Текст книги "Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения"

– …Ну, Бенвенуто, ну, чудодей! Истинный чудодей! – восхищенно восклицал Папа, любуясь чашей и медалью. – Какая тонкая работа! Какое искусство! Погляди, Карлотта, чаша будто невесомая, просвечивается насквозь! А какие на ней узоры, какие листья, какие личины, – и все соразмерно, все в гармонии, все на своих местах!.. А медаль! Великий боже, мой профиль отчеканен с такой непостижимой точностью, с какой художники не могли меня нарисовать! А с обратной стороны, гляди, Карлотта, этот волшебник сумел на столь малом пространстве изобразить прекраснейшую женщину, – вот это мастерство! Она олицетворяет Справедливость, – видишь, надпись «Justitia». И подходящее изречение: «Justitia in suo cuique tribuendo cemitur» – «Справедливость – это воздаяние каждому по заслугам». А Справедливость-то на тебя похожа, Карлотта! Ну, чудодей! Ну, угодил!

– Я, Ваше Святейшество, всегда держу слово. Если уж обещал сделать, то сделаю. А плохо работать я не умею, – отвечал Бенвенуто, с достоинством принимая похвалы.

– Ну, и я сдержу слово! Сколько тебе обещано за чашу, столько и получишь. И за медаль тебе заплатят, сколько скажешь: сам назови цену. Я бы сегодня же приказал отсыпать тебе золотые, но у нас тут такой бардак, не приведи господи! Через два дня свадьба, а мы еще с женихом кое в чем не договорились насчет приданного. К тому же, во дворце комнаты для новобрачных не обставлены; мы с Карлоттой хотим, чтобы молодые первое время здесь пожили. Ты не представляешь, мой Бенвенуто, что такое выдать дочь замуж. Кавардак, форменный кавардак!

– Ваш цех ювелиров всегда блистал на различных церемониях, – сказала Карлотта, благосклонно улыбаясь Бенвенуто. – Вы участвуете в свадебной процессии?

– Да, синьора. Совет выбрал меня знаменосцем. Я буду в первых рядах горожан.

– Там ты и должен быть по праву. Твое искусство выдвигает тебя вперед, – проговорил Папа, прислушиваясь к шуму за дверью. – Кто там еще ко мне рвется? Неужели Паоло проболтался кардиналам, где я? Пречистая Дева, ни минуты покоя! Прощай, Бенвенуто, после свадьбы я заплачу тебе за чашу и за медаль!.. Господи Иисусе, когда закончится эта суета!

* * *

Свадьба папской дочери потрясла столицу. Оскудевшая казна не помешала Его Святейшеству провести брачную церемонию с невиданной пышностью. За один только подвенечный наряд невесты он заплатил две тысячи золотых монет.

Его дочь была одета в белое шелковое платье, рукава и пояс которого были расшиты драгоценными камнями. Шею и полуоткрытую грудь девушки украшало ожерелье из нескольких рядов жемчуга редкой красоты. Золотисто-русые волосы были распущены по плечам, а на голове была надета кокетливая атласная шапочка с бриллиантовой диадемой. Впрочем, и жених не уступал невесте в роскоши одеяния: его костюм был пошит из черной парчи с алым шелком, а на бархатный берет была приколота золотая брошь в виде единорога с глазом из огромного рубина.

После венчания свадебная процессия отправилась во дворец Карлотты. Здесь молодожены несколько часов принимали поздравления и подарки от многочисленных знатных гостей а также от представителей городских цехов и корпораций. Невеста так устала от приветствий, что после их окончания пришлось сделать значительный перерыв перед тем как сесть за праздничный стол.

Пиршество продолжалось до утра. Простой люд веселился на площади у дворца, где были выставлены десятки бочек с вином, а на деревянных прилавках, взятых с рынка, высились горы закуски, привычной для простонародья. Знать отмечала свадьбу в пестрых мавританских залах первого этажа, в которых были установлены специальные воздуховейные машины, спасающие от духоты. Два десятка слуг, сменяясь поочередно, приводили эти машины в движение с помощью сложной системы рычагов и шестеренок.

