Текст книги "Взгляд на жизнь с другой стороны. Ближе к вечеру"

9. В другую сторону

Если уж поездка на Юг, вызвала некоторые удручающие мысли, то путешествия в другую сторону, тем более. В эти годы я раза три ездил в Костромскую губернию на охоту. Последний раз ездили большой компанией, ну, не очень большой, кроме меня были: мой сын, его армейский друг Костя и большой охотник Анисим, ну и две собаки. Вообще-то, для меня больше трех человек – это уже большая компания.

Костя – это не только армейский друг сына. Он как-то сразу после увольнения из армии прибился к нашей фирме и так и остается с нами до сих пор. Это благодаря ему, тому, что они с отцом и дядькой решили перенести дачу из Болшева подальше, образовался дачный кооператив, и я переквалифицировался в управдомы, о чем совершенно не жалею. Анисим – их сосед по старой даче, с профессией – охотовед Всероссийского масштаба.

Ездили мы в Костромскую глубинку к старому другу Анисима Володе Старокецеву. Он с семьёй не так давно переехал туда на постоянное жительство. До этого он работал чиновником Международного фонда защиты животных, получал неплохие деньги, а потом бросил всё и уехал в глушь с двумя детьми и женой, художницей. Жена и там продолжала работать по специальности – рисовать чудные анималистические открытки. Её настоящего имени я до сих пор не знаю, все её звали Гроза и я тоже.

Не знаю, как сейчас, а когда они переезжали, дом в их деревне с участком 45 соток стоил около тысячи долларов. Они взяли два дома, завели корову, коз и стадо гусей. Детей устроили в сельскую школу поблизости. Романтика?!

По дороге мы остановились в Костроме на небольшой базарной площади. Купили для Старокецевых помидоры, огурцы, пару арбузов, всего рублей на семьсот. Я подаю продавщице тысячную бумажку, мельче у меня не было. Она была очень довольна, что мы набрали столько товара у неё, но тут растерялась – у неё не было сдачи. Удивительно, конечно, что к концу дня у продавщицы сдачи нет, но покупателей особенно не было видно. Пойду, думаю, в магазин, куплю сигарет и разменяю свою бумажку. Зашел, протягиваю деньги, показываю, какие мне нужны сигареты.

– Дайте мне блок, – это чтобы и ей много сдачи не собирать.

– А у меня только одна пачка, – отвечает, – и смотрит на меня жалобно, – Да и сдачи я вам не наберу.

Пока я искал размена, я обратил внимание на то, что продавцы-то стоят, а покупателей почти нет, не на что людям покупать! Только в третьем по счету магазине я разменял свою тысячу. Передо мной стояли девочка с мальчиком, видимо, брат с сестрой. Они долго шушукались, считали монетки и, наконец, купили две дешевых сосиски из сои с крахмалом. Я не сентиментальный человек, но тут у меня глаза защипало. Да, етит твою мать! Богатейшая страна в мире, а люди живут, как бомжи на помойке! Почему?

Вечером я надрался на законных основаниях и в традиционную баню не пошел, а ушел спать на веранду в обнимку со своим псом.

Стояла хорошая осенняя погода, настоящее бабье лето. Дичи у них в лесу всегда было полно, но мне здесь всегда не везло с добычей по разным причинам. Тот раз не был исключением. Но мне нравилось туда ездить, потому что там был прекрасный лес.

Я говорю «был», потому что с каждым приездом он становится всё хуже и хуже. В советское время через лес шли удобные дороги с крытыми местами отдыха на перекрестках, мы тогда говорили, что «бесхозяйственность» у нас. Мы тогда еще не знали, что такое настоящая бесхозяйственность. Сейчас всё больше и больше дороги заваливает буреломом, вырубки ведутся варварски – сучки с подтоварником никто не убирает, не говоря уже о пнях. Каждая вырубка сразу становится непроходимой полосой, медведи только как-то перебираются.

