Текст книги "Одинокая смерть"

Она откинула темноволосую голову на спинку кресла и стала смотреть вверх, продолжая рассказ:

– Он пропал без вести после первой газовой атаки, и я осталась – ни жена, ни вдова. Винила себя, что не любила его так, как он любил меня. Мне казалось, что он знал, почему я вышла за него. Не в силах простить себя и мучаясь этим, я решилась на поиски в надежде, что, может быть, спасу его. Я стала учиться на медсестру, закончила курсы и потом работала в госпиталях, делала все – от мытья полов до помощи в операционной. Вскоре меня перевели во Францию. Но я стремилась туда по эгоистическим причинам. Я так и не нашла Марка среди раненых. И никого не встретила, кто мог видеть, как он умер. Он бесследно пропал.

Ратлиджу было тяжело слушать признание Мередит. Он понял вдруг, что предпочел бы не слышать ее историю. Ее брак был в прошлом и пусть там останется. Но он не прерывал ее исповеди.

– Я заплатила за свою ошибку. Не за то, что не имела смелости сказать Марку правду, а за то, что думала, что смогу его отыскать и спасти. Однажды во Франции я встретила одного человека. Его принесли в тяжелом состоянии, сказали, что он был засыпан землей, погребен заживо, когда рядом разорвался снаряд. Он единственный выжил. Все его солдаты были убиты. Он не хотел, чтобы ему оказывали помощь, требовал, чтобы нашли всех, спрашивал, где его товарищи. Санитары его унесли, я спросила у кого-то имя офицера. Потом зашла к нему, он спал, я видела глубокие тени под глазами и знала, что он борется за жизнь. Он был там, где шли самые тяжелые бои. И поняла, что могла бы полюбить его. Мне хотелось его обнять и защитить. Я лишь могла постараться сделать так, чтобы он немного подольше оставался в госпитале, чтобы поправиться, но каждый человек был на счету. Вскоре мне велели его разбудить, чтобы отправить обратно на линию фронта. Но я не могла и попросила кого-то другого сделать это. – Мередит перевела дыхание. – Я больше не встречала его, хотя получала иногда вести, что он жив. Я специально о нем не расспрашивала. Но слышала иногда его имя. И вот прошлым Рождеством я его снова нашла. Я подумала, что мы можем стать друзьями. – Она добавила сухо: – Я все еще лгала самой себе, как видишь.

Ратлидж не ответил. Он понимал, что сейчас ей не нужно его сочувствие.

– Я постоянно задавала себе вопрос: неужели я всегда буду убегать от правды? К тому же я все еще считалась замужем. И не могла это забыть.

Она замолчала. На этот раз он прервал молчание:

– Мередит, может, чаю? Или шерри?

Она покачала головой.

Ее самообладание, которым он всегда восхищался, покинуло ее. Она стиснула на коленях руки, пытаясь унять дрожь.

– Кажется, что это было давно, а на самом деле сегодня днем… в общем, мне позвонили. – Она нахмурилась. – Был телефонный звонок. Мне и раньше звонили люди, занимающиеся поиском пропавших без вести. И вот я услышала, что, возможно, нашли Марка. Он в Бельгии, в госпитале. В очень плохом состоянии. Там считали, что он бельгиец, ведь многие бельгийцы воевали на стороне англичан, но, когда на прошлой неделе ему стало лучше, они поняли, что он не понимает фламандского. Он немного отозвался на английский, но окончательный выход пока сделать трудно. – Она помолчала, потом сказала: – Я должна ехать в Бельгию, Иен. Мне надо его видеть. Но я не могу ехать одна. Ты поедешь со мной? Как мой друг?

Голос Хэмиша к этому моменту поднялся до крика, так что Ратлидж с трудом мог ее расслышать. Как он поедет?! У него расследование. Да он и не хочет, узнав правду… И вдруг услышал себя со стороны:

– Конечно. Я сделаю все, что могу. Если Ярд позволит мне уехать.

Он вспомнил, что последний раз просил отпуск за свой счет совсем недавно. На похороны Макса Юма.

Казалось, что она снова заплачет. Но она опустила глаза:

– Спасибо, Иен. От самой глубины сердца.

