Текст книги "Темное искушение"

Она не выглядела убежденной, поэтому я притянул ее лицо ближе и скрепил свое обещание поцелуем. Она была напряжена, словно статуя, но губы у нее были мягкие, податливые, теплые и почему-то все еще отдавали клубникой.

Мимолетное прикосновение ее губ к моим усилило напряжение в члене до резкой пульсации, как иронично. Мне нужно было трахнуть кого-то, раз быстрый поцелуй вызывал реакцию более сильную, чем женский язык на моем члене.

Я спустил курок.

Клик.

Прежде чем Мила успела вздохнуть с облегчением, она подпрыгнула, когда я выстрелил в другого мужчину. Грохот отразился от стен. Дымок вырвался из ствола, а безжизненное тело рухнуло на стол. Мила задрожала у меня на коленях, зажав рот ладонью.

– Полагаю, у нас все же будут похороны, – сухо сказал я.

Кровь потекла по столу, и я прищурился, потянувшись за тарелкой с десертом.

– Я сейчас… – Мила замолчала, голова ее поникла, а затем она обмякла в моих руках безвольным клубком.

– Что с ней, черт возьми, такое? – требовательно спросил Александр. Его настороженный взгляд был прикован к Миле, он даже не взглянул на мертвеца рядом. Поправив Милу так, чтобы ее голова покоилась на моем плече, я взял сигару и затянулся, рассматривая бессознательное тело с притворным беспокойством в прищуре глаз.

– Не уверен. Может, ей надо поесть? – Я выдохнул облако дыма, и мой сверкающий взгляд встретился со взглядом Александра. – Я думал, женщинам из семьи Михайловых для выживания достаточно лишь трахаться.

Почему-то я не хотел рассказывать ему о ее фобии. Эти маленькие детали принадлежали мне.

– Сукин сын, – прошипел Александр. – Она не ее мать…

– Оставь это, – ответил я, скучая. – Я это уже слышал.

– Отпусти ее. Можешь забрать меня вместо нее.

– Соблазнительно, но ты не в моем вкусе. – Я посмотрел на Виктора, чтобы он увел Александра. – Раздень его, – приказал я. – Пусть ползет к Алексею побитой собакой.

Когда Виктор поднял Александра на ноги, я встретился с ним взглядом и сказал:

– Обязательно расскажи Алексею, как хорошо тут его дочери.

– Да пошел ты, – прорычал он.

Виктор ударил его в живот, прежде чем впечатать его симпатичное лицо в стол. Я вздохнул, когда кровь брызнула на кусочек моего торта.

– Остерегайся волков, – добавил я, когда его потащили прочь. – Впрочем, надеюсь, они более разборчивы.

– Катись в ад, Дьявол…

Виктор вышвырнул его за дверь.

Откинувшись на стуле, мы с Альбертом обменялись раздраженными взглядами, затем он встал и вышел из комнаты. Я выпустил колечки дыма, чувствуя себя странно довольным, когда Мила очнулась. Я прикусил сигару зубами и протянул ей окровавленный торт.

– Медовик, котенок?

Она побледнела, и я тихо хохотнул, когда она скатилась с моих колен и блеванула в горшок с цветком.

Глава девятнадцатая

cacoëthes (сущ.) – порыв сделать что-то неразумное

Мила

Прислонившись к окну, я смотрела сквозь паутину инея на стекле. Лунный свет отбрасывал на снег серебристое покрывало, и замерзшая пустошь сверкала как бриллианты.

Я чувствовала себя принцессой, запертой в башне. В плену у монстра, который стрелял людям в голову за обеденным столом, уставленным хрустальными бокалами и тортом.

После того как меня вырвало содержимым желудка в одну из кадок с растениями и я вытерла рот тыльной стороной ладони, по какой-то безумной причине Ронан позволил мне вернуться в мою клетку и закрыть за собой дверь. В разгар кровопролития это казалось самым разумным поступком. Но когда я провела еще два дня в этой комнате, даже воспоминание о человеке с дыркой от пули во лбу не подавило желания подышать свежим воздухом. Одиночество начало гореть, пузыриться, обволакивать и сжимать мое тело.

