Текст книги "Калифорнийский квартет (сборник)"

46

Времена оставались тяжелыми, и поэтому я очень удивился, когда раздался звонок из компании «Мирз-Старбак» и меня уведомили, что в понедельник я должен явиться на работу. До этого я прошелся по всему городу и рассовал заявки, куда только было возможно, все равно заняться мне было нечем. Собственно, я не горел желанием начать трудовую деятельность, но уж больно не хотелось оставаться под одной крышей с родителями. В отделе кадров «Мирз-Старбак» валялись тысячи заявок, и я не надеялся, что мне повезет. Это была крупная торговая компания с разветвленной сетью универмагов во многих городах страны. Заполнив заявление, я прошел собеседование, которое длилось всего несколько минут. По-моему, на все вопросы я ответил правильно.

Наступил понедельник, и я отправился на работу с бутербродами в коричневом бумажном пакете. Универмаг находился всего в нескольких кварталах от моей бывшей школы. Я все еще недоумевал, почему выбор пал именно на меня.

После получения первого чека я рассчитывал снять себе комнату в центре города рядом с публичной библиотекой.

По пути за мной увязалась изголодавшаяся дворняга. Бедняга так исхудала, что ребра выпирали из-под ее облезлой шкуры, а уцелевшая шерсть свалялась и торчала клочьями. Брошенное, запуганное, избитое животное – жертва homo sapiens.

Я остановился, присел и протянул руку, но пес отскочил.

– Иди сюда, приятель, я твой друг… Ну давай, не бойся…

Он осторожно приблизился. Глаза его были полны печали.

– Что же они сделали с тобой, парень?

Пес подбирался все ближе и ближе, стелясь по тротуару и усердно виляя хвостом. Потом он просто прыгнул на меня, и я, не устояв под ударом его передних лап, распластался на асфальте. Несмотря на худобу, он был все же слишком большой и тяжелый. Оседлав меня, осмелевшая псина принялась лизать мне лицо, уши, лоб. Я еле спихнул его, вскочил и вытер лицо.

– Сидеть! Тебе надо подкрепиться!

Я достал из пакета сэндвич и отломил кусок.

– Немного тебе, остальное мне, старикан! – сказал я и положил его порцию на тротуар.

Пес подошел к угощению, понюхал и отошел. Облизываясь и оглядываясь на меня, он стал удаляться.

– Эй, приятель, погоди! Этот был с арахисовой пастой! Иди попробуй копченой колбаски! Вернись! Ко мне!

Пес с опаской подошел снова. Я отыскал сэндвич с колбасой, отломил большой кусок, соскоблил с него горчицу и бросил на тротуар.

Привереда склонился над подачкой, уткнулся в нее носом, обнюхал, повернулся и потрусил прочь. На этот раз он даже не оборачивался, все быстрее и быстрее удаляясь вдоль по улице. Неудивительно, что я постоянно пребывал в депрессии – нездоровое питание.

Я продолжил свой путь на работу. Это была та же самая улица, по которой я ходил в школу.

Наконец я прибыл на место, отыскал служебный вход и вошел. Из яркого солнечного света я попал во мрак. После того как мои глаза слегка привыкли к темноте, я разглядел мужчину, стоящего всего в нескольких шагах от меня. Половина его левого уха отсутствовала. Сам он был высокий и очень худой. Узкие, как игольное ушко, зрачки как-то странно располагались в его бесцветных глазах. Но что самое удивительное, этот дистрофик был перетянут ремнем, а поверх ремня свисало странное, уродливое брюхо. Видимо, жир со всего организма сконцентрировался именно на животе, обрекая другие части тела на истощение.

– Управляющий Феррис, – представился он. – А вы, я полагаю, мистер Чинаски?

– Да, сэр.

– Вы опоздали на пять минут.

– Меня задержала… Ну, я остановился, чтобы покормить бродячую собаку, – сказал я, улыбаясь.

