Текст книги "Одинокая смерть"

– Светите в ноги, черт возьми! – крикнул Ратлидж.

Викарий повиновался.

– Кто это? – Он вглядывался в неподвижное лицо Саммерса. – Никогда его раньше не видел. – В голосе слышалось нескрываемое облегчение.

– Думаю, что это Томас Саммерс.

Викарий наклонился над Саммерсом:

– Уверены? Но он совсем не похож на того мальчика, которого я знал.

– Вы не видели его пятнадцать лет. Он изменился. Успел пройти войну.

Оттли показал на кровь на лице Саммерса:

– Вы его убили?

– Нет. Но когда придет в себя, голова у него изрядно поболит, – с удовлетворением сказал Ратлидж и засунул револьвер обратно в карман.

Что-то в голосе инспектора заставило викария направить свет на его лицо.

– Во имя Господа, что это у вас…

– Гаррота. Он пытался убить меня.

Оттли хотел еще что-то сказать, но в это время послышались громкие голоса от дороги, и вскоре появился Норман.

– Что тут происходит? – крикнул он еще издалека и, приблизившись к ним, начал рассказывать: – Мы услышали колокол, но в тот момент Петти увидел свет в окне школы и скользившие тени. Он был уверен, что в здании кто-то есть. Я вошел туда сам. Никого там не оказалось, только горела свеча и над ней висела бумажка. Бумажка двигалась, создавая иллюзию присутствия. Тогда мы побежали к церкви. – Норман переводил взгляд с викария на Ратлиджа и тут заметил наконец лежавшего у ног инспектора человека.

– Он покинул школу давно, еще перед тем, как мы здесь собрались. Он шел за Таттлом. Вел его от Истфилда до Гастингса и обратно. Но не успел убить, тут появился я, – объяснил Ратлидж.

Норман взял фонарь из рук викария и осветил Саммерса.

– Подержите так. – Ратлидж нагнулся и обыскал его карманы. Там ничего не оказалось. Кроме медальона в нагрудном кармане для жертвы.

Ратлидж прочитал имя, ничего не сказал и передал Норману. Тот, приблизив фонарь, тоже прочитал.

– Он был для вас, хотя и не хочется так говорить. Берти Граймс, капрал, Йоркширский батальон.

Он отдал медальон Ратлиджу и тут заметил гарроту вокруг его шеи.

– Что это у вас? – Он вгляделся.

Ратлидж снял с шеи гарроту и отдал Норману.

– Орудие убийства.

– Это гаррота, – сказал Уокер и взял ее у Норманна. – Господи, а это что такое?

Ратлидж дотронулся до подобия ошейника, прикрывавшего горло. Они с помощником хозяина скобяного магазина провели за работой немало времени, и результатом стало это изделие, придуманное ими как спасение от гарроты.

– Латный воротник. Или, скажем, его подобие. Что-то вроде этого носили рыцари на плечах и шее, как защиту от удара мечом или копьем. Скобяных дел мастер для меня изготовил. Только теперь его надо снять, и чем скорее, тем лучше. А Саммерса надо немедленно отнести к доктору Гудингу, кажется, я ударил его сильнее, чем рассчитывал.

Пока они тащили Саммерса к доктору на столе, который им вынес викарий из церкви, он пришел в себя. Сначала не мог понять, что происходит. Потом, наконец все вспомнив и осознав, попытался вырваться, но был усмирен сильными руками констеблей. Поняв тщетность попыток, он смирился, только прикрыл глаза рукой.

Доктора подняли с постели, он осмотрел Саммерса и сказал, что его можно везти в Гастингс для предъявления обвинения в нескольких убийствах. Ратлидж, стоя среди окруживших преступного пациента полицейских, сказал:

– Норман, свяжитесь с полицией Дувра и попросите бывшего сержанта Белла привезти к нему свидетеля, который находится у него, и как можно скорее. Это поможет быстро распутать дело.

– Кто такой Белл? И как зовут этого свидетеля? Надеюсь, что человек, который сейчас перед нами, Саммерс, так?

– Да, это Саммерс. Белл объяснит вам сам. А сейчас прошу дать мне возможность побыть с арестованным пять минут наедине.