– Я спрошу у них завтра.

Вскоре он отвез ее домой, дотронувшись только раз до ее руки, когда помогал сесть в машину, проводил до двери, пожелал спокойной ночи, когда служанка открыла.

Мередит слабо улыбнулась на прощание.

На следующее утро он поехал в Ярд. Игнорируя взгляды и шепотки, направился прямиком к старшему суперинтенденту. Боулс находился в кабинете. Кажется, Ратлидж застал его врасплох, но Боулс быстро опомнился.

– Думал, вы в Суссексе, – сказал он, – или в Дувре.

– Мне сейчас нечего делать в Дувре. Пока Саммерс во Франции, за Суссекс можно не волноваться. Я пришел просить пару дней отпуска.

Лицо Боулса просветлело.

– Но ведь я вам недавно давал несколько дней.

– Вновь возникло неотложное личное дело.

Боулс некоторое время размышлял, по лицу пробегали тени. Ему вновь повезло избавиться от Ратлиджа: если тот человек, Саммерс, вдруг вернется, а опального инспектора не окажется на месте, у него снова появится возможность послать в Истфилд своего человека. Ратлидж сейчас в центре слухов и сплетен, Боулс знал, что многие считают, что он отомстил Майклсону, а заодно и самому боссу за то, что его отстранили от расследования.

– Хорошо, – сказал Боулс после некоторого молчания, – возьмите отпуск на четыре дня, а за это время, может быть, появятся и новости из портов.

Решив, что удовлетворил просьбу Ратлиджа и разговор окончен, Боулс снова склонился над документами, которые изучал до его прихода.

Но Ратлидж не уходил.

– По поводу теории инспектора Майклсона, – сказал он. Что-то в голосе инспектора заставило Боулса мгновенно поднять голову. – Что якобы я стоял за нападением на него. Наверное, это у него от шока, в результате травмы головы. Вы прекрасно знаете, что у меня не было причин желать его смерти. Это слишком, как бы я ни относился к нему.

– Ну, все эти разговоры, как и ваш арест, – результат дезинформации и ошибки, – поспешно согласился Боулс.

Ратлидж вышел. Он не дождется извинений от этого человека, но если выскажет ему в лицо все, что о нем думает, то потеряет куда больше, чем сам Боулс. Свою работу в Ярде, которая является единственным гарантом спасения от душевного расстройства.

Он не хотел пока видеть Мередит. Прошлая ночь была еще свежа в памяти. Но ему пришлось поехать к ней. Оказалось, она и сама поняла, что в данной ситуации им лучше пока не разговаривать, потому что не вышла, лишь передала через служанку, открывшую дверь, что хотела бы прямо сегодня отправиться в Дувр, если это возможно.

Чем скорее начать, тем скорее все закончится.

– Передайте, что я буду здесь в час дня.

– Спасибо, сэр. – Служанка закрыла дверь, и он, постояв мгновение, ушел.

Хэмиш не давал ему покоя, это было связано, как всегда, с очередным стрессом. Ратлидж поехал домой, собрал чемодан, положив туда вместе с одеждой набор для бритья и еще кое-что.

Он приехал к дому Мередит Ченнинг на пять минут раньше назначенного срока.

Она была готова. Дверь сразу открыли, он вошел, поздоровался, взял у нее чемодан и отнес к машине, положив в багажник рядом со своим.

– Иен… – начала она, но передумала, только покачала головой. Он открыл для нее дверцу, и она села впереди, на место рядом с водителем.

Они в молчании пересекли Лондон и скоро выехали на дорогу в направлении Дувра. Прибыли прямо к отплытию, даже раньше, так что у Ратлиджа оставалось время позвонить сержанту Беллу.

– Этот пес очень беспокоится. Повел его на прогулку, на берег, он все нюхал воздух, пытаясь уловить знакомые запахи, и рвался к каждому встречному. Ничего нового о миссис Саммерс? – спросил Белл.

– К сожалению, нет.

– Ну что ж, присмотрю за ним пока.

Паром отплыл вовремя. Мередит оставалась внизу, а Ратлидж поднялся наверх и, держась за перила, глядел, как пенится след от винта за кормой.