Я начала вести подсчеты на зеркале в ванной, используя найденный тюбик старой губной помады, принадлежавшей, вероятно, последней «зверушке» Ронана, и теперь шел уже седьмой день.

Неделя в аду.

Дверь открылась, и я почувствовала холодок, когда на полу распростерлась тень Ронана. Он поставил деревянный стул на середину комнаты, сел и оперся локтями о колени.

Мой взгляд метнулся к открытой двери позади него. Я задавалась вопросом, там ли еще охранник. На данный момент я предпочла бы, чтобы меня застрелили, чем находиться в одной комнате с этим человеком.

– Ты теперь суеверна, котенок?

Дьявол во плоти смотрел на меня. Я не знала, что он превратится в мужчину в черных стильных костюмах, с татуировками и очаровательной внешностью. Никогда больше не буду такой наивной.

Я посмотрела в окно и ответила:

– Да. Если есть Дьявол, должен быть и Бог.

– Думаешь, тебя кто-то спасет?

Мое горло сжалось от мысли, что по крайней мере один уже умер, пытаясь сделать это. Внезапно я подумала об Иване. Я скучала по нему. По безопасности его успокаивающих прикосновений. Я даже скучала по отсутствию искры между нами. Теперь я знала, что химия между мной и Ронаном могла быть лишь колдовством.

– С тех пор как ты прилетела в Москву, ты получила много звонков на свой маленький одноразовый телефон. – Пауза была гнетущей, такой вязкой и тяжелой, что я не смогла не посмотреть на него с вниманием. – Некоторые – от твоего папы, но большинство – с другого номера.

Я напряглась от едва уловимой угрозы в адрес Ивана.

– Никто не спасет тебя от меня. – В его глазах светилось пронизанное тьмой безразличие. – Даже Бог.

От этих слов воздух стал гуще, наполнив каждый удар сердца подчеркнутой угрозой.

Его взгляд скользнул вниз по моему телу, от моих распущенных светлых кудрей к футболке и голым ногам. Его взгляд обжигал то жаром, то холодом, и воспоминание о его руке у меня между ног ожило.

Хотелось бы верить, что этот мозолистый палец способен вызвать такую реакцию у любого женского тела, невзирая на обстоятельства. Хотя я вся напряглась, вспомнив его слова о том, что моя мать была садисткой, и тот факт, что Ронан мог довести меня до разрядки даже в такой непростой ситуации. Он мог бы унизить меня перед этими людьми, перед двоюродным братом, о существовании которого я даже не подозревала, но он этого не сделал. Я не была уверена, что хочу знать почему.

С тяжелым ощущением, что от его внимательного взгляда по жилам разливается неприятный жар, я сумела ответить:

– В конце концов добро всегда побеждает.

Очевидно, он нашел мою фразу забавной. Он откинулся на стуле и посмотрел на меня темным ленивым взглядом, похожим на дым, валящий от котла.

– Что ты сделал с моим кузеном? – спросила я.

– Позволил ему уползти назад к твоему отцу.

Я посмотрела недоверчиво.

– Почему?

– Повезло, – просто ответил он.

– Ты ведешь свой бизнес, полагаясь на удачу?

– Иногда. – Он окинул взглядом комнату, наслаждаясь видом своего царства зла. – Знаешь, сюда меня привела удача.

– Думаю, слово, которое ты ищешь, – «нарциссизм».

В его взгляде сверкнул намек на веселье.

– И это тоже.

Я отказалась снова произносить слово «удача», потому что, если кто-то и заслуживал того, чтобы на голову ему посреди Уолл-стрит упало пианино, так это он. Итак, я саркастически импровизировала.

– Думаю, твое самолюбие выросло, когда я наткнулась на твое логово, не так ли?

– М-м-м, – хрипло пробормотал он, не сводя с меня пристального взгляда. – Полагаю, да.

Один-единственный смущенный взгляд Ронана вновь поставил бы мир на ноги. Это убедило меня в том, что мы действительно на двух разных волнах: добра и зла. Но, конечно, этот ублюдок понял меня.

Его взгляд остановился на маленькой трещинке в окне, которая появилась вчера, когда я, в отчаянной попытке подышать свежим воздухом, швырнула в окно стул, на котором он сейчас сидел. Юлия поставила поднос с ужином и выбежала из комнаты с язвительным взглядом.

