Текст книги "Одинокая смерть"

Глава 17

– Нельзя так поздно ходить одному, – сказал строго Ратлидж.

– Но я не могу уклоняться от своего долга, инспектор, – ответил отец Оттли, – тем более после того, как шесть убийств произошли здесь, в Истфилде. И со мной Господь.

Раздраженный таким легкомыслием, Ратлидж хотел сказать, что Бог бережет тех, кто сам бережется. Но придержал язык.

– Давайте я провожу вас, отец Оттли, – предложил Уокер, – а мистер Ратлидж отгонит свой автомобиль к гостинице и вернется к нам. Я бы многое отдал сейчас за чашку чаю.

– Да и мне она не помешала бы, – согласился викарий.

Ратлидж подождал, пока двое мужчин вошли в дом, прежде чем сесть в машину. Через десять минут он уже стоял в кабинете викария. Здесь чувствовалось отсутствие постоянной женской руки, и он вспомнил, что викарий был вдовцом многие годы. Хотя некоторые следы женской заботы, благодаря миссис Ньюкомб, все-таки присутствовали. В тонкой вазе стоял букет роз, с едва раскрывшимися бутонами, на столе сверкал начищенный серебряный чайный сервиз.

Викарий разлил чай. Первую чашку констебль Уокер отдал Ратлиджу. Мужчины уселись на стульях, расставленных полукругом перед холодным камином, бронзовая решетка которого была начищена до блеска.

Ратлидж взял предложенный викарием ломтик кекса, испеченного миссис Ньюкомб к обеду, и спросил:

– Где вы были сегодня ночью, отец Оттли?

– Ходил проведать сестру Тео Хартла и ее мужа. Вы, наверное, считаете, как многие, что быть парализованным – означает освобождение от боли. Но это не так. Его жена должна каждый день делать ему процедуру – класть в ванну с теплой водой и растирать конечности, чтобы не было полной атрофии мышц. Сестра Кении была ярой сторонницей непременных упражнений такого рода, чтобы восстанавливать мышцы.

Сестра Кении – сиделка, австралийка – успешно помогала в лечении полиомиелита, применяя методы, которые не всегда соответствовали установленным медицинским правилам. Некоторые доктора писали даже отзывы в газете, осуждающие подобные попытки заменить врачебные советы, объясняя, что сестра-сиделка не имеет достаточной квалификации, чтобы заниматься подобным лечением.

– Пегги так старается, – поддержал викария констебль Уокер, – раньше ей часто помогал Тео. Поднять Уинслоу – тяжелая работа.

Ратлидж попытался вернуть их к прежней теме:

– И этот визит помог вам вспомнить что-то важное?

– Да, а именно слова Вирджила. Когда он в детстве заболел полиомиелитом, то стал молиться, чтобы умереть. Он не мог вынести мысль о том, что не сможет ходить до конца жизни. И сказал, когда я пришел его навестить, что боялся признаться в этом, потому что я, облаченный в священные одежды, имею доступ к Богу и могу попросить, чтобы он не выполнил его просьбу. Потом, когда он стал старше, он устыдился признаться в своей слабости в минуту кризиса.

Констебль поставил чашку на стол.

– Осмелюсь сказать, это было естественно для нормального парня – думать, что все кончено.

– Но почему он сейчас заговорил об этом? – спросил Ратлидж.

– Мы разговаривали о Тео, и Вирджил захотел узнать, не признавался ли Тео на исповеди, что он совершил однажды нечто ужасное, непростительный грех. Миссис Уинслоу это очень расстроило. Я сказал, что он ошибается и у Тео не было такого проступка. Тогда Вирджил сказал, что спросил из любопытства, просто так, вспомнив о своем детском прегрешении. Видите ли, Вирджилу нравится иногда шокировать людей. Он говорит ужасные вещи только затем, чтобы на него обратили внимание. Потом они жалеют и прощают его, хотя кого-то другого привлекли бы за оскорбление. Бывали случаи, когда я и сам не хотел еще больше утяжелять его ношу и прощал многое. А в результате всего этого он выходил за рамки должного поведения. Например, я чувствую свою вину, потому что вижу, как он обращается со своей женой. Она этого не заслужила.