Все вышли, хотя Норману эта просьба явно не понравилась.

Когда дверь закрылась, Ратлидж спросил:

– Ваша жена еще жива? Если вы скажете мне о ней, это может спасти вас от повешения.

Саммерс пристально смотрел на него.

– Почему я должен помогать полиции?

– Неужели вы ненавидите ее так же сильно, как остальных?

– Я никогда не испытывал к ней ненависти. Мне нужны были ее деньги, – холодно сказал Саммерс.

– Но вы не унаследовали бы ее состояние, если бы убили ее. А если она еще жива и вы обращались с ней неплохо, она могла бы оплатить ваших адвокатов.

– Не думаю, – сказал он мрачно, – я убил ее проклятую собачонку. Так что нет шансов.

Значит, миссис Саммерс еще жива. Где же она?

– Даю вам время до девяти утра обдумать все и рассказать мне.

Саммерс потрогал голову, где расплылась кровь.

– Какого дьявола вы так сильно меня стукнули?

В голосе его слышались жалобные нотки.

– Не надо было лезть на меня со своей гарротой, – сказал Ратлидж жестко. – Почему вы не остановились вовремя? Вы могли остановиться и свалить вину на Хопкинса. Неужели чувство мести было таким непреодолимым, что стоило казни через повешение?

– Сначала это было чувство мщения. Я обдумывал долго, вынашивал планы и в конце концов решил, что пришло время показать им, что я не слабак. Когда они умирали, они были совершенно одиноки, такими, каким был я в детстве. Одинокая смерть в ответ на одинокую жизнь. – Лицо Саммерса приняло странное выражение, что заставило Ратлиджа приглядеться к нему более внимательно. – А потом мне понравилось планировать, выслеживать и убивать. Как будто я снова на войне. Тогда я не осознавал, что это и были счастливейшие моменты в моей жизни. Выслеживая, убивая, я чувствовал себя вновь живым, полным сил и энергии. – Помолчав, он спросил: – Вы ведь были на войне, наверное, понимаете, о чем я? Вы испытывали подобное чувство?

Ему страстно хотелось в этот момент услышать подтверждение, что не только он, но и другие чувствуют ту же страсть убивать.

Ратлидж вспомнил грязь окопов, запах войны, изувеченные и разорванные тела, окровавленные куски плоти. Сколько требовалось сил, чтобы все это выдержать и еще командовать людьми, посылая их на смерть. И видеть, как они гибнут, один за другим.

– Нет, – сказал он. – Никогда. И слава богу.

Он повернулся и вышел. Сказал Норману, что Саммерс теперь в его полном распоряжении. Тот подозрительно на него посмотрел.

– О чем вы говорили? – спросил он. – Я хочу знать.

– О войне, – кратко ответил Ратлидж и покинул дом доктора Гудинга.

Глава 25

На следующее утро свидетеля – маленького терьера Маффина доставили в полицию Гастингса. Норман приказал привести Саммерса. Тот сел на стул и застыл в упрямом молчании. Когда Ратлидж открыл дверь в кабинет Нормана, сержант Белл отпустил поводок, Маффин вбежал и остановился как вкопанный – он увидел Саммерса. Потом суетливо принялся бегать по комнате, опустив голову и напряженно обнюхивая следы в поисках другого человека, которого здесь не было.

Белл, наблюдая за поведением своего подопечного, воскликнул:

– Боже мой!

– Уберите его отсюда! – потребовал Саммерс, поджимая под себя ноги. – Проклятый пес кусается!

Маффин посмотрел на него, зарычал, оскалившись, но пока не нападая.

Ратлидж приказал:

– Говори, или я запру его вместе с тобой в камере.

– Уберите его, – взвизгнул Саммерс, – будьте вы прокляты со своими штучками!

Но Ратлидж и не подумал убрать Маффина, холодно наблюдая, как тот подбирается к напуганному Саммерсу.

В отчаянии Саммерс лягнул ногой, пытаясь отогнать пса, и тут Маффин вцепился в его лодыжку, сжав зубы со всей силой, демонстрируя инстинкт, доставшийся ему от своих предков терьеров. Саммерс завопил от боли, вскочил, пытаясь стряхнуть собаку с ноги, но это было невозможно. Белл вышел из-за спины Ратлиджа, сделал шаг вперед, но инспектор остановил его, схватив за руку.

