Текст книги "Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения"

– Недавно у меня была такая возможность. Более того, грязь помогла мне спастись от определенных неудобств, а может быть, и от смерти, – улыбнулся Бенвенуто.

– Вот, вот! – обрадовался Андреа. – Я не зря предполагал, что грязь обладает целебной силой. Настоящий ученый в своих изысканиях обязан руководствоваться двумя источниками познания: откровением и опытом. Они имеют одно и то же начало, следовательно, и все наши знания проистекают из одного и того же источника.

Великие боги, сколько чудных открытий готовит нам пристальный взгляд на природу вещей! С тех пор как я занялся наукой, я как будто попал на духовный пир с такими изысканными блюдами для ума, что получаю от них удовольствие, несоизмеримое с животным удовлетворением от жалкого плотского чревоугодия!..

О чем, бишь, я? Ах да, о грязи на теле! Я догадывался, что она полезна; откровение, выраженное в священных книгах, говорит нам о святых отшельниках, которые не мылись десятки лет, но при этом ничем не болели. Почему так, спрашивается? По моему мнению, две причины объясняют этот феномен: божья благодать, снизошедшая на отшельников, и грязь, покрывающая их тело. О первой причине известно всем, о второй я расскажу миру, когда доведу опыт до конца. Я думаю, что лет, эдак, двадцать будут достаточно доказательным сроком в данном эксперименте…

Однако что-то мы заболтались о науке, мой друг, и я забыл, прости меня ради бога, поинтересоваться тем, как ты живешь. Давно ли ты вернулся из Индии?

– Из Индии? – удивленно переспросил Бенвенуто. – Я никогда не был в Индии.

– Ты не был в Индии? – Андреа недоуменно посмотрел на него. – Но я же сам сажал тебя на корабль! Вспомни хорошенько: прощаясь со мною, ты убеждал меня выпивать каждое утро натощак по стакану мочи для бодрости духа и общего оздоровления. Я так теперь и делаю, а ты говоришь, что не был в Индии!

– Я не был в Индии, – повторил Бенвенуто, – я был…

– Завидую я тебе, – задумчиво сказал Андреа, – в Индии хорошо! Страна сакральных знаний… Должно быть ты познал там много нового, в Индии-то!

– Черт побери, я не был в Индии! – вскричал Бенвенуто, начиная терять терпение.

– Я бы тоже хотел поехать туда, – продолжал Андреа, не слушая его. – Бог мой, а действительно, не поехать ли мне в Индию, – вслед за тобой, дорогой друг? А после мы поделились бы с тобой впечатлениями об этой удивительной стране. Хотя о чем я? Я не могу сейчас поехать в Индию, у меня полно незаконченных опытов. Мое изучение особенностей работы человеческого организма дает потрясающие результаты, обобщая которые и попутно применяя известные методы сравнения, выведения и наведения, я прихожу к интереснейшим выводам.

Начнем, положим, со сравнения. Как мы хорошо знаем, еще древние сравнивали человеческий организм с государством. Данная аналогия, по моим наблюдениям, совершенно справедлива; два признака позволяют нам утверждать это: я имею в виду работу систем пищеварения и мозга.

Рассмотрим работу системы пищеварения. Ясно, что для нормального функционирования организма, он должен постоянно получать питательные вещества из пищи. Проводя аналогию с государством, питательные вещества, получаемые человеком, сравнивают, как правило, с доходами, которые государство получает от различных видов хозяйственной деятельности населения, но я сравниваю системы пищеварения человеческого организма не с хозяйственной, а с политической жизнью страны. При такой аналогии под питательными веществами следует понимать людей, занятых в управлении страной; эти люди, попадая в государственный организм, перевариваются им и превращаются в то, во что, в конечном счете, превращается пища в организме человека, – в фекалии. Разница с системой пищеварения человека заключается лишь в том, что в человеческом организме процесс переваривания и превращения здорового продукта в фекалии идет сверху вниз, а в государственном организме наоборот – снизу вверх.