– Но Хартл действительно признался в грехе на исповеди? И что он такого мог совершить?

– Я вспомнил об этом как раз, когда от них уходил. Меня внезапно озарило. Это было перед тем, как Хартла и всю нашу группу призывников из Истфилда отправили во Францию. Он пришел ко мне, ему надо было со мной поговорить. Он сказал, что не хочет погибнуть без покаяния и прощения.

– В чем он вам исповедался? Можете сейчас сказать?

– Думал об этом всю обратную дорогу домой. Это была исповедь, но не совсем обычная. И не уверен, что он рассказал все. Но все-таки я решил вам сказать, буквально в тот момент, когда подходил к дому и меня осветили фары вашего автомобиля, – викарий взглянул на часы на каминной полке, – оказывается, скоро утро.

– Вы уверены, что хотите рассказать нам то, в чем признался Хартл? – настаивал Ратлидж. Ему показалось, что мистер Оттли оттягивает момент как можно дольше, как будто сожалея, что вообще упомянул об этом.

– Абсолютно уверен. Но вы должны мне обещать, что это не станет достоянием общественности. Если это поможет вам хоть как-то в раскрытии тех убийств, хорошо, но вы не скажете об этом на суде. Не хочу, чтобы Пегги Уинслоу пострадала из-за меня. Мне показалось, что в этом кроется причина, почему Вирджил заговорил о Тео. Он устал от ее скорби по брату. Ему нужно внимание жены полностью, он хотел разрушить ее добрую память о брате.

Ратлидж молча ждал.

– Что касается меня, – сказал констебль Уокер, – я даю вам слово. Пегги ничего не узнает, во всяком случае, я буду молчать.

Викарий подошел к окну.

Ветер нагнал большую тучу, послышались первые раскаты грома.

– Тео пришел ко мне и рассказал, что, когда ему было около десяти лет, из-за него чуть не умер один мальчик. Дело было так. Тео в тот день решил прогулять уроки и, пристроившись сзади на телеге с сеном, отправился в Гастингс. Он хотел исследовать пещеры контрабандистов, поискать там сокровища. Но этот мальчик увязался за ним, и Тео никак не мог от него отделаться. Он обзывал его маленькой уродливой жабой, говорил, что он лезет туда, куда его не просят, но все равно ребенок не отставал. Тео был крупным для своего возраста, и его принимали за более взрослого. Он надеялся, что его не остановят, но тот мальчик был маленький, и Тео побоялся, что именно из-за него их заметят, отошлют домой и там дадут нагоняй. Так вот, чтобы от него отделаться, он завлек мальчика на скалу Ист-Хилл, сказал, что там есть пещера с золотом и если они туда пойдут и поищут, то он даст ему половину того, что они найдут.

Оттли стал расхаживать по комнате, не глядя на внимательно слушавших его мужчин, потом снова отошел к окну.

– Разумеется, там не было никакого золота пиратов, а сама скала была очень опасна, и Хартл понадеялся, что маленький прилипала сорвется, когда подойдет близко к обрыву, чтобы спуститься в пещеру. Я не думаю, то есть не верю, что Хартл понимал, что делает. Он просто изнывал от желания освободиться и провести вольный день, а для этого надо было избавиться от хвоста. Когда мальчик близко подошел к краю и заглянул вниз, то так испугался, что его сковало страхом и он не мог двинуться с места. Он стал плакать и просить Тео дать ему руку, чтобы он мог отступить назад. Но Тео просто ушел и оставил его там. Ребенок все-таки смог отползти от опасного края и добраться домой. Он опоздал к обеду, и обеспокоенный отец задал ему хорошую взбучку. Потому что этот мальчик, как вы понимаете, тоже стал прогульщиком.

– Боже милостивый! И кто был тот ребенок?