В один из дней мы с Анисимом забрались очень далеко, куда еще не добрались рубильщики. Остановились на сухом пригорке. Песок и сосны. Развели костер из сушняка на старом костровище. Воду взяли из лужи. Не знаю, можно ли её было пить сырой, но какой вкусный получился суп! Я порезал в котелок несколько упругих, как теннисные мячики, белых грибов, дал им немного покипеть и высыпал туда два пакета сухого супа: один назывался харчо, другой – борщ. Вроде бы, эклектическое непотребство, но попробовали бы вы это непотребство! Мы с Анисимом с трудом остановились, чтобы оставить, что-нибудь собакам. А чай? Во втором котелке мы заварили бруснику вместе с листьями. В уже остывающий котелок я вылил граммулечку, оставшуюся в маленькой фляжке, коньяка. Мы не смогли выплеснуть остатки чая в песок, так и принесли домой, отхлебывая по дороге обратно.

Ничего особенного в этот день не произошло, но я помню этот день, как будто это было вчера. А что еще вспоминать в этой жизни, если не такие дни?

В последний день мы ездили в райцентр забрать козу у одной знакомой Старокецевых. Коза перестала давать молоко, а у самих хозяев часто руки не поднимаются забить свою животину. На окраине городка в этот день был траур – медведь задрал мальчишку. Мы очень удивились – об эту пору медведи к людям не выходят – в лесу еды навалом. Оказалось, что медведь сидел в клетке, на огороде, а мальчишки каждый день по пути в школу дразнили его. И в этот день медведь исхитрился и поймал одного.

Однако дело есть дело, я взял ружье, зарядил и пошли к козе. Помните старый анекдот из армянского радио? Вопрос: можно ли изнасиловать женщину на Красной площади? Ответ: нет, советами замучают. Что-то в этом духе и произошло. Я стоял в двух шагах от козы, а остальные вокруг кричали, что я что-то неправильно делаю. Я выстрелил и… промахнулся! А может это судьба моя в Костромской губернии промахиваться? Я отстрелил козе один рог. Хорошо хоть был еще один патрон в магазине, со второго выстрела коза легла замертво. А ведь ружьё взяли из гуманизма, чтоб быстро и без мук козы. Просили еще, правда, кровь не оставлять – разделывали мы её уже у Старокецевых.

Услыхав выстрелы, соседи пришли с петицией, чтоб мы застрелили еще и медведя. Это мы не стали даже обсуждать, бросили козу в машину и уехали.

Для того, чтобы набраться впечатлений не обязательно так далеко ездить. Как-то дочь с зятем заманили нас женой съездить в Переславль Залесский. Они начитались в интернете про Синь-камень и прочее. Это от нас совсем рядом – утром выехали, вечером вернулись. Особенно близко, если срезать дорогу, проехать по грунтовке лесом.

Предприимчивые местные ребята музеев там понаоткрывали: музей паровозов, музей утюгов и проч. Основные памятники, ради привлечения туристов, как и везде, с изнанки полуразрушены, но хоть с лица выглядят более или менее. На Синь-камень посмотреть тоже съездили, но больше всего моё воображение там поразила одна вещь. Надгробная плита внуков Александра Невского 1294 год и 1302 год. Начало четырнадцатого века и никакой христианской символики! Мало того – на самом видном месте плиты – языческая свастика! с грубо и не до конца сбитыми крыльями. Ведь не должны же хоронить христиан под такими плитами? Или для князей своих плит пожалели, похоронили под чужой? Не может быть! А значит, не были они христианами! А, в таком случае, был ли христианином их дед? «святой» Александр Невский? Загадка!

Я в те поры увлекся дохристианской историей России, много читал о язычестве и обычаях того времени. Но я не верил авторам, думал, что отсебятину пишут. Оказывается, нет – правда проглядывает. И тогда вдруг мне пришла мысль, что я нашел главного виновника российских несчастий. Это же!… Не в прямом смысле, не как религия, а как иная система отношений между людьми, чуждая нашему народу! Я потом долго думал на эту тему и только больше убеждался в этой своей правоте. Ведь, что главное в наших бедах? Антагонизм и прямо можно сказать – война между народом и правительством. От этого и дураки во власти и плохие дороги и много другого плохого. А когда это началось?