Блюда на папском столе поражали воображение, как искусностью приготовления, так и разнообразием: здесь было все, что природа могла дать человеку для пропитания, и что он сам мог произвести себе в пищу. Рыба, морские животные и моллюски, мясо диких и домашних животных, птица, овощи и фрукты, – все это подавалось по отдельности и в необычных сочетаниях; пропаренное, прожаренное, промаринованное, засахаренное; цельное, порезанное, измельченное, протертое; политое соусами грибными, ягодными и молочными; с орехами, пряностями, с зеленью и злаками.

Под стать еде были вина: весь перечень итальянских, все известные зарубежные, а также диковинные, привезенные из таких стран, о существовании которых многие и не подозревали.

Свадебный обед во дворце длился три часа, затем брат невесты – герцог Цезарио (сын понтифика и его правая рука в государственных делах) – пригласил гостей подняться на второй этаж, где им предстояло увидеть чудесное зрелище.

Там в одном зале струился фонтан, а в бассейне плавали русалки, которых изображали прекраснейшие девушки. Во втором зале был устроен настоящий лес, и в этом лесу прогуливались прекрасные юноши: каждый из них носил маску какого-нибудь животного.

По сигналу Цезарио заиграли невидимые музыканты, девушки-русалки запели трогательную дивную песню, а юноши стали по одному подходить к гостям и исполнять перед ними пантомимы, посвященные тем животным, маски которых носили.

Все были в восторге от этого мифического спектакля, и Цезарио получил заслуженные похвалы. Оставшуюся часть ночи пирующие посвятили танцам, которые открыли жених и невеста.

С первыми лучами солнца молодоженов отвели в их комнаты, где жених успешно совершил консумацию брака, о чем немедленно было объявлено гостям. Отметив это радостное событие, они разъехались по домам.

На следующий день торжеств не было – все отсыпались, а через день праздник продолжился. На загородной вилле Папы был устроена настоящая испанская коррида в присутствии тысяч зрителей. На возвышении, задрапированном коврами и шелком, сидели новобрачные, – их восславили двенадцать рыцарей, вышедшие на поле, чтобы сразится с быками. Возглавлял рыцарский отряд все тот же герцог Цезарио, который не стал надевать доспехи и вышел на бой в праздничной одежде, показывая полное пренебрежение опасностью. На герцоге был камзол из алого шелка и белой парчи, белые высокие сапоги, черный короткий плащ и черная бархатная шляпа с белым плюмажем, украшенная золотым медальоном с женской головкой.

Белый арабский жеребец, на котором восседал герцог, вызвал восхищенные и завистливые возгласы у знатоков лошадей, а сбруя этого коня была столь же богата, как одеяние всадника: вся белого цвета, усыпанная драгоценными камнями.

В руке Цезарио держал отделанное серебром и золотом копье, которое блистало, как молния, в ярких лучах солнца. Все женщины, присутствующие на корриде, от мала до велика, не сводили глаз с сына Его Святейшества, забыв даже о новобрачных.

Во время боя герцог лично убил четырех быков, а самым драматическим моментом было нападение раненного животного на Цезарио. Бык поранил коня герцога, едва не пропоров бедро наездника. Дамы закричали от ужаса; еще бы секунда, и бык повалил бы наземь, растоптал и разметал Цезарио! Но Цезарио, изловчившись, нанес разъяренному животному мощный удар копьем прямо в хребет. Бык рухнул на песок арены и забился в предсмертной агонии, а зрители бешено захлопали отважному герцогу.

После окончания корриды вкусивший все радости триумфа Цезарио получил выговор от отца, который строго отчитал его за ненужную браваду. Цезарио слушал Его Святейшество со скучающим видом, рассеянно озираясь вокруг.

– А это кто? – вдруг спросил он, показывая на высокого статного мужчину, который под руку с молоденькой девушкой шел к выходу с арены.

Папа оглянулся.

– Вон тот? Это Бенвенуто, мой ювелир.

– Тот самый, которого называют «Неистовым»? – Цезарио внимательно посмотрел на Бенвенуто.

– Да, нрав у него бешеный.

– А талант?

