панинском кабинете.

Лешка всплеснул руками.

– Да ладно, чего такого? – искренне удивилась Танька, высунув голову. Она быстро сбросила одеяло, вскочила и начала одеваться. – Я тут, между прочим, для тебя кое-что выяснила.

Лешке оставалось только вновь всплеснуть руками.

– Что?

– По дороге расскажу…

Когда они вышли из Танькиного подъезда, было уже темно. С этого часа Кремль, как и вся Москва, должен был стать невидимым для самолетов противника. Нельзя было зажигать свет, если он мог проникнуть на улицу. Поэтому большинство окон, даже Первого корпуса, были завешаны одеялами. Когда Таня и Алексей проходили мимо Царь-колокола, со стороны Тайницкого сада появилась машина с маскировочной сеткой на фарах.

– Давно они это придумали? – спросил Лешка.

Татьяна пожала плечами.

– Ты знаешь, не обращала внимания.

– Может, ты наконец скажешь, куда мы идем?

Татьяна на ходу хитро посмотрела на Казарина.

– Знаешь, кто еще несколько дней назад работал секретарем у Панина? – спросила она, когда они свернули за угол Четырнадцатого корпуса.

– Кто?

– Вера Чугунова.

Лешка присвистнул от удивления.

– Не смотри ты на меня такими круглыми глазами, – рассмеялась Татьяна. – Ты мне напоминаешь замурованного монаха. – Она подхватила Лешку под руку и потащила дальше. – Так вот, она говорит, что в шкафу стояло старинное пресс-папье.

Алексей наморщил лоб:

– Пресс-папье?

– Пресс-папье.

– И больше ничего?

– Что ты пристал? Вот сам у нее сейчас и спросишь.

Пройдя между Четырнадцатым и Сенатским корпусами почти до кремлевской стены, они свернули налево, вошли в шестой подъезд, поднялись на второй этаж и оказались в приемной.

Не успели они открыть дверь, как вскочившая из-за своего стола Вера приложила палец к губам:

– Т-с-с.

– Чего расцыкалась? – осадила подругу Таня.

– Совещание, давайте быстрее.

Верка вытолкала друзей в коридор и прикрыла за собой дверь.

– У меня всего пять минут. Они скоро закончат. – Она с иронией посмотрела на Татьяну и Алексея. – Я гляжу, вы наконец помирились?

Таня и Леша счастливо переглянулись, не заметив, как в этот момент изменилось лицо их школьной подруги.

– На свадьбу-то позовете?

Таня бросилась ей на шею.

– Ну что ты такое говоришь?!

А Вера, не отрываясь, смотрела на Алексея. И лишь когда Татьяна чмокнула ее в щеку и кивнула в сторону Казарина: «Расскажи ему про пресс-папье», – быстро отвела глаза.

– Тебе это очень нужно? – чуть растягивая слова, проговорила она.

Лешка кивнул:

– Рассказывай. Нужно.

Вера пожала плечиками.

– А что рассказывать-то?

Она наморщила лоб, вспоминая какие-то подробности.

– Ну… писала я как-то для Панина служебную записку. Мне понадобился справочник, и я полезла в шкаф, где и наткнулась на это пресс-папье. Попыталась его отодвинуть, но не тут-то было: пресс-папье оказалось невероятно тяжелое – как будто железное внутри. Я потом еще заметила, что уборщицы из-за этого не всегда под ним пыль вытирали – ленились лишний раз брать в руки такую тяжесть…

Вера открыла дверь в приемную, убедилась, что все тихо, и вернулась к друзьям.

– Да! То пресс-папье было с гербом какого-то барона: то ли Шпуллера, то ли Шпиллера. Не помню. Кстати, Панин любил хвастать, что им в свое время пользовался сам Свердлов. Мол, революционная реликвия с дворянской историей.

Лешка дослушал Чугунову до конца и тут же спросил:

– А после убийства Панина ты это пресс-папье видела?

Вера замялась.

– Нет. Мне позвонили утром и говорят: «С сегодняшнего дня ты работаешь на другом этаже». И все. – Верка кивнула на подругу. – Если бы Танька вчера про шкаф не спросила, я в жизни бы не вспомнила.

Слушая Веру, Лешка вдруг сообразил, что тень Свердлова опять, как и четыре года назад, неотступно следует за ним. Могло получиться так, что та далекая история с бриллиантами не закончилась. Как-то так сложилась жизнь, что Лешка и думать забыл о бриллиантах, Алмазном фонде, сейфах и таинственных монахах…

На улице накрапывал дождь.