С так называемым «крещением Руси», не раньше, не позже. Я эту свою мысль попытаюсь развернуть и исследовать подробно в отдельной книге, если бог даст…

10. Пора завязывать

Последнюю свою финансовую авантюру я начал под непосредственным влиянием одной из этих поездок – путешествия к морю. Как-то уже поздней осенью, когда в моей основной работе возникает естественный перерыв, объявился Петрович.

Когда я продавал остатки швейного оборудования, покупателем был вовсе не Ильяс, а этот самый Петрович. Ильяс был только посредником.

Этот Петрович когда-то хорошо подзаработал на торговле компьютерами, но, видно, не поделился, с кем надо было, и попал в тюрьму. Просидел он под следствием года полтора, вышел и на оставшиеся деньги начал скупать акции действующих предприятий. Пробило человека на производство. У него были контрольные пакеты каких-то электростанций, механического завода в Нижнем, сыроваренного завода на Украине. Он хотел еще иметь совсем уж своё швейное производство в Москве. Ильяс взялся ему это организовать.

Я всегда относился к Петровичу не очень хорошо, но по долгам он со мной рассчитался честно и, в конце концов, он же имел неплохой бизнес когда-то. Судя по одежде и заискивающему взгляду его свиных глазок, сейчас он находился не в лучшем положении. Он рассказал, что обосновался в Сочи и собирается организовать там передвижную гостиницу, что-то вроде кемпинга из жилых прицепов. Он просил денег и помощи.

Если бы я не съездил перед этим к Черному морю, я бы послал его очень далеко, но я же там был, видел, что людей приезжает много, а главное, мне там понравилось и хотелось съездить еще. Поэтому мои мысли потекли в конструктивном направлении. Тем более что денег он просил не у меня, а у Ильяса. От меня нужна была в основном креативная помощь. Конечно же, я придумал, как сделать эту идею перспективной.

То, что собирался делать Петрович, была полная ерунда – никто не будет жить в вагончиках, когда рядом стационарные гостиницы. Да и гостиницы-то стоят наполовину пустые. Совершенно другое дело – ведомственная турбаза у Черного моря. В моем воображении нарисовался некий город на востоке России, где люди, работающие на крупном предприятии, с превеликим удовольствием поедут отдыхать на Юг, пусть и не в самые лучшие условия, но своей компанией, со скидкой от родного предприятия. Тем более, если эта турбаза каждый год будет переезжать с места на место. Один год, скажем, в Хосте, на следующий – в Лазаревском, а то и на грязевом озере возле Тамани. Зимой можно стоять в районе Красной Поляны, между рыболовным озером и горнолыжными спусками.

А если еще в этом городе мой старый друг Начальник владеет крупным комбинатом, а Ильяс там же трудится особым чиновником при губернаторе? Неужели они не найдут пару миллионов долларов на организацию дела?

Главным фактором риска был непосредственно Петрович. За километр были видны его устремления – набрать побольше денег, а там хоть и не рассветай. Но кто ему эти деньги даст? Деньги будут под нашим контролем.

Съездил, посмотрел на месте, и закрутилось потихоньку. Главное, что нужно было на первом этапе – создать маленькое, но безупречно работающее, самоокупаемое предприятие по размещению туристов в действующих гостиницах, а потом уже можно ехать в восточный Город и просить денег на турбазу.

Сразу после Нового года вдвоем с сыном я опять поехал в Сочи, еще раз проверить всё и заодно, отогнать Петровичу грузопассажирский Соболь, чтоб было на чем встречать людей в аэропорту. Ехали мы в четыре руки без ночевки. Мы выехали из Москвы под вечер – пришлось подремонтировать машину и заехать кое-куда по делам. Останавливаться в Ростове утром не было смысла. Сыну-то хоть бы что, но мне уже возле Джубги стало нехорошо.

Мало того, что я отсидел себе всё, что мог на крайне неудобном пассажирском сидении, но еще и стала побаливать грудь. Болтанка из стороны в сторону на серпантине доконала меня окончательно. Мы остановились на смотровой площадке. Я не стал применять полумеры, вроде нитроглицерина, а сразу выпил граммов 150 из фляжки с коньяком. И тут же стало лучше и веселее. Внизу, под скалами синело море, воздух был свежим, но не холодным, солнышко пригревало, а ведь еще в Краснодаре было около двадцати градусов мороза. Жизнь наладилась.