Соответственно, меняется расположение и жизненно важных частей тела государства: то, что у человека считается задницей, в государстве превращается в голову, но, став головой, задница, по сути, остается задницей и, естественно, не имеет мозга, а поэтому не может управлять государственным организмом, чему мы видим множество примеров. Иногда это вызывает нарекания и недовольство, но если принять за основу мою теорию, то они отпадают сами собой: нельзя же ожидать от задницы, чтобы она работала как голова!

Кстати, дабы не было путаницы, надо иметь в виду, что голова от задницы отличается по целому ряду морфологических признаков; один из них – двудольное разделение последней. Следовательно, если голова не может состоять из двух частей, то для задницы это нормальная особенность.

Теперь перейдем к рассмотрению метода выведения. Приведу два примера, наглядно показывающие принцип его применения. Ты, наверно, подумал, что речь пойдет о мочевом пузыре и прямой кишке? Отнюдь! Я приведу в качестве примеров дыхание и потоотделение. При этих процессах, помимо выделения вредных воздушных и жидких примесей, из организма выходит также избыток тепла и влаги, – таким образом, общее правило, предписывающее избавление от излишков, проявляется в самом наглядном виде в дыхании и потоотделении.

Есть ли нечто похожее в государственном теле? Конечно, есть! Когда часть членов общества, так называемые «уважаемые люди», присваивают себе большую долю богатства страны, то они исполняют функцию потоотделения, выводя из государства средства, которые вызывают его перегрев. Одновременно эти люди забирают из государственного организма все худшее, что в нем есть, поэтому о них можно сказать: они – выдох государства, его пот, напитанный вредными примесями. Не будь этих людей, государственный организм отравлялся бы, а так ему остается лишь избавиться от них, и он – чист.

Изучив методы сравнения и выведения, рассмотрим, в заключение, метод наведения. Здесь мы должны продвигаться от частных признаков к общим. Я покажу на двух примерах, как это происходит. Огромную роль в защите тела играют волосы и кожа. Волосяной и кожный покров – это панцирь, обороняющий нас от враждебных посягательств окружающего мира. Отсюда вывод: если панцирь плох, то и оборону в целом нельзя назвать хорошей. Значит, волосы и кожу нужно тщательно беречь, чтобы не погибнуть. Возвратимся теперь к государственному организму. Что в нем волосы и что кожа? Ответ очевиден: волосы – это государственные секреты, кожа – правосудие страны. Как мы знаем, густой волосяной покров прикрывает и защищает самые важные и самые интимные части тела; ту же функцию выполняют государственные тайны. Без них государство не только было бы уязвимым, но и с эстетической точки зрения выглядело бы безобразно. Представим себе обнаженного мужчину, на голове и теле которого нет ни единого волоска – отвратительное и жалкое зрелище! Такой же отвратительный и жалкий вид имели бы все государственные органы, если бы они лишились покрова таинственности.

С другой стороны, можно ли чувствовать себя хорошо, имея тяжелые кожные заболевания? Нездоровая кожа, исходя из моих наблюдений, обычно либо заражена губительными влияниями внешней среды, либо является характерным признаком внутренних заболеваний. Я утверждаю, что мытье кожи мало помогает при таких болезнях, надо лечить весь организм. В запущенном же состоянии болезнь приобретает необратимый характер; вот, посмотри на эту ногу, разъеденную чесоткой!

Андреа вытащил из банки часть человеческой ноги и пихнул ее под нос Бенвенуто. Тот испуганно отпрянул в сторону и вскричал:

– Ради бога, Андреа! Я и так тебе верю, ты говоришь очень убедительно.

Андреа довольно улыбнулся и бросил ногу обратно в банку.

– Все о чем я говорю, подкреплено кропотливыми опытами и тщательным анализом. У меня тут собраны сотни фрагментов человеческих органов, как больных, так и здоровых. Исследование и работа с ними открывают передо мною картину мироздания, ибо человек – слепок его.

– А искусством ты больше не занимаешься? – поспешно спросил Бенвенуто, опасаясь, что Андреа вновь начнет свои рассуждения, да еще, пожалуй, захочет подкрепить их показом экспонатов.