– Странно, – задумчиво сказала Танька.

– Чего тебе странно? – не понял Казарин.

– Я сейчас поймала себя на мысли, что забыла про войну. Вот ты, я, Вера – как будто и не было ничего.

У Лешки на этот счет было иное мнение, но он промолчал. К чему ворошить былое?

– А давай погуляем по Москве? – неожиданно для себя предложил Казарин.

Через несколько минут они вышли из Кремля и направились в сторону Парка культуры. В самом начале Волхонки какие-то люди копошились на развалинах дома, пострадавшего от бомбардировки и пожара. Эта картина привела Таньку в ужас.

– Слушай, я так не хочу, – вдруг заупрямилась она. – Давай пройдем старыми двориками. Там так красиво.

– Двориками так двориками, – согласился Лешка. – Только туда тоже бомбы залетают.

Но Танька пропустила подначку мимо ушей и свернула в переулок за Музей Пушкина. Лешка последовал за ней. Не успели они пройти и нескольких шагов, как послышался звон разбитого стекла и женские крики. Казарин на мгновение замер и тут же бросился туда, откуда доносился шум.

Он подоспел вовремя. Два мужика в телогрейках выносили через разбитую витрину лотки с хлебом, а продавщица в белом халате безуспешно пыталась их образумить:

– Прекратите! Это мародерство! Я вызову милицию.

Она даже попыталась схватить одного из грабителей за полу телогрейки, но тот ударил ее ногой.

– Заткнись, стерва!..

Мародер выхватил нож и помахал им перед лицом продавщицы.

– Кишки выпущу!

Но сделать ничего не успел: женщина отшатнулась, а перед мужиками возник долговязый лейтенант в летной форме. Перехватив руку грабителя, лейтенант резко ударил его лбом в переносицу, после чего подсек преступника ногой. Тот упал и завыл, схватившись за сломанный нос. Но в этот момент второй грабитель набросился на лейтенанта сзади и, накинув ему на шею веревку от мешка, принялся душить. Парень оказался ловким и сильным – Казарин никак не мог освободиться от его железной хватки и уже начал терять сознание, но неожиданно удавка ослабла. Лешка вывернулся и наконец-то сумел ударить противника вначале каблуком по голени, а затем локтем в солнечное сплетение. Но этого можно было и не делать.

Обернувшись, Казарин увидел, что голова грабителя залита кровью, а рядом стоит Танька с увесистым булыжником в руке и размахивает им:

– Ну, кто еще хочет?! Кто еще хочет, гады?! Гады, гады, гады!

– Ох, мама моя! – Лешка бросился к Татьяне, выхватил камень и прижал ее к себе. – Все, концерт окончен. Гадов больше нет.

Танька никак не могла успокоиться. Она тяжело дышала ему в плечо и тихонько дрожала. Продавщица тупо смотрела то на Лешку, то на преступников и только качала головой.

– Эй, тетя! – крикнул Лешка. – Свисток есть?

Женщина ошалело закивала, но не шелохнулась.

– Ну так свистите!

Но свистеть не пришлось – со стороны Гоголевского бульвара уже бежал патруль.

Лешка продолжал гладить Таньку по волосам и вдруг повернул ее голову на уцелевшую витрину с плакатом: «Боевые подруги, на фронт!»

– Во, это про тебя! – Лешка ткнул пальцем в плакат.

Решив не дожидаться разбирательств, он незаметно увлек Таньку в соседний переулок, а через несколько минут они уже были на Метростроевской.

– Ничего себе прогулочка получилась, – вымолвила Таня, когда они отошли на почтительное расстояние.

– «Гады! Гады! Гады!» – засмеялся Лешка.

– А ты-то? «Тетя! Свисток есть?» – заливалась в ответ Татьяна.

Оба смеялись так, что еле стояли на ногах. Но в самый разгар веселья в небе завыли сирены. Казарин схватил любимую за руку, и они бросились в сторону метро. Забежав под своды вестибюля станции «Парк культуры», молодые люди остановились, чтобы перевести дух. А когда отдышались, Лешка направился прямиком к эскалатору.

– Э, куда! А билет? – остановила его Танька.

– А разве теперь не бесплатно?

– Нет, дорогой. Будьте любезны – три гривенничка…

Но вход оказался свободным. Со всех сторон в метро сбегались напуганные тревогой люди. Они устраивались прямо на полу платформы и с испугом ждали налета.