– Это самое глупое оправдание, которое я слышу за последние тридцать пять лет моей службы здесь. Ты что, не мог придумать чего-нибудь поумнее?

– Я только начинаю, мистер Феррис.

– И скоро закончишь. Ладно, смотри, это – таймер, а вон стеллаж с регистрационными картами. Найди свою карту и отметь время прихода на работу.

Я отыскал – Генри Чинаски, служащий № 68754. Взяв карту, я уставился на таймер – что делать дальше?

Феррис встал позади меня и тоже вытаращился на автомат.

– Ты уже опоздал на шесть минут, – услышал я его голос. – Когда опоздание составляет десять минут, мы вычитаем час.

– Значит, если опаздываешь на десять минут, то лучше не торопиться?

– Не остри. Когда мне хочется посмеяться, я слушаю Джека Бенни[5]5
  Джек Бенни (Бенджамен Кубельски, 1894–1974) – американский комик, в 1930-е гг. вел радиопередачу «Шоу Джека Бенни».


[Закрыть]. А если ты прогуляешь час, то просто потеряешь работу к чертовой матери.

– Извините, но я не знаю, как управляться с таймером. Как мне отметиться?

Феррис выхватил карту из моих рук и указал на таймер.

– Видишь эту щель?

– Ага.

– Что?

– Я говорю, да, сэр.

– Отлично, она предназначена для первого дня недели, значит, для сегодняшнего дня.

– А-а…

– В нее вставляется карта, вот таким образом. – Он вставил карту в щель и затем вытянул ее обратно. – Когда карта будет там, нужно потянуть за этот рычаг. – Феррис дернул рычаг, но карты-то там не было.

– Я все понял. Давайте приступим, – потянулся я к карте.

– Нет, подожди, – не унимался он. – Когда уходишь на обед, также нужно отмечаться, но уже в этой щели.

– Да, я понял.

– А когда возвращаешься с обеда, то вставляешь карту в следующую щель. Обед тридцать минут.

– Тридцать минут. Все ясно.

– И наконец, когда рабочий день заканчивается и ты уходишь домой, или в свою гостиницу, или еще куда, не знаю, где уж ты там живешь, нужно использовать последнюю щель. Получается четыре отметки в день. И так каждый день – четыре отметки за смену – до тех пор, пока тебя не уволят, или ты сам уйдешь, или умрешь, или выйдешь на пенсию.

– Понятно.

– И еще я хочу, чтобы ты знал: из-за тебя я задержал свой инструктаж новых служащих, одним из которых на данный момент являешься и ты. Я здесь главный. Мое слово – закон. Ваши желания ничего не значат. Если мне что-либо не понравится – как у вас зашнурованы ботинки, уложены волосы или воняет пердеж, – вы возвращаетесь на улицу, ясно?

– Да, сэр!

В проходную влетела молоденькая девица в туфельках на высоком каблуке, ее длинные волосы развевались позади каштановым шлейфом. На ней было красное облегающее платье, и такого же цвета помада чрезмерно покрывала ее пухлые чувственные губы. С театральной резвостью она схватила свою карту со стеллажа, пробила ее и, сдерживая возбужденное дыхание, сунула на место. Потом бросила взгляд на Ферриса.

– Привет, Эдди!

– Привет, Диана!

Скорее всего, Диана работала продавщицей. Феррис подошел к ней, и они принялись болтать. Ничего, кроме смеха, расслышать мне не удалось. Наконец они наговорились. Диана пошла к лифту, а Феррис вернулся ко мне. Моя карта все еще была у него в руке.

– Я бы хотел отметить свой приход на работу, – напомнил я.

– Я сам пробью. Не хочу, чтобы ты начинал с ошибки, – сказал Феррис, вставил мою карту в щель и остановился.

Я ждал. До моего слуха доносилось тиканье часов. Наконец он дернул за рычаг, вытянул карту и положил ее на стеллаж.