– Искусством? – презрительно хмыкнул Андреа. – А что оно дает в плане познания истины? Признаться, я до сих пор жалею о том, что потратил на него столько времени в молодости.

– Но красота? Но творчество? Ты их отвергаешь?! – возмущенно сказал Бенвенуто.

– Красота? Нет ничего красивее истины, поэтому я испытываю несравненно большее эстетическое удовольствие, разглядывая печень пьяницы, и уже начиная понимать, как именно ее разрушило вино, чем глупо таращась на какого-нибудь белокаменного истукана… Творчество? Но оно во стократ выше, когда я разгадываю секреты природы и овладеваю ими, подобно Господу, чем когда часами подбираю цвета, чтобы нарисовать пару бессмысленных кипарисов на фоне заходящего солнца, – гордо отвечал Андреа. – Искусство – это только зеркало, отражающее окружающий нас мир, а наука – дверь, открывающая нам путь к сокровищам Вселенной.

– Нет, – замотал головой Бенвенуто, – искусство не зеркало, скорее оно факел, освещающий нам дорогу. Но оставим споры; я к тебе приехал по делу: не знаешь ли ты, где сейчас можно поработать мне, человеку отвергаемого тобой искусства, дабы получить признание и вознаграждение? Не осталось ли у тебя связей среди меценатов и властителей – покровителей прекрасного?

– Ты хочешь стать поденщиком? Если уж и заниматься искусством, не лучше ли быть независимым ни от кого? – удивленно приподнял брови Андреа.

– Ты забыл, что в нашем кругу независимость – неразлучная сестра нищеты. Если появляется первая, то появляется и вторая, – усмехнулся Бенвенуто.

– Науке, впрочем, тоже нужны покровители, – проворчал Андреа. – У меня есть один такой, он интересуется некоторыми моими исследованиями, я пишу ему о них и получаю от него деньги. Это – герцог Цезарио, сын покойного Папы.

– Герцог Цезарио? – воскликнул Бенвенуто. – Как я не подумал о нем! Но разве ему удалось сохранить свое герцогство?

– Сразу видно, что ты давно не был на родине, мой друг! – заметил Андреа. – Пока ты находился в Индии, герцог Цезарио укрепил свои владения и отбил все атаки на них. Более того, он их расширил, и сейчас они граничат с владениями Флоренции. В часе езды отсюда находится наша северная граница, а сразу за ней теперь начинаются земли герцога Цезарио.

– Спасибо, спасибо тебе, дорогой друг! – обрадованный Бенвенуто хотел обнять Андреа, но вовремя одумался. – Герцог Цезарио, ну, конечно, вот к кому я поеду! Он же приглашал меня к себе, когда еще был жив покойный Папа. Надеюсь, герцог не забыл меня, и его приглашение остается в силе.

– Поезжай. Мне кажется, Цезарио является исключением из моей теории об аналогичности системы пищеварения человека и государственного организма, – с некоторым сомнением сказал Андреа. – Исключения, однако, как известно, лишь подтверждают правила… Может быть, ты погостишь у меня несколько дней? Я бы с удовольствием послушал твои рассказы об Индии, а ты смог бы принять участие в моих опытах.

– Нет, нет! – Бенвенуто вскочил со стула, взял плащ и шляпу. – Я поеду. Мне было очень приятно повидаться с тобой, но я должен спешить, – как бы меня не настигли мои враги. Я вызываю у них сильное раздражение.

– Раздражение… Нервы… Сколько еще загадочного в этой области, – задумчиво произнес Андреа, пристально глядя на какую-то склянку в углу. – У меня давно зреет мысль о некоем опыте… Да, поезжай, мой друг, я тебя не задерживаю! Даст Бог, мы еще съездим с тобой в Индию вдвоем.

Часть 2. Как не продешевить, продавая свой талант. О том, как деньги создают проблемы, и как деньги решают проблемы. О безотносительности времени к творению. Об искусстве развлечений

– …Его светлость поручил мне обговорить с вами условия вашей работы у него, – сказал герцогский мажордом и казначей Бантинели, обращаясь к Бенвенуто. – Вы жаждете снова взяться за дело, не так ли? Очень хорошо, его светлость поощряет таланты, его двор – самый изысканный и великолепный во всей стране. Я думаю, что если светлейший герцог назначит вам содержание в триста золотых монет в год, вам этого будет вполне достаточно.