– Талант великий. Потому и держу этого ненормального при себе.

– Позови его. Я хочу с ним познакомиться.

– Что, сейчас?

– Да, сейчас. Почему нет? Я сказал, что хочу с ним познакомиться.

– Ладно… Догоните вон того высокого человека, что идет с молодой девицей! – обратился Папа к своим слугам. – Да вы его знаете, это – Бенвенуто, мой ювелир. Попросите его подойти сюда.

Через несколько минут Бенвенуто вместе со своей спутницей предстал перед Папой.

– Кто эта прелестная юная особа, Бенвенуто? – спросил Его Святейшество, протягивая девушке руку для поцелуя.

– Она? Ну, она, как бы точнее сказать… родственница. Живет в моем доме.

– Ее имя?

– Катерина.

– Ты прелестное дитя, Катерина, – Папа потрепал девушку по щечке. – Прелестна, прелестна! – повторил он, повернувшись к сыну. – Мой придворный ювелир всегда отличался умением распознавать прекрасное.

– Я давно хотел познакомиться с вами, – сказал Цезарио, обращаясь к Бенвенуто. – О вас ходит множество слухов.

– О вас тоже, ваша светлость, – Бенвенуто почтительно поклонился герцогу.

– Значит, мы с вами в чем-то похожи, – усмехнулся Цезарио. – Переходите ко мне на службу, мне нужны хорошие мастера. Мой двор ничем не хуже двора Его Святейшества, а столица моего герцогства будет со временем самым красивым городом мира, или я – не герцог Цезарио!

– Перестань, Цезарио! Зачем ты переманиваешь у меня Бенвенуто? – возмутился Папа. – Ему и здесь неплохо работается.

– Мне бы работалось еще лучше, если бы Ваше Святейшество не задерживали оплату за мои работы, – заметил Бенвенуто.

Цезарио расхохотался:

– Его Святейшество терпеть не может, когда чужие пальцы трут его профиль на монетах. Переходите ко мне, Бенвенуто, у меня вы не будете знать недостатка в кругляшках с изображением моего отца.

– Ну, хватит, Цезарио! Перестань, ты что разошелся? – сказал Папа. – А ты, Бенвенуто, ступай и не гневи Бога. Деньги тебя заплатят, как мы договорились, после свадебных торжеств… До свиданья, милая Катерина! Дай я поцелую тебя в лобик… Прелестна, просто прелестна!

* * *

Свадебное гуляние продолжалось еще неделю. Хуже всего пришлось папским гвардейцам и солдатам из гарнизона: задействованные на дежурствах они не смогли толком повеселиться. Зато после праздника, когда их сменила стража из городского ополчения, они получили три дня на отдых и разгулялись вовсю. Франческо все эти три дня пил без продыха, буянил и буйствовал; его товарищи должны были призвать на помощь Бенвенуто, чтобы тот увел своего приятеля домой.

Самостоятельно передвигаться Франческо уже не мог, поэтому Бенвенуто кое-как взвалил его на мула и повез по улице. Франческо, ничуть не смущаясь подобным способом передвижения, сначала без причины смеялся, а затем загрустил.

– Ты, Бенвенуто, счастливый человек, – говорил он. – Судьба тебя балует, и слава ласкает. А я типичный неудачник. Ну, приехал в Рим, ну, поступил в папскую гвардию, и что? Одна скука и канитель. Тоска зеленая… Вот, болтают, скоро начнется война, а я не верю. Не для меня такое счастье. Посмотришь, Папе опять удастся перехитрить всех его врагов, и войны не будет… Бедный я, бедный! И зачем только я на свет родился?

Часть 3. Война как способ проявления неожиданных талантов. О том, как иногда полезнее стрелять по своим, чем по врагу. Как важно иметь в запасе драгоценности на «черный день». Смерть как двигатель искусства

Весь мир вооружился. Пока герцог Цезарио сдерживал вражескую армию, шедшую на Рим с юга, другая вражеская армия подошла с севера и заняла город. Папа, не ожидавший столь внезапного нападения, легко мог быть захвачен в плен неприятельскими солдатами, но они с такой жадностью бросились разорять Рим, что Его Святейшество был совершенно забыт ими и смог укрыться в своем замке в центре города.

