Текст книги "Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения"

Пьетро, вытаращив глаза, выслушал эту тираду коменданта.

– Не удивляйся, приятель, – сказал Бенвенуто, когда синьор Джорджио ушел. – На такой должности нормальный человек работать не может. Этот хоть безобиден. Но как тебя пропустили ко мне? Последние три недели ко мне никого не пускали.

– Епископ Паоло и синьора Карлотта подкупили канцеляриста Папы, и я получил разрешение, – ответил Пьетро с загадочным видом.

– Вот новости! – воскликнул Бенвенуто. – Паоло и Карлотта хлопочут обо мне! Но почему они направили именно тебя?

– Я сам хотел вас навестить, но не решался, а потом ко мне пришел человек от епископа Паоло и вызвал меня к нему. Оказывается, епископ помнит, как мы с вами ловко стреляли из пушек по врагу, – Пьетро довольно улыбнулся. – Но теперь-то я оставил военную службу и открыл бакалейную лавку.

– Зачем же тебя вызвал Паоло?

– Епископ просил передать вам, что по-прежнему очень хорошо к вам относится… Остальное позвольте прошептать вам на ухо, – Пьетро оглянулся, встал на цыпочки и зашептал. – Его Святейшество, наш новый Папа, ненавидит вас и хочет погубить. Но вы не должны отчаиваться, у вас есть покровители. Очень многие влиятельные люди недовольны тем, как его высокопреосвященство кардинал Джакопо, папский казначей, распоряжается деньгами Церкви. Его хотят сместить, и ваше обвинение против него в присвоении драгоценностей покойного Папы может сыграть важную роль в падении кардинала Джакопо. Держитесь своих слов, и епископ Паоло вас не оставит! К тому же, как вам известно, его высокопреосвященство кардинал Джакопо живет во дворце, который раньше принадлежал синьоре Карлотте. Как я понимаю, синьора очень бы хотела вернуть себе этот дворец, построенный для нее покойным Папой. Это уж мое рассуждение, я тоже кое-чего смыслю в политике! Кроме того, мне велено сказать вам, что вас знают везде, где ценят искусство. Ваши восхитительные работы имеются у важных персон во многих странах, поэтому у вас найдутся покровители и за рубежом.

– Спасибо, Пьетро, – Бенвенуто обнял его. – Но я все-таки не понял, почему ко мне направили именно тебя. Паоло мог бы прислать одного из моих подмастерьев или мою служанку Катерину. Они часто ходили ко мне, и их очередной приход не вызвал бы подозрений.

Пьетро тяжело вздохнул:

– Не вынуждайте меня расстраивать вас, синьор Бенвенуто. Вам и без того несладко тут живется.

– Что такое? Говори! Что случилось? Ну же! – Бенвенуто потряс Пьетро за плечи.

– Ах, синьор! Ваша лавка, ваш дом со всем имуществом и со всеми ценностями взяты в казну.

– Как взяты в казну? На каком основании?

– В залог на время следствия.

– Вот это новшество! – вскричал Бенвенуто. – Без разбирательства, без суда! Да есть ли у нас законность?!

– Вы – большой человек, синьор, и забыли то, что никогда не забываем мы, маленькие люди: законность – это палка в руках властей. Они могут ей погрозить вам, а могут и наказать так больно, как им захочется, – Пьетро безнадежно махнул рукой.

– Что ты мне объясняешь! Будто я сам не знаю, какие у нас порядки! – вспылил Бенвенуто. – Это я просто так, от неожиданности, брякнул про законность. Но где мои подмастерья, где Катерина? Ее-то, надеюсь, не взяли в залог?

– О, насчет Катерины можете не волноваться! – засмеялся Пьетро. – Она дала тягу с вашим первым помощником Асканио еще до того как забрали ваше имущество! Все кумушки столицы судачили об этом. Говорят, что Катерина и Асканио прихватили с собой и кое-что ценное из вашего дома.

– Вот негодники! – покачал головой Бенвенуто. – Быстро они сыгрались: видимо, их инструменты были настроены на один лад. Ну, голубчики, дайте только мне выйти отсюда, я с вами разберусь!

– Епископ Паоло велел мне еще вручить вам эти деньги, – сказал Пьетро, вынимая кошелек из-за пазухи.