– Я слышал, тебе не нравится твоя комната.

– Условия могли бы быть и получше.

Он улыбнулся.

– Уверен, в моей комнате тебе понравится больше.

Я ненавидела его улыбку. Сверкающие белые зубы и горделивый изгиб губ. У него была улыбка красивого джентльмена, и какая же она была лживая. Хотя больше всего я ненавидела то, как попала к нему в руки и как он обманом перетянул мое тело на свою сторону.

Я сглотнула.

– Меня устраивает моя комната.

Он усмехнулся моей частичной капитуляции.

– Давай не будем забывать, что у тебя было ко мне большое дело.

– Давай.

– Твоя влюбленность была милой.

Раздражение пробежало у меня по спине.

– Как ты сказал раньше, на твоем месте мог быть кто угодно. – Я равнодушно пожала плечами и повторила его же слова: – Может быть, Альберт.

Его глаза сверкнули льдом, черная парадная рубашка, казалось, затрещала по швам. Либо он не делился своими зверушками, либо получил удар по раздутому эго.

– Но, как правило, – холодно сказала я, – я стараюсь держаться подальше от тех, кто отрезает людям пальцы.

– И все же ты по-прежнему предана своему отцу, – протянул он.

Он нашел больное место. Я воздвигла стены отрицания и не позволю ему разрушить их.

– Тебе больше нечем заняться? – огрызнулась я. – Например, Надей?

Его глаза сверкнули.

– Следи за языком.

Мой гнев утонул в простом предупреждении, и я выглянула в окно.

– Как долго ты собираешься держать меня тут?

– Столько, сколько захочу.

– Я хочу выйти из этой комнаты.

– Ты больше не в Канзасе, Дороти. Ты не можешь получить все, что захочешь.

Я чувствовала, что сойду с ума, если и дальше буду заперта в этих четырех стенах. Мои легкие сжимались с каждой секундой, и скоро я не смогу дышать. Отчаяние росло внутри, и я заставила себя сказать:

– Я буду вести себя хорошо.

Он смотрел на меня долгую секунду, что-то нечитаемое промелькнуло в его взгляде.

– Докажи.

Я даже думать не хотела о том, какие доказательства ему нужны. Вариантов было множество, и все они были унизительными. Удерживая его взгляд, я ждала – просто ждала, не понимая, чего он хочет. Наверное, чтобы я встала на колени и отсосала ему.

– Умоляй.

Отвращение растеклось по мне, словно кислота. Я бы лучше отсосала ему, это унижение я бы смогла смыть со своего рта. Но умолять? Это была вульгарщина, которую я не хотела и не могла делать. Слова попали прямо в душу. Может, я была несвободна, но моя душа все еще принадлежала мне.

Я презирала его за то, что он заставлял меня делать это, за то, что унижал меня так. Вместе с этим огнем на поверхность поднялось что-то горячее, чужеродное и неумолимое.

Наши взгляды встретились, его – бесчувственный, мой – пытающийся скрыть творящееся внутри насилие. Я спустилась с подоконника, вытянув одну длинную ногу за другой, а затем опустилась на колени. Когда я медленно подползла к нему, глаза Ронана прищурились от жара и подозрения. Такой изнуренный. Такой проницательный.

– Это то, чего ты хочешь? – Мой голос звучал иначе, весело и обольстительно.

Его проницательный взгляд следил за каждым моим движением, тихие слова прозвучали удовлетворенным рокотом:

– Это только начало.

Стук моих коленей и рук по полу, ровное биение моего сердца и сладкая дрожь от желания мести заполнили комнату. Я заползла меж его раздвинутых ног и потерлась лицом о брюки, словно смиренная домашняя зверушка. У него стоял. Садист возбуждался от этого.

Его татуированные пальцы лежали на колене, и я потерлась о них щекой. Он раскрыл ладонь и практически замурчал от удовольствия, когда я задела лицом его ладонь.

– Пожалуйста, – умоляла я, скользнув рукой по его эрекции и выше по груди. Мои следующие слова прозвучали резко: – Пошел ты на хер.

Я толкнула его так сильно, как только могла.