Викарий закрыл окно, вернулся и сел.

– Тео Хартл не сказал. По его мнению, все равно невозможно было ничего исправить, а может быть, тот мальчик просил его сам об этом никому не рассказывать. Может быть. А может быть, и нет.

– Поэтому Хартл был убит за свой старый грех, именно там, на обрыве, а его тело сброшено вниз, – подытожил Ратлидж.

– Да, знаю, что обстоятельства его гибели близки к тому, чтобы можно было провести аналогию. Я старался не думать, забыть об этом. Не хотелось верить.

– А вы уверены, – спросил Уокер, – что тем мальчиком не был сам Вирджил?

– Это маловероятно. Если бы это было так, думаю, он сказал бы мне.

– Тогда каким образом Вирджил Уинслоу узнал эту историю? – спросил Ратлидж. – Не могу представить, что Хартл кому-то признался в своем поступке, тем более ему. Ведь если тогда Хартл вернулся на обрыв и обнаружил, что там никого, что мальчик исчез, это повергло его в ужас. Он не знал, куда девался несчастный. Свалился вниз или каким-то образом выбрался, поборов временный шок, и спасся. Когда Тео вернулся в Истфилд и увидел, что мальчик жив, он наверняка ждал, что на пороге вот-вот появится полиция. Потому что мальчик рассказал о том, что произошло. Учителю, своим родителям или другим детям.

– Я задавал ему этот вопрос, – ответил Оттли. – Хартл действительно ждал, что за ним придут, но чем больше проходило времени, тем он сильнее убеждался, что мальчик побоялся рассказать о том, что случилось. Хартл почувствовал неимоверное облегчение, он поклялся, что никогда больше не совершит поступка, за который станет потом стыдиться. Его еще ждало объяснение с обозленным отцом, который хотел знать, почему сын прогулял уроки.

– Вы уверены, что он не намекнул и ничего не сказал такого, из чего вы могли бы сделать вывод, кто именно был тот мальчик.

– Всего одна фраза: «Он был безобразный, как жаба». Как будто это объясняло все.

– Как вы думаете, это был сын Саммерса? – спросил Уокер.

Он спросил Ратлиджа, но ответил викарий:

– Разве тогда он еще был в Истфилде? Я спрашивал Тео, он сказал, что Саммерсы уже уехали на новое место.

– Хартл мог солгать. Он, вероятно, знал, почему уехали Саммерсы. Наверное, сын рассказал отцу о том, что с ним произошло. Тот был в ужасе и предпочел увезти семью, а Хартл не хотел брать вину на себя еще и за их отъезд. Его признание было неполным.

– Маленький Саммерс был мишенью для насмешек, – сказал викарий, – дети очень его не любили, он просто их раздражал. Так вы думаете, что он был жертвой Хартла? – У него в голосе прозвучало сомнение. – Остается вопрос: как узнал Вирджил Уинслоу?

– Не думаю, что Уинслоу знал, – сказал Ратлидж. – Во всяком случае, сегодня он просто пытался действовать наобум. Мы спрашивали его жену, не было ли секретов у ее брата. Уинслоу сделал из этого вывод, что здесь что-то кроется, поэтому он и был убит. Спасибо, викарий, что рассказали нам. Эта история поможет взглянуть на дело с другой стороны. Если из этого ничего не выйдет, Хартл преувеличивал свою вину, просто со временем она разрасталась, и случившееся казалось ему все более зловещим.

Лицо священника просветлело.

– Скажу вам по правде, не могу поверить в то, что молодой Хартл мог быть таким жестоким. Он был хорошим человеком и стал бы хорошим отцом.