Доехали мы нормально, выспались, занялись работой, но, как только пришлось пройти немного пешком, я снова почувствовал боль. У меня был повод не особенно расстраиваться, можно было свалить на акклиматизацию. В дьютифри, на Абхазской границе, я закупился относительно дешевым коньяком и дальше существовал на смеси коньяка с нитроглицерином – по отдельности они уже не действовали.

В поисках территории для турбазы я познакомился с разного рода земельными жуликами. Сначала были простые жулики-риэлтеры, потом потянулись бандиты, этих и жуликами назвать было тяжело, они были честнее всех. Главных жуликов порекомендовали чиновники администрации. Вот тут я понял, что не зря переквалифицировался в управдомы – моей прежней квалификации не стало хватать даже близко.

Выглядело это так:

Мы с Петровичем пили минералку в открытом кафе на улице и ждали назначенной встречи. Подъезжает черный Мерседес последней модели, из него выходит гламурная девушка в очень дорогой коротенькой шубке и развинченный молодой человек, полукавказской наружности с плотной щетиной на лице. Он ведет себя, как паж с правом голоса, подставляет стул даме. Та садится, не глядя, уверенная, что стул будет именно там, где опустится её аппетитная попка, небрежно бросает на стол телефон в золотом корпусе с камушками и тут же начинает разговор.

Разговор небрежный с полунамеками. Достаются документы, прекрасно оформленные со всеми необходимыми печатями и подписями. Потом, в администрации подлинность этих документов подтвердили, но я не мог не обратить внимание на то, что оформлены они слишком хорошо, ну так не бывает! Даже московские институты дают документацию гораздо небрежней, а здесь, хоть это и Сочи, но провинция, не может здесь быть таких аккуратненьких цветных рисуночков с хорошо читаемой каждой буковкой.

Так фальшивомонетчики иногда попадаются на слишком высоком качестве, гораздо лучше государственного.

На этом Мерседесе мы поехали в Красную Поляну, там нам показывали участки земли. Всё это выглядело очень красиво и солидно, но во всем была еле заметная, но явственная для меня фальшь. В машине молодые люди всё время трещали между собой, лишь иногда относясь к нам, но вся их словесная река явственно была нацелена на эпатаж богатых каплунов-нефтедобытчиков или других каких нуворишей. Каких только имен они не упоминали, с кем они только вчера или неделю назад не гуляли-веселились или имели деловые контакты. И чем больше лилось слов, тем меньше я им верил, хоть и подыгрывал периодически. Но почему администрация гарантирует их честность? Я так этого и не понял.

Приехав в Москву, я почти сразу съездил на Лубянку к Бойцу, своему старому другу. Мы дружили с ним давным-давно, я его не упоминал напрямую в этих записках, потому что он действительно Боец – боец невидимого фронта. А раз уж не видимый, значит невидимый. Я ему помогал выжить в начале девяностых, когда он был просто майором, а когда он стал майором с приставкой – он мне помогал, но дело не в этом, гораздо чаще мы с ним встречаемся за столом или на рыбалке, чем по сколько-нибудь деловым причинам. Наши друзья – это наша судьба, и для меня лично душевные отношения были всегда выше материальных.

Боец в течение десяти минут объяснил мне, что это всё жульничество, потому что федеральный центр наложил табу на земельные сделки в этом месте, но даже он не смог объяснить, в чем это жульничество состоит и почему местная администрация готова оформить сделку. Умом Россию не понять…

Я уже забыл об этих жуликах, когда они меня нашли сами. Я им высказал своё «фи», но они нисколько не смутились, сказали, что всё это ерунда, не стоящая воспоминаний. Теперь я уже общался не со смазливой девочкой, а гораздо выше. Их главный мне чем-то напомнил Вора в законе, о котором я рассказывал раньше, только с кавказским акцентом.

Встречу они назначили в дорогом казино на Таганке. Теперь им нужно было купить старый профсоюзный пансионат то ли в Пятигорске, то ли в Кисловодске, не помню точно. И не помню, почему они решили, что я могу им помочь в этом, но я действительно мог. Мог организовать через Госдуму звоночек и договориться о встрече с профсоюзным Боссом. Мог напомнить ему о нашей с ним договоренности. Быть уверенным на сто процентов никогда нельзя, но попробовать сделать это, было вполне возможно. Тем более что за одну только резолюцию Босса на письме мне предложили три миллиона долларов.