– На сколько я опоздал, мистер Феррис?

– На десять минут. Иди за мной.

Я повиновался. В другом помещении нас поджидала группа новых служащих – четыре мужчины и три женщины. Все они были старые, и у всех у них была одна проблема – слюна собиралась в уголках рта, подсыхала и превращалась в белые катышки, которые незамедлительно орошались новой порцией слюны. Одни страдали от ожирения, другие походили на дистрофиков. Одних мучила трясучка, другие морщились от близорукости. У чернокожего старика в яркой цветастой рубашке на спине красовался горб. Новички улыбались и кашляли, пуская клубы сигаретного дыма.

Увидев эту картину, я понял, почему я здесь. «Мирз-Старбак» набирала вьючных мулов. Компанию не волновала проблема текучки кадров (хотя эти новые рекруты могли сбежать только в могилу, но до этого они будут преданными и благодарными служащими). Я был избран трудиться с ними бок о бок. Дама из отдела кадров решила, что я принадлежу к этой жалкой касте неудачников.

Что бы подумали парни из моей школы, увидев меня в этой среде? Меня, самого крутого мужика выпуска 1939 года!

Я подошел и встал рядом с группой новобранцев. Феррис сел на стол лицом к нам. Сквозь потолочную фрамугу на него падал луч света. Управляющий прикурил сигарету, затянулся и широко улыбнулся всем нам.

– Добро пожаловать в «Мирз-Старбак»… – сказал Феррис и впал в задумчивость.

Возможно, он вспомнил те времена, когда впервые пришел в этот магазин тридцать пять лет назад. Выпустив несколько колец, Феррис наблюдал, как они плавно поднимаются в воздухе. Его укороченное ухо, подсвеченное сверху, выглядело потрясающе.

Мой сосед, сухой скрюченный мужичок, ткнул меня в бок своим острым локотком. Он был одним из тех типов, у которых очки вечно висят на самом кончике носа, и кажется, что они вот-вот свалятся. Этот урод был даже противнее меня.

– Привет, – прошептал он. – Я Мьюкс. Оделл Мьюкс.

– Здравствуй, Мьюкс, – отозвался я.

– Послушай, парень, давай после работы заглянем в бар. Может быть, подцепим каких-нибудь бабенок.

– Не могу, Мьюкс.

– Ты что, боишься их?

– Нет. Мой брат болен, я должен присматривать за ним.

– Болен?

– Безнадежно – рак. Ему вставили трубочку в член, и он писает через нее в бутылку, которая привязана к ноге.

Тут очнулся Феррис:

– Ваша начальная ставка – сорок четыре с половиной цента в час. Договора с профсоюзами у нас нет. Руководство верит – все, что выгодно компании, выгодно ее служащим. Мы, подобно большому семейству, должны сообща работать и приносить прибыль. Каждый из вас получит десятипроцентную скидку на все товары, которые вы будете приобретать в «Мирз-Старбак»…

– Вот это да! – вырвалось из Мьюкса.

– Да, мистер Мьюкс, это нормальные партнерские отношения. Вы заботитесь о нас, мы будем заботиться о вас.

Я подумал, что, если бы задержался в «Мирз-Старбак» лет так на сорок семь, жил бы все это время с какой-нибудь чокнутой бабенкой, отхватил бы по пьянке себе половину левого уха, то, возможно, унаследовал бы место Ферриса после его выхода на пенсию.

Феррис перечислил все праздники и выходные, на которые мы могли рассчитывать, и завершил инструктаж. Нам показали наши шкафчики, выдали халаты и затем сопроводили в подвал, где располагалось складское помещение.

Рабочее место Ферриса находилось тоже в подвале. Он сидел на телефоне. Каждый раз, когда раздавался звонок, он левой рукой снимал трубку и прижимал ее к своему левому покоцанному уху, а правую руку непременно запускал в левую подмышку.

– Да? Так. Понятно. Доставим немедленно! – Положив трубку, вызывал: – Чинаски!