Когда-то он поклялся, что его нога больше не ступит на землю Франции. А сейчас возвращается, и даже не по полицейским делам, а чтобы поддержать друга.

Друга.

Он отогнал от себя мысли о Мередит и стал обдумывать содержание письма, неожиданно полученного Камминсом.

Что за человек был убитый, если на его столе лежал артефакт – кремневый нож? Чем он занимался? Историк, школьный учитель, путешественник, эксперт по древнему оружию, геолог или собиратель редкостей?

Понадобится жизнь, чтобы отыскать и опросить всех таких людей. Школьный учитель… Может быть, тот самый, который привел так называемых друидов в Стонхендж на летнее солнцестояние?

Но Камминс сказал, что он вне подозрений. Но где он учительствовал? И были ли там другие учителя из этой школы? Опрашивал ли их Камминс? Ведь тогда у него еще не было находки, обнаруженной Ратлиджем, того кремневого ножа. Камминс не знал точно, какое орудие было использовано.

Такие дела редко раскрываются, слишком много времени проходит. Прошлое не всегда выдает убийц.

Он стал прогуливаться по палубе, глядя на белые скалы отдалявшегося английского берега и темную громаду замка на вершине высокого холма. Франция все еще была за дымкой горизонта. Ветер бил в лицо, но он был теплым и приносил соленые брызги. Ратлидж наблюдал за действиями команды, управлявшей паромом, не переставая размышлять. Если убийца считал, что жертва заслужила свою смерть, что убитый мог сделать?

Вспомнилось его лицо на фотографии. Он выглядел куда более интеллигентно и, разумеется, принадлежал к более привилегированному классу, чем Харви Уилер, о котором шла речь.

Был лишь короткий отрезок времени, когда тело могли привезти в Стонхендж или привели туда жертву, чтобы там убить. Ведь это была самая короткая ночь в году. К тому же ситуацию усложняли новоявленные друиды, совершавшие обряд встречи светила.

Убийца мог находиться уже там, когда они прибыли. Наверное, тело положили на камень, когда стало совсем темно. Движение около жертвенного камня могло привлечь внимание группы. Но знал ли убийца о друидах? Или тело положили туда в надежде, что несколько дней его никто не заметит.

Тот, кто написал письмо Камминсу, не упоминал о друидах.

Но друиды распевали там гимны, пили свой мед, может быть, так и было задумано, чтобы отвлечь их внимание от того, что происходило поблизости.

Надо написать Камминсу о своих размышлениях, дать повод для нового взгляда на ход расследования.

Показались берега Франции.

Кто-то остановился рядом, он повернул голову и увидел Мередит Ченнинг. Глядя на приближавшуюся сушу, она сказала:

– Наверное, я не должна была приезжать сюда. Внутренний голос твердил, что это не Марк. И тебя не надо было впутывать. Но почему-то меня охватил страх. Глупо и трусливо с моей стороны так себя вести.

Ее плечо касалось его плеча, ее неуверенность нуждалась в ободрении.

– Не беспокойся, я только рад, что вы меня позвали. – Что было правдой.

– Я не могла одна ехать во Францию, не могла пойти в Ярд, чтобы спросить, где ты можешь быть, – продолжала Мередит.

– Но как ты узнала, где меня найти?

– Я давно знала, где ты живешь. Просто не было случая зайти. До прошлой ночи.

Они помолчали. Он видел, что она дрожит, может быть от ветра, а может быть, это была нервная дрожь. Не выдержав, он обнял ее за плечи, и она тут же прильнула и оставалась так, пока дрожь не прошла.

Когда паром причалил, они прошли необходимые формальности, сели в машину и поехали, взяв направление на север, к Бельгии. Молчание было тягостным для обоих. Чтобы его прервать, Ратлидж рассказал о Саммерсе.

– Я не успел взять убийцу, он скрылся во Франции на этой неделе.

Ратлидж упомянул и собаку, и шторм, о котором говорили французские таможенники.

– Думаешь, бедняжке было плохо, потому что укачало? – спросила Мередит. – Или этот человек дал ей что-то такое, что вызвало ее состояние, чтобы она ничего не смогла сказать на границе?