– Сколько здесь? – Бенвенуто открыл кошелек и пересчитал монеты. – А, понятно! Он так и не заплатил мне полностью за последний заказ. Все равно, поблагодари его от меня и скажи, что я остаюсь его верным слугой. Когда сидишь в тюрьме, нельзя отказываться ни от друзей, ни от денег. А кошелек пусть хранится у тебя, так надежнее. Я оставлю себе только пару золотых, этого пока хватит.

* * *

После посещения Пьетро обнадеженный Бенвенуто ждал своего скорого освобождения, однако вопреки этим ожиданиям он не только не был освобожден, но режим его заключения ужесточился. Коменданту замка дали помощника, который быстро взял бразды правления в свои руки. Синьор Джорджио был этому несказанно рад, потому что как раз в это время сделался лягушкой, прыгал по двору и пытался ловить мух языком, а подобный способ добычи пропитания оказался нелегким: комендант вынужден был посвящать ловле мух все свое время, совершенно забросив службу.

Отвлекшись на несколько минут для того чтобы кратко ввести помощника в курс дела, синьор Джорджио не забыл, однако, упомянуть Бенвенуто, к которому питал искреннюю симпатию.

– Дорогой мой, – сказал он, – обратите особое внимание на синьора Бенвенуто. Это – великий человек, он один согласился полетать со мной, когда я был птицей. Но у него слишком большие крылья, и я опасаюсь, как бы он не улетел из своей башни, не дождавшись, пока я снова не обрасту оперением. Согласитесь, обидно будет, если он станет летать, когда я прыгаю.

– Не беспокойтесь, синьор Джорджио, я не допущу этого, – утешил коменданта его помощник. – Обещаю вам, что Бенвенуто не сможет улететь.

Помощник сдержал слово. В тот же вечер Бенвенуто был переведен из башни в подвал, в подземную камеру, залитую водой и кишевшую мерзкими мокрицами. Ему бросили на пол тощий тюфяк из пакли; ужинать не дали, сказав, что кормить отныне будут лишь раз в день, в обед. Подвал, в который поместили Бенвенуто, в замке называли «подземельем смерти»: ни один заключенный не мог прожить там более полугода, обычно же узник умирал в этом подвале через три-четыре месяца.

Вскоре Бенвенуто ощутил на себе, насколько верным было название его тюрьмы. Дня через три тюфяк загнил, от напитанной влагой одежды на теле появилась сыпь, а суставы стали нестерпимо ныть от постоянной сырости. Через пару недель что-то странное начало происходить с зубами: до того крепкие и здоровые, они вдруг стали отмирать, при этом корни отмирающих зубов выходили из своих ячеек, причиняя нестерпимую боль кровоточащим и опухшим деснам. Несколько дней Бенвенуто не мог есть, но затем зубы принялись выпадать один за другим с легкостью ножа, выходящего из ножен. Немало их выпало таким образом, но зато боль отступила, а пищу Бенвенуто научился пережевывать сохранившимися зубами.

Свет в подземную камеру проникал через узкое окошко под потолком, всего на полтора часа в день, и это было благом, потому что в темноте Бенвенуто впадал в приятное беспамятство, сладость которого непрерывно возрастала. Он чувствовал, как мало-помалу угасает, но у него не было страха, напротив, радостные и светлые видения начали посещать его. Являлся к нему, например, небесный ангел в облике юноши редкой красоты и вел с ним поучительные душеспасительные беседы, каждое слово которых бальзамом изливалось на душу узника; к несчастью, Бенвенуто не мог, очнувшись от забытья, вспомнить тех прекрасных слов, о чем горько сожалел.

Однажды Бенвенуто стал умолять ангела о великой милости: о том, чтобы тот перенес его в такое место, где можно было бы видеть солнце. Бенвенуто сказал, что это его единственное и последнее желание, и обещал умереть довольным, если сподобится еще хоть раз лицезреть дневное светило. И ангел сжалился над Бенвенуто, – подхватил его, подобно вихрю, и перенес в какой-то огромный бесконечный зал.