– Здесь, сэр.

– Отдел дамского белья, – сообщал Феррис, доставал накладную и заполнял ее – какой товар и в каком количестве.

Он мог бы заниматься этим, когда принимал заказ по телефону, но не делал – наверно, не хотел вынимать руку из-под мышки.

– Собери этот товар, отнеси в отдел женского белья, получи подпись и возвращайся.

Ни одного лишнего слова.

Итак, моя первая доставка была в отдел женского белья. Я собрал товар в маленькую зеленую тележку на резиновых колесах и покатил к лифту. Лифт был где-то на верхних этажах, я нажал кнопку и стал ждать. Прошло довольно много времени, пока я увидел днище опускающегося лифта. Двигался он очень медленно. Наконец кабина приземлилась, дверь открылась, и я увидел оператора – одноглазого альбиноса. О, черт!

Белобрысый осмотрел меня единственным глазом и спросил:

– Новичок?

– Ага.

– Как тебе Феррис?

– Отличный парень, – схитрил я.

Возможно, они жили вместе и по очереди пользовались газовой плитой на кухне.

– Сейчас я не могу тебя поднять.

– Почему?

– Мне надо посрать.

Альбинос ушел, а я остался стоять возле лифта в своем рабочем халате. Такое случается сплошь и рядом. Будь вы губернатор или мусорщик, канатоходец или грабитель, дантист или сборщик фруктов, будь вы там или сям, вы хотите добросовестно выполнять свою работу, вы не желаете зря занимать место, но вам приходится стоять и дожидаться какого-то засранца. Вот и я стоял в спецодежде рядом с тележкой, полной бабьего исподнего, и поджидал, пока лифтер просрется.

И тут со всей очевидностью я понял, почему отпрыски богачей всегда веселы и смеются. Они знают, что это им не грозит.

Вернулся альбинос.

– Уф, здорово. Полегчал фунтов на тридцать.

– Хорошо. Теперь мы можем ехать?

Он закрыл дверь, и мы поднялись на этаж, где располагались торговые залы.

– Удачи, – сказал альбинос, открыв дверь.

Я вытолкал тележку и покатил ее по проходу, высматривая отдел дамского белья; мне нужна была мисс Медоуз.

Мисс Медоуз – шикарная женщина, – скрестив руки на груди, трепетала от нетерпения. Она выглядела как модель. Приблизившись, я разглядел ее глаза – темно-изумрудные, бездонные, опытные. О, я должен был познакомиться с ней, с ее глазами, с ее шиком. Остановив тележку напротив кассы, я улыбнулся и сказал:

– Здравствуйте, мисс Медоуз.

– Где тебя, черт возьми, носит? – ответила она вопросом.

– Так получилось.

– Ты понимаешь, что покупатели ждут? Я отвечаю за эффективную работу отдела, ясно?

Продавцы зарабатывали в час на десять центов больше, чем мы, плюс комиссионные. Поэтому они никогда не разговаривали с нами как с равными. Будь то продавец мужского или женского пола – без разницы. Любые сношения с нами они воспринимали как оскорбление.

– Я решила телефонировать мистеру Феррису.

– Мисс Медоуз, в следующий раз не подведу, – сказал я, выгрузил товар на прилавок и протянул ей накладную.

Гневным росчерком она оставила свою подпись и швырнула накладную в зеленую тележку.

– Господи, ума не приложу, где они находят таких людей!

Я подкатил тележку к лифту, нажал кнопку и подождал. Дверь открылась, и я въехал в лифт.

– Ну, как дела? – поинтересовался альбинос.

– Потяжелел на тридцать фунтов.

Лифтер усмехнулся, закрыл дверь, и мы стали спускаться.

Вечером, за ужином, мать не выдержала:

– Генри, я так за тебя счастлива!

Я промолчал.

– Ты что же, не рад, что получил работу? – спросил отец.

– Нет.