– Конечно, он заставил ее принять под видом лекарства сильное средство, а потом объяснил это морской болезнью, – ответил Ратлидж. – Не понимаю, как он объяснил ей отсутствие собаки, когда они приплыли, видимо, ей было так плохо, что она не могла устроить ему сцену. Но зачем было избавляться от собаки, если не было намерения устранить и ее хозяйку?

Он остановился, пропуская колонну верующих, которые несли маленькую статую святого, обвитую цветами. Они направлялись в церковь, которая виднелась неподалеку на холме.

Его вдруг осенило, что Саммерс мог оставить больную жену в одном из многочисленных монастырей, поручив заботам монахинь за некоторую плату и пообещав вернуться. Стоило над этим подумать.

Они ехали теперь по дороге, где во время войны сошлись наступавшие немецкие войска и небольшая британская армия, пытавшаяся остановить их. Развалины домов, разрушенные церковные башни сопровождали их на всем пути следования. Здесь шли ожесточенные бои, и земля все еще была перекопана и изрыта траншеями и воронками. Хотя города и деревни отстраивались, и жизнь постепенно возвращалась в прежнее русло. Его не покидало напряжение, более того – оно все возрастало, память рисовала картины четырех лет, проведенных здесь, которые он надеялся забыть. Наконец наступили благословленные сумерки и прикрыли следы войны.

Ратлидж остановился около бельгийской границы в недавно отремонтированном пансионе, там они переночевали. Пища не отвечала французским стандартам, но это было не важно – у обоих отсутствовал аппетит. Он проводил Мередит до ее номера и пожелал спокойной ночи. Подождал, пока она заперлась изнутри, и пошел к себе, но не лег, а сел у окна.

На следующее утро они пересекли границу и добрались до Брюгге, потом нашли дорогу в старый город, расположенный внутри кольца каналов. В южной части, на одной из боковых улиц, стоял большой старинный дом, переоборудованный в госпиталь, в котором находились несчастные жертвы войны.

Высокое обширное здание, наверное, когда-то принадлежало богатому торговцу. На нем тоже были видны следы войны – на фасаде дыры от снарядов, в нише у входа – статуя без головы. Кто-то покрасил дверь свежей краской поверх потрескавшегося дерева, чтобы обновить ее.

Ратлидж потянулся к латунной ручке, но Мередит остановила его:

– Иен, я должна справиться одна. Подождешь меня?

Он согласился и вернулся в машину. Она решительно повернула ручку и вошла.

Прошел час. Потом второй. Ратлидж походил около машины. Хэмиш болтал без умолку. Наконец она показалась. Ее лицо было таким бледным, что он бросился к ней и поддержал. Ее красивой шляпы не было, она ее где-то оставила.

– Все так плохо?

– Хуже, чем я ожидала. О, Иен, видел бы ты его. Он лежит и смотрит пустым взглядом в никуда. Его лицо так изуродовано, что я едва его узнала.

Они стояли на тротуаре, прохожие, обходя, смотрели на них с любопытством. Он усадил ее в машину.

Когда он сел рядом, она сказала:

– Говорят, здесь где-то поблизости есть церковь. Можем мы туда зайти?

Недалеко от церкви, окаймленной рядами деревьев, жили в белых домиках сестры-бенедиктинки. Три монахини сидели на скамье, греясь на солнце, на коленях у них лежали утыканные иголками подушки, они плели тонкие летящие кружева, в проворных пальцах мелькали коклюшки. Мередит купила небольшую косынку, чтобы покрыть волосы.

Узкая высокая колокольня церкви изрядно возвышалась над этой частью города, и Ратлидж подумал, что она была идеальной целью для наводки немецкой артиллерии.

В одном из приделов находилась небольшая, но прекрасная, из белого мрамора, статуя Девы. Он узнал Мадонну с Младенцем работы Микеланджело. Она сидела с Младенцем на коленях, и на ее губах была нежная улыбка. Крестный отец Ратлиджа, архитектор Дэвид Тревор, путешествовал по Европе молодым человеком и рассказывал об этой статуе. Такая же статуя находилась в Риме, в соборе Святого Петра, но ее лицо было скорбным и полным печали. Ратлидж стоял, глядя на лицо Мадонны, пока Мередит, преклонив колени около алтаря, молилась, может быть, просила дать ей сил для предстоявших испытаний.