Вы не поверите, но я думал примерно с неделю и отказался.

Как булгаковский управдом, я видел, что, не смотря на солидность предложения, во всем этом деле была какая-то вопиющая несолидность, непонятность и необъяснимость. Я видимо, безнадежно отстал от этой жизни, и решил окончательно прекратить остапствовать. Сослался на болезнь и категорически отказался.

11. Базар-вокзал

А болезнь уже сжимала горло. Я не мог уже даже гулять по дорожке вдоль деревни – через сто-двести шагов начинало болеть сердце. Я не собирался ничего предпринимать – будь, что будет. Смерти я сейчас не боюсь в результате определенных знаний, но и тогда не боялся нисколько. Эта небоязнь базировалась на простом логическом рассуждении:

Конец жизни закономерен и неизбежен, и за пределами жизни возможны лишь два варианта:

В первом варианте, после смерти есть жизнь – продолжение жизни в другом состоянии, о котором толкуют разные религии и верования. В этом случае бояться нечего просто по определению.

Во втором, материалистическом – смерть есть полное уничтожение сознания, а вместе с ним и памяти, сопутствующей ему. А память это самое главное. Если память не сохраняется, то и заботиться не о чем. Когда память прекратилась, то уже совершенно всё равно, сколько ты прожил и жил ли вообще. Результат один и тот же – ноль без палочки.

Я реально мог умереть в любой момент. Как я потом узнал, у меня начал закупоривать второй коронарный сосуд. Еще чуть-чуть и был бы третий инфаркт, и смерть.

Спас тогда меня от смерти Марк, тоже инфарктник со стажем. Он гостил у меня ближе к весне. Обозвал меня троглодитом и варваром, сказал, что нужно обращаться к врачам и, на следующий же день созвонился со своим врачом и назначил день, когда я должен был явиться на обследование.

На оформление документов ушло не меньше месяца. И наконец, теплым весенним солнечным днем жена сдала меня в больницу, зажатую между старыми домами кривого московского переулка. В больничных порядках есть своеобразное успокоение, меня только немного раздражал полный запрет на курение.

Сейчас есть замечательный, в принципе, метод лечения моей болезни. Суть его состоит в том, что по артериям вводят в сердце инструменты и чистят коронарные сосуды или вставляют туда расширители. Меня за два дня подготовили к операции. Всё было бы вообще замечательно, если б не медсестра-садистка. Я видно, совсем не в её вкусе или настроение у неё было соответствующее, но она сначала проколола мне обе вены и сказала, что не может взять крови (всего-то нужно было взять 10—15 граммов). Потом она проткнула в трех местах сосуды на внешней стороне кисти руки. Это было очень больно, но я сидел и улыбался, не желая доставить ей удовольствие. Даже жаловаться на неё не стал, хотя мог бы.

Но вот два раза ложиться на операционный стол я не хотел и решил вопрос так, чтобы операцию мне делал сам профессор, директор института.

До этого дня операции я видел только в кино и очень был удивлен, что в операционную мне пришлось идти пешком. Там меня раздели догола и оставили на операционном столе.

Стол был очень солидный и, видимо, не менее дорогой. Всё остальное вокруг – гораздо дешевле и проще, и чем-то неуловимо напоминало вокзал. За стеклянной перегородкой сидели два молодых врача и травили анекдоты. В этом операционном вокзале довольно громко играла фривольная музычка и разгуливали туда-сюда какие-то женщины в хирургических балахонах. На меня никто не обращал внимания.

От возрастающего озлобления я даже забыл о серьёзности момента. Я не знаю, что меня больше злило: дурацкая музыка, которая меня раздражает даже в кабаках, или полное ко мне невнимание. Когда пришел профессор, я тут же высказал своё отношение ко всему этому. Профессор цыкнул на всех сразу и меня тут же укрыли, намазали чем-то обезболивающим и операция началась. Музыку, правда, не выключили, профессор объяснил, что музыка нужна для поднятия настроения пациентов, при этом притопывал в такт этой попсятине.