– Нет? Ты говоришь нет? Да ты понимаешь, сколько мужиков сейчас слоняются без дела?

– Похоже, что большинство.

– Поэтому ты должен ценить свою работу.

– Послушайте, можем мы просто поесть?

– И еду ты должен ценить. Знаешь, сколько стоят эти продукты?

Я отпихнул от себя тарелку:

– Черт! Я сыт по горло! – встал и пошел в свою комнату.

– Я думаю, мне придется навестить тебя и объяснить, что к чему, – сказал отец вслед.

Я приостановился.

– Буду с нетерпением ждать тебя, старик, – бросил в ответ и пошел дальше.

Я ждал, хотя отлично понимал, что он не придет. Было всего 7.30 вечера, но я выставил будильник, чтобы вовремя прибыть в «Мирз-Старбак», разделся, залез в постель, выключил свет и лежал в темноте. Делать было нечего, идти некуда. Родители скоро завалятся спать и потушат свет.

Мой отец любил поговорку: «Раньше ляжешь, раньше встанешь, а кто рано встает, тому Бог дает».

Но ему Бог ничего не дал. Наверное, мне стоит попробовать все с точностью до наоборот, думал я.

Уснуть не получалось.

А что, если подрочить на мисс Медоуз?

Нет – дешевый трюк.

Так я валялся в кромешной темноте и в полной прострации.

47

Первые мои три-четыре дня в «Мирз-Старбак» прошли однообразно. Фактически однообразие было самой надежной вещью в «Мирз-Старбак». Этому способствовала жесткая кастовая система. Продавец никогда не перекинется словом с подсобным рабочим. Это меня задевало. Я толкал свою тележку и размышлял над этим фактом. Неужели продавцы настолько интеллектуальнее подсобников? Одеваются они, несомненно, лучше. И только. Меня бесила их уверенность в том, что именно должность дает им привилегированное положение. Но возможно, если бы я был продавцом, то вел бы себя подобным образом. Поэтому я старался не замечать как подсобников, так и продавцов, вообще всех.

Итак, продолжал я свои размышления, толкая телегу, у меня есть работа. И это называется работой? Да не работа это, а сплошное унижение. Неудивительно, что люди предпочитают грабить банки. Почему, например, я не устроился верховным судьей или пианистом? Потому что для этого нужно иметь образование, а образование стоит денег. Утешал тот факт, что я и не стремился кем-либо стать. И несомненно, в этом преуспевал.

Подкатив тележку к лифту, я нажал кнопку, мысли текли дальше.

Бабы рыщут в поисках денежных мужиков, им нужны знаменитости. А сколько шикарных женщин живет с опустившимися бездарями? Ну, мне лично женщина ни к чему. Особенно если жить с ней. Как могут мужики жить с бабами? Что это вообще такое? Я бы предпочел пещеру в Колорадо и трехгодичный запас пищи и питья. Лучше уж подтирать задницу песком. Да что угодно, лишь бы не увязнуть с головой в этом безликом, тривиальном и трусливом существовании.

Лифт прибыл. Альбинос был на своем посту.

– Эй, я слышал, что вы с Мьюксом ходили вчера в бар!

– Да, он угостил меня пивом. Я сейчас на нуле.

– Ну, вы сняли кого-нибудь?

– Я – нет.

– Слушайте, парни, может, в следующий раз возьмете и меня с собой? Я бы вам показал, кого нужно цеплять.

– А ты знаешь?

– Да я тут всех знаю. Буквально на прошлой неделе подцепил китаянку. И ты знаешь, я сам удостоверился в том, что о них говорят.

– А что о них говорят?

Лифт остановился, и двери открылись.

– Что у них пизденки расположены не вдоль, а поперек.

Феррис поджидал меня.

– Ты где пропадал?

– В «Домашнем саде».

– И что ты там делал, удобрял фуксии?

– Ага, в каждый горшок положил по какашке.