Хэмиш не умолкал в его голове с тех пор, как Мередит оказалась у дверей его квартиры в Лондоне. Непрерывный поток трудноразличимых слов, полных мрачного отчаяния, отзывались в сердце Ратлиджа болью. «Фиона… Ты забрал мое счастье, и я заберу твое». Ратлидж пытался забыть свое отчаяние, когда Джин ушла из его жизни в 1919-м, он больше не хотел повторения. Он не хотел больше ничего подобного.

Он смотрел на Мередит. О чем она думает. В любом случае у нее есть шанс искупить вину перед мужем. Но сможет ли она, хочет ли, чтобы он был ее мужем.

Она встала с колен и подошла. Слез уже не было, появилась решимость, которая напугала Ратлиджа.

– А теперь отведи меня обратно в госпиталь.

Путь был такой короткий, что не было времени для серьезных разговоров, оба молчали, а когда подошли к госпиталю, она попросила его вынуть ее чемодан из багажника и отнести до двери.

– Они сказали, что помогут мне найти комнату недалеко от госпиталя и я смогу его навещать каждый день.

Он повиновался, понимая, что его уже вычеркнули из жизни.

Когда он принес и со стуком поставил чемодан на мраморную ступеньку, она сказала:

– Мне очень жаль. Но я не могу поступить иначе. – Голос был спокоен, но в нем слышались с трудом удерживаемые рыдания.

– Исполнять долг – нелегкая участь.

– Я не знаю, сколько ему осталось. Месяцы. Годы. Но я закрою свой дом в Лондоне и перееду сюда.

– Мередит…

– Я хотела бы встретить не его, а тебя, тогда не пришлось бы выходить замуж без любви. – Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Прощай, Иен.

Дверь открылась, как будто там уже ждали миссис Ченнинг. Она вошла, и дверь снова закрылась.

Он еще постоял некоторое время, как будто надеясь, что она передумает, потом пошел к машине.

Франция была недалеко, в нескольких милях пути. Он помнил, где умер Хэмиш. Сейчас его служебный револьвер лежал в чемодане. Пора покончить со всем этим.

Глава 22

Ратлидж пересек границу Франции и вскоре оказался на дороге с глубокой колеей, которая проходила через заброшенную сельскую местность и вела к реке Сомме, где когда-то пролегали германские позиции. Израненная, изрытая земля уже начала зарастать травой, пробивались свежие побеги, покров восстанавливался. Природа находила свои методы лечения шрамов войны. По этой дороге не так давно маршировали солдаты, чтобы убить других солдат. Вокруг простиралась выжженная, изрытая воронками и траншеями пустыня, где никто не хотел жить, где было убито столько людей.

Их трудно винить. Если и существуют призраки погибших, они именно здесь, да и мало что может уродиться на этой пропитанной кровью почве, которая истощена войной.

Он снова оказался в местах, где воевал. Вот тот участок, где погибли его товарищи в ту ужасную ночь. Его нелегко теперь узнать – дожди размыли стенки окопов, они исчезли, осыпались, прошло время, и все кажется просто кошмарным сном – тела погибших, дымящиеся воронки, сгоревшие танки… Он остановил машину и вышел. Стоял, вслушиваясь в тишину. Здесь когда-то раздавались крики, стоны, свист снарядов и частый стук пулеметных очередей, а сверху рев моторов пикирующих самолетов. Все осталось в прошлом – тишину нарушал сейчас лишь легкий шум ветра над унылым пейзажем.

Он все еще мог назвать имена людей, которых повел здесь на смерть. Он как слепой двинулся вперед, видя перед собой их лица, чувствуя, как напряжение сковало плечи и спину, голова кружилась. И вскоре нашел место, которое искал. Он всегда хорошо умел ориентироваться и знал точно, что это произошло здесь.

Взглянув вниз, он вдруг увидел шнурок от ботинка, выглядывавший из молодой травы. Сколько раз приходилось ему видеть ботинок или часть ноги в солдатском ботинке – все, что осталось от человека, который только что стоял на этом месте, жил, дышал. Ратлидж слышал, что окрестные фермеры до сих пор откапывают и хоронят погибших, вернее, то, что от них осталось, после того как они столько времени пролежали в жару и дождь или припорошенные снегом.