Стул опрокинулся на пол, увлекая за собой Ронана. Дерево раскололось под его весом, и его рык завибрировал в комнате. Сердце застряло у меня в горле, я вскочила на ноги, но он умудрился не упасть, схватил меня за лодыжку и потянул вниз. Я так сильно ударилась об пол, что из меня вышибло все дыхание.

– Котенок. – Это был смешок сквозь стиснутые зубы. – Ты облажалась.

Он потащил меня назад, я вцепилась в персидский ковер, чтобы найти опору. Моя футболка задралась до талии, обнажив голую кожу. Я знала, что не могу позволить ему подмять меня под себя, иначе этот бой будет окончен. Отпустив ковер, чтобы изобразить капитуляцию, я выдохнула:

– Прости!

– Нет, ты это не искренне, – прорычал он. – Ты просто знаешь, что проиграла.

Он не ожидал от меня достойного боя. Я была девушкой, идущей против закаленного в боях мужчины. Но теперь у меня не было сотрясения мозга. Теперь ненависть прожигала дыру внутри меня. Я больше могла не контролировать сдерживаемые чувства, и, как только представилась возможность, они вырвались наружу.

– Ты прав, – признала я. – Я ни капельки не сожалею.

Двинув назад локтем, я сильно куда-то ударила. Боль пронзила мою руку. Он зашипел, но боль в лодыжке лишь усилилась. Ублюдок, должно быть, создан из огня и стали.

Внезапно он отпустил меня. Я не задержалась выяснить, почему он меня отпустил. Воспользовалась возможностью подползти к двери и там встать на ноги.

Когда я столкнулась с мужчиной в коридоре, его оружие упало на пол.

– Что за черт! – выругался охранник, хватая меня.

Горячий прилив адреналина захватил меня, превратив в воплощение борьбы за выживание. Я была с ним почти одного роста и воспользовалась этим, ударив его головой в лицо. Зрение затуманилось, боль пронзила мой череп от тошнотворного хруста его носа. Прежде чем он успел ответить, я ударила его коленом в пах. Охранник со стоном рухнул на пол.

Это все заняло несколько секунд. Один момент перевернул мои мысли с ног на голову, словно тонущий «Титаник».

Схватив меня за длинные волосы, охранник рывком уложил меня спиной на твердый пол. Это ошеломило меня на какой-то момент.

– Тупая шлюха, – прорычал он.

Когда мои пальцы коснулись холодного металла, я крепко его сжала. Он оседлал мои бедра, пытаясь выхватить пистолет из моих липких рук, мои пальцы соскользнули.

«Бах, бах, бах», – рассекло воздух. Хлопки отдавались в моих руках и пальце на спусковом крючке. В ушах звенело. Воздух в коридоре наэлектризовался, я чувствовала это кожей.

Его обмякшее потяжелевшее тело упало на меня сверху, вытолкнув воздух из легких, и паника превратилась в истерику. Я тонула в массе неподвижных конечностей, безжизненных глаз и липкой красной жижи. Крик вырвался из моего горла, и я оттолкнула мужчину от себя. Кровь растекалась по полу. Я поскользнулась в ней, отползая назад.

Тяжело дыша, я поднимала глаза все выше и выше.

Ронан стоял в коридоре, его взгляд был прикован к телу охранника, он бесцветно пробормотал:

– Мать твою.

Теплая кровь пропитывала мою футболку и стекала по рукам и ногам. Почему-то я была ошеломлена этим зрелищем: так, должно быть, смотрит злодей, когда понимает, что получил смертельный удар. Теперь я стала злодеем. Ужас оттого, что я сделала, и последняя вспышка адреналина заставили меня встать.

Взгляд Ронана поднялся на меня, в нем читалось предупреждение. Но я уже бежала вниз по лестнице. Упершись рукой в стену, я едва удержалась от того, чтобы не поскользнуться в крови. Когда я добралась до прихожей, мой взгляд остановился на выходе, я распахнула парадную дверь и босиком выбежала на обледенелый двор.

Я остановилась как вкопанная, тяжелое дыхание застыло в воздухе.