Когда о Папе вспомнили, то захватить понтифика было уже невозможно: замок Святого Ангела, в котором он отсиживался, был хорошо укреплен, имел большие запасы оружия, боеприпасов и продовольствия, а папские гвардейцы готовы были сражаться до последнего, получая хорошую плату за ратный труд и надеясь получить еще большее вознаграждение в будущем за преданность.

Бенвенуто, внезапно для себя, стал командиром полусотни папских воинов, с которыми оборонял одну из башен замка. Вообще-то, Бенвенуто собирался уехать из Рима на время войны. Еще до подхода неприятельского войска он успел отправить все свое имущество под охраной верных подмастерьев в принадлежавший ему сельский дом в укромной местности, а Катерину – к ее родственникам в провинцию. Однако военные события затянули Бенвенуто в свой водоворот, а началось все со стычки с вражескими солдатами в городских воротах. Бенвенуто очутился там случайно: задержавшись в Риме для того чтобы получить деньги со своих должников, он хотел покинуть город в то самое утро, когда неприятельская армия подошла к Риму. Таким образом, рассчитывая мирно выехать из города, Бенвенуто вдруг оказался перед фронтом всего вражеского войска.

Сторожившие ворота солдаты из столичного гарнизона еще менее чем Бенвенуто были готовы к встрече с неприятелем, поэтому они растерялись и чуть было не сдались без боя. Однако Бенвенуто, в котором взыграла горячая кровь его воинственных предков, принял командование на себя и приказал солдатам начать стрельбу по врагу. Надолго доблести у защитников Рима, правда, не хватило, – как только неприятель открыл ответный огонь, они разбежались. Но о подвиге папского ювелира быстро узнал весь город, и к вечеру того же дня Бенвенуто получил предложение взять под свое начало полсотни ратников и поучаствовать в обороне замка, в котором скрылся Его Святейшество. Бенвенуто, почувствовавший наслаждение битвы и вкус военной славы, не устоял перед искушением и согласился (к тому же, ему заплатили неплохие деньги вперед).

Командовал он своей полусотней столь уверенно и с такой решительностью, что начальник гарнизона тут же поручил ему еще и вести артиллерийский огонь из пяти пушек, поставленных на башне, которую защищал Бенвенуто.

Артиллерийская стрельба, как известно, один из самых тонких видов военного искусства. Она требует таланта и мастерства, то есть того, что имелось у Бенвенуто в избытке, поэтому он в кратчайший срок научился палить из пушек с удивительной меткостью.

* * *

На третий день осады защитники замка в полной боевой готовности стояли на стенах, ожидая штурма, но занятый грабежами и насилиями неприятель пока не собирался его начинать. Внезапно один из бомбардиров, поступивших под командование Бенвенуто, закричал от отчаяния и гнева. Бенвенуто подошел к нему и спросил:

– В чем дело, Пьетро? Уж не задела ли тебя шальная пуля?

– О нет, синьор Бенвенуто! – отвечал Пьетро, чуть не плача. – Посмотрите вон туда, направо от этого зубца стены. Видите, там внизу, в переулке, кучка негодяев грабит дом, а трое из них вытащили на улицу женщину, завалили ее наземь и собираются надругаться над ней. Видите? Вот и я вижу, но лучше бы мне этого не видеть! Этот мой дом, а женщина эта – моя жена. Боже, боже, ах, я горемыка, ничем не могу ей помочь!

– Как так – не можешь помочь?! У нас есть прекрасный сакр, заряженный картечью. Пальнем по тем мерзавцам, и, клянусь спасением души, никто из них не останется живым! – сказал Бенвенуто.

– Да разве это возможно? Ведь мы убьем и мою супругу, – Пьетро горестно покрутил головой. – Лучше пусть будет опозорена, но жива.

– Откуда ты знаешь, что они не убьют ее, наигравшись? Среди насильников бывают такие нехристи, которых возбуждает зрелище смерти; они вспарывают женщинам животы, чтобы получить большее наслаждение от удовлетворения своей похоти… Ну, хватит рассуждать: смотри один из негодяев уже расстегивает штаны! Где фитиль? Я стреляю!