Револьвер тяжело оттягивал внутренний карман, он был смазан и заряжен. Промаха не будет. И вдруг он понял, что Хэмиш молчит с тех пор, как он вышел из машины, как будто замер в ожидании.

Он вынул револьвер, тяжелая надежность оружия успокаивала.

Наклонил голову, поднял руку к виску, закрыл глаза и вдруг мысленно увидел шнурок от ботинка. Прибавится еще одно тело к тысячам и тысячам полегших в эту землю, а выстрел кощунственно разбудит мирную тишину. Он еще постоял, повернулся, и сев в машину, поехал обратно.

Глава 23

Переправившись через Ла-Манш обратно в Дувр, Ратлидж забрал свой автомобиль и выстроился в очередь на пограничный контроль. Приготовил свое удостоверение, но его попросили отъехать в сторону, и он нетерпеливо ждал, пока пройдет вся очередь.

К нему подошел констебль из полиции Дувра:

– Мистер Ратлидж? Сэр, прошу вас, пройдите за мной.

Он тут же вспомнил свою малоприятную встречу с кентской полицией и, насторожившись, последовал за констеблем.

В одном из помещений пристани, куда его привели, он увидел сержанта Белла. Тот взглянул на Ратлиджа и улыбнулся:

– Да, это он, все в порядке. – Потом, повернувшись к Ратлиджу, объяснил: – Вы сами предупредили полицию, чтобы следили за всеми, кто приплывет из Франции под любым именем из вашего перечня. Когда появилась в списках пассажиров ваша фамилия, мы не знали, кто прибудет под ней. За мной послали констебля, потому что я знал вас в лицо.

– Молодцы, хорошая работа, – похвалил полицейских Ратлидж.

По крайней мере, хоть кто-то обратил внимание на его просьбу. Пока они с Беллом шли к автомобилю, Ратлидж спросил:

– Как поживает Маффин?

– Маффин? – Белл поморщился. – Глупая кличка для пса, но он вполне ей соответствует и отзывается на нее. Все еще разыскивает кого-то, стоит вывести его на прогулку. И спит около двери, как будто ждет, что в любой момент в дверь постучат. Жаль его. Он очень привязан к бывшей хозяйке. Хотя мы с ним поладили, его сердце принадлежит не мне.

– Подвезти вас? – спросил Ратлидж.

– Хорошо бы, спасибо, сэр. Как все прошло во Франции, поездка была удачной?

Белл считал, что инспектор отправился во Францию со служебным заданием. Ратлидж понял это и коротко ответил:

– Нет.

– И куда вы теперь?

– В Суссекс. Надо взглянуть, как дела в Истфилде и Гастингсе. Потом снова в Лондон. – Проезжая по дороге вдоль берега, он спросил: – Вы хорошо знаете это побережье, Белл. Куда бы вы причалили, если бы захотели остаться незамеченным?

– Есть тысячи бухточек и заливчиков по всей береговой линии от шотландской границы до Уэльса. Достаточно лишь иметь суденышко, достаточно крепкое, чтобы можно было пересечь пролив, чем оно меньше, тем лучше, плюс знание, куда ты направляешься. Но сомневаюсь, что ваш человек знает хорошо берега. В таком случае он должен просить кого-то из французов его переправить. Во время войны мы опасались немецких шпионов, которые проникали подобным способом в Англию, оставаясь незамеченными под покровом ночи, особенно в тумане. Несмотря на то что берега охранялись тогда очень тщательно, невозможно было уследить, где высадился шпион, если судно смогло проскользнуть мимо моряков.

– Значит, наш человек, может быть, снова в Англии.

– Весьма вероятно, если хотите знать мое мнение.

Ратлидж высадил Белла у гостиницы и поехал дальше в направлении Гастингса. Теперь вдоль дороги пошли болота, в них иногда вклинивались кучки домов, редкие деревни. Он миновал Уинчелси, крохотный Димчерч и заехал в деревню с церковью Святой Марии на болотах, стоявшую на отшибе. Церковь была пуста. Больше он не останавливался, повернул в глубь материка и доехал до Истфилда.