Вся платформа была занята. Ребята уже собирались присесть возле третьей колонны, но грозный окрик распорядителя остановил их:

– Не положено. Тут только для стариков и детей. Идите в тоннель.

Они протиснулись к тоннелю, который был заставлен деревянными щитами. Лешка спрыгнул вниз, а затем помог спуститься Тане. Щиты лежали прямо на рельсах и пружинили под ногами.

– А если включат ток? – испуганно спросила Шапилина.

– А если поезда пойдут? – зловеще пошутил Лешка.

Танька толкнула его в плечо.

– Ну тебя!

Она уселась поудобней и закрыла глаза…

Глава 9

На следующий день Казарин отправился в архив, где его встретил суетливого вида майор.

Выслушав Алексея, архивариус безапелляционно заявил:

– Ты что, лейтенант? Опомнился… Не видишь – многие документы уже эвакуированы.

Лешка с притворным огорчением вздохнул:

– Будем смотреть те, что остались.

Опытный майор сразу понял, что перед ним упрямый человек. Он прищурился и спросил:

– Кофе будешь?

Лешка удивленно кивнул, и майор, сняв с плитки закипевший чайник, налил в две кружки кипяток, предварительно насыпав в них какой-то коричневый порошок. Казарин отхлебнул жидкость и тут же скривился.

– Что это за отрава? – Лешка сплюнул на пол. – Это же не кофе!

– Ты что? С дуба рухнул? – усмехнулся майор. – Конечно, не кофе. Где его возьмешь? Это желуди. Очищаешь, сушишь, снимаешь кожицу, обдаешь кипятком, опять сушишь и затем поджариваешь. Потом размолол, и готово. А тебе чего приспичило в документах рыться? Нашел время…

Неожиданный переход от желудей к документам сбил Лешку с толку.

– Да так, вещь одну ищу, – промямлил он.

Майор метнул острый взгляд на Казарина:

– Это не с ЭТИМ ли делом связано?

– С каким? – прикинулся простачком Лешка.

Архивариус кисло усмехнулся:

– Да ладно! Об этом весь Кремль шушукается.

Казарин понял, что хитрить бессмысленно.

– Ну хорошо… Меня интересует, когда и в каком году в кабинете заместителя начальника особого секто-ра ЦК могли оказаться вещи, принадлежавшие Якову Михайловичу Свердлову.

Майор нахмурил брови, и глаза его заволокло туманом. Лешка в общем-то и не ожидал сразу услышать ответ на свой вопрос. Но через минуту на лице архивариуса опять появилось осмысленное выражение.

– Дело номер триста сорок пять, дробь восемнадцать – четыре. Отчет о вскрытии сейфа бывшего председателя ВЦИК Свердлова Якова Михайловича… Сейф вскрыт в июле одна тысяча девятьсот тридцать пятого года… – Майор не просто говорил – он как будто читал по невидимой бумажке. – Комиссией обнаружено сто восемь тысяч пятьсот двадцать пять золотых монет царской чеканки, заграничные паспорта на всю семью Якова Михайловича и даже на княгиню Барятинскую, кредитные царские билеты на сумму семьсот пятьдесят тысяч рублей и семьсот пять золотых изделий с бриллиантами.

– Вот это да! – восхищенно воскликнул Лешка, когда майор закончил.

– Да, деньги немалые, – подтвердил архивариус.

Казарин замотал головой.

– Я не про деньги. Я про вашу память.

Майор был польщен.

– А хочешь дело посмотреть?

Лешка не успел ответить, как архивариус нырнул под стеллажи и через несколько минут появился с пожелтевшей картонной папкой. В папке лежал небольшой по объему акт вскрытия сейфа. Казарин пробежал его сверху вниз и вдруг споткнулся на последней строчке.

– Подписано… подписано… «Шумаков, Панин, Шапилин».

Эти подписи как гром среди ясного неба поразили Казарина. Все смешалось в его голове. Три знакомые до боли фамилии, пропавший документ и пресс-папье, исчезнувшее из кабинета убитого, – начинали сплетаться в один зловещий узел. Правда, на вопрос, при чем здесь пресс-папье, Лешка пока ответить не мог. Очевидным было лишь одно: оно никак не сочеталось с деньгами, золотом и драгоценностями, найденными в сейфе Якова Михайловича.