Бенвенуто быстро навел сакр на троих вражеских солдат, приготовившихся изнасиловать жену Пьетро, и выстрелил. Все трое рухнули, как подрубленные.

Пьетро закрыл глаза от ужаса, а когда открыл, увидел, что его жена бежит к воротам замка, на ходу оправляя юбку. Папские гвардейцы, охранявшие башню перед подъемным мостом цитадели, наблюдали всю эту сцену. Они пожалели несчастную женщину и приоткрыли ей окованную железом калитку в воротах. Однако товарищи тех трех солдат, которых убил Бенвенуто, выскочили из дома Пьетро и тоже понеслись к передовой башне замка, то ли надеясь с ходу захватить ее, то ли для того чтобы отомстить противнику за смерть своих приятелей. Тут Бенвенуто, успевший перезарядить сакр, сделал второй выстрел и уложил и этих солдат, опять-таки не задев женщину.

Так Пьетро воссоединился со своей непоруганной женой, а Бенвенуто обрел славу поразительного стрелка.

Слава эта еще более возросла после того как он убил одного из неприятельских полководцев. Осада замка Святого Ангела была в это время уже в самом разгаре. Враг отрыл траншеи около стен и непрерывно обстреливал защитников замка. Напротив той башни, которую оборонял Бенвенуто, неприятель особенно активно вел траншейные работы, намереваясь, по всей видимости, заложить мины. Работами руководил вражеский офицер высокого чина: по сведениям лазутчиков, большой знаток осадного дела.

Папа был крайне озабочен подрывной деятельностью врага; Его Святейшество частенько выходил на крепостную стену и, спрятавшись за ее зубцами, с тревогой наблюдал за приготовлениями к взрыву. По приказу Папы солдаты из замка неоднократно совершали вылазки против неприятеля, но безрезультатно: все их атаки были отбиты. Можно было бы подвести под неприятельский подкоп свой контрподкоп, но среди осажденных не нашлось ни одного специалиста по минированию и подземным работам. Когда несколько смельчаков все-таки попытались прорыть ход под стеной, то их затея закончилась обрушением части кирпичной кладки с внутренней стороны, поэтому Папа запретил повторение подобных попыток.

…Как-то утром неприятель был особенно активен. Руководивший подкопными работами офицер с рассвета не покидал позиции, отдавая одно распоряжение за другим, и видно было, что дело продвигается. Его Святейшество сильно нервничал.

– Боже мой, боже мой, боже мой! – повторял он. – Взорвут нас, непременно взорвут! Что делать?.. Что же вы молчите, олухи царя небесного? – обратился он к кардиналам, сопровождающим его. – Посоветуйте хоть что-нибудь. Как доходы делить, так вы орете громче ослов, а тут молчите, как рыбы. Ну-ка, распорядитесь, пусть огонь, что ли, откроют по врагу! Ни одного дельного человека нет в моем окружении, прости меня, Господи!

Огонь был открыт, но это ничего не дало: неприятель был слишком далеко, чтобы пули и ядра могли нанести ему ощутимый вред. А офицер, командовавший вражескими солдатами, принялся даже насмехаться над осажденными: он вышел на бруствер траншеи, показывая, что выстрелы защитников замка абсолютно не опасны.

Бенвенуто при виде такой наглости пришел в ярость.

– Ах ты, красавчик! Думаешь, что война – это развлечение? Ишь, разоделся: весь в перьях, в плюмаже, словно на праздник явился! – возмущенно воскликнул он. – Смотри, как бы праздник похоронами не обернулся… Ребята! – обратился он к своим бомбардирам. – Зарядите мне фальконет тройным зарядом самого мелкого пороха, и если Всевышний мне поможет, я разделаюсь с тем щеголем.

Когда фальконет был заряжен, Бенвенуто навел его на вражеского офицера и выстрелил.