– Послушай, Чинаски…

– Ну?

– Комиковать здесь могу только я, усек?

– Усек.

– Держи, – протянул он мне накладную. – Я получил заказ из отдела мужской одежды. Соберешь товар, доставишь, получишь подпись и возвращайся.

Отделом мужской одежды заведовал Джастин Филлипс-младший. Это был благовоспитанный, утонченный молодой человек лет двадцати двух. У него была очень прямая осанка, темные волосы, темные глаза и мрачные губы. Сказывалось неудачное строение скул, но это едва бросалось в глаза. Он был бледен и носил костюмы темных тонов с восхитительными накрахмаленными сорочками. Девушки-продавщицы обожали его – чувственного, интеллигентного и умного. Но и в нем была эта общая мерзость, возможно, перешла от предшественников. Лишь один раз он нарушил традицию и заговорил со мной:

– Наверняка неприятно иметь такие ужасные шрамы на лице, да?

Я подкатил тележку к отделу мужской одежды. Джастин Филлипс стоял, вытянувшись во весь рост, слегка откинув голову и уставившись куда-то вдаль; создавалось впечатление, будто ему подвластно видеть нечто такое, что другим не дано напрочь, – это была его обычная поза – отрешенность. Возможно, я просто не мог распознать в этом хорошие манеры. Он всячески показывал, что выше той среды, в которой находится. Отличный трюк – воротить от всех морду и в то же время получать от них деньги. Может быть, именно за эту хитрость все управленцы и девушки-продавщицы так его любили. Они верили, что этот человек достоин большего, но он здесь и, несмотря ни на что, делает свою работу.

– Ваш заказ, мистер Филлипс, – сказал я, подкатив к прилавку.

Он проигнорировал мое появление, что, конечно, было неприятно, но, с другой стороны, я спокойно вывалил весь товар на прилавок, пока он таращился в проем между дверьми лифта.

И тут я услышал до боли знакомый золотой смех. Осмотревшись, я приметил компанию парней, с которыми учился в Челси. Они примеряли свитера, шорты и прочее барахло. Я знал их только в лицо, поскольку за четыре года совместного обучения мы ни разу не разговаривали. Верховодил у них Джимми Ньюхолл. Он был непобедимым полузащитником в нашей футбольной команде три года подряд. Его волосы, восхитительно желтые, казалось, всегда были залиты солнечным светом. Этакое крохотное солнце или маленький пожар в классной комнате. У него была широкая мощная шея, на которой сидела голова с совершенным лицом, будто изваянным великим скульптором. Все его элементы отвечали законам гармонии: нос, лоб, подбородок и все остальное. И его тело, под стать лицу, имело безупречные формы. Приятели Джимми не дотягивали до идеала, но были где-то близко. Компания примеряла свитера, смеялась, они развлекались в ожидании начала учебного года в Стэнфорде.

Джастин Филлипс подписал накладную, и я уже был на пути к лифту, как услышал возглас:

– ЭЙ, ЧИН! ЧИНАСКИ, А ТЕБЕ ИДЕТ ЭТОТ ХАЛАТИК!

Я приостановился и небрежно махнул им левой рукой.

– Посмотрите на самого классного парня в городе со времен Томми Дорси![6]6
  Томми Дорси (1905–1956) – джазовый тромбонист, трубач, организатор (с братом Джимми Дорси) и руководитель популярного биг-бенда.


[Закрыть]

– Гейбл[7]7
  Гейбл Кларк (1901–1960) – знаменитый герой-любовник Голливуда, исполнитель роли Ретта Батлера в «Унесенных ветром» (1939).


[Закрыть] – туалетный ершик по сравнению с ним.

Я бросил свою телегу и подошел к ним. Не зная, что предпринять, я просто стоял и смотрел на них. Мне эти мудаки никогда не нравились. Для других, возможно, они были красавцами, но не для меня. Что-то в их телах было от женской фигуры. В них присутствовала мягкость. Нет, ни за что не выдержать им настоящего испытания. Красивые пустышки. Они меня бесили. Нет, я их ненавидел. Они были частью кошмара, который всегда преследовал меня в той или иной форме.