Яркие огни освещали двор, охраняемый со всех сторон вооруженными людьми. По снегу на поводках рыскали немецкие овчарки. Мое сердце стучало в ушах, заполненных повизгиванием и лаем собак, прыгавших в забранном сеткой вольере-пристройке, потревоженных моим появлением. Если я попытаюсь бежать, они разорвут меня на куски.

Упала первая слеза, и на меня навалилась такая безнадежность, что я опустилась на колени. Отсюда нельзя было убежать. Нельзя было убежать от него, отодвинувшего мои моральные принципы на второй план и превратившего меня в кого-то, кого я не узнавала. По правде говоря, я не знала, кто я такая. Я никогда по-настоящему не знала этого.

Пока ветер трепал мои кудри, а слезы текли по щекам, холод провел по моей коже своими ледяными пальцами, я почувствовала себя ближе чем когда-либо к той девочке с грязным лицом и томиком Эдгара Алана По в руке. И это привело меня в ужас. Словно одинокая снежинка, планирующая на раскаленный асфальт Майами, если я выйду из этого живой и вернусь обратно, это уже не будет моим миром.

Я осталась неподвижна, когда присутствие Ронана коснулось спины, и была готова к пытке. Он присел на корточки передо мной и вытер слезы с моей щеки. Его слова противостояли ветру, трепавшему мои волосы.

– И где теперь твой Бог, котенок?

Мурашки побежали по коже, но не от холода. Дрожь была вызвана тем, что у Дьявола оказалась мягкая сторона. Ничто не пугало больше, чем шепот, призывавший меня шагнуть во тьму.

Затем он поднял мое безвольное тело и унес меня обратно в ад.

Глава двадцатая

hagridden (сущ.) – беспокойный или одержимый,

Ронан

Если бы кто-то спросил, каким я представляю свой жизненный план на ближайшие пять лет, он бы не включал окровавленную американку, которую я нес обратно в комнату для гостей, где держал ее в заложниках. Место для заложников у меня было в подвале. Я также не брал женщин на руки, если член у меня не был вставшим, а угол – подходящим.

Мила молчала, пока я нес ее вверх по лестнице. Ее вес оттягивал руки. Она относилась к тому типу женщин, которых я предпочитал, – к тем, кто выдержит жесткий трах без риска сломаться.

Одно ощущение ее тела рядом с моим послало приток крови к паху. Тогда как от объекта моего возбуждения разило отчаянием.

Как и должно было быть.

Она в самом деле двинула мне локтем в лицо. Я не хотел ее убивать – некрофилия меня не возбуждала – так что, после того, как она разбила мне губу и самообладание, я отпустил ее, уверенный, что Адрик, стоявший в коридоре с AK‑47, ее остановит. Я не учел того, что она сумеет уложить его и забрать его гребаный автомат.

Как ни странно, когда я услышал ее крик боли, жаркое и неприятное ощущение разлилось у меня в груди. Это можно было бы сравнить с тем, что чувствуешь, когда курьер встряхивает долгожданную посылку, словно коробку с рождественским подарком, и ломает ее. Адрик ломал мою посылку.

Может быть, Милу и воспитали как мягкосердечную американку, но теперь стало ясно, что при необходимости она могла быть Михайловой. Этот факт не должен был заводить меня, хотя после того, как она переиграла меня и я увидел, как она выпустила в Адрика три пули, все, о чем я мог думать – как оттрахать ее прямо в его крови. Порыв был немного извращенным даже для меня.

Раздраженный этой девушкой и постоянным стояком, который она вызывала, я бросил ее на пол в комнате.

Она ахнула, отбросила волосы с лица и кинула на меня негодующий взгляд. Я подавил улыбку и подошел к комоду, чтобы взять валявшиеся там веревки. Мила поднялась на ноги, и ее настороженный голубой взгляд встретился с моим.

Твою мать, она была потрясающей – даже когда косплеила стивенкинговскую Кэрри, одержимую Элвисом.

Она была вся в крови, но не упала в обморок. Может быть, я сломал фобию своей зверушки. Я пошел к ней, обогнув сломанный стул на полу, держа веревки в руках.

Она попятилась и покачала головой.

– Нет.

И опять это слово.

Я прищурился.

– Мы это уже обсуждали.