Но самый главный вопрос, который волновал Казарина в этот момент, заключался в другом. Каким образом под документом оказалась подпись Петра Саввича Шапилина? И почему он ни словом не обмолвился о том, что принимал непосредственное участие во вскрытии сейфа? А если учесть, что два свидетеля тех далеких событий были очень близки Шапилину, но теперь находились в могиле, – вырисовывалась вполне определенная картина преступления, в которой Петр Саввич мог играть весьма неблаговидную роль. К тому же странное поведение начальника и явное нежелание вникать в косвенные улики, обнаруженные Казариным, только усиливали подозрение.

Выйдя из Четырнадцатого корпуса, Лешка обогнул здание и медленно двинулся вдоль Кремлевской стены.

Он дошел до окон кабинета Панина и стал еще раз внимательно осматривать рамы, карниз, цоколь, грязножелтую штукатурку стен. Все было нормально. Как всегда. От старой крепостной стены его отделяли всего два десятка метров. И тут его осенило.

На поиски ключа от двери возле Никольской башни у него ушло полчаса, к концу которых Казарин уже сгорал от нетерпения. Отворив дверь, он приказал сопровождавшему сотруднику комендатуры идти обратно, а сам включил фонарь и шагнул внутрь кремлевской стены.

Расстояние, которое в детстве казалось огромным, Казарин преодолел за несколько минут. Тусклый свет фонаря едва освещал путь по кремлевскому подземелью. Но дорога была знакома. Двигаясь по тесному коридору, Лешка быстро нащупал тот самый лаз, через который они с Танькой чуть не попали когда-то в Первый правительственный корпус. Ох и досталось им тогда от Варфоломеева за самодеятельность!..

Осветив проход, Казарин присвистнул. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: совсем недавно здесь кто-то был. И этот «кто-то» даже не пытался скрыть свои следы: проход, который всегда был завален гнилыми досками, теперь был открыт. Лешка чуть было не споткнулся о разбросанные вокруг доски и не расшиб себе лоб.

Протиснувшись в узкую штольню, Казарин огляделся. Лаз уходил далеко вперед, и конца-края ему не было видно. Лешка приподнялся и, перебирая локтями, пополз по скользким доскам. Он уже начал уставать, когда лаз закончился и Казарин выбрался на небольшую площадку, где смог наконец осмотреться. Дальше подземный ход разделялся на две части. Немного подумав и представив расположение панинского кабинета, Алексей двинулся левее, но неожиданно споткнулся о тяжелый предмет. Он нагнулся, поднял его и поднес к фонарю. Это было то самое пресс-папье со старинным гербом на ручке, о котором рассказывала накануне Вера Чугунова. На гербе помимо всяких украшений был вензель «фон Шпеер». Но не это заинтересовало Лешку: ручка пресс-папье была повернута на 90 градусов, а под ней открывалась полость – тайник. Лешка еще раз осмотрелся вокруг. Луч фонаря уперся в смятый бумажный лист, в верхней части которого значился заголовок «План эвакуации культурных ценностей».

Алексей вновь присвистнул:

– Вот тебе и реликвия… Ай да Яков Михалыч!..

В принципе можно было возвращаться назад, но Казарин решил пройти весь путь до конца. Он вновь нагнулся и протиснулся в тот лаз, что уходил в сторону панинского кабинета. Через десять-пятнадцать метров тоннель уперся в железный щит с двумя ручками по бокам.

Закрепив поудобнее фонарь, Казарин взялся за ручки и потянул дверцу на себя. Она оказалась неимоверно тяжелой. Сдвинуть ее удалось лишь с третьего раза. Вначале Лешка просунул голову, затем оттолкнулся ногами и очутился в углу кабинета Панина. Металлическая заслонка, через которую он сюда попал, покрытая черным несмываемым налетом, ничем не отличалась от двух других стен печной топки.

Выбравшись из лаза, Лешка стряхнул с одежды грязь и принялся за очередной осмотр кабинета. Ничего нового он не обнаружил и уже направился к двери, но тут вспомнил, что ключи от опечатанного кабинета лежат у него дома на столе. Вздохнув, Казарин подошел к печи и вновь полез в узкий проход.

Глава 10

Когда он вновь появился на площадке возле Никольской башни, на дворе стояла глубокая ночь. Подвальная сырость и вековая пыль кремлевских подземелий сделали свое дело: всю дорогу до Соборной площади Лешка чихал. Спать ему совсем не хотелось. Мозг работал с предельным напряжением. Правда, вопросов было больше, чем ответов.