Но детство имеет свои темные стороны. Порой искушение сделать что-то плохое слишком сильное, когда трудно устоять. Если ребенок очень этого хочет. Способность отличить хорошее от дурного пасует перед таким желанием. Леденец в лавке прямо перед глазами, чужая игрушка, самый большой кусок торта на тарелке и самое большое яблоко в вазе. Такое искушение едва ли приведет к убийству. Но мальчик, решившийся прогулять уроки, чтобы искать золото пиратов, уже был напуган своей собственной смелостью. Поэтому сделал отчаянную попытку избавиться от помехи, от того, кто хочет разрушить его планы. Мысль об ответственности не могла прийти ему в голову. Он боялся одного – что его поймают прежде, чем он найдет клад. Пошел бы он на убийство? И считал бы потом, что убил того мальчика, если бы тот свалился со скалы, когда он бросил его без помощи?

Кто теперь может сказать?

Они поблагодарили викария и ушли, предупредив, чтобы тот запирал двери.

Когда они отошли на достаточное расстояние, Уокер сказал:

– Из-за вас я солгал ему. Эта история все равно должна выплыть.

– Возможно. А возможно, и нет. Но что даст, что принесет эта правда?

В этот момент ударили первые капли дождя, поднялся ветер, начиналась гроза. Крупные капли обещали ливень. Молния, сверкнув, осветила арку ворот. И тут же последовал раскат грома.

– Нам надо поговорить с отцом Роупера. Знал ли Джимми эту историю? И с миссис Джефферс. Не знаю, можем ли мы разговорить Пирса, потому что его Энтони вне подозрений. Наследник и надежда.

Они помчались в гостиницу, потому что уже полыхали молнии и разразился ливень. Задыхаясь, в намокшей одежде, вбежали в вестибюль.

– Я возьму у них напрокат зонт. – Уокер взглянул на небо. – Мы все еще патрулируем сегодня?

– Нет. Думаю, он исчез, кем бы он ни был.

– Тогда доброй ночи. – Уокер прошел к стойке, где специально для гостей держали зонты, выбрал себе один, кивнул на прощание Ратлиджу и вышел под дождь.

Хэмиш сказал: «Твой викарий. Он не хотел помнить. Они были всего лишь мальчишками».

– И это было давно, – добавил Ратлидж.

«Да, а теперь должны судить мужчин, которые были теми мальчишками».

Он был прав. Мальчики выросли, служили в армии, воевали за свою страну, с честью и отвагой, и у них впереди была жизнь, а грехи детства были давно забыты.

– Поздно уже. Сегодня я уже ничего не могу сделать.

«А ты забыл про отель «Белый лебедь»?»

Ратлидж так и замер на пути к лестнице. Он совсем забыл.

Ни минуты не задумываясь, он снова сел в машину и, несмотря на сильный ливень, поехал в Гастингс, хотя поездка была не из легких, он чувствовал, как несколько раз колеса скользили, пока он спускался по извилистой дороге к старому городу.

В отеле было тихо, почти все гости уже спали. Он вошел в холл и сделал знак сонному бармену:

– Виски.

Он сел за столик в углу, так чтобы его не было очень заметно. Вспомнился другой отель в Лондоне и последняя фраза Мередит Ченнинг. Ратлидж сделал глубокий вдох, потом выдохнул, пытаясь прояснить мысли и отогнать все лишнее. Но так и не смог этого сделать. Эти мысли всегда были с ним. Он вставал и ложился с ними, они не отпускали его ни днем ни ночью.

Он не мог себе представить будущее без нее. И это была трудная дилемма. Она обладала необычным для столь молодого возраста самообладанием, спокойно воспринимала и понимала трудности его работы, хотела помочь, знала, что он имел дело с убийствами и насилием. У нее был низкий, успокаивающий голос. Он влюбился с первого взгляда в Джин, потому что был молод, а она была хорошенькая, из его среды, очень веселая и забавная. И медленно влюблялся в Мередит Ченнинг, которая всегда была сама собой.

Каким человеком был ее муж? Война закончилась два года назад. Если Ченнинг пропал четыре или пять лет назад, скорее всего, его не было в живых. Но она не могла смириться с этим. Так сильно его любила? Из-за возраставшего чувства вины, потому что хотела начать новую жизнь, приняв его смерть? Ратлидж не знал. Но на то он и был полицейским – решать головоломки его хлеб, да и масло тоже.