Везде тут были люди, – тысячи, миллионы людей. «Все, кого ты здесь видишь, окончили свое бренное существование», – строго сказал ангел. Бенвенуто хотел что-то спросить, но ангел приложил палец к губам. «Следуй за мной, и ты все узнаешь», – сурово произнес он. В тот же миг на Бенвенуто оказалась кольчуга, а в руке он держал маленький кинжал. «А, вот оно что, – догадался Бенвенуто, – мне предстоит сразиться с кем-то. Но обороняться я должен или нападать?» На лице ангела промелькнула досада, и Бенвенуто понял, что произошла ошибка. Действительно, в следующий момент они с ангелом уже шли по узкой темной улице, а вместо кольчуги на Бенвенуто была надета белая рубаха. Взглянув влево от себя, он увидел фасад дома, освещенный солнцем. «Как мне подняться достаточно высоко, чтобы посмотреть на солнечный шар?» – спросил Бенвенуто ангела. Тот указал ему на ступени, находившиеся справа, и ответил: «Иди туда».

Бенвенуто бросился к лестнице, взбежал по ней наверх, и блеск солнечных лучей ослепил его, заставив закрыть глаза. Устыдившись своей слабости, он вновь открыл их и сказал: «О дорогое мое, желанное солнце, я не хочу ни на что другое любоваться, как на твой сияющий лик, хотя бы твои лучи меня совсем ослепили!».

Пристально смотрел он на солнце несколько секунд, как вдруг оно отбросило свои лучи в сторону и стало похоже на расплавленное золото, так что он мог уже на него глядеть спокойно. Восхищенный этой божественной милостью Бенвенуто громко воскликнул: «О, сколь славно и чудно твое могущество! И сколь твоя благость превзошла все мои ожидания!»

Тут центр светила раздался, и появилось в нем распятие: на черном кресте белый Христос. «О боже! О чудо! Какая красота! Какая кротость!» – закричал Бенвенуто. Христос слился с лучами солнца; оно вспыхнуло нестерпимо, и Бенвенуто проснулся в своем подвале.

Впервые за время заточения он почувствовал, что душа его спокойна, а дух бодр.

– Всевышний удостоил показаться мне во всей своей славе и блеске так, как не являлся ни одному смертному, – сказал Бенвенуто в темноту. – Эта знаменательная милость предвещает мое освобождение и счастье, тогда как мои мучители будут посрамлены и прокляты. Знайте же, что в день Всех Святых, то есть в день моего рождения, я выйду из этой мрачной тюрьмы!

Сказав это, он повернулся на бок и заснул ровным и глубоким сном без сновидений.

На следующий день надзиратели доложили помощнику коменданта, что Бенвенуто, по всей видимости, умер, ибо лежит без движения и не отзывается, когда его зовут. Помощник коменданта облегченно перекрестился и велел позвать к усопшему священника. Тот спустился в подвал и привычно стал читать над почившим узником заупокойную молитву. Однако при первых же словах молитвы Бенвенуто открыл глаза, чихнул и поднялся со своего тюфяка.

– Силы небесные! Он ожил! – в ужасе воскликнул священник и пустился наутек.

Помощник коменданта был в ярости. Для пущей верности, чтобы убедиться в том, что Бенвенуто не находится в агонии, он выждал еще пару дней. Увы, сомнений не оставалось: Бенвенуто явно не собирался умирать, более того, ему стало гораздо лучше!

Пришлось доложить об этом Его Святейшеству. У Папы перехватило дыхание, и несколько мгновений он беззвучно шевелил губами.

– О, боже мой! – наконец промолвил он. – Этот человек, несмотря на все его несчастья, живет и торжествует, а я из-за него в могилу сойду. Ну, нет, Бенвенуто, ты не дождешься моей смерти, потому что твоя придет быстрее! Ступайте, мы придумаем способ, как его извести.

Ангел. Фрагмент картины Сандро Ботиччелли.

* * *

Бенвенуто стали лучше кормить: ему давали теперь еду два раза в день и приносили разнообразную пищу. Правда, его меню состояло исключительно из жидких или мелко нарезанных блюд, но Бенвенуто объяснял это заботой тюремщиков о пищеварении узников. Он съедал все, что ему давали, поскольку у него пробудился зверский аппетит.