«Кто такой этот фон Шпеер? – размышлял Лешка, идя по ночному Кремлю. – Где он сейчас? Поди, даже не знает, что его фамильной бандурой по башке видному партийцу съездили. Что же лежало в тайнике и как преступник об этом разведал? Почему полез за пресспапье сейчас, а не год или два назад? Откуда узнал про подземный ход? Что все-таки произошло, когда Панин вернулся в кабинет?»

Главное, Казарин понимал, что ему все равно придется найти ответы на все эти вопросы. Причем пока не делясь информацией с Шапилиным. Подпись Петра Саввича под актом вскрытия сейфа Свердлова не выходила у Лешки из головы. И тут Казарин вспомнил о Варфоломееве и просьбе отца забежать к хранителю.

«Вот с кем стоит посоветоваться! Время, конечно, позднее, – подумал он, – но старик меня наверняка простит. Сколько ж мы с ним не виделись? Три года…»

Лешка свернул в сторону Оружейной палаты и через несколько минут постучал в знакомую дверь.

Варфоломеев вышел навстречу, и они обнялись.

– Ну, здравствуй, здравствуй! – торопливо приговаривал Герман Степанович, утирая выступившие слезы. – Не забыл старика? – Он еще раз крепко обнял своего любимого воспитанника. – Надолго? Или скоро на фронт?

– Не знаю еще.

Они сели друг против друга, и улыбки не сходили с их лиц.

– Возмужал!

– Зато вы не меняетесь. Как сердце?

Варфоломеев махнул рукой.

– И не спрашивай. Какое сейчас здоровье? Видишь, готовимся к эвакуации… Чайку по старой памяти?

– Давайте, заодно помозгуем, как когда-то.

Алексей развернул тряпицу, которой было обернуто пресс-папье, и положил его на стол.

– Как всегда, нужна ваша помощь, Герман Степанович.

– Ну вот, не успел приехать, уже что-то затеял…

Хранитель взял пресс-папье и с любопытством посмотрел на Лешку.

– Пресс-папье как пресс-папье. Девятнадцатый век. В общем, барахло. А что тебя так в нем заинтересовало?

– Вот это, – Алексей ткнул пальцем в фамильный герб.

– Ах, вот оно что…

Варфоломеев понимающе кивнул.

– Это фамильный герб старинного рода фон Шпееров. Были когда-то такие люди в империи. Много полезного сделали для России. А откуда у тебя эта вещь?

Алексей почесал затылок.

– Понимаете, Герман Степанович, не могу я всего говорить, дело государственное… Скорее всего, эта штука замешана в одной неприятной истории. Мне нужно знать про нее все-все-все. А особенно про этих Шпееров. Поможете?

Старик пожал плечами.

– Да чем я могу помочь? Это ж не камень, не драгоценность какая.

Лешка подумал и отодвинул верхнюю часть пресспапье, демонстрируя тайник.

– Похоже, что это пресс-папье поинтереснее любой драгоценности будет.

Варфоломеев нахмурил брови.

– Ну, если так…

Он водрузил на глаз окуляр и принялся рассматривать герб.

– Герб не очень древний. В первую турецкую кампанию один из Шпееров покрыл себя славой, за что Екатерина Вторая пожаловала ему баронское звание и золотой жезл. – Старик отложил пресс-папье и снял окуляр. – Вот все, что я знаю.

Лешка был разочарован.

– Герман Степанович, эта штука была найдена среди уникальных драгоценностей. Не могла она просто так туда попасть.

Варфоломеев задумался, а потом, пожав плечами, сказал:

– Ты вот что, заходи через день, а я кое-что за это время постараюсь выяснить. Оставь мне эту штуковину.

Лешка замялся:

– Нет, Герман Степанович, я ее должен показать там.

Он сопроводил слова многозначительным жестом, подняв указательный палец. Варфоломеев понимающе кивнул.

Владимир Константинович еще хлопотал на кухне, когда сын вернулся домой. Не снимая сапог, Лешка прошел в комнату, сел за круглый стол, положил пресс-папье перед собой и, чуть помедлив, развернул тряпицу. Минут пять он бесцельно крутил его в руках, разглядывая со всех сторон, как будто это могло ему чем-то помочь.

Он не сразу заметил, как в комнату зашел отец. Владимир Казарин поставил на стол чайник и сковородку с жареной картошкой, посмотрел на сына и увидел Лешкину находку. Он взял ее, молча сел на стул и стал внимательно изучать.

– Откуда у тебя эта вещь?

Было видно, что отец сильно потрясен увиденным.

– Похоже, что Панина этой штукой жизни лишили.