– Я чрезвычайно признателен его светлости герцогу за заботу о моей скромной персоне, – поклонился Бенвенуто. – Я знаю, что он неизменно покровительствовал мне и употребил все средства, дабы найти заступников, спасших меня от неминуемой смерти, которую уготовил мне проклятый Алессандро. Передайте его светлости мою глубочайшую благодарность; хотя ныне он наносит мне великую обиду, она не стоит и тысячной доли оказанного мне благодеяния. Прощаясь с ним, обещаю, что где бы я ни был, везде буду, пока только жив, молить за него Бога.

– Так триста монет вам мало? Сколько же вы хотите получать? – раздраженно спросил Бантинели.

– Ваша милость, при дворе покойного Папы, где я работал, триста золотых составляли стоимость стаканчика для зубочисток. Если бы вы мне сообщили раньше, что речь идет о трехстах монетах, я бы не стал докучать герцогу своим присутствием. Если бы я знал, что мне предложат здесь даже шестьсот монет, то и тогда я бы не приехал к герцогскому двору, – отвечал Бенвенуто, не теряя учтивости.

– Невозможно сделать добро человеку, когда он от него отказывается! – вскричал Бантинели. – Видно, вы почитаете себя важной особой, если вам мало трехсот золотых монет в год.

– Полно, Бантинели, вы взяли неправильный тон, – вмешался в разговор герцог Цезарио, вошедший в эту минуту в комнату.

Бенвенуто и Бантинели низко склонились перед ним, а герцог подошел к Бенвенуто и дружески его обнял.

– Я никогда не найду другого такого искусного мастера, а ты торгуешься с ним, как с разносчиком дешевых товаров, – продолжал Цезарио. – Мои расходы, конечно, велики, но нужно понимать, на чем можно экономить, а на чем – нет. Бенвенуто, назовите ту сумму, которую бы вы хотели получать, и которая была бы соразмерна вашему таланту.

– О, ваша светлость, для такого государя, как вы, я готов трудиться бесплатно! – проговорил Бенвенуто, приложив руку к сердцу.

– Архитектору, построившему для меня дворец, я платил по восемьсот золотых в год. Достаточно ли вам будет девятисот золотых, Бенвенуто? – улыбаясь, спросил герцог.

Бантинели охнул.

– Ваша щедрость не уступает вашему благородству! – сказал Бенвенуто. – Этого жалования мне достаточно. Надеюсь, когда его светлость, на просвещенное суждение коего я полагаюсь, увидит мои работы, то сверх того мне дадут столько, сколько я заслужу.

Бантинели фыркнул от возмущения.

– Кстати, о работах, – герцог потер лоб, как бы припоминая что-то. – Я видел у моего отца прекрасную солонку из золота, изготовленную вами. Она бесследно пропала вместе с другими ценными вещами, когда этот вор и мошенник Джакопо, казначей Алессандро, захватил дворец моей матери. Не могли бы вы сделать для меня нечто подобное?

– Для вашей светлости я изготовлю гораздо лучшую! Когда государи столь милостиво, как вы, поощряют искусство, тогда все дела у нас, служителей прекрасного, идут легко! – горячо воскликнул Бенвенуто. – Обеспечьте меня материалом, и я тут же примусь за работу.

– Сколько вам потребуется золота для солонки? – спросил герцог.

– На тысячу золотых монет.

– Выдайте Бенвенуто тысячу старых золотых монет добротного веса, – приказал Цезарио, обернувшись к Бантинели.

– Тысячу золотых?! – с ужасом переспросил тот.

– Да, тысячу золотых. Нет, постойте! Я забыл про задаток для Бенвенуто. Выдайте ему тысячу сто золотых монет: тысячу на солонку, и сто золотых – аванс за работу.

– Великий боже! Мне придется открывать особое хранилище! – охнул Бантинели.

– Ну так открывайте, – сказал герцог.