– Я скажу! – крикнул Саммерс. – Ладно, ваша взяла, только уберите его! Она в монастыре Святой Клары, в южной части Парижа.

Ратлидж припомнил, как Мередит Ченнинг говорила о монастырях.

– Как она там оказалась? – Он снова остановил Белла.

– Сказал, что у нее галлюцинации после травмы головы. – Саммерс теперь торопился высказаться, и это было понятно. – Что она частично потеряла память, что сознание у нее путается, она не понимает, что говорит, потому что у нее никогда не было никакой собаки, а мы никогда не были в Суссексе. Там отнеслись к моим словам сочувственно и согласились помочь.

Белл нагнулся, ухватил Маффина за ошейник и строго дал команду отпустить жертву. Только благодаря настойчивости сержанта пес разжал зубы. Саммерс наклонился над окровавленной ногой, сыпля проклятиями.

Белл недовольно сказал Ратлиджу:

– Вы поступили слишком жестоко, так нельзя.

– Это был единственный способ заставить его говорить, – отрезал Ратлидж. – Он долго убивал безнаказанно. Бросил несчастную, когда она стала бесполезна. Как и ее деньги.

Он повернулся на каблуках и вышел из кабинета, а Белл, успокоив с трудом собаку, отнес ее в машину, на которой приехал из Дувра.

Норман вышел вслед за Ратлиджем.

– А вы, оказывается, можете быть хладнокровным сукиным сыном, когда захотите. Схватив преступника и заставив его говорить, вы нейтрализовали Майклсона. Его выписывают завтра, но отправят в Лондон для дальнейшего выздоровления. Кстати, он, несмотря ни на что, отказывается снять с вас подозрения, клянется, что не уверен, кто на него напал. Но мы нашли автомобиль Саммерса, он такой же, как у вас. Миссис Фаррелл-Смит не солгала. Впрочем, не думаю, что у вас возникнут большие проблемы.

– Не имеет значения. – Ратлидж ни за что не признался бы ни перед Норманом, ни перед кем-то еще, что на самом деле это не так.

Норман спросил:

– Вот что мне интересно. Когда вы взяли свой служебный револьвер в Истфилд?

– Я его взял с собой, когда ездил во Францию. Сила привычки.

Ратлидж ушел. Норман задумчиво смотрел ему вслед.

Через две недели, когда Ратлидж дал свои показания следствию и на суде, он вернулся в Лондон и пригласил на ланч инспектора Камминса в тихий, уютный ресторан.

Появившись ровно в назначенное время, Камминс подсел к Ратлиджу и весело приветствовал его.

– Рад видеть, что вы выстояли. Из своих источников я знал, что риск был велик, все было на грани.

У Ратлиджа мелькнула безумная мысль, что Камминс имеет в виду не поимку Саммерса, а тот критический момент, когда он стоял на выжженной земле у Сомма и испытал судьбу, держа у головы револьвер, но выбрался живым, раздумав умирать. Разумеется, Камминс имел в виду Истфилд.

– Действительно, в этот раз моя судьба висела на волоске – или меня повесят за убийство, или я успею найти и арестовать настоящего убийцу.

– Почему он напал на Майклсона?

– Он увидел, как инспектор Майклсон стоит у могилы его матери, и решил, что тот копает в его прошлом. Это было не так, но инспектор Майклсон чуть не погиб. Пока Саммерс подгонял свой автомобиль, инспектор уже был у ворот, не было возможности применить гарроту, вот он и стукнул его гаечным ключом.

– Слышал, что кровожадный Майклсон пытался до последнего обвинить вас.

– Королевский адвокат, защищавший Саммерса, – Джулиан Халибертон проинформировал Майклсона, что его показания неубедительны, и ему пришлось официально меня реабилитировать.

Ратлидж не стал говорить, что потребуется время, пока впечатление от его ареста за попытку убить своего товарища полицейского забудется в Ярде. И то, что кто-то из коллег поверил в это, все еще ранит его.