Казарин-старший молча повертел в руках пресс-папье, а затем тихо произнес:

– А ты к Герману ходил?

Лешка кивнул.

– А ты знаешь, что настоящая фамилия Варфоломеева – фон Шпеер? Барон фон Шпеер.

У Лешки перехватило дыхание.

– Кто? Герман Степанович? Барон?!

Отец кивнул.

– Герман Степанович – барон?! – В словах Лешки появились издевательские нотки.

Но отцу было не до шуток. Он лишь еще раз молча кивнул.

И тут до Алексея наконец дошел смысл сказанного.

– Не может быть…

Его мозг отказывался что-либо понимать, он лишь вспышками выдавал калейдоскоп последних событий: барон, убийство, документ, подземный лаз, монах…

– Монах… – одними губами прошептал Казарин. – А откуда караульные узнали про монаха?

Чуть не сбив отца со стула, Лешка бросился из дома, выбежал на улицу и помчался в сторону Арсенала. Нужную кровать Алексей нашел быстро и в страшном волнении растолкал сладко спящего солдата, с которым говорил накануне.

– А откуда ты про монаха-то знаешь? – не дав ему опомниться, выпалил Лешка.

Солдат спросонья заморгал глазами.

– Монаха? А-а-а… Так ведь нам надысь экскурсию по Кремлю устроили. Вот экскурсовод – чудной такой дед из «Оружейки» – нам про монаха и рассказывал…

Дальше Лешка слушать не стал. Вскоре он уже стоял на пороге квартирки Германа Степановича. Дверь была открыта, но в комнате никого не было. Тяжело дыша, Алексей шагнул за один из стеллажей, заваленный старинными предметами, и начал ждать. Наконец послышались шаги, и в комнату вошел Варфоломеев. Хранитель прикрыл за собой дверь, зажег настольную лампу, погасил верхний свет и начал складывать какието предметы в небольшой саквояж. Ждать больше не было никакого смысла, и Казарин шагнул вперед.

– Собираетесь, Герман Степанович?

Варфоломеев испуганно обернулся, но при виде воспитанника заулыбался.

– Собираюсь. А ты чего? Мы ж только что попрощались.

– Вроде того, – буркнул Лешка.

– Ну, тогда давай заново поздоровкаемся?

Старик протянул руку для рукопожатия, но Казарин шагнул к столу и взял саквояж.

Варфоломеев внимательно посмотрел вначале на саквояж, затем в глаза Алексея:

– Что с тобой, Алеша?

А когда Казарин молча вытряхнул содержимое саквояжа на стол, Варфоломеев лишь недоуменно спросил:

– Ты что-нибудь ищешь?

– Ищу, – холодно ответил Лешка.

Среди кучи барахла Лешка сразу отметил небольшую статуэтку на тяжелом постаменте. Ни слова не говоря, Казарин вынул перочинный нож, поддел лезвием срез бархатной ткани в основании, и на его ладонь выкатился очень крупный алмаз. Такой он видел лишь раз в своей жизни, в 38-м, в руках цыганки Лили незадолго до ее гибели. Этот камень, кстати, был очень похож на тот. Лешка поднял глаза на Варфоломеева и поразился страшному выражению его лица. Было такое ощущение, что Германа Степановича сейчас хватит удар.

– Может, поговорим, – процедил сквозь зубы бывший наставник, – по старой дружбе, а, Леш?

Алексей сел на табурет:

– Ну что же, давайте, Герман Степанович. Или как вас там: господин барон?

Старик вновь оторопел, но все-таки взял себя в руки.

– Все знаешь? Ну тем лучше.

Он засеменил к двери, но Алексей остановил его:

– Бежать не советую.

Герман Степанович усмехнулся.

– Боже упаси!

Варфоломеев зачем-то выглянул за дверь и вернулся к Казарину.

– Значит, папа твой решил открыться? Ну что ж, замечательно… замечательно.

Он сел напротив и молча уставился на правую руку Лешки, которая сжимала алмаз.

И тут Алексей не выдержал:

– Эх, Герман Степанович, Герман Степанович! Как же вы могли? Вы же для меня как отец были.

Старик поднял глаза на воспитанника.

– А что, собственно говоря, я «смог»? – холодно спросил Варфоломеев. – Ничего такого! Просто пытаюсь вернуть то, что было отнято в девятнадцатом у барона фон Шпеера и его семьи.

Герман Степанович сжал кулаки и начал свой невеселый рассказ.