Констебль Уокер, увидев его, облегченно вздохнул:

– Рад видеть вас, сэр. Констебля Петти отозвали. Сказали, что Томми Саммерс покинул страну.

– Да, он переправился через канал во Францию на пароме. Но надолго ли? Возможно, он снова в Суссексе.

– Проклятье. – Уокер покачал головой. – Никогда бы не подумал, что этот парень способен перехитрить полицию. Как ловко он все проделал. Просто в голове не укладывается.

– Он очень долго вынашивал свою месть. Мы столкнулись с тщательно запланированным и обдуманным преступлением. Он понимал, насколько оно рискованно, и разработал план мести до мельчайших деталей.

– Так должен я просить вернуть нам констебля Петти? Лишняя пара глаз не помешает, вдруг Саммерс снова вернулся и уже где-то здесь подкарауливает очередную жертву.

– Если повезет, мы успеем его взять до того, как он снова нападет, – хмуро сказал Ратлидж.

Вот только где его искать?

Он поехал в гостиницу и, оказавшись в своем номере, стал нетерпеливо расхаживать взад-вперед, стараясь предугадать действия Саммерса.

– Если бы я был Томми Саммерсом, что бы сделал я на его месте? – громко спросил он.

Хэмиш молчал.

Может быть, спрятался бы в маленьком домике, где жил, работая садовником в школе? Но там, вероятно, уже живет другой человек, который его заменил.

И все-таки стоило попробовать.

Ратлидж покинул гостиницу и пошел к школе. Школьные владения были обширны, они захватывали часть луга на окраине Истфилда. Кроме главного входа в школе была боковая дверь для торговцев. Сзади находился двор, в него выходила дверь кухни. Обогнув школьное здание, он увидел сарай и пристройки, еще дальше располагалась небольшая оранжерея и огороженный фруктовый сад со зрелыми плодами – персиками и яблоками. Он открыл калитку и оказался перед небольшим домиком, казавшимся необитаемым. Тем не менее Ратлидж подошел к двери и постучал.

Никто не ответил. Он вошел и увидел крохотную кухню с плитой и две маленькие комнатки. Мебель простая и старая. Стол, стулья с выцветшими сиденьями, через арочный проем вместо двери была видна спальня. Там стояли кровать с сеткой, на ней голый матрас, комод, стулья, кресло-качалка и детская кроватка. На всем лежал тонкий слой пыли. Его ботинки оставляли четкие следы на полу. Если и есть в школе новый садовник, он живет в Истфилде, а не здесь.

Безуспешная охота.

Ратлидж вышел, закрыл за собой дверь и прошел через калитку.

Пересекая задний двор, он практически столкнулся лицом к лицу с миссис Фаррелл-Смит. Она стояла и глядела, как он идет навстречу ей по тропинке. По ее виду он понял, что его ждут неприятности.

– Полиция или нет, вы без разрешения вторглись в частные владения.

– Простите, – сдерживаясь, сказал он, – если бы я знал, что вы сегодня будете в школе, я бы спросил разрешения.

– Что вы здесь ищете? Подтверждения, что садовником был Томми Саммерс?

– Я считаю, что он мог вернуться и спрятаться здесь. Знакомое до мелочей место, здесь вполне безопасно. Но кажется, в доме никто не бывает.

– Сын зеленщика согласился работать в саду. Он живет со своими родителями в городке. Сомневаюсь, что Саммерс здесь появится. Его все хорошо знают. Но я понимаю, что вам надо с чего-то начать.

Она обвела взглядом крыши пристроек, над которыми кружились голуби, в тишине было слышно их громкое воркование.

– Так это правда? Что Томми совершил все эти убийства?

– Пока все на это указывает. Но дело в том, что мы не можем его найти. Поэтому я и заглянул в коттедж, где он жил.

– Значит, вы не собираетесь арестовывать Дэниела Пирса?

– Вы его любите? – последовал вместо ответа вопрос.