Камминс хохотнул:

– Да, Халибертон дотошен, – потом посерьезнел. – Вы ведь понимаете, что вас не поставят на мое место. И все из-за этого проклятого дурака Боулса.

– Я и не ждал повышения, – сказал Ратлидж, хотя ему хотелось оказаться преемником такого человека, как Камминс.

– Теперь кое-что более важное, чем Боулс, – продолжил Камминс. – Я еще не поблагодарил тебя за интерес, проявленный к убийству в Стонхендже. Вот уж не ожидал столько новой информации.

– Есть кое-что еще. Кажется, я знаю имя жертвы.

Камминс был ошеломлен.

– Не может быть… Каким образом…

– Мы размышляли, почему нож оказался в Гастингсе. Я был уверен, что существует какая-то связь. Но какая? Может быть, имя, самое популярное в Гастингсе?

– Робинсон? Тернер? Джонсон?

– Вильгельм Завоеватель. Первый нормандский король Англии. Отсюда Норман. Например, наш инспектор Норман, далеко ходить не надо. Пока я там находился, участвуя в следствии, я спросил у одного из констеблей, не пропал ли кто-нибудь из семьи инспектора в 1905-м? Сначала Петти решил, что я пытаюсь причинить неприятности их полиции и ее начальнику, но все же потом ответил, что в этой части Суссекса есть несколько семей Норман. И один из них, Уильям Норман, пропал без вести в Перу в 1906-м. Он был школьным учителем и хотел отыскать затерянный город инков. И получилось так, что в это время один американец нашел такой город. Мачу-Пикчу. В общем, Уильям Норман отплыл в Перу в июне 1905-го. Семья узнала, что он благополучно добрался до места, отправился с экспедицией в джунгли и пропал. Больше о нем никто никогда не слышал. А спустя семь лет он был объявлен погибшим.

– В Перу он отплыл из Гастингса?

– Он или кто-то под его именем.

– Значит, не Уильям Норман, так?

Ратлидж сделал знак официанту принести меню.

– Капитан одного из кораблей описал Нормана как тяжелого пассажира: он не покидал каюты, был зеленый, когда ступил на землю, и его не держали ноги. Но он твердил, что с ним все в порядке.

– Морская болезнь.

– Но учтите, что капитан раньше не видел этого Нормана, просто этот человек был в списке пассажиров, капитан его не рассматривал.

– Хмм… Полагаете, это был другой человек? Убийца?

– Наверняка мы никогда уже не узнаем. Но если это был убийца, он погиб в джунглях. Он был школьным учителем в одной из престижных частных школ Дорсета. Недалеко от Стонхенджа.

– Что преподавал?

– Историю.

– Путешествие в Перу тщательно спланировал или собрался мгновенно?

– Он предпринял все необходимые шаги за несколько месяцев.

Камминс покачал головой.

– Где работал тот учитель, который уговорил новоявленных друидов явиться в Стонхендж? – спросил Ратлидж.

– Вы видели дело. В частной школе в Дорсете.

– Может быть, его замучила совесть?

– Он был признан непричастным. Он не мог убить или втащить труп на жертвенный камень. Потому что рядом были его друзья, друиды.

– Вероятно, нет. А если кто-то знал, что они там будут, и специально отвез туда тело?

– Но как быть с Уилером? Его же опознали.

– Мы с вами знаем, как иногда проводится опознание такого, как Уилер. Вероятно, полиции Эдинбурга очень хотелось, чтобы это был именно он, чтобы избавиться от него навсегда. Я провел свое расследование. Был некий Уилер из Оркни, убитый в Галлиполи. Он эмигрировал в Австралию из Белфаста в 1904-м.

– Вот даже как.

– А где теперь тот школьный учитель?

Камминс поморщился:

– Умер от холеры в Индии. Копаясь в прошлом, Ратлидж, не всегда удается раскрыть преступления. – Он взял меню и, не заглянув в него, сказал: – Я был уверен, что это Уилер. Но мотива так и не обнаружил. Почему он был убит? Мы загнали себя в угол из-за отсутствия мотива. Это мне не давало покоя все эти годы. Несмотря на определенные прорехи в ваших доводах, вы тем не менее подошли близко к разгадке. Ближе, чем я.

– Но каким образом всплыло, что имя вашего дела – Чарльз Генри?