Много людей пропало за время войны. Некоторые погибли при попадании снаряда, разорвавшего их на куски, так что потом было невозможно опознать. Так и сгнили они на ничьей земле под летним солнцем и запорошенные снегом.

Она любила его так сильно?

Бармен принес виски, и Ратлидж сразу заплатил. Первый глоток обжег пересохшее горло, он отставил стакан.

Он вел преследование. Это была бессмысленная охота. Если человек, который находился ночью во дворе церкви Святой Марии, поехал в Гастингс, он уже спал в кровати, и ему тоже следовало там быть в это время.

Но он ждал.

Перед самым рассветом, когда стакан был пуст и навалилась усталость, он услышал чьи-то твердые и быстрые шаги по мраморному полу вестибюля.

Он слегка повернулся, чтобы видеть лифт. Но человек не стал им пользоваться, он прошел к широкой лестнице с ковровой дорожкой посередине.

Ратлидж встал и, сохраняя дистанцию, надвинув шляпу поглубже, чтобы скрыть лицо, двинулся за ним. Он достиг площадки второго этажа как раз вовремя, чтобы заметить, что его добыча исчезла за пятой по порядку дверью с той стороны коридора, где номера выходили окнами на море. Ратлидж подошел к двери, прислушался.

Нежный женский голос произнес:

– Как ты поздно, дорогой.

Мужчина ответил:

– Но я ведь здесь.

Женщина рассмеялась счастливым серебристым смехом.

– Так иди скорее в постель.

Ратлидж взглянул на номер двери, тихо отошел, спустился вниз в холл, подошел к пустой стойке администратора и нажал кнопку звонка вызова. Из двери за стойкой вышел человек с заспанным лицом:

– Чем могу вам помочь, сэр?

– Скотленд-Ярд. Можете проверить, позвонив инспектору Норману, если хотите. Мне нужна информация. И по очень серьезному делу. – Он положил свое удостоверение на мраморную столешницу. – Кто остановился в номере 8?

Администратор повторил вопрос, как будто запоминая, открыл журнал и просмотрел записи.

– Номер 8. Там остановились мистер и миссис Пирс. Какие-то проблемы, сэр?

Само собой, он не собирался посвящать клерка в свои проблемы.

– Наверное, в Лондоне ошиблись. Это не те люди, которых я разыскивал.

– Они здесь уже несколько суток. Новобрачные, как мне сказали.

– Вот как? Что ж, желаю им счастья. – Он повернулся и, выйдя на террасу, спустился по широким ступеням на улицу. Дождь уже прошел, слышно было, как волны, невидимые сейчас в темноте, шумно накатывались на берег. Пахло морем и солью. Он посмотрел вверх, на фасад отеля. Высчитав окна нужного номера, вгляделся. Там погас свет, и кто-то широко раздернул шторы, впуская в открытое окно шум моря. Ратлидж пошел прочь, надеясь, что его не заметили.

Дэниел Пирс здесь, в новом городе. И с женой. С новобрачной, как сказал клерк.

Вряд ли он убийца. И все же… все же… Где-то он был поздно ночью. Один.

Хэмиш сказал сухо: «Это не понравится миссис Фаррелл-Смит».

Когда Ратлидж проснулся, солнце уже стояло высоко. Выезжая из Гастингса, он видел просвечивавший сквозь грозовые облака рассвет. Наконец лучи солнца победно пробились, хотя у них еще не было достаточно силы, как будто светило сдерживало ее до поры.

Он наспех позавтракал и поехал сначала к ферме Джимми Роупера. Было слишком рано для обычного визита, но не для полиции, которая могла постучать в дверь в любое время.

К двери подошла женщина, помогавшая старику по хозяйству, она приоткрыла ее и выглянула настороженно.

– Если вам нужен мистер Роупер, он сегодня утром очень слаб. Зайдите позже днем.

– Скотленд-Ярд. По очень важному делу.