– Но это займет немало времени, – возразил Бантинели. – Надо позвать двух моих помощников, – вы же знаете, без свидетелей нельзя открывать казну. Потом отсчитать тысячу сто золотых, потом внести записи в приходно-расходные книги, и только затем в присутствии нотариуса передать деньги Бенвенуто после подписания соответствующего договора. Может быть, отложим это на завтра? Или на послезавтра? – Бантинели жалобно взглянул на герцога.

– Опомнитесь! На дворе утро, вы все успеете сделать сегодня, – отрезал Цезарио.

– А я пока схожу на базар и куплю что-нибудь, в чем можно унести тысячу сто золотых, – сказал Бенвенуто, откланиваясь.

* * *

Выдача денег затянулась до вечера по вине одного из помощников Бантинели. Этот помощник выполнял свои обязанности крайне неспешно и, к тому же, постоянно допускал ошибки; в конце концов, Бантинели накричал на него и отстранил от подсчетов. Бенвенуто же, обеспокоенный тем, что должен будет нести такую большую сумму денег один по незнакомому городу, попросил нерадивого помощника сходить к Роберто, троюродному брату Бенвенуто, давшему ему приют, и позвать его с сыновьями в сопровождающие.

Пока помощник ходил за Роберто, деньги были сочтены и договор подписан. Бенвенуто сложил полученные золотые монеты в большую крепкую корзину с двумя ручками и плотно закрыл ее крышкой.

– Вы так и понесете деньги по улице? – спросил его Бантинели, неодобрительно глядя на эти приготовления.

– Я навешу корзину на левую руку и закроюсь плащом; он у меня широкий, и корзины не будет видно, – отвечал Бенвенуто, примериваясь, как понесет золото. – Конечно, нести тяжеловато, но зато правая рука у меня свободна, и я могу легко орудовать шпагой. Кроме шпаги у меня есть кинжал, а под камзолом на мне кольчуга, которую я, на всякий случай, надел еще утром, перед тем как прийти сюда. Наконец, меня будут сопровождать четверо крепких мужчин: мой родственник и трое его дюжих сыновей, которые тоже захватят с собой оружие. Полагаю, что мы благополучно доберемся до дома.

– Смотрите… Деньги теперь у вас, и вы за них отвечаете, – предупредил Бантинели. – Следует заметить, что благодаря заботе его светлости о спокойствии своих подданных, воров и разбойников в нашем городе мало, но все-таки они есть. Будьте бдительны!

– А вот и ваш помощник! – сказал Бенвенуто. – Ты позвал Роберто?

– Да, синьор. Он скоро придет на дворцовую площадь, – сообщил помощник, но глаза его как-то странно вильнули в сторону.

Бенвенуто с подозрением посмотрел на него, однако помощник выглядел приличным человеком.

– Ладно, – произнес Бенвенуто, поднимая корзину. – Пойду. До свиданья, синьор Бантинели.

– До свиданья, синьор Бенвенуто, – буркнул тот себе под нос.

Бенвенуто вышел из ворот дворца и огляделся. Роберто нигде не было. Бенвенуто подождал с полчаса, – его брат не появился. Между тем, уже темнело, и надо было на что-то решаться: либо вернуться во дворец, либо идти к брату одному. Бенвенуто потрогал кольчугу под камзолом, поправил шпагу на боку, и направился к Роберто.

Перейдя мост, Бенвенуто пошел вдоль реки, держась складской ограды, которая доходила до переулка, где жил Роберто. Это место было самым опасным на всем пути от дворца герцога до дома Роберто: до жилья отсюда было далеко, и взывать о помощи было бесполезно, она бы все равно не подоспела вовремя. И вот тут-то от ограды отделились четыре человека в черных масках и полукольцом окружили Бенвенуто.

Он живо вытащил шпагу и грубым голосом закричал:

– От солдата можно поживиться только его клинком да плащом, но прежде чем их отдать, я надеюсь заставить вас дорого за них заплатить!

Прибавив пару отборных солдатских ругательств, он смело вступил в бой с разбойниками.