Камминс подумал.

– Был один адвокат по имени Чарльз Генри. И я при ком-то упомянул, что имя моего деда тоже Чарльз Генри. Чарльз Генри Камминс.

– Кто вас подслушал?

– О, я помню, кто там был. Тот самый предводитель друидов, школьный учитель. – Камминс улыбнулся. – Но прежде чем вы начнете делать выводы, скажу, что этот Чарльз Генри, адвокат, был уже старик. И умер вскоре после следствия. Он уже тогда был смертельно болен. – Камминс отложил меню и поднял стакан. – Я всегда считал вас хорошим полицейским, Иен. Боулс просто осел и проклятый профан.

Подошел официант, и Камминс, так и не открыв меню, заказал рыбу, предварительно осведомившись:

– Как у вас тут рыбные блюда?

Ратлдж вернулся домой в конце дня. Его ждало письмо от Розмари Юм. Оно было коротким.

«Время пришло, Иен. Ты приедешь?»

Он поставил в известность Ярд и направился прямиком в Чезуэлл. Приехал поздно, но Розмари его ждала. Войдя в дом, он сразу услышал хриплое дыхание Реджинальда. Розмари проводила его наверх, в комнату, которую занимал кузен ее мужа.

– Он хотел видеть тебя одного, – сказала она и вернулась вниз.

Реджинальд сидел в кресле, согнувшись, он пытался вдохнуть, видно было, что это неимоверно трудно. Увидев Ратлиджа, он кивнул ему, слабая улыбка показалась на его худом лице.

– Мне жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах. – Ратлидж, подвинув себе стул, сел с ним рядом. – Что я могу для тебя сделать?

Реджинальд согнулся, новый приступ был более продолжительным. Наконец он откинулся назад на подушки, совершенно обессиленный, не в силах говорить. Он с трудом поднял руку и указал на высокое бюро. Ратлидж прошел туда, открыл средний ящик. Он был пуст. В недоумении он посмотрел на Реджинальда.

– Слева, – прохрипел тот.

В ящике оказались два потайных отделения с каждой стороны. Конверт был засунут в самую глубину левого, виднелся только его край. Ратлидж вытащил его. Твердой рукой на нем было начертано: «Максвеллу Юму», но впоследствии перечеркнуто и заменено на его имя: «Иену Ратлиджу». Реджинальд написал второе имя много позже, потому что на первом чернила к тому времени уже выцвели.

– Этот?

Реджинальд кивнул.

Ратлидж вернулся и сел рядом.

– Открыть сейчас?

– Позже.

Они просидели так остаток ночи, больше в молчании, иногда Ратлидж спокойно говорил о войне, о жизни и о Максе.

Вскоре после рассвета Реджинальд протянул свою высохшую руку, и костлявые пальцы стиснули руку Ратлиджа с неожиданной силой. Ратлидж ждал.

– Прости меня, – раздался шепот.

– Прощаю от всего сердца.

– Честно?

– Бог – мой свидетель.

Спустя некоторое время в комнате наступила полная тишина, борьба за жизнь прекратилась. Ратлидж подержал еще некоторое время холодеющую руку, потом осторожно положил на колени ушедшего друга и закрыл ему глаза. Письмо он убрал в карман, чтобы не видела Розмари.

Он спустился вниз. Глаза Розмари были красными от слез, она пила чай. Молча подвинула к нему вторую чашку, он налил себе. Чай был еле теплым, но он выпил, чтобы составить компанию.

Розмари сказала:

– Я все-таки уснула. И вдруг проснулась, как от толчка. Не поняла сначала, что стало тихо.

– Я сам поговорю с мистером Гремлингом.

– Знаешь, он не хотел, чтобы звали священника. Сказал, что было бы неправильно просить Господа спасти сразу две души, его и Максвелла. – И, поколебавшись, спросила: – Он тоже убил себя, Иен?

– Нет, Розмари. Он просто перестал дышать.

– Я думала, почему он хотел, чтобы при его кончине присутствовал именно полицейский.

– Я сегодня там, наверху, не был полицейским. Я был ему другом. А мне приходилось сидеть около друзей, уходивших в мир иной, и раньше.