Проворчав что-то недовольно, женщина открыла дверь и впустила его. Прихожая была обставлена просто, с узким столиком, на котором стояла черная ваза с букетом роз, и портретом на стене. Со стены напротив, около лестницы, ведущей наверх, на Ратлиджа смотрели с еще одного портрета мужчина и женщина в свадебных нарядах, наверное сам старший Роупер и его жена. Молодые и счастливые, пока в полном неведении, что принесет им судьба.

Служанка провела Ратлиджа в небольшую гостиную, которая выходила окнами на запад, – там все еще было сумрачно.

Он думал, что ему придется здесь подождать, и неожиданно увидел Роупера, сидевшего в кресле около окна; ноги его были укутаны пледом, голова опущена, похоже, старик задремал.

– Мистер Роупер! – окликнула его служанка, подошла и слегка потрясла за плечо. – Тут к вам инспектор из Скотленд-Ярда, по важному делу.

Роупер поднял голову.

– Что ты сказала, Сэди? – произнес он невнятно.

– Скотленд-Ярд к вам.

– Я думал, что ублюдок мертв. – На этот раз голос был твердым.

– Насколько мне известно, он все еще жив, – ответил Ратлидж, подходя ближе, чтобы Роупер мог разглядеть его при слабом утреннем свете.

– Я с вами как-то разговаривал, вскоре после того, как убили вашего сына.

Роупер вгляделся в него:

– Помню. Что привело вас сюда?

– Хотел поговорить о вашем сыне. Можете ответить на несколько вопросов?

– Моего сына больше нет, – сказал старик. – Какой смысл о нем говорить? Ведь это его не вернет. Верно?

– Не вернет, – согласился Ратлидж. – Но в воспоминаниях вы можете найти некоторое утешение.

Роупер долго молчал, и Ратлидж уже подумал, что не дождется ответа, и хотел уходить, когда старик вдруг заговорил:

– Он был красивым ребенком. Моя жена так всегда говорила, да я и сам видел это. И очень спокойным, младенцем почти не плакал и не доставлял особых хлопот. Конечно, потом все изменилось, когда он пошел. Он лез повсюду, падал, но никогда не плакал. Как будто удивлялся, не мог понять, как это произошло. – Слабая улыбка промелькнула на его лице, он гордился сыном. – Потом он хорошо учился. Хотел поступать в университет, но, разумеется, на это не было денег. Он говорил, что фермерское дело меняется и нам надо много изменить, но тут началась война. Тот день, когда он уехал на фронт, стал черным днем в моей жизни. Но он вернулся, как и обещал. Хотя война изменила его, это было видно. Я думал, он женится и успокоится, но ему требовалось время забыть. Он не говорил об этом, но я чувствовал, что он еще не пережил тот ужас.

– А в школе сестер Тейт считали, что ему надо учиться в университете?

– Они считали его очень способным. Он никогда не сидел долго за уроками, схватывал все на лету и хорошо запоминал услышанное. Он пошел в мою дорогую жену. Она любила читать, умела хорошо читать вслух, с выражением, и часто ему читала по вечерам зимой. Он любил слушать ее голос. Она умела так прочитать в лицах, что сказка становилась реальностью.

– Он ладил со своими товарищами в школе? – Ратлидж терпеливо вводил разговор в нужное русло.

– О да. Недаром во время войны он был произведен в капралы, вы, наверное, знаете? Но он не очень любил военную службу.

Ратлиджу не оставалось выбора, он должен был произнести имена.

– Он дружил с Тео Хартлом? Или Уильямом Джефферсом? Или молодым Таттлом? Какие отношения у него были с Вирджилом Уинслоу и Томми Саммерсом? А с братьями Пирс?

Роупер поднял на него глаза:

– Надо же, вы помните их имена! Я бы сказал, они были друзьями, ведь росли вместе. Но надо отметить, что Тео не очень любил Уинслоу, говорил, что тот играет на своей болезни. Некоторые так делают. А некоторых болезнь не меняет.

Имя Саммерса не всплыло в его воспоминаниях и осталось незамеченным.