Офицер ничуть не испугался; он с усмешкой выхватил саблю и сделал вид, что парирует ею выстрел; в то же мгновение ядро выбило саблю у него из руки, и сабля эта со страшной силой рассекла туловище офицера пополам. Вражеские солдаты закричали от ужаса; подхватив останки своего командира, они бросились бежать с такой поспешностью, как будто боялись, что их тоже вот-вот разорвет выстрелом на части.

Его Святейшество возблагодарил Бога, и тут же приказал гвардейцам занять неприятельские траншеи и уничтожить все подкопные работы. Затем он призвал к себе Бенвенуто и надел ему на палец драгоценный перстень, который снял со своего мизинца.

– Это тебе награда за меткую стрельбу, – сказал Папа. – Но как ты смог попасть с такого расстояния? Никогда не поверил бы, если бы не видел собственными глазами.

Бенвенуто упал перед Папой на колени.

– Простите меня, Ваше Святейшество, за это убийство, а равно и за те, которые я совершил за время пребывания на вашей артиллерийской службе.

Папа поднял руку и осенил его крестным знамением:

– Благословляю тебя, сын мой, и прощаю тебе все совершенные тобой убийства, а также и те, которые ты еще совершишь впредь в защиту апостолической Церкви. Служи ей столь же ревностно, как сегодня, и тебя не оставят Святые Угодники, да и моя милость к тебе останется неизменной.

– Не сомневайтесь, Ваше Святейшество, – ответил Бенвенуто, вставая. – Если на то будет Божья воля, я всех ваших врагов перестреляю!..

Через неделю он отчасти выполнил это обещание. Было воскресенье, и солдаты обеих воюющих сторон, как истинные христиане, ограничивались ленивой перестрелкой друг с другом, дабы не осквернять святой день массовыми убийствами. Епископ Паоло, давний благожелатель Бенвенуто, поднялся к нему на башню.

– Ну, что новенького, Бенвенуто? Как ведет себя неприятель? – спросил он, благодушно щурясь на солнце.

– А вот посмотрите, ваше преосвященство, на гостиницу на площади. Да, да, на эту, у нее вместо вывески нарисовано красное солнце на стене между двумя окнами.

– Отлично вижу. Так что же?

– А то, что к ней час назад подъехало много знатных господ военных. Не иначе, как они пируют там теперь; и сдается мне, что стол их расположен именно позади солнца, а то к чему бы им закрывать ставни на окнах в такую приятную погоду?

Паоло оживился.

– Ах, Бенвенуто, – сказал он, – если бы ты мог послать из пушки ядро по гостинице, ты сделал бы доброе дело; скольких врагов ты уложил бы одним махом!

– Я возьмусь выстрелить в самую середину солнца, – отвечал Бенвенуто, – но проблема в том, что у самого жерла моей пушки находится бочка, наполненная камнями, и я боюсь, как бы сила взрыва и сотрясение воздуха не свалили ее наземь. В таком случае она упадет прямо на нашу крепостную стену, а по стене сейчас как раз прогуливаются кардиналы Алессандро и Джакопо: не случилось бы беды!

– Не теряй попусту времени, Бенвенуто! – возразил Паоло. – Во-первых, бочка так поставлена, что едва ли упадет, но если бы даже она упала, и кардиналы очутились под ней, то это было бы вовсе не так дурно, как ты полагаешь. Папа был бы только рад этому… Пали, друг мой, пали!

Тогда Бенвенуто, недолго думая, выстрелил и угодил ровно в середину солнца; бочка же с камнями, как он и предсказывал, от сотрясения рухнула и обязательно придавила бы Алессандро и Джакопо, если бы они в этот момент не разругались и не отошли друг от друга, осыпая один другого проклятьями.

Добрый епископ Паоло, услышав отчаянные крики кардиналов, с величайшей поспешностью сбежал вниз, а Бенвенуто выглянул посмотреть, куда упала бочка. Он услышал, как Алессандро сказал, что следует убить бомбардира, произведшего этот выстрел, и отдал соответствующее распоряжение своей челяди.

Бенвенуто тут же навел два фальконета на лестницу и стал поджидать с фитилем в руке слуг кардинала. Услышав их шаги, он вскричал:

– Негодные бахвалы, если вы не уберетесь сейчас же прочь, и кто-нибудь сунется ко мне, у меня приготовлены два фальконета, которые обратят вас в прах! Скажите своему кардиналу, что я стрелял во врагов, с которыми мы сражаемся, для того чтобы защитить наших попов, и его в том числе!