Она дотронулась до его руки:

– Прости и спасибо тебе.

Спустя полчаса он ушел, оставив ее неподвижно сидеть за столом. Надо было найти мистера Гремлинга.

Он не читал письмо до вечера следующего дня и вынул конверт, только когда пришел на могилу своего друга, Максвелла Юма. Реджинальд писал:

«Макс,

я не хотел отягощать твою совесть, перекладывая свой грех на тебя. Но завтра мой первый бой, и я могу погибнуть. Не хочется уносить с собой в могилу эту тайну, поэтому пишу тебе. Когда прочтешь, будешь знать, что я мертв и уже недостижим для рук правосудия. Должен сказать, что, будучи совсем молодым, я убил человека. Надо было тогда признаться. Но я испугался, и мои друзья, к которым я обратился, принимая во внимание все обстоятельства, сказали, что я просто сломаю себе жизнь, если пойду в полицию. Я послушался их, не потому, что они меня убедили, а потому, что мне хотелось в это верить. Был составлен продуманный план по моему спасению, который мы смогли осуществить.

Жертвой был Уильям Норман. Тебе знакомо это имя? Он уехал в исследовательскую экспедицию и не вернулся. Но дело в том, что отправился вместо него один бедный человек, которого мы одели как Уильяма Нормана и послали за океан, обещая, что через две недели у него будет обратный билет. И согрешили еще раз, потому что он умер там от лихорадки. В этом тоже моя вина.

Уильям Норман был школьным учителем и любил издеваться над людьми, получая от этого удовольствие. Садист, обладавший изобретательным умом, он принуждал своих учеников делать выбор. Например, солгать и оговорить друга, угрожая, что в противном случае скажет директору, что он сделал еще более страшный поступок. Украсть деньги и поклясться, что это сделал один из слуг, которого потом безжалостно наказывали, увольняли без рекомендаций. Когда очередь дошла до меня, выбор был особенно гнусным. Я отказался, сказав, что лучше умру, и он тогда сказал, что может мне помочь с этим, и показал нож. И еще назвал того, кого обвинят в моем убийстве. Я не знал, что мне делать. Тогда он сказал, что дает мне полчаса подумать и принять решение. И я принял. И сделал то, что казалось единственным выходом. Я схватил нож, лежавший на его столе, и, согнувшись, сделал вид, что убил себя. Он взял меня за волосы и поднял мою голову, и тут я с силой вонзил острое лезвие ножа в его тело, по странной случайности попав прямо в главную артерию. Он умер. Я не знаю, как у меня хватило силы духа смотреть, как он истекал кровью. Потом я все убрал, как мог, и пошел искать заведующего школой. Он позвал еще одного из молодых учителей, и мы втроем решили скрыть преступление. Я спросил, станет ли страдать семья Уильяма Нормана, и они ответили, что нет. Он с ними не поддерживал связь, давно отдалился. Это все, что я хотел узнать.

Если бы я выжил на войне, то сжег бы письмо. Не надо винить других, они не знали, что он вытворял, но поверили мне и сделали все, что в их силах, чтобы спасти меня».

Внизу стояла подпись Реджинальда и постскриптум:

«Иен,

я настоял на своем желании видеть тебя в свой последний час, потому что ты полицейский. Но наша дружба была искренней. Я не просил позвать священника. Означает ли это, что Уильям Норман в конце концов победил?»

Ратлидж перечитал письмо еще раз, сложил и вернул в конверт.

Показывать ли его Камминсу, которому известна большая часть истории? Он всегда был рьяным искателем правды, потому что был хорошим полицейским и его долгом было преследовать и ловить преступников. Но какой правды можно добиться сейчас, закрыв наконец дело и поместив недостающие кусочки в мозаику, когда все его участники уже вне досягаемости правосудия?

Ратлидж не знал ответа. Сейчас его долгом было похоронить умершего друга и оплакать его, как положено.

Хэмиш сказал: «Ты не жалеешь, что дал прощение до того, как узнал, о чем тебя просили?»

– Нет, – ответил Ратлидж, – потому что сам нуждаюсь в прощении.

Он вернулся в дом. Розмари была готова, настало время проводить Реджинальда в последний путь.