В ее миндалевидных глазах мелькнуло что-то почти умоляющее, и это зрелище одновременно ударило мне в грудь и отозвалось болью в члене. Тревожное чувство вновь пробудило гнев. Она пустила мне кровь, пока я был сосредоточен на ее голой заднице. Глупая ошибка с моей стороны. И теперь одним взглядом она заставила меня усомниться в собственных дурных намерениях.

Я предупредил:

– Не стоит тебе сейчас сопротивляться.

Я мог сделать то, о чем бы потом жалел: причинить ей боль или трахнуть ее. Я понимал, что мне не понравится первое, а второго я не хочу добиваться силой.

Опустив на мгновение взгляд, она восприняла мою угрозу всерьез и переместилась на постель, где легла на спину. Когда она послушно подняла руки над головой, ее футболка задралась до бедер. Заставив себя отвести взгляд от тени меж ее ног, я начал привязывать ее запястья к спинке кровати.

Она уставилась в потолок и не произнесла ни слова. Такие голубые и ясные, ее глаза стали почти прозрачными, и сейчас у нее был отсутствующий взгляд, который я ненавидел.

Пока последние два дня я оставался в Москве, занимаясь сомнительными деловыми аспектами бытия Дьявола, светлые волосы и легкий американский акцент слишком часто всплывали у меня в голове, чтобы я мог оставаться спокойным – даже между ежечасными отчетами Юлии о том, чем занята Мила.

Только за то, что она вторглась в мои мысли, я должен оставить ее томиться в своих страданиях. Но мне нужно было кое-что от нее. То, что сказало бы мне: она думала обо мне так же много, как и я о ней.

Закрепив ее запястья, я сел на край постели и не смог удержаться от того, чтобы не провести рукой по ее обнаженному бедру. Ей не давали бритву, чтобы она не порезала себе вены, но теперь у меня было чувство, что она не выберет такой легкий путь.

Было что-то новое и невинно-сексуальное в том, чтобы провести рукой по гладкой коже и ощутить легкость щекочущих светлых волос. У меня не было неэпилированных женщин с тех пор, как я был подростком, и тогда это обычно был трах в одежде у уличной стены.

– Тебе нужно побриться, котенок.

– Тебе нужно заглянуть в свою темную душу и найти совесть.

Я усмехнулся и скользнул ладонью вверх, миновав то место, внутри которого я больше всего хотел оказаться, проник под ее футболку, большим пальцем погладив изгиб бедра.

– Это не я только что убил человека.

Я почти пожалел, что сказал это, когда слеза скатилась по ее щеке. Ей, вероятно, хотелось бы прийти на похороны и извиниться перед каждым членом никчемной семьи Адрика. На самом деле, я не знал, никчемны ли они, но большинство семей были именно такими.

– Прекрати плакать.

– Я не плачу, – настаивала она, пока по щеке бежала другая слеза. Твою мать. Это убивало все настроение.

– Это была самооборона, – сказал я, ничуть не переживая от того, что она убила Адрика. Мне не нужен был в команде мужчина, которого смогла завалить мягкосердечная женщина. – Повтори.

– Но…

– Повтори.

– Это была самооборона, – безэмоционально повторила она.

Я не знал, зачем протягиваю эту крошечную оливковую ветвь. Может быть, из-за льющихся слез, но по большей части потому, что уже давно – если вообще когда-либо – я не встречал женщины с чувствами. Мила была для меня неизведанной гаванью, до краев наполненной бескорыстием, которого я не понимал. И, как кошка с мышью, я хотел немного поиграть с ней.

Я схватился за изгиб ее обнаженной талии, такой тонкой, что я, вероятно, соприкоснулся бы пальцами, если бы обхватил ее ладонями. Талия была не тем, что я замечал в женщине в первую очередь, но с тех пор, как я раздел Милу в ее гостиничном номере, я хотел держать ее за талию, пока она скакала бы на мне – позиция, которая мне обычно не нравилась. Я приписал это странное желание тому факту, что никогда раньше не ждал так долго возможности трахнуть женщину, которую хотел, и в таких условиях самые незначительные мелочи заставляли меня чувствовать себя так, будто я снова только что вышел из тюрьмы после четырехлетнего воздержания.

Я положил другую руку рядом с ее головой и пропустил меж пальцев светлый локон.