Ратлиджу пришлось задать вопрос.

– А как с Саммерсом?

– Насколько я помню, он уехал из Истфилда. Я бы сейчас и не вспомнил его лицо. Не думаю, что Джимми с ним особенно дружил. Знаете, в этой семье было двое детей. Девочка очень хорошенькая, в мать, а мальчик, бывает же такое, родился настоящим уродом, да еще с ужасным характером. Ни разу больше не встречал такого упрямого и несговорчивого ребенка. Джимми говорил, что он вечно ноет и пристает. И хуже того, он не понимал, что его общество не приветствуется другими.

– Так были ссоры между вашим сыном и мальчиком Саммерсом?

Роупер покачал головой:

– Джимми рос хорошим мальчиком, никогда не доставлял нам неприятностей. Ну, естественно, вместе с другими проказничал, как все мальчишки. Однажды была ярмарка в Бэттле. Отец Томми подарил ему на день рождения пони, и Томми собирался на ярмарке его показать. Для смеха Джимми и другие мальчишки раскрасили копыта пони красным в ночь перед ярмаркой. Они думали, что краску можно смыть, но она не смывалась, и они пожалели о своей проделке. Им хотелось посмеяться, посмотреть, с каким лицом Томми выйдет из сарая, увидев красные копыта.

– А что сказал отец Томми по поводу выходки?

– Он расстроился, конечно, но я ему сказал, что мальчишки просто озорничали и не знали, что краска так пристанет. Даже когда сверху замазали черным, это не помогло. В ярком солнечном свете красная краска сразу проявилась. Я послал Джимми извиниться перед Томми, и все этим кончилось.

Может, и кончилось, для отца Томми хватило извинения, а для самого Томми?

Роупер вдруг сказал, как будто ответив на невысказанный вопрос инспектора:

– Томми вечно высмеивали, и случай с пони был не единственным. Но по-моему, каждый должен уметь находить общий язык с товарищами. Было такое впечатление, что Томми нравилось ходить в обиженных.

Интересно, что запел бы Роупер, если бы его сын оказался на месте Томми.

– А был там Джефферс, в той компании, когда красили копыта пони?

– Наверное. Это было так давно, а моя память уже слабеет. Я хорошо помню, что послал Джимми извиниться. Надо отдать ему должное, он после это усвоил урок и больше не попадал в такие неприятные ситуации.

– А Энтони Пирс? Принимал участие в этих проделках?

– Джимми говорил, что Энтони они не нравились, он сам не дразнил Томми, но никому никогда на товарищей не жаловался. Когда мисс Тейт спросила его, что происходит и куда пропадают вещи и книги Томми, он сделал вид, что ничего не знает. И мисс Тейт ему поверила. Он был хорошим малым и никогда на своих не стучал.

Это и было тем грехом Энтони, который ему не простили. Он стоял в стороне и наблюдал за мучениями несчастного Томми, но не сделал ни разу попытки защитить его или рассказать мисс Тейт о том, что происходит на самом деле. Многие в детстве подвергаются подобным преследованиям, страдают в одиночестве и боятся попросить взрослых о помощи, а пытка продолжается.

Ратлидж начал понимать, почему Тирел Пирс отослал своих сыновей в платную школу в Суррей. Все эти дети фермеров, работников его пивоварни были плохой компанией для его детей. Сын аристократов Фаррелл-Смит подходил больше.

Ратлидж видел, что старик устал, и поблагодарил его.

Старик потряс руку инспектора высохшей, слабой рукой.

– Он все равно мертв. Воспоминания не помогли.

– Я сожалею.

Когда Ратлидж ехал обратно в Истфилд, Хэмиш сказал: «Это было давно. И что толку теперь искать справедливости, слишком поздно начинать крестовый поход».

– Я и не собираюсь. Просто должен понять, не он ли стоит за этими убийствами. Но если он сводил старые счеты, зачем было засовывать медальоны им в рот?

Сбить со следа? И если так, ему почти это удалось.