– Эй, господин кладовщик, что же ты так и не сыграл за нашу команду? – спросил Джимми Ньюхолл, улыбаясь.

– Не хотел.

– Что, кишка тонка?

– Знаешь стоянку на крыше?

– Естественно.

– Увидимся там…

Они пошли на стоянку, а я снял халат и швырнул его в тележку. Джастин Филлипс-младший усмехнулся:

– Мой дорогой мальчик, ты подвергаешь свою задницу крупным неприятностям.

Джимми Ньюхолл поджидал меня в окружении своих приятелей.

– О, а вот и господин кладовщик!

– По-моему, на нем дамские панталоны?

Ньюхолл стоял в лучах солнца. Он был без рубашки и без майки. Впалый живот, выпуклая грудь. Выглядел он отлично. Какого черта нужно было мне залупаться? – думал я, чувствуя, как трясется нижняя губа. Меня охватил страх. Я смотрел на Ньюхолла, его золотые волосы пылали на солнце. Много раз я следил за ним на футбольном поле. Я видел его сквозные проходы ярдов на 50 или 60, когда сам болел за другую команду.

Теперь мы неподвижно стояли друг напротив друга. Он – голый по пояс, я в рубашке. Пауза затянулась.

Наконец Ньюхолл не выдержал.

– Ладно, сейчас я с тобой разберусь, – сказал он и двинулся на меня.

Но тут объявилась миниатюрная пожилая женщина в черном платье и крохотной фетровой шляпке на голове. В руках у нее было множество пакетов.

– Здравствуйте, мальчики, – сказала она, проходя мимо.

– Здравствуйте, мэм, – ответили мы хором.

– Чудесный денек выдался сегодня, – тарахтела дама, открывая дверцу автомобиля и загружая в него свои пакеты.

Разобравшись с ношей, она повернулась к Джимми:

– Ох, какая у тебя превосходная фигура, парень! Могу поспорить, что ты мог бы быть Тарзаном.

– Нет, мэм, – встрял я, – к сожалению, он обезьяна, а эти – его племя.

– Ах вот как, – улыбнулась старушка, села в автомобиль и запустила двигатель.

Мы подождали, пока она развернулась и укатила.

– Ну что ж, Чинаски, – продолжил Ньюхолл, – в школе ты пиздел, что в башку взбредет, и глумливо щерился. Сейчас я излечу тебя от этой напасти. – И ринулся на меня.

Я не был готов к отпору. Передо мной на фоне голубого неба мелькала фигура Ньюхолла и его кулаки. Он был проворнее обезьяны и крупнее. Я ощущал удары его кулаков, они были словно каменные. Мне казалось, что я уже не смогу нанести ни одного ответного удара. Сквозь прищуры подбитых глаз я продолжал наблюдать, как его кулаки меня молотят. Черт бы его взял, он не выдыхался, и отступать уже было некуда. Я стал подумывать: возможно, это я слабак, может, я должен просто убежать?

Но постепенно мой страх стал ослабевать и совсем исчез. Осталось лишь удивление его силой и выносливостью. Где он научился этому? Этакая свинья? А он все долбил. Я уже ничего не мог видеть – глаза застили желтые, зеленые, лиловые вспышки, и вдруг ужасный взрыв КРАСНОГО… И я понял, что падаю.

Как такое могло случиться?

Я приземлился на одно колено. Над головой послышался звук пролетающего самолета. Мне захотелось оказаться в нем. Губы и подбородок были мокрыми, это из носа бежала моя теплая кровь.

– Оставь его, Джимми. Он готов…

Я поднял голову и сфокусировал взгляд на Ньюхолле.

– Похоже, твоя мамаша неплохо отсасывает, – выговорил я.