Сражаясь с ними, Бенвенуто специально распахнул свой плащ с правой стороны: таким образом, если они были предупреждены о том, что он идет с деньгами, то могли убедиться: сумки при нем не было.

Борьба длилась недолго; мало-помалу разбойники, устрашенные яростным напором Бенвенуто, отступили, говоря при этом:

– Да он не тот, кого мы ищем! Это какой-то сумасшедший старый солдат, а вовсе не ювелир! Ну его к черту, этого забияку! Бежим, ребята, а не то он нас всех переколет свой проклятой шпагой!

– Всех перебью, как бешеных собак! – прорычал Бенвенуто и в доказательство нанес укол в бок одному из нападавших.

– А-а-а! – завопил злоумышленник. – Он меня насквозь проколол! Помогите! На помощь, люди добрые! Убивают!

– Ты чего орешь?! Совсем спятил?! Молчи, дурак, из-за тебя нам всем придется болтаться на виселице! – оборвали его другие разбойники и, подхватив раненого под руки, скрылись во тьме.

Бенвенуто, еще чувствуя опасность, закричал во все горло:

– К оружию! К оружию! Все ко мне! Режут! – и побежал к переулку. Здесь ему навстречу выскочил Роберто со своими сыновьями, а в руках они держали пики и ножи.

– Бог мой! Говорил я вам, что это голос Бенвенуто! – воскликнул Роберто. – Что с тобой случилось, родственничек?

– На меня напали бандиты, – вон там, у ограды! – показал шпагой Бенвенуто.

– Ах, мерзавцы! Ну, мы их догоним! Дальше моста не уйдут! – Роберто рванулся вперед.

– Не надо, черт с ними! – остановил его Бенвенуто. – Эти четыре труса не в состоянии были отнять у одного человека тысячу сто золотых монет, которые оттягивали ему руку. Пошли лучше домой.

– Тысячу сто золотых монет? – переспросил Роберто, а его сыновья застыли от изумления.

– Да, тысячу сто. А разве к тебе не приходил помощник Бантинели и не передавал мою просьбу сопроводить меня от герцогского дворца до твоего дома? – спросил Бенвенуто, уже начиная понимать, кому обязан нападением разбойников.

– Нет! Никто ко мне не приходил! – замотал головой Роберто. – Я бы, конечно, немедленно явился охранять тебя, если бы знал, что ты несешь такую уйму золота! Пресвятая Дева, как же ты решился идти ночью один с такими-то деньжищами! Ты, видать, не знаешь, что у нас в городе полно воров и бандитов; сколько наш герцог не борется с ними, все без толку. Святые Угодники, да мы теперь спать не будем, денно и нощно станем караулить твое золото! Да я еще позову надежных друзей, – пусть и они придут в караул.

– Не беспокойся, милый Роберто. В ближайшие дни я сниму для себя отдельный дом с мастерской и найму хороших подмастерьев, которые и в работе искусны, и в драке сильны. Деньги создают проблемы, но деньги и решают их, – сказал Бенвенуто и потряс корзиной с золотом.

Портрет мужчины в доспехах. Художник Франческо Граначчи.

* * *

Соскучившись по делу, Бенвенуто работал над солонкой весело и споро. Его кипучий настрой подогревал подмастерьев, которые на лету схватывали то, что хотел от них хозяин, и выполняли свои задания со старанием и тщательностью.

Солонка состояла из двух частей: нижняя невысокая часть представляла собой овал с вогнутыми стенками, на которых были помещены, на коричневом фоне, золотые фигуры богов и богинь, а между ними располагались забавные головы морских великанов, окруженные узорами и вензелями.

Крышка солонки была выполнена в виде большого выпуклого овала; на нем, на синей рифленой поверхности океана, золотом были выделены туловища морских животных, держащих на себе изящнейший ковчег с чеканкой, росписью и драгоценными камнями по бортам.

По двум сторонам ковчега, лицом друг к другу, восседали обнаженные Посейдон и Афродита, самым искусным образом отлитые из золота. Посейдон в одной руке держал трезубец, а другой управлял конями повозки, на которой сидел; Афродита, слегка прикрывая левой рукой грудь, правую руку откинула вниз, где находился золотой храм с четырьмя колоннами, на портале которого была помещена еще одна маленькая женская фигура.