Слуги Алессандро потоптались на лестнице, пошептались и ушли. На башню опять взобрался епископ Паоло.

– Вы один, ваше преосвященство? – крикнул ему Бенвенуто. – Если один, то проходите, но если за вами идут те мерзавцы, то, клянусь Распятием, я буду стрелять в вас, хотя вы и хорошо ко мне относитесь! Передайте всем, что если я способен защитить других, то не менее я способен и самого себя защитить!

– Я один, Бенвенуто. Успокойся, ради бога, – промолвил Паоло, боясь шевельнуться. – Друг мой, я желаю тебе только добра и принес благую весть. Его Святейшество доволен твоим выстрелом. Гляди, какая суматоха началась у госиницы, сколько солдат туда нагнали на разборку разрушений, причиненных тобой, сколько носилок с телами оттуда вытаскивают. Поубавилось сегодня офицеров у неприятеля; большой урон ты ему нанес, Бенвенуто!

А еще Его Святейшество просил тебе передать, – добавил Паоло, приближаясь и понижая голос, – что и слава Богу, если бы ты и впрямь убил обоих негодяев внизу. Один из них уже примеряет на себя папскую тиару, а другой так и норовит запустить руки в папскую казну. Так что, если бы ты вместе с вражескими офицерами уничтожил бы еще наших кардиналов, то нынешний день был бы удачен во всех отношениях.

Осада замка. Неизвестный французский художник, начало XV века.

* * *

Война продолжалась, и казалось, что ей не будет конца; надеялись на подход войска герцога Цезарио, но он завяз в боях с противником на юге и не смог помочь Риму.

В папском окружении все чаще и чаще раздавался ропот: кардинал Алессандро, не таясь, говорил о том, что пора сдаться на милость врага, и шепотом добавлял, что совсем было бы хорошо вдобавок избавиться от Папы, ставшего виновником столь тяжких бедствий.

Его Святейшество впал в уныние. Размышляя над тем как бы спастись от врагов внешних и внутренних, он пришел к выводу, что с первыми ему будет легче договориться, чем со вторыми, – в рядах неприятельской армии тоже росло недовольство: солдаты хотели домой, дабы там расстратить награбленное добро на развеселые удовольствия. Папу тайком известили о том, что если он заплатит определенную сумму денег, то осада замка будет снята, и неприятельское войско покинет Рим.

Его Святейшество с радостью ухватился за это предложение. Вызвав к себе Бенвенуто, он заперся с ним в комнате с сокровищами.

– Здесь, на столе, лежат мои тиары, а также лучшие драгоценные камни, оправленные золотом, – сказал Папа. – Впрочем, что мне тебе рассказывать; многое из того, что здесь лежит, изготовлено твоими руками. Как ни жаль, Бенвенуто, но тебе придется погубить то, что ты сам же и сделал. Для окончания войны мне нужно золото, поэтому ты должен вынуть все драгоценные камни из тиар и из отдельных оправ, после чего камни мы спрячем, а золото ты перельешь в слитки, соблюдая при этом строжайшую тайну. Спаси нас Бог, если кардиналы Алессандро и Джакопо узнают о том, что мы задумали! Поверь мне, Бенвенуто, они легко пойдут на преступление из-за ничтожнейшего камешка, лежащего на этом столе, а уж за все камни и золото, находящиеся тут, эти корыстолюбцы без малейшего колебания уничтожат пол-человечества!

– Не беспокойтесь, Ваше Святейшество, я знаю, что не следует дразнить голодных собак аппетитной косточкой, – ответил Бенвенуто. – Я-то сохраню ваш секрет, лишь бы вы сами не проболтались о нем.

Вынув все камни из оправ, он завернул каждый из них в бумажку, и передал Папе. А золото, которое весило около двухсот фунтов, Бенвенуто с величайшими предосторожностями перенес в свою башню, где имел особую комнату.