– УБЬЮ!

Ньюхолл бросился на меня раньше, чем я успел подняться. Он схватил меня за глотку, мы повалились на асфальт и покатились, и закатились под «додж». Там Ньюхолл обо что-то ударился головой. Не знаю, обо что, я услышал только звук. Все произошло так быстро, что другие ничего не поняли. Ньюхолл ослабил хватку, я вырвался и выбрался из-под машины. За мной вылез и Джимми.

– Я убью тебя, – повторил он и снова замахал кулаками.

Он молотил с прежней яростью, но удары были уже не те.

Он ослабел. Теперь после его попаданий у меня перед глазами не появлялись цветные вспышки. Я видел небо, припаркованные авто, лица его друзей и его самого. Я всегда медленно раскачиваюсь. Ньюхолл пытался сохранить преимущество, но он явно выдохся. И я поднял свои короткие руки. Мои руки – мое проклятие – вшивое оружие.

Что за утомительные были времена – годы моей юности, – я хотел жить на полную катушку, но не имел ни малейшей возможности.

Я нанес ему сильный удар правой в живот, он стал задыхаться. Тогда я схватил его левой за шею и еще раз приложился правой в живот, потом оттолкнул и тут же пару раз съездил по его точеной физиономии. У него глаза полезли на лоб. Раньше он не испытывал такого. Золотоволосый был в ужасе. Он не знал, что такое поражение, как его переносить, и запаниковал. Я решил прикончить его не спеша.

Но тут я получил удар сзади по голове.

Кто-то здорово приложился. Я повернулся – это был его рыжеволосый друг Кэл Эванс.

Замахнувшись на него, я заорал:

– Пошел нахуй! Я разберусь со всеми вами по очереди! Ты следующий!

Джимми долго не простоял. Я слегка потанцевал вокруг него, затем атаковал. Сначала он держал удары здорово, я даже стал подумывать, что не смогу его завалить. Но он вдруг пошатнулся, посмотрел на меня так, будто хотел сказать: «Эй, послушай, мы могли бы стать корешами, посидеть в баре и выпить по паре пива», и рухнул.

Приятели подскочили к нему и подняли на ноги. Поддерживая его под руки, они справлялись:

– Ты в порядке, Джим?

– Что этот ублюдок с тобой сделал? Скажи только слово, Джим, и мы размажем его в говно.

– Отведите меня домой, – сказал свое слово Джимми.

Я наблюдал, как они спускаются по лестнице и каждый пытается поддерживать своего лидера. Один парень нес его рубашку и майку…

Я вернулся к своей телеге. Джастин Филлипс встретил меня презрительной усмешкой.

– Я не надеялся тебя снова увидеть.

– Не фамильярничай с неквалифицированной рабсилой, – ответил я и покатил телегу к лифту.

Мое лицо и одежда были в ужасном беспорядке. Я нажал кнопку лифта. Альбинос, как ни странно, не заставил себя ждать. Двери открылись.

– Нет слов, – сказал лифтер. – Я слышал, ты стал чемпионом в тяжелом весе.

Там, где годами ничего не происходит, новости распространяются очень быстро.

Полутораухий Феррис поджидал меня.

– Ты решил перебить всех наших посетителей?

– Только одного.

– Откуда нам знать, что ты не возьмешься за остальных?

– Он первый меня избил.

– Нас это не касается. Факт налицо. Ты перешел все границы.

– Как насчет моего чека?

– Вышлем по почте.

– Отлично. До встречи…

– Подожди. Верни ключ от шкафчика.

Я достал цепочку, на которой болтался единственный ключ, отцепил его и отдал Феррису.

Дверь служебного хода была стальная, тяжелая и неуклюжая. Я отворил ее и, стоя в потоках дневного света, помахал на прощание своему первому управляющему. Он не ответил, просто смотрел на меня. Я вышел, и дверь захлопнулась. Как бы там ни было, но мне нравился этот человек.