Как-то в пятницу он поел горохового супа, проглотил овощное рагу с тушеным мясом и завершил обед фруктовым салатом. Доедая его, Бенвенуто заметил маленькие блестящие осколки на дне тарелки; тут он вспомнил, что когда ел суп и рагу, на зубах у него странно скрипело. Он не придал этому значения, так как подумал, что овощи были плохо промыты, и на них остался песок, но, увидев в тарелке осколки, Бенвенуто всполошился. Поднеся их к свету, падающему из окошка, он распознал в них крошки толченого алмаза, и понял, что погиб. Он знал, что в отличие от других камней, алмаз, даже истолченный в порошок, сохраняет и в ничтожных осколках острые грани. При пищеварении эти осколки облепляют стенки желудка или кишечника и прорезают внутренности, что вызывает неизбежную мучительную смерть.

Поняв, что обречен, Бенвенуто вначале стал непотребно ругаться, проклиная своих врагов, но потом решил, что в иной мир надо переходить с более приличными словами и мыслями. Он предался благочестивым размышлениям о Божьей милости, которая дарует жизнь лучшую и вечную. Между тем, он продолжал машинально тереть алмазные осколки, и вдруг показалось ему, что это вроде бы и не алмаз. Тогда Бенвенуто поставил табурет к стене под окном, прилепил несколько блестящих крошек на кончик пальца, и, поднявшись к оконной решетке, высыпал их на ее перекладину; затем снял с себя нательный крест и принялся из всех сил растирать им эти крошки.

Они поддавались! Значит, он не ошибся: это был не алмаз, а какой-то иной камень! Но все иные камни не могли в истолченном состоянии причинить серьезного вреда кишечнику. Бенвенуто возблагодарил небеса за свое чудесное спасение.

Однако он вознамерился дознаться, кто подмешал в еду эти крошки, и зачем это было сделано. Встав у двери, он дождался тюремщика, и напал на него, едва тот переступил порог. Тюремщика звали Дуранде; он был глуповатым, трусливым и суеверным. Бенвенуто для забавы постоянно пугал его сглазом и порчей, утверждая, что умеет колдовать, а помимо того, Дуранде, не отличающийся физической силой, боялся, как бы Бенвенуто не убил его. Поэтому, как только Бенвенуто прижал Дуранде к двери и схватил его за горло, тот сразу сник.

– Говори, негодяй, кто хотел лишить меня жизни? Что вы подсыпали мне в пищу, мерзавцы? – грозно вопрошал Бенвенуто.

– Ох, простите меня, синьор! Я не по своей воле, мне приказали, – запричитал Дуранде. – Вы же знаете, как я вас уважаю, как я вас ценю! Я бы ни за что не посмел причинить вам зло, но мне приказали! Смилуйтесь, синьор Бенвенуто!

– Кто тебе приказал? Говори, отравитель!

– Мне приказал помощник коменданта, а ему сам Святейший Папа. Вы для Его Святейшества, как кость в горле, синьор. А я что могу сделать, я человек маленький, и вступиться за меня некому: не исполню приказ, меня тоже убьют, – захныкал Дуранде.

– Что вы подмешали мне в еду, злодеи? – Бенвенуто хорошенько тряхнул Дуранде и сдавил ему горло.

– Вы меня задушите, – закашлялся тюремщик. – Не убивайте меня, я вам все расскажу! Его Святейшество дал алмаз, чтобы погубить вас. Но я сговорился с ювелиром, которому поручили растереть этот камень, и мы заменили алмаз бериллом, чья цена меньше. Алмаз же мы продали, а деньги поделили пополам. Бедность, бедность толкнула меня на это!

Дуранде заплакал.

«Вот как бывает! Бедность причиняет столько несчастья людям, а мне она спасла жизнь», – подумал Бенвенуто. Он отпустил тюремщика и зловещим голосом произнес:

– Знай же, что напрасны ваши усилия отравить меня. Я – заговоренный, и мне не наделают вреда ни яды, ни толченый алмаз, а вот тебе придется плохо, если ты еще раз попытаешься причинить мне зло. Я уже предупреждал, что наведу на тебя порчу. Ты лишишься даже того жалкого имущества, которое имеешь; тебя поразят проказа, лишай, чесотка и костоеда; тебя будут отовсюду гнать и нигде ты не найдешь себе пристанища. Все беды падут на твою голову, так что жизнь станет тебе не мила.