Сначала в кровь влили какой-то подсвечивающий раствор, и я тут же согрелся и даже более того, вспотел. Потом профессор вставил мне в ногу длинный тросик и начал просовывать его в сторону сердца. Тут же прямо передо мной включился большой монитор, и я увидел это самое сердце, бьющимся на экране.

Первая часть операции длилась минут пятнадцать-двадцать. Профессор, очевидно, добрался туда, куда ему было нужно, поправил монитор так, чтобы хорошо видно было нам обоим и начал показывать мне последствия первого инфаркта и новые изменения в сосудах. Единственная радость состояла в том, что один из сосудов был совершенно цел и даже хорош.

Второй сосуд профессор взялся исправить, вставленным стентом. Именно этим был и хорош профессор – он мог принять решение прямо на месте. В течение минуты мы с ним решили тактические и финансовые вопросы. Я распорядился поставить мне американский стент – говорят они лучше. Прежде чем загрузить в меня эту штуку профессор показал мне её. Она была похожа на пружинку от очень маленькой авторучки. Неужели такая фитюлька может стоить три тысячи долларов?

Вторая часть операции длилась дольше и была гораздо болезненнее, но всё кончается, рано или поздно. После операции всё было уже, как в кино – меня увезли на тележке с колёсиками, не отключая от меня разных трубок и приборов. Солидно.

В реанимацию ко мне допустили сына. Он подошел и смотрел на меня странным испуганно-внимательным взглядом. По этому взгляду я понял, что солидность была даже несколько излишней. Я его еле расшевелил каким-то смешным разговором.

Остальное прошло без проблем, и через день-два я уже был на свободе. До машины, стоявшей в соседнем переулке, я дошел легко и без всяких болей.

На этом практически закончился четвертый тринадцатилетний цикл моей жизни. Следующий начался осенью этого же 2008 года, когда все мои взгляды на жизнь изменились, благодаря испытанному мной ВТП, путь к которому я числю отсюда, из больницы. Здесь я столкнулся с откровениями Кастанеды и не смог остановиться.

Мой опыт говорит о том, что с помощью чтения можно придти к ВТП, но без него, по одному чтению, в это поверить почти невозможно. Это нужно испытать самому. Это не так просто, но вполне реально. Зато потом можно воспарить над действительностью, вспомнить всю свою жизнь уже совсем в другом свете. И совсем в другом ракурсе предстанут перед вами необычные, необъяснимые до этого случаи из жизни, которые встречаются в жизни каждого человека без исключения.

Интересны они не столько сами по себе, сколько выводами, что из них можно сделать.

Казалось бы год от года необъяснимых явлений должно становиться всё больше. Ну, хотя бы потому, что эти годы ближе по времени и помнятся подробней. Ан, нет! В последнем тринадцатилетнем цикле я помню всего четыре случая. Перечислю их не по порядку, а по возрастанию значимости:

1. Появление непонятных линий на фотоснимках. На моей практике единственное в жизни. Я читал об этих явлениях, они не единичны, на самом деле, но никто пока не дал ответа, что же это такое. Из своего опыта я могу сделать вывод, что это явление сродни явлениям НЛО. Я сейчас иногда вижу эти энергетические всплески простым глазом, без фотоаппарата.

2. Очередной случай «резинового времени» на мотоцикле и мягкое приземление на поле характерно тем, что в этот раз оно было настолько явным, что отмахнуться от него уже стало не возможно. Это уже нужно объяснять, хотя бы самому себе.

3. Дэжавю с Волгой тоже не первое дэжавю в моей жизни, но настолько объемное и мощное, что тоже нельзя уже обойтись без объяснений и понимания, что же это такое?

4. Все эти события в сумме или же некие другие факторы привели к тому, что я, в конце концов, испытал на себе совсем уж непонятное и мало доступное человеческому разуму событие, называемое в интернете и литературе – ВТП (внетелесное переживание или путешествие). Я рассказывал об этом достаточно подробно, и возвращаться к этому еще раз не имеет смысла.

Мне кажется, теперь можно перейти уже к выводам, которые можно сделать из всех необычных явлений, испытанных мной в жизни.