– Поставлю крест в коридоре, как вы, американцы, делаете на месте автокатастроф. Можем даже вместе развеять его прах, если тебе станет от этого легче.

Ее полный отвращения взгляд встретился с моим.

– Разве ты не должен красть девственниц и терроризировать Москву? – спросила она.

– Город может спать спокойно, если только я не столкнусь с твоим отцом этим вечером. – Хотя это могло быть и ложью, я всегда был оптимистом, если дело касалось бизнеса и убийств.

Она сглотнула и снова обратила взгляд к потолку.

– Как благородно.

– Когда говоришь громкие слова, становится труднее поступать правильно, – протянул я, прежде чем прикусить ее подбородок.

Она прерывисто вздохнула.

– Ты неисправим, ты ведь знаешь это?

– Значит, мне нужно чье-то вмешательство. – Я провел большим пальцем под изгибом ее груди, легчайшей из ласк. Ее груди приподнимались с каждым вздохом, соски проступали под футболкой, и это напомнило мне, какие они чувствительные и сладкие.

Скользнув губами к ее уху, я сказал:

– Ручаюсь, я смогу заставить тебя кончить, просто пососав твои сиськи, котенок.

Дрожь, пробежавшая по ней, была единственным свидетельством того, что она еще не закрылась от меня, поэтому я продвинулся немного дальше. Почувствовав тяжесть ее обнаженной груди, я сжал мягкую плоть и провел большим пальцем вокруг соска, затем втянул губами кожу на шее, там, где билась жилка, потянул кожу зубами, чтобы оставить еще один след. Ее грудь начала подниматься и опускаться быстрее, но она отказывалась признавать присутствие моих рук на ней.

Я не знал, почему эта девушка так хорошо пахнет, даже покрытая кровью, но ее грудь в моей руке и мягкий аромат начали затуманивать мое зрение. Неумолимая боль в паху усилилась, тогда как Мила изображала скуку, словно баптистка на церковной скамье.

Ее апатия начинала раздражать, поэтому я сдвинулся ниже и укусил сильней. Она зашипела от боли, но когда я успокоил место укуса языком, она туго натянула веревки, ее голова склонилась набок, и легкий изгиб тела подсказал, что она, черт возьми, уже не была так безразлична.

Я отстранился, чтобы взглянуть на то, что сотворил – темные засосы. Хотя мне казалось, что до Милы я не делал подобного, что-то первобытное внутри меня наслаждалось тем, как я пометил ее, словно собственную маленькую шахматную доску.

– Мне кажется, красный – твой цвет, – сказал я ей, украшенной кровью и засосами, в постели гостевой комнаты.

– О да, – огрызнулась она, но слова ее были хриплыми, лишенными жара.

Когда я наконец провел большим пальцем по ее соску и ущипнул его, из влажных приоткрытых губ вырвался прерывистый выдох, хотя она все еще изо всех сил пыталась игнорировать меня.

– Ты называешь меня больным, – протянул я, – но мне кажется, ты тоже немного извращенка.

– Я ничуть на тебя не похожа.

Я вскинул бровь.

– Уверена?

– В том, что я не психопатка? Да.

– Я предпочитаю определение «социопат». Более социально приемлемо.

– Здесь все кричит о социальной приемлемости.

У этой девушки была странная способность забавлять меня, даже когда я серьезно намеревался превратить ее в свою временную безмозглую сексуальную рабыню. А я не любил, когда люди вставляли мне палки в колеса.

Я скользнул рукой по ее животу, между ног, и прижал большой палец к клитору, слегка надавив. Она крепко зажмурилась, пытаясь бороться с ощущениями, но когда я слегка потер, закусила нижнюю губу белыми ровными зубами и слегка качнула бедрами.

Это зрелище затопило меня густым жаром, прокатившимся по позвоночнику и тяжело осевшем в члене. Она была горячей, влажной и, судя по тому, что я узнал, очень узкой. Я хотел дать ей то, в чем она нуждалась: вставить два пальца, только чтобы увидеть, как закатятся ее глаза. Мысль о том, что она позволит мне в этот момент, опалила силу воли у меня внутри, пока кровь не начала стучать в ушах.