– Ради Бога, пощадите, синьор Бенвенуто! – взмолился дрожащий от страха Дуранде.

– Мало того, я расскажу помощнику коменданта о твоем мошенничестве с алмазом, и тебя повесят на крепостной стене!

– Господь милосердный! Пощадите, синьор Бенвенуто! – Дуранде упал перед ним на колени. – Я для вас сделаю все что вы хотите, только не губите меня!

Бенвенуто помолчал, как бы раздумывая.

– Ладно, – сказал он. – Ты был добр ко мне, и я не буду тебя наказывать.

– О, синьор! – Дуранде хотел поцеловать ему руку.

– Оставь! Слушай меня и запоминай. Первое – ты расскажешь помощнику коменданта о том, что я заговоренный, и меня невозможно убить. Второе – ты разыщешь в городе бакалейщика Пьетро и передашь ему записку от меня; ты мне принесешь бумагу, перо и чернила, чтобы я мог написать эту записку. Пьетро будет выдавать тебе еженедельно деньги, на которые ты станешь покупать для меня на рынке продукты, и из них готовить мне еду. Третье – ты будешь сообщать мне обо всем, что еще замыслят против меня здесь, в тюрьме. Это тебе за услуги, – Бенвенуто дал ему золотую монету, – но берегись: если ты попытаешься обмануть меня, ты умрешь!

– Никогда! Никогда я не обману вас, синьор, можете быть уверены! О, синьор – вы самый благородный человек на свете! – с восторгом вскричал Дуранде и все-таки поцеловал Бенвенуто руку, которую тот не успел отдернуть.

* * *

Дуранде отнес записку Пьетро и доставил от него ответное послание. В нем с множеством ошибок было написано следующее: «Благослови вас Бог, синьор Бенвенуто, а мы думали, что вас нет в живых. С тех пор как в августе был раскрыт заговор епископа Паоло, мы не имеем о вас никаких вестей. Не знаю, ведомо ли вам, что епископ бежал, а синьора Карлотта выслана из Рима. Говорят, Папа хотел ее убить, но побоялся мести ее сына – герцога Цезарио.

Несколько человек повешено, и мы оплакивали вас, думая, что вы тоже погибли.

Но раз вы живы, то, славу Господу, есть надежда, что вас не тронут. От своего брата, служащего при дворе Его Святейшества, я слышал, что за вас вступились многие могущественные люди из нашей страны и из других стран. Сейчас к Папе прибыл посол от одного великого короля, поклонника вашего таланта. Может быть, посол попросит за вас от имени своего государя. Уповайте на милость Божью и не отчаивайтесь!

Ваши деньги хранятся у меня в целости и сохранности. Согласно вашему приказу буду каждую неделю выдавать из них некоторую часть присланному вами человеку.

Всегда можете рассчитывать на меня. Вечно благодарный вам Пьетро».

…Предсказание Пьетро насчет заступничества посла, видимо, сбылось: во всяком случае, уже через неделю Бенвенуто перевели из подземной тюрьмы обратно в башню, в комнату, в которой он сидел в первые недели своего заключения в замке. Это было и хорошо, и плохо; с одной стороны, после жуткого подвала комната в башне показалась Бенвенуто роскошными апартаментами; с другой стороны, Папа явно не собирался освобождать его из тюрьмы.

Отломив кусочек камня от кирпичной кладки, Бенвенуто начертал на стене камеры пришедшие ему на ум стихи:

 
Враги, отняв искусство, душу, достоянье,
Честь, – хотят и жизнь мою отнять!
И что ж, мне смерть от них принять,
Коль Бог не защитит свое созданье?
 
 
О, Папа, ты не знаешь состраданья!
А ты, Господь, зачем велел страдать
Рабу, сумевшему стократ тебе воздать
Хвалу своей нетленной данью?
 
 
Я осужден облыжно, и челнок
Мой утлый топит злобный зверь лукавый.
Гнев на него обрушь, Господь! Меня ж по праву
Освободи, Всевышний, из моих оков.
 