Миссис Фаррелл-Смит вздохнула. К удивлению Ратлиджа, ответ ее прозвучал искренне:

– Думаю, что я всегда любила его. К несчастью. Но он не любил меня. Я надеялась, что со временем… Как глупо с моей стороны, теперь я знаю это, но было время, когда я даже думала, что, используя Энтони, смогу вызвать его ревность. Но тот, кто не любит, не станет ревновать.

– Вы самоотверженно его защищали.

Она вспыхнула и, взглянув ему в глаза, сказала:

– У меня была веская причина. Идемте со мной.

Он прошел за ней к зданию школы. Они вошли через боковую дверь в темный коридор, который привел к лестнице. Поднявшись по ней, они оказались в небольшом холле рядом с директорским кабинетом. Дверь его была широко распахнута, очевидно, миссис Фаррелл-Смит увидела, как инспектор идет к коттеджу садовника, и выбежала, чтобы выяснить, что ему надо.

Указав ему на стул, она прошла к своему столу и с помощью ключа, висевшего у нее на цепочке на шее, отперла нижний ящик. Потом, снова взглянув на него, сказала:

– Вы можете дать мне слово, что не солгали по поводу того, что подозреваете не Дэниела, а Тома Саммерса?

– Даю слово.

Она вынула из ящика и положила на стол толстый большой конверт.

– Вы просили меня внимательно отнестись к случившемуся и вспомнить события, которые происходили в школе, когда учились те мальчики, которые потом вместе воевали. Не могу сказать, что знаю о каждом. Все хранилось в документах моей тети, в ее личных бумагах, я их просмотрела, когда стала здесь заведовать. Хотя эта находка меня шокировала, не могу сказать, что в тот момент я придала ей большое значение. Наверное, потому, что была пристрастна, испытывая слабость к одному из бывших учеников. Это принадлежало именно ему. – Она раскрыла конверт, оттуда выпал на стол какой-то предмет.

Ратлидж похолодел, когда узнал его.

Гаррота.

Не совсем гаррота. Скорее неуклюжая, неудачная копия, попытка сделать нечто похожее.

– Дэниел, – продолжала миссис Фаррелл-Смит, – был совсем не похож на брата. Энтони был джентльменом, всегда и во всем. А Дэниел – тот чувствовал себя прекрасно в обществе детей фермеров и лавочников. Он играл с ними, дрался, и его прекрасно устраивала их компания. Мои тетки относились к нему как к маленькому хулигану. Думаю, что ему очень понравилось в армии. Это была его стихия. Мне говорили, что он приобрел там известность.

Она пальцем дотронулась до гарроты.

– Из записей моей тети Фелиции я узнала, что в последний день, перед тем как покинуть Истфилд и отправиться в школу в Суррей, Дэниел принес это в класс и угрожал своим одноклассникам – мальчикам, разумеется. Тетя Фелиция была в ужасе, случайно услышав, как он грозится ночью пробраться к ним дом и казнить их. Она отняла у него гарроту. Хотела рассказать его отцу, но он умолял не говорить. Поклялся ей, что просто угрожал, чтобы кое-кого защитить. В этой папке все написано. Если они не боятся Бога, сказал он, пусть боятся смерти. И она не стала жаловаться отцу, но написала обо всем, что случилось, и положила записи вместе с гарротой в конверт. Предупредила, что, если услышит, что он плохо себя ведет в новой школе и уронит недостойным поступком честь латинской школы, она прямиком пойдет к его отцу и все расскажет. И он дал ей клятву.

Ратлидж взял гарроту. Веревка, на концах которой аккуратно и крепко привязаны две палочки. Грубо сделанное орудие. Тем не менее выглядело оно вполне воинственно.

– Но откуда такой маленький мальчик узнал о гарроте?

– Тетя Фелиция писала, что Дэниел уже успел подружиться с одним из мальчиков из новой школы и был приглашен туда на последний уик-энд. Отец этого мальчика служил в Индии, и у него были книги о членах религиозной секты Северной Индии, разбойниках, нападавших на караваны. Как раз такая книга могла привлечь внимание подростков. Дэниел рассказал тете, что попытался сделать орудие убийства, как описано в книге, только у него не было индийского головного шарфа и двух горстей рупий, чтобы привязать к концам этого шарфа. Он нашел обрывок веревки в сарае и привязал по краям две палки.