…Когда Бенвенуто закончил солонку, он представил ее на суд герцогу. Цезарио, которому доложили о приходе Бенвенуто, немедленно принял его.

– Добрый день, маэстро, – сказал герцог, встречая Бенвенуто в дверях кабинета. – Что это у вас за сверток? Попробую отгадать: вы, наверно, принесли новую модель солонки? С нетерпением хочу ее увидеть; если и первая модель была прекрасна, то вторая, должно быть, выше всяческих похвал. Покажите же мне ее, Бенвенуто, дайте восхититься вашим талантом!

– Нет, ваша светлость, – отвечал Бенвенуто, развертывая сверток. – Мне очень жаль, но вы ошиблись. Я не стал делать вторую модель; в надежде на ваше снисхождение я изготовил солонку по первому образцу, внеся в него кое-какие изменения.

– Вы хотите сказать, что принесли уже готовую вещь? – изумленно спросил Цезарио. – Да вы шутите: никто на целом свете не сможет выполнить такую сложную работу за столь короткий срок!

Бенвенуто протянул герцогу солонку:

– Тем не менее, вот она, ваша светлость.

Цезарио принял солонку из рук Бенвенуто и понес к окну, чтобы рассмотреть на свету. С жадным любопытством он стал поворачивать и ощупывать ее пальцами, восхищенно качая при этом головой.

– Вы – гений, Бенвенуто, вы – гений! – промолвил он. – Бантинели! Бантинели! Позовите кто-нибудь Бантинели! Хочу, чтобы и он посмотрел на это чудо.

– Вы звали меня, ваша светлость? – в кабинет вошел запыхавшийся мажордом.

– Да, Бантинели. Вы прожужжали мне все уши, говоря, что я назначил слишком высокое жалование для Бенвенуто. Взгляните-ка на это! Ну, что вы скажите теперь? – герцог протянул мажордому солонку.

Бантинели насупился и недовольно проговорил:

– Я не знаток искусства, ваша светлость, но мне кажется, что тут слишком много всего. Да, слишком много, – поэтому и ушло столько золота на эту солонку.

– Ах, Бантинели, Бантинели, – укоризненно протянул герцог, – неужели вы не понимаете, что одна эта вещица обессмертила имя Бенвенуто, даже если бы он больше ничего не сделал в своей жизни. А заодно с ним и я войду в историю; пусть забудутся все мои дела, но то, что эту солонку Бенвенуто изготовил для меня, не забудется никогда. Возможно, при упоминании моего имени потомки скажут: «А, герцог Цезарио! Ну, как же, как же, – это тот, для которого Бенвенуто сделал свою удивительную солонку!».

Бантинели недоверчиво хмыкнул, а Бенвенуто с благодарностью поклонился герцогу:

– Спасибо, ваша светлость, за добрые слова, но думаю, что вы останетесь в памяти потомков не только из-за моей солонки, но и по своим великим делам.

– Вы мне льстите, маэстро, но и я благодарю вас за добрые слова, – шутливо поклонился в ответ герцог.

– А если бы у вас украли золото? – буркнул Бантинели, обращаясь к Бенвенуто. – Сидеть бы вам в темнице до конца дней своих. Как вы могли быть так неосторожны? Разве я вас не предупреждал?

– Ладно, Бантинели, что вы вспоминаете о том, что прошло! – прервал его герцог. – Ваш помощник, сговорившийся с грабителями, во всем признался, и в ближайшее время будет повешен. Грабителей мне тоже обещали поймать и повесить, – так о чем здесь толковать? Слава Богу, что все закончилось благополучно; впрочем, мессера Бенвенуто не так-то легко ограбить! Говорят, вы задали бандитам хорошую взбучку, маэстро?

– Когда на меня нападают, я защищаюсь, – ответил Бенвенуто.

– И у вас это хорошо получается! – подхватил Цезарио. – А ваш побег из тюрьмы? Алессандро до сих пор не может прийти в себя, он просто лопается от бешенства при упоминании о вас! Знаете что, Бенвенуто, приходите на бал, который я устраиваю в будущую субботу. Вы будете на нем одним из самых почетных гостей.