 
Велик, бессмертен, свят вовеки Ты,
Податель жизни, всеблагой, всеправый.
Тебе, наш Отче, и хвала и слава.
Я раб Твой, – отвори же мне острог!
 

Обратившись к Богу и будучи уверенным в его помощи и поддержке, Бенвенуто решил бежать из тюрьмы. План побега был очень прост: следовало выйти из камеры, спуститься из башни на внутреннюю стену крепости, затем – во двор между внутренней и внешней стеной. Из двора надо было подняться на внешнюю стену, с нее – спуститься в хозяйственный дворик, примыкающий к внешней стене, а уж из него выйти на улицу. Кому-то все это могло показаться невыполнимым, но только не Бенвенуто: он был убежден, что если человек по-настоящему захочет чего-нибудь, то он добьется этого.

Некоторая сложность была лишь в том, чтобы выйти из камеры: путей-то, собственно, было много – через дверь или через окно, через стены, через пол или через потолок, – но на каждом пути были определенные преграды. Дверь, например, была чересчур крепка и обита листовым железом; замок на ней стоял надежный, а снаружи она дополнительно запиралась тяжелым засовом. Можно было, конечно, заставить Дуранде открыть ее, даже вывести Бенвенуто из башни, но выйти с узником из замка тюремщик не мог, – его бы задержали караулы. Помимо всего прочего, Бенвенуто вообще не хотел связываться с Дуранде, слишком тот был труслив и ненадежен.

Путь через окно преграждала крепкая тройная решетка, намертво вделанная в оконный проем, – вынуть ее было невозможно, перепилить нечем. Пол был сложен из массивных каменных плит, а стены имели двойную кладку, то есть и эти пути отпадали. Значит, оставался один выход – через потолок. Он был деревянным, в нем можно было проделать отверстие, через него вылезти на чердак и оттуда – на крышу, а с нее – на стену, и так далее, до полного освобождения.

Определившись с путем бегства, Бенвенуто раздобыл необходимый для этого дела инструмент. Он убедил несчастного Дуранде, что того подстерегают злые демоны, готовые вселиться в его душу, и для борьбы с ними необходимы особые заклинания. Эти заклинания надо было произнести, поместив кинжал над пламенем свечи. Поскольку свеча у Бенвенуто была, то оставалось раздобыть кинжал, который ему и принес Дуранде.

Заодно Дуранде принес Бенвенуто новые простыни, – это уже не для магии, а потому что старые простыни пришли в полную негодность. Заключенные имели право менять белье за свой счет, отдавая старое и получая новое, так что эта просьба не вызвала у Дуранде никаких подозрений. Бенвенуто, однако, не вернул старые простыни, но напуганный демонами тюремщик не обратил на это внимания. Между тем, простыни были нужны Бенвенуто для побега. Нарезав из них ленты, он связал их между собой, и у него получилось несколько крепких веревок, которые Бенвенуто спрятал в своем матрасе, вытащив из него часть сена.

Теперь следовало проделать отверстие в потолке, чтобы попасть на чердак. С помощью принесенного Дуранде кинжала Бенвенуто принялся за работу. Каждую ночь он пилил лиственничные доски потолка над своей кроватью, а наутро тщательно собирал опилки и прятал их в свой матрас; пропилы же на потолке заделывал воском от свечей и замазывал грязью. К счастью, потолок не мыли, по меньшей мере, лет двести, и на нем был слой грязи толщиной в ладонь.

Работа продвигалась быстро, и через несколько дней Бенвенуто прорезал довольно большое отверстие в досках, оставив лишь узкую перемычку, чтобы вырезанный им кусок не отвалился.

Тут все предприятие чуть не пошло прахом из-за синьора Джорджио. Он почувствовал облегчение от болезни и пришел навестить Бенвенуто.

– Дорогой мой! – радостно закричал комендант. – Какое счастье снова видеть вас! Увы, я был лишен этой возможности в последнее время: внезапно я превратился в лягушку, а вы знаете, как тяжело передвигаться прыжками. Моих сил хватало лишь на то чтобы допрыгать до отхожего места и обратно. Хорошо еще, что мне прислали помощника, и он выполнял мои должностные обязанности. Кстати, он сказал мне, что вы собирались улететь из замка, поэтому он вынужден был посадить вас в подвал. Как вам не стыдно, дорогой мой, ведь мы же договорились улететь вместе! Ну, ладно, не будем вспоминать прошлое, теперь все позади. Помощника отозвали, и я опять на своем посту.