Я, может, и не занимался оральным сексом, и не любил, когда женщина брала контроль, но я не был эгоистичным любовником. Тем не менее, никогда раньше я не был так заинтересован в том, чтобы заставить женщину кончить. Я даже не мог сказать, что три женщины одновременно завели бы меня сильнее, чем одна эта девушка. Тот факт, что она дочь Алексея, был всего лишь глазурью на этом тошнотворном торте.

Наверное, она была профессионалом в этом невинном действии – соблазнении мужчин. Точно такой же, какой была ее мать до того, как появился Алексей, всадивший им пулю между глаз.

Мила сжала веревки в кулаке, закрыв глаза, румянец окрасил ее щеки. Я едва прикоснулся к ней, а она уже была близка к тому, чтобы кончить. Только идиот бы поверил, что он первый, от кого она кончает. Она была на взводе и не было ни малейшего шанса на то, что она оставалась девственницей, учитывая то, как она набросилась на меня.

Я убрал руку и спросил:

– Сколько мужчин заставили тебя кончить?

Она глубоко вздохнула: то ли облегченно, то ли разочарованно. Я не был уверен, что она сама это знала, но было ясно, что у нее нет никакого желания отвечать.

– Отвечай, – потребовал я.

Молчание.

Она была упряма, но и я был упрям. Я шлепнул ее между ног.

У нее вырвался вздох, прежде чем она пронзила меня убийственным взглядом.

– Прошу прощения, я что, должна была вести счет?

Я стиснул зубы. Я поклялся себе заставить ее считать каждый оргазм, который ей подарю, пока она не начнет умолять меня остановиться. Прежде чем я успел поддаться желанию начать прямо здесь и сейчас, я убрал руку и встал.

– Плохие зверушки не получают награды.

Ярость погасила желание в ее взгляде.

– Ты получишь по заслугам, Дьявол. И когда это случится, я буду улыбаться, глядя, как тебя закапывают.

Черт. Это было сексуально. И раздражающе.

Я схватил ее лицо.

– Если я паду, прихвачу тебя с собой. Твоя Михайловская кровь будет охлаждать меня в аду.

Проблеск неуверенности мелькнул в ее глазах, а затем она уставилась в потолок, отвергая меня так высокомерно, как не посмел бы никто другой. Я грубо отпустил ее. С горячим приливом разочарования я вышел из комнаты и обнаружил, что Юлия одержимо оттирает кровь.

Эта женщина постучала в мою парадную дверь семь лет назад, не обратив внимания на оружие и охрану, и объявила: «Я хотела бы получить работу».

Я вспомнил, что видел ее дважды.

Когда я был маленьким, она накормила меня и моего брата горячей едой и пустила нас ночевать, когда во время снежной бури мы устроились в ее машине. Она также появилась в новостях, когда прокрутила своего мужа в мясорубке, не объяснив причин и отсидев десять лет в психушке. Мне следовало бы дважды подумать об этом, но вместо этого я распахнул дверь шире и сказал: «Можешь приступать».

Она доказала свою преданность, что в этом доме было бесценно.

Стоя на крыльце, я вынул из кармана Ильи пачку сигарет, достал одну и сунул ее в рот. Кровь тянулась по подъездной дорожке к гаражу, где Альберт возился с телом.

Я опустил пачку обратно в карман Ильи.

– Зажигалка?

Он потянулся за своей Zippo, щелчком открыв ее. Я закурил, глубоко затянулся и направился к машине, припаркованной на подъездной дорожке, прежде чем позвать стоящего в другом конце двора Павла.

Мой новый рекрут, долговязый и все еще не вышедший из подросткового возраста, помедлил.

Я наблюдал, как он идет ко мне, затягиваясь сигаретой.

– У тебя палка в заднице или что? – спросил я, выпуская дым уголком рта. – А может, прошлой ночью пробовали с подружкой что-то новое?

По двору разнесся смех. Парень покраснел.

– Нет.

– Поехали. Ты за рулем. – Я бросил окурок на снег и сел сзади.

Я ненавидел вкус сигарет, но мне нужна была доза никотина. Я вытащил из центральной консоли упаковку жвачки Big Red, бросил одну на колени Павлу, наблюдая, как он до белых пальцев сжимает руль.