– Стар я для балов, ваша светлость, – сказал Бенвенуто, показывая на седые волосы на своей голове и бороде.

– Вы стары? Перестаньте прибедняться, вы дадите фору любому из молодых кавалеров, – засмеялся герцог. – А еще ваша слава, ваш талант, – дамы и так уже пеняют мне, что я прячу вас от женского общества. Итак, я жду вас в субботу и постараюсь, чтобы все ваши грустные воспоминания забылись.

* * *

По случаю бала все парадные помещения дворца Цезарио были открыты для гостей.

Длинная анфилада просторных залов, где было освобождено место для танцев, продувалась легким весенним ветром. Между висящими на стенах медальонами, на которых среди античных мыслителей и героев были изображены герцог Цезарио и его отец, вились длинные гирлянды из свежих цветов. Мраморные лоджии, окруженные живой изгородью, были уставлены столами с прохладительными напитками, фруктами и сладостями; более основательные закуски, а также вина должны были подаваться на ужине в герцогском парке.

Этот парк, окруженный высокими стенами с белыми парапетами и красными бойницами, по праву считался самым большим во всей Италии: длина его центральной аллеи составляла более мили. По всему парку росли фруктовые деревья и кипарисы; повсюду были разбиты цветники, а дорожки между ними вымощены керамической плиткой. На боковых аллеях стояли четыре павильона разной величины, увенчанные золочеными статуями греческих богов; свинцовые крыши павильонов покоились на белоснежных мраморных колоннах, а пол был выложен мозаикой.

Вдоль каждой аллеи тянулись заросли жасмина и розмарина, среди которых высились превосходные скульптуры и полукруглые портики с каменными скамьями внутри. Кроме того, в парке были шесть бассейнов из мрамора, кипевшие хрустальной водой, которая лилась из пасти золотых львов.

…В ожидании ужина дамы и кавалеры гуляли по аллеям парка, посматривая на слуг, которые носили блюда с едой на длинный стол, занимавший всю площадку под окнами дворца. Герцог Цезарио пока не появился здесь, он продолжал встречать запоздавших гостей.

Появления герцога ждали с большим нетерпением еще и оттого, что не знали, кого он выберет хозяйкой бала: Цезарио был разведен, его жена, иностранная принцесса, уехала от герцога вскоре после смерти его отца – Святейшего Папы.

Бенвенуто с большим интересом рассматривал приглашенных на бал гостей, – он слышал, что герцог не терпел, когда кто-либо из его приближенных становился слишком богатым и могущественным. Бывали случаи, что после бала у герцога такой человек внезапно заболевал и умирал, а все его имущество отходило Цезарио. Однако по лицам гостей нельзя было сказать, что они чего-то опасались: все выглядели спокойными и веселыми.

Наконец, Цезарио, одетый в свои любимые алые и белые цвета, появился в парке, и у женщин вырвался вздох разочарования, – герцог шел под руку с юной Джеролимой, связь с которой он поддерживал в течение последнего года. Следовательно, герцог не собирался выбирать себе новую любовницу, и дамы были этим разочарованы, потому что одни втайне надеялись завладеть сердцем Цезарио, а другие – посплетничать по поводу нового пристрастия герцога.

После ужина в парке началось грандиозное театрализованное представление с музыкой, пением, балетом, пушечными выстрелами и фейерверком. Все это организовал и придумал Якобо – инженер герцога. Красочные декорации, которые были установлены на центральной аллее, сменялись одна за другой, приводимые в движение конной тягой через канаты и специальные колеса. На всякий случай конюхи держали наготове нескольких дополнительных лошадей на ближайшей поляне; эти лошади, приученные к шуму и грохоту праздничного действия, стояли вначале тихо, но затем жеребцы стали взыгрывать с кобылами, а после начали за них между собой сражаться, кусаться и бить копытами друг друга, нанося серьезные раны. Конюхи пытались удержать жеребцов, но не справились с ними и, отбежав в сторону, лишь напрасно щелкали кнутами.