К сожалению, сейчас мы с вами не сможем полетать: во-первых, у меня еще не отрасли крылья, а во-вторых, вам запрещено выходить из башни: как я понимаю, Папа просто завидует вашей способности летать. Между нами говоря, оно и понятно, – у него-то самого крылышки крохотные, и если он попробует взлететь, получится презабавное зрелище: он будет лишь вспархивать над землей подобно петуху! – комендант расхохотался, представив себе эту картину. – Ну, ничего, дорогой мой, мы с вами полетаем, обязательно полетаем! Времени у нас много, торопиться некуда…

Однако, какая у вас грязь, – сказал синьор Джорджио, осмотрев камеру Бенвенуто. – Как я раньше этого не замечал? Мои бездельники совсем перестали убирать комнаты узников. – Немедленно вычистить здесь все! – приказал комендант, обращаясь к Дуранде. – Синьор Бенвенуто должен жить в чистоте. Погляди на потолок, лентяй, он такой черный, будто мы в преисподней!

Дуранде состроил кислую мину, а Бенвенуто поспешно произнес:

– О нет! Не заставляйте его убирать, если не хотите убить меня!

– Я вас не понимаю, – удивился синьор Джорджио.

– Видите ли, как неопровержимо доказали врачи, чистота – враг здоровья. От чрезмерной чистоты наш организм теряет свою силу и становится беззащитен перед болезнями. Точно так же доказано, что слишком чистый воздух вреден для легких, – он раздражает их стенки и может вызвать чахотку. Недаром, у скотников и золотарей никогда не бывает этого заболевания, а испанцы, мудрые люди, устраивают отхожее место на кухне. Умоляю вас, синьор Джорджио, не приказывайте убирать мою камеру, если не хотите моей смерти.

– Успокойтесь, дорогой мой, я ваш друг, и хочу вам только добра, – проникновенно сказал комендант. – Видит Бог, я и не подозревал, что чистота столь вредна для человека. Спасибо, что просветили; отныне я вообще перестану мыться… А ты, дуралей, – обратился он к Дуранде, – не смей убирать в комнате синьора Бенвенуто! Иначе я тебя так взгрею, что своих не узнаешь!

– Как прикажете, синьор комендант, – ответил довольный Дуранде, расплываясь в улыбке.

* * *

Настала ночь накануне праздника Всех Святых. Когда в замке заступила на дежурство ночная стража, Бенвенуто быстро принялся допиливать перемычку вырезанного им отверстия в потолке и задолго до полуночи закончил свой труд.

Достав из матраса веревки, Бенвенуто обмотал их вокруг живота, поставил на кровать табурет, осторожно залез на него и, подтянувшись на руках, попытался протиснуться в пропиленное отверстие. Ему это удалось, отверстие было достаточно широким, но внезапно он уперся головой в какое-то препятствие. Бенвенуто дернулся вправо, потом влево, но пролезть никак не удавалось. Чертыхаясь, он слез с табурета, взял свечу, снова забрался наверх и осветил пролом в потолке. Оказалось, что как раз над тем отверстием, которое проделал Бенвенуто, на чердаке проходила массивная балка, и для того, чтобы ее обойти, надо было существенно расширить люк.

Бенвенуто выхватил кинжал и начал яростно резать потолочные доски. Щепки летели во все стороны, пламя свечи трепетало от тяжелого дыхания Бенвенуто, пот лился с него ручьем, но когда часы на церкви пробили полночь, он был чердаке!

Осмотревшись, Бенвенуто заметил, что крыша башни прогнила до дыр. Без всякого усилия он отломал несколько досок, разобрал черепицу и вылез наружу; затем, изловчившись, накинул петлю одной из своих веревок на шпиль башни и привязал к этой веревке еще одну и еще, чтобы спуститься на крепостную стену. По стене ходили караульные, но Бенвенуто повезло: когда он спускался, часовой, охранявший башню, стоял с другой ее стороны и смотрел на огни карнавала в городе.