Запершись в ней, он устроил из кирпичей небольшую печь с поддувалом, а внизу поместил зольник в виде блюдца, куда капля за каплей падало золото по мере того, как оно расплавлялось на угольях.

Процесс этот был долгим, поэтому Бенвенуто периодически выходил из комнаты к своим артиллеристам и вместе с ними постреливал по врагу.

– Все стреляешь, брат? – услышал он бодрый голос Франческо у себя за спиной. – Кардиналы очень недовольны твоей пальбой: говорят, что они скоро от нее совсем оглохнут.

– Они и так глухи ко всему, что не касается их ненасытной утробы, непомерного чванства, дикого высокомерия и безграничного властолюбия, – мрачно ответил Бенвенуто.

– Ты прав, брат, но поостеригись ругать их вслух, – они, ой, как не любят обличений! Вспомни об участи Савонароллы.

– Ну, меня-то им не зажарить заживо! Пусть только сунутся, – Бенвенуто похлопал по дулу пушки.

– Пока идет война, ты им не доступен, – кивнул Франческо. – Вот уж поистине: кому война, а кому родная тетка! Война пошла нам обоим на пользу, – ты еще более прославился благодаря своему бесстрашию и меткой стрельбе, а я, как-никак, получил офицерский чин. Кстати, я к тебе с просьбой: одолжи мне на сегодня твоих солдат, защищающих эту башню. Чего они у тебя скучают без дела? Штурма нет и не придвидется, а у меня они разогреют кровь и добудут трофеи. Мне приказано сделать вылазку против вражеского отряда, который группируется возле южных ворот. По всей видимости, это последний резерв неприятеля. Расколошматим его, и можно сказать, вытащим жало у осы. Пусть жжужит тогда, сколько хочет, – нас она уже не укусит!

– Заставлять моих людей идти с тобой я не стану, но если кто-то из них добровольно согласится, я не буду возражать, – ответил Бенвенуто.

– Спасибо, брат! Может быть, ты тоже пойдешь со мной? Не хочешь подраться по-настоящему?

– Я бы, пожалуй, пошел, но не могу. Я сейчас занят кое-чем и не должен покидать башню, – с сожалением сказал Бенвенуто.

– Ну, смотри, вся слава мне достанется! Бой будет замечательным, помяни мое слово! Жди меня с победой, – Франческо обнял Бенвенуто и пошел к лестнице. – Эй, молодцы! – спустившись по ней, крикнул он солдатам. – Кто хочет испытать счастье, следуйте за мной! Сразимся с неприятелем, да поможет нам святой Георгий! Ну, и без добычи пусть он нас тоже не оставит!

После ухода Франческо, Бенвенуто направился в свою комнату, чтобы добавить углей и поддуть жару в печку. Через некоторое время он услышил звуки стрельбы, доносившиеся от южных ворот, и понял, что Франческо уже завязал бой с неприятельским резервом.

Занявшись плавильной печью, Бенвенуто принялся производить некоторые изменения в ней для ускорения процесса плавки. Он так сильно увлекся этим занятием, что одному из вернувшихся из боя солдат пришлось дважды звать своего командира, пока тот не откликнулся.

– Что случилось? – спросил Бенвенуто, выйдя из комнаты.

– Беда, синьор, – сказал солдат, не решаясь взглянуть ему в глаза. – Ваш друг синьор Франческо убит.

– Убит? Франческо? – переспросил Бенвенуто, не веря своим ушам. – Как это могло произойти? Ты сам видел?

– Его убили в четырех шагах от меня. Синьор Франческо с такой яростью набросился на неприятеля, что вклинился в его ряды подобно ножу, входящему в масло. К сожалению, он слишком далеко оторвался от нас, поэтому его окружили и хотели взять в плен. Но куда там: он кромсал направо и налево, вперед и назад; враги отлетали от него, как шавки от разъяренного медведя! Мы бросились к нему на помощь и почти добрались до синьора Франческо, но тут в него выстрелили в упор: он пошатнулся и рухнул на землю; нам оставалось лишь вынести из боя его бездыханное тело. Какая потеря для армии: какой был воин, какой храбрый офицер! Да успокоит Господь его душу!