Также, с помощью веревок, Бенвенуто спустился во двор перед второй стеной, нашел лестницу, ведущую наверх, взобрался по ней на эту стену, – и лицом к лицу столкнулся с солдатом, стоявшим тут на посту.

Солдат, явно не ожидавший такой встречи, сильно растерялся и, открыв рот, изумленно уставился на узника. А Бенвенуто немедленно наставил на солдата кинжал и грозно прошипел:

– Если ты пошевелишься или издашь хоть малейший звук, клянусь Распятием, я заколю тебя! Все что от тебя требуется – это не мешать мне. Я, без следствия, без суда, без вины был заключен в этот замок, который сам же оборонял от врагов. Может быть, ты помнишь меня, я – Бенвенуто, командовавший бомбардирами. Если ты поднимешь шум, ты погубишь меня, безвинного, а тем самым погубишь и свою душу! Дай мне спокойно уйти, и Бог вознаградит тебя.

Солдат сглотнул слюну и просипел:

– Я помню вас, синьор Бенвенуто. Делайте, что задумали, а я ничего не видел, ничего не слышал.

Сказав так, он повернулся и ушел, а Бенвенуто привязал последнюю оставшуюся у него веревку к стене и стал спускаться в хозяйственный дворик. Веревка, однако, была слишком коротка, она не доставала до земли футов пятнадцать, поэтому Бенвенуто пришлось прыгать. Резкая боль пронзила его правую лодыжку. Он хотел подняться, но не смог и понял, что сломал ногу.

На левом боку он пополз к воротам хозяйственного дворика. Добравшись до них, Бенвенуто стал отчаянно копать землю под воротами, каждую минуту боясь услышать сигнал тревоги из замка. Как ни удивительно, все было тихо, и через час Бенвенуто отрыл подкоп и выполз по нему на волю.

Улицы около замка были пусты и безлюдны; лишь где-то вдалеке слышны были взрывы петард и буйные крики загулявших горожан. Бенвенуто, превозмогая боль, полз и полз вперед, пока не увидел заброшенный дом с крохотным садиком за забором. Забравшись в этот садик, Бенвенуто потерял сознание.

Он очнулся уже на рассвете. По улице кто-то шел, слышны были звуки шагов, кашель и цоканье копыт. Выглянув из своего убежища, Бенвенуто заметил водовоза, который вел на поводу осла, нагруженного пустыми корчагами.

– Эй, приятель! – негромко окликнул его Бенвенуто. – Сделай милость, отвези меня, ради Бога, к человеку, к которому я тебе скажу.

Водовоз вздрогнул и остановился. Выпучив глаза, он глядел на Бенвенуто, как на привидение.

– Кто вы, синьор? И почему лежите здесь? – спросил он после долгой паузы.

– Я – неудачливый кавалер, – ответил Бенвенуто. – Я провел ночь у своей возлюбленной, а под утро вернулся ее муженек. Вот мне и пришлось выпрыгнуть из окна, чтобы спасти честь своей дамы. По-моему, я сломал себе ногу.

– Так, так, – сказал водовоз. – Неудачливый кавалер, вы говорите? А если судить по одежде и по внешнему виду, то на кавалера вы никак не похожи. Скорее я бы принял вас за беглого каторжника.

– Послушай, приятель, какая тебе разница, кто я, если ты получишь за ту услугу, о которой я тебя прошу, один золотой от меня прямо сейчас, и еще один золотой тебе даст тот человек, к которому ты меня доставишь, – и в доказательство своих слов Бенвенуто показал водовозу золотую монету.

– Так много я не зарабатывал за всю свою жизнь! – ахнул тот. – О чем разговор, синьор, я довезу вас, куда вам надо! Нужно же помочь человеку в беде. Я тоже, бывало, бегал по красоткам; случалось мне баловаться и с замужними бабенками, – мне ли вас не понять? Погодите минутку, я сниму корчаги с осла и спрячу их в этом садике; после за ними вернусь. Довезу вас, куда вам угодно, синьор кавалер, мне ли вас не понять, уж я-то не брошу вас в таком положении.

…Пьетро, к которому водовоз доставил Бенвенуто, сначала не узнал